Расстояние гениальности
Ещё сотня шагов. Туда, к темнеющему проёму путепровода. Единственный путь вырваться из обезумевшего города, превратившегося вдруг из знакомого и родного в чужой и враждебный. С той стороны парк с широкой центральной аллеей и коваными скамейками, с ажуром старинных фонарей и сумеречными танцами летучих мышей, с уверенностью, которую не способна отнять у природы никакая сила. Ещё несколько шагов.
Откуда здесь стена? Небрежно оштукатуренная, в ржавых потёках и татуировках размашистых граффити, с издевательской надписью "С возвращением, док!" Эти слова преследуют весь день — словно кто-то настойчиво гонит к неведомой цели. А ещё вонь. Забивающая лёгкие киселём и раздирающая глаза. Будто только что здесь оправилась рота солдат. И вновь тихий, похожий на шорох, смех за спиной…
— Убедились?
Хайдер с трудом поймал взгляд склонившегося над ним человека:
— Что?
— Я говорю, убедились? Первые изменения мы заметили где-то месяц назад. А сейчас… В общем, надеемся на вашу помощь.
— Это не мой мир, Сандерс. Что вы сделали?
— Мы? Наши возможности пока ограничены, дорогой Марк. Это работа читателей.
— Послушайте, "Эдем" — уже третий мой роман, выпущенный вашим издательством в мнемо-версии. Ничего подобного раньше не было. Даже близко.
— Согласен, не было. Правда, эта версия особенная, — Сандерс шумно выдохнул. — Экспериментальная, если хотите. Впервые использован многопользовательский режим. Но меры предосторожности соблюдены, и любое вмешательство в архитектуру сценария блокируется. Мы неоднократно тестировали систему, поэтому…
— А защита не выдержала, — перебил Хайдер.
— Да. Плохо, что не удаётся локализировать источник воздействия. Хотя средства контроля до сих пор определяли любого "сталкера" предельно точно.
— И чем я могу помочь?
— Вы — автор, и знаете "Эдем" изнутри. Даже скрытые моменты, не вошедшие в книгу. Возможно, там и лазейка. Поможете разобраться?
Меньше всего Хайдеру хотелось сейчас становиться детективом. Месяц-два назад он согласился бы с радостью — затянувшаяся творческая апатия грозила обернуться глубокой депрессией. Но теперь, когда появилась Виктория…
Она подсела к столику в пабе в один из унылых вечеров, когда Марк привычно топил поганое настроение в череде порций джина и бурбона. Без кокетства и затасканного "угостите даму". Указала взглядом на зажигалку и, опередив движение Хайдера, прикурила сама.
— Помощь сейчас нужна тебе, а не мне, — Виктория улыбнулась ему, как старому знакомому.
Смысл открылся Хайдеру позже. В его жизни было немало случайных встреч и быстротечных свиданий, которые обязательно заканчивались постелью. Множество бурных ночей, не оставивших ни обязательств, ни воспоминаний. Но в этот раз было по-другому. Он чувствовал, как упругие толчки бёдер Виктории выдавливали, казалось, навечно застывшую апатию — гнали прочь всё быстрее и быстрее зарождавшимся внизу живота теплом. А её волосы, охватившие вуалью лицо, словно оберегали хрупкий миг от пустоты и безразличия мира…
— Очнитесь! — Сандерс звонко щёлкнул пальцами возле уха Марка. — Вы в норме?
"Такую картину разрушил, гад", — подумал Хайдер, но вслух лишь коротко бросил:
— Вполне. Немного отвлёкся.
— Ну что, согласны?
— Скажите, Сандерс, а как вам удалось подключить запахи?
— Что, простите?
— Запахи. Причём, очень сильные — меня чуть не вывернуло.
— Не знаю, о чём вы. Но мы точно ничего подобного не делали. Да и надёжные технологии пока не разработаны.
Сандерс задумчиво сжал тонкие губы, отчего его лицо покрылось сеточкой морщинок. И даже очки, как показалось Хайдеру, слегка нахмурились — игра воображения иногда весьма забавна.
— Возможно, это исключительно персональные ассоциации, хотя механизм не понятен, — лицо Сандерса неожиданно легко приняло привычный респектабельный вид. — Послушайте, это же отличная мотивация! Неужели не хочется разобраться?
— Уговорили. Что я должен делать?
— Прекрасно! Ничего необычного — просто отслеживать изменения сюжета, искать логические связи, строить цепочки новых событий, фиксировать появление персонажей. Мы бы и сами могли проделать такую работу, но… Понимаете, поиск здесь не одномерный. Есть ведь и пространство, и время событий. А это усложняет затраты на несколько порядков. В условиях динамических возмущений задача вообще становится архисложной.
— Сандерс, в ваших терминах я ни черта не понимаю! Так что пояснения оставьте для коллег. Моя задача, насколько понимаю, следить и докладывать, правильно?
— Только следить. С вами пойдёт наш сотрудник — он и будет фиксировать данные.
— Не хотелось бы чувствовать чьё-то дыхание за спиной. Раздражает, знаете ли, такое "внимание".
— О, не переживайте! Вы его не увидите и не услышите, — Сандерс коротко хохотнул. — И пахнуть он тоже не будет, поверьте…
***
Парк изменился. Вздувшийся асфальт с трещинами в палец толщиной, сквозь которые торчат взъерошенные пучки жухлой травы, перевёрнутый остов скамейки у входа с единственной уцелевшей штакетиной. Осенний дождик каплями зло выбивает ритм на разбросанных повсюду пластиковых бутылках. И пустота проклятого места — ни людей, ни птиц, ни даже юрких белок, трудолюбиво собирающих обычно в эту пору лещину. Да и орехов не видно, а полуголые прутья лишь маскируют постыдное бесплодие ржавыми листьями. А ведь когда-то именно отсюда начиналась история счастливого Эдема…
Надо идти дальше. Искать проход со стороны парка, мимо стены, перегородившей путепровод. Или хотя бы подсказку. Стоп! Кто-то копошится за кустами. Чуть раздвинуть ветки — осторожно, беззвучно, чтобы не спугнуть. Уже видна грязная рука, неторопливо сгребающая в пакет мокрую золу с кострища. Женщина!
— С возвращением, док! Хочешь меня?..
Взгляд пустых, гноящихся глазниц гонит прочь…
Неудача. Стена здесь такая же монолитная, как и в путепроводе. Только не бесит надписью. Нет, и с этой стороны не подобраться…
— Послушайте, а почему бы не рубануть этот гордиев узел? Безжалостно, как учил Александр Великий? Попросту залить исходный вариант, а хулиганам послать большой привет. Не находите?
— Не верю, что вы сторонник простых решений, — Сандерс скептически поджал губы. — Хотя, обычно так и поступают. Но наш случай особенный.
— Да-да, я помню. Многопользовательский.
Марк произнёс слово по слогам. Так легче скрыть раздражение или недовольство. Однако на сей раз иронию замаскировать не удалось. Сандерс смерил Хайдера взглядом с головы до ног, словно пытался отыскать хоть малейший намёк на шутливое настроение собеседника.
— Хорошо, буду предельно откровенен, — нехотя произнёс он. — Правилам вопреки. Чревато, знаете ли. И в первую очередь для вас, писателей. Но, повторюсь, наш случай особенный, и очень рассчитываю на понимание и объективную оценку. Многое из того, что я сейчас расскажу, покажется странным и даже категорически неправдоподобным. Как вы думаете, сколько человек занимается сочинительством? Я не говорю о тех, кто развлекает историями друзей и знакомых на пикниках, застольях или встречах одноклассников. Сколько тех, кто реально считает себя достойным предъявить произведение на суд абсолютно незнакомых людей? Поделиться, так сказать, откровением?
— Не знаю, — Марк пожал плечами, — думаю, достаточно много. А как это относится к нашему… вашему "особому случаю"?
— Их миллионы. Амбициозных, ранимых, с разной степенью эрудиции и способностью складывать слова в предложения. Но каждый уверен, что ему есть что рассказать, — Сандерс презрительно хмыкнул. — Да мне тоже есть чем поделиться! Вот только интересно это будет лишь тем, кто сам подобное пережил! А остальным — абсолютно безразлично. И не потому, что наплевать, а лишь из-за того, что нужных слов подобрать не смогу. Если история не способна заставить читателя испытывать схожие с авторскими чувства, она бесполезна. Я такие "исповеди" называю комариной песней — прилетел, насосался чужой крови и сдох. Зато можно похвастаться эпитафией — я покусал слона. Апофеоз глупости.
— Вы хотите преподать мне уроки писательского мастерства? — искренне изумился Хайдер. — Не напрягайтесь, теорию я знаю прекрасно.
— Извините, — смутился Сандерс. — Просто накипело. Приходится постоянно разгребать графоманские авгиевы конюшни ради крохотных жемчужин. Их не так много, но они есть. А иногда попадаются и бриллианты. "Эдем" — один из них. И он особенный…
Сандерс ожесточённо взъерошил волосы. Хайдер подумал, что издатель сейчас как раз и подбирает нужные слова, чтобы оформить сумбурные мысли в чёткую идею. В таких случаях лучше не мешать человеку едкими вопросами или уточнениями. И когда пауза уже грозила перейти разумные пределы живого разговора, Сандерс разрушил стойкое ожидание Марка неожиданным вопросом:
— Чем, по-вашему, отличается талант от посредственности?
— Вы уже рассказали. И про чувства, и про комариную песню.
— Верно. Мы вывели один замечательный параметр, которым практически стопроцентно можно оценивать любое произведение. Образно говоря, это дистанция, с которой автор разговаривает с читателем. С большого расстояния можно расслышать только очень громкие слова, без нюансов и эмоций. И автор просто вынужден исходить криком — надрываться каждым словом, каждой буквой и даже многоточием. Надолго ли его хватит? Это дистанция посредственности. Если же подойти ближе, становятся видны мимика и жесты, понятна интонация и заметны изменения тембра. Разговор будет намного увлекательнее. Роднее, если хотите. Это уже талант. И, конечно, высшая степень мастерства, когда вы смотрите глаза в глаза, ощущаете дыхание, практически касаетесь друг друга. Когда каждое слово воспринимается именно так, как и задумано. Расстояние гениальности…
— Получается, ценность произведения вы измеряете в ярдах и милях? — усмехнулся Хайдер. — А богатство идеи в фунтах и тоннах?
— Очень смешно, — холодно ответил Сандерс. — Напрасно иронизируете — наш метод уверенно предсказывает будущее любого произведения, уж поверьте.
— А с "Эдемом", получается, не сложилось, да?
— Вовсе нет. Прекрасно сложилось. Но ваш роман особенный…
— Вы мне про особенность уже второй день вещаете! — возмутился Марк. — Но так и не удосужились объяснить, в чём его уникальность!
Сандерс всплеснул руками и раскатисто рассмеялся:
— Поразительно! Вы, автор, не понимаете! По нашему параметру роман в среднем занимает положение между талантом и гениальностью, что само по себе странно. Эти уровни обычно дискретные — либо одно, либо другое. Впервые мы столкнулись с ситуацией, когда стиль бешено осциллирует между уровнями.
— Перестаньте размахивать терминами! Будьте проще, если хотите, чтобы вас понимали!
— Проще? Хорошо, — Сандерс устало вздохнул. — Проще будет так: складывается впечатление, что роман писали разные люди. И не просто разные, а разные абсолютно. Даже в соавторских работах подобного не наблюдается. Удивительно, правда? Неужели не хочется разобраться, что же вы создали?!
— Я написал роман. Думаю, хороший. А что вы с ним сотворили своими дурацкими экспериментами? Хотите сделать виноватым меня?
— Успокойтесь, никто не собирается вешать всех собак исключительно на вас. И режим множества читателей мы используем не впервые. Он даёт концентрированную выборку за короткое время, не более.
— И вдруг что-то пошло не так?
— Именно. Думаю, трансформация "Эдема" и осцилляции стиля связаны напрямую. И вам, как автору, понимание нужно даже больше, чем нам.
Вновь казённое научное словечко неприятно резануло слух, но Хайдер сдержался. Лишь слегка поморщился и вполне жизнерадостно произнёс:
— Убедили. Будем прорываться дальше. Если у вас всё, я бы немного отдохнул. Да и мысли собрать в кучку не помешает.
— Конечно, — кивнул Сандерс, — продолжим завтра. Уверен, мы обязательно разберёмся…
***
Коротать вечер Хайдеру предстояло самому — позвонила Ви, пожаловалась на аврал и сообщила, что ночь проведёт в офисе. Марк называл Викторию с первой ночи, когда страсть позволяла дышать короткими, отрывистыми глотками, и произнести имя полностью он попросту не мог. А потом вдруг понял, что в коротком "Ви" скрыт огромный смысл. Недосказанность, чудесным образом преобразившая "победу" в начало "жизни".
В одиночестве есть своя прелесть, если оно не отравлено тоской или апатией. Одиночество рождает идеи — абсурдные, забавные, пугающие и часто бесполезные. Но попадаются и заманчивые. Вот и сейчас Марку захотелось вновь окунуться в "Эдем". С головой, без оглядки на страхи и сомнения, с уверенностью, что никто за тобой не бегает с рулеткой и безменом. "Приятных снов, Сандерс", — мысленно ухмыльнулся Хайдер, включая терминал. И не услышал, как щёлкнул замок входной двери…
Нет уже пугающей отчуждённости. Может, привык? Хотя Эдем определённо ожил: в двух кварталах впереди пересёк улицу белый фургон; дрогнула штора за окном на первом этаже мэрии; поджав хвост, юркнул в подворотню рыжий пёс. А вот жителей не видно. Попрятались или вовсе сбежали? Кто же вас так напугал, люди?
— Ты, — громыхнуло сзади.
Всё-таки рефлексы работают быстрее мозгов — Хайдер мгновенно прыгнул сразу на пару ярдов. И лишь потом осознал, что голос знакомый. Тот самый, что постоянно преследовал глупыми приветствиями и надоедал тихим смехом. И если обернуться, то за спиной опять никого не окажется. Вот только мир вокруг уплотнился — стал поразительно реальным.
— Да пошёл… — зло выкрикнул Марк, разворачиваясь.
И вновь рефлексы сработали безотказно, отбросив Хайдера ещё на три шага. То, что он увидел, было не человеком: над асфальтом парила коричневая клякса, сквозь которую без труда просматривался слегка размытый силуэт уличного фонаря. Клякса дрожала, и Марк почему-то не сомневался, что она беззвучно хохотала.
— Не нравлюсь? — прошелестело бесформенное создание. — Вижу, как тебя корёжит от омерзения. Но не обольщайся, для меня ты выглядишь не лучше. Поговорим?
— О чём? — первый вопрос после шока дался Марку не просто. — Ты вообще кто? Или что…
— Странный вы народ, писатели! Рассказываете о космосе, исследуете вечные темы, ковыряетесь в чужых душах, учите жизни. А то, что под носом, не замечаете. Парадокс. Если я скажу, что ты разговариваешь сейчас с собственной совестью, не поверишь, правда?
— Естественно. Я столько не грешил.
— Ну да, чист как херувим. Как говорится, совесть чиста у того, кто ей не пользуется. Но ты прав — я не совесть. Можешь называть меня доктором Джекиллом, — хохотнуло Оно, — это близко к реальности. К вашим услугам, мистер Хайд!
— Подожди… Джекилл? Тот, что у Стивенсона?
— Тьфу на тебя! Причём здесь Стивенсон? Сбрось, наконец, шоры.
— Хочешь сказать, мы — одно целое?
— Бинго! Трезвеешь на глазах.
Хайдер всмотрелся в игру бурых пятен "Джекилла". В чём подвох? Какое к чёрту родство?! Нет, это явно чья-то глупая шутка.
— У Стивенсона Джекилл был хорошим персонажем, а ты…
— Фантазии переменчивы. Да и не таким уж идеальным был докторишка, — парировала клякса. — Наркотик-то придумал он. Если разобраться, как раз Джекилла правильно считать главным злодеем. Впрочем, это лирика. Что намерен делать?
— Всё исправить. Вернуть тот Эдем, где каждый был по-своему счастлив.
"Джекилл" зашёлся булькающим смехом:
— Святая наивность! Едва создал хоть что-то правдивое и тут же разрушишь? Не сможешь. И не захочешь.
— Я создал?!
— Конечно. Неужели думаешь, что кто-то, кроме автора, способен перестраивать придуманный мир?
— У меня даже мыслей подобных не было!
— Купи таблетки для памяти. Ты сутками пил и с каждой рюмкой всё больше ненавидел. Тех, кто смел беззаботно смеяться, когда тебя крутило от боли. Кто просто жил, не заморачиваясь придуманными проблемами. Пил и ненавидел. А потом возвращался домой, включал терминал и творил… Именно ты доказал, что любой Эдем легко превращается в Инферно просто из-за обиды создателя.
— Я верну Эдем, — повторил Хайдер.
— Упрямство — плохой советчик. Подумай, зачем читателям Эдем? Бесконечно курить счастье? Люди ждут перемен, любят динамику, обожают бороться с трудностями, радуются победам — только так познаются переживания. А что предлагаешь ты? Постоянно объедаться патокой? Надоест ведь, и тебя начнут бить. Знаешь, тот Эдем напоминал мне позолоченного Уробороса. Эдакий сверкающий символ вечного благоденствия. А если разобраться, что прекрасного в погоне за собственной задницей? Ну, укусишь, если повезёт. А что взамен? Вкус и запах дерьма. Достойная награда за идиотизм!
— Да ты болен! — выкрикнул Марк. — Нет, ты законченный псих!
— Приехали, — фыркнул "Джекилл". — Болен как раз ты, так что выздоравливай поскорее. Если уж говорить о символах, то лучшим в твоей ситуации будет Янус. Вот кто виртуозно балансирует на острие, поскольку одновременно видит и тёмное, и светлое. И умеет ими выгодно манипулировать. Кстати, некоторые племена наделяли его и третьим ликом. Помнишь, зачем?
— Впервые слышу.
— Прими таблеточку, родной. Если знаю я, знаешь и ты.
— Лекарство нужно тебе. А у меня всё прекрасно — и с работой, и с личной жизнью.
— Ах, да, Виктория, — неожиданно грустно протянул "Джекилл". — "Не пропоёт петух сегодня, как ты трижды отречёшься…" Хоть это помнишь?
— Ты о чём?
— А вот здесь разбирайся сам…
Марк раздражённо отмахнулся — убеждать чокнутого доктора не имело смысла. В конце концов, он не психиатр, чтобы разбираться в чужом бреде. Пора домой, поиски закончились. Хоть и не ожидал подобного результата, но теперь, зная причину, можно побороться. Да и Сандерс поможет.
— Подожди секунду, — попросил "Джекилл".
— Что ещё?
— С возвращеньем, док!
— Да пошёл ты…
***
Ожидание невыносимо. Хайдер, так и не сумевший заснуть, появился в офисе издательства на час раньше назначенного срока. Однако Сандерс уже был на месте — из-за приоткрытой двери кабинета доносились голоса. Любопытно, кто выдернул его на работу так рано? Марк, оглянувшись на пустующее кресло секретарши, подошёл вплотную и прислушался.
— …говорю же, это он сам! Вчера ночью Хайдер пользовался терминалом. Хорошо, что догадались установить аппаратуру в соседней квартире — я подключилась быстро. Уверяю, никакого сталкера нет — "Эдем" разрушил Хайдер!
Марк при звуках знакомого голоса едва не рванул дверь: "Ви?! Что ты там делаешь?"
— А так убедительно врал, — хмыкнул Сандерс. — Ну, теперь есть чем его прижать.
— Ещё одно, босс, — торопливо продолжила Виктория. — Ему кто-то помогает. Изнутри. И это не персонаж. Отследить пока не удалось, но по репликам Хайдера понятно, что неизвестный очень талантлив.
— Так вот откуда осцилляции! — радостно воскликнул Сандерс. — Виктория, мне нужен этот гений! Боже, какие перспективы! К дьяволу выскочку Хайдера, сосредоточьтесь на поиске помощника!
— С удовольствием, босс. Меня от него тошнит.
— Разве у вас не серьёзные отношения? — удивился Сандерс.
— Всего лишь работа. Ненавижу липкую привязанность.
— Тем лучше. А твоего "возлюбленного" я уничтожу, — пообещал издатель…
Марк не помнил, как вернулся дома. Осталось лишь ощущение дичайшей духоты, когда душит не только галстук и ворот сорочки — сам воздух обжигает лёгкие и плавит горло. Родные стены одарили прохладой, но теперь Хайдера добивала злость. "Трижды отречёшься", — пульсировала обидой единственная мысль, заставляя до боли сжимать кулаки. Выходит, Джекилл не ошибся? Может, прав он и в том, почему появились в Эдеме отвратительные запахи?
— Я догнал свой хвост! — истерично расхохотался Марк. — Finita la comedia!
Звук эхом отразился от стен, ударил по ушам и, как ни странно, принёс облегчение. А с ним и решительность. Нет, так просто сдаваться Хайдер не собирался!
— Хотите меня уничтожить? — прошептал он. — Посмотрим, кто успеет первым. Есть ещё один терминал — та самая тайная тропка, которую тебе, Сандерс, не найти никогда…
…А Джекилл нашёл без труда. Марк успел сделать лишь несколько шагов вдоль опушки окружившего Эдем леса, как услышал знакомый смешок за спиной:
— Убийцу тянет на место будущего преступления?
— Перестань ёрничать, доктор.
— И не думал. Мы тут все на это очень рассчитываем.
— Я им покажу расстояние гениальности, — бормотал Хайдер. — Подойду настолько близко, что от мыслей оглохнут.
— Чего бузишь? С таким настроением в рай не принимают.
— Джекилл, хоть ты в душу не плюй!
— Ну, извини. Похоже, достали тебя по-взрослому. А что это за расстояние гениальности?
— Не слышал? — Марк добавил в вопрос побольше яда. — А как же "что знаю я, знаешь и ты"?
— Память больше не подводит, да? — рассмеялся Джекилл. — Рад, хоть ты и язва. Извини, но всего знать не могу — благодаря Викундре приличный кусок твоей жизни просвистел мимо.
— Благодаря кому?!
— Пардон, я о Виктории. Из-за неё ты упрятал меня в это исчадие рая. И всё же, что за расстояние гениальности?
— Изобретение Сандерса. Чем ближе к читателю, тем гениальней автор.
— Забавно. А мне казалось, чем история понятней, тем выше талант. Простые слова, знакомые образы… — Джекилл осёкся. — Смотри!
Дождь кончился. Ветер гнал грозу прочь, и пробивавшееся сквозь прорехи туч солнце уже высветлило готические башенки самого высокого здания Эдема — городского музея. А от края до края горизонта выгнулась Триумфальной аркой двойная радуга.
— Чувствуешь себя Наполеоном? — прошептал Джекилл, словно угадав мысли Хайдера.
— Нет, но…
— Но ты счастлив, правда?
Марк вспомнил день, когда впервые увидел океан. Как семилетним мальчишкой стоял по щиколотку в воде, упивался прохладой и смеялся, наблюдая за мальками, щекотавшими ступни губастыми головами. И чувствовал, что перед ним что-то живое, огромное до беспредельности, и что его можно потрогать.
— Да...
— Такие моменты не забываются. Миг, который помнишь всегда — вот расстояние гениальности. Линейкой его не измеришь. Идём, у нас много работы — читатели народ капризный и нетерпеливый.
— Джекилл, ты выглядишь ужасно. Поприличней образ нельзя было придумать?
— Придумай. Ты же автор.
— Только потом не обижайся.
— Согласен на Пеннивайза. Буду гонять городских маргиналов. И смени название — "Эдем" звучит слащаво и пошло…