Затаившиеся

Затаившиеся

Полуденную дрему прервали крики соседей. Арсений Петрович сморгнул приятную сонливость и с любопытством оглядел проходящую мимо группу людей. Разобрать лица он почти не мог — зрение ухудшилось лет десять назад, и с каждым прожитым годом лучше не становилось. Потянувшись, он почувствовал как скрипят суставы. Да, старость — не радость, но и свои прелести имеются. Скамейка под подъездом напиталась теплом июньского солнца, ветерок охлаждал разгоряченную кожу. Дневные посиделки (или, полежалки), стали привычкой, которую он не мог позволить себе в молодости.

-Женя! — крики разносились по почти пустынному двору. Пенсионеры, чирикающие рядом с Арсением, куда-то разбежались, шумливых детей, наслаждавшихся летними каникулами, след простыл.

Жмурясь, словно довольный кот, Арсений прислушался к шепоту соседей, гурьбой вышагивающих по двору. Но и слух подводил — разобрать слова не получилось, но он ощутил, как сменяется тон людей. С раздраженного, на волнующийся, а потом почти на истеричный.

-Женечка! — женщина, судя по цветастому платью, плотно облегавшему бегемотоподобную фигуру, Марина с третьего этажа, вопила отчаянно. Что-то случилось.

-Арсений Петрович?! — перед его глазами предстало взволнованное лицо соседки Маши. Чуть старше его, она, однако, излучала здоровье и активность. — Вы не видели Женечку? Дочку Марины?

-Нет, — глубоко вздохнув, он уточнил:— А что случилось?

-Девочка играла во дворе с малышней, но на обед не пришла. Кирилл сказал, что видел ее у деревьев, и она собиралась домой. Но так и не вернулась.

-Девочка пропала? Снова?

Маша смахнула с лица прилепившийся тополиный пух, и озадаченно посмотрела на старика.

-Очень надеюсь, что нет,— женщина отвернулась от Арсения, и с невиданной для пенсионерки прытью побежала за толпой.

Кряхтя, Арсений привстал. Запахи жасмина, шиповника и цветущих лип с акациями разливали ароматы в воздухе щедро, опьяняюще. Боже, лето заставляет вспоминать молодость даже таких старперов, как он. Но покой июньского полудня нарушал взволнованный гул толпы. В окнах он увидел любопытные и испуганные лица детей, которые полчаса назад играли в салки, не задумываясь о темноте, которая может скрываться даже в летнем дне.

Женю он не видел. Как и Васю, Лену и Сашу. Трое детей из их дома пропали в течении полумесяца. Без следа, без криков. Просто растворились в гудящем полдне. Родители не выпускали детей, но удержать их летом в заключении невозможно. Трое детей пропали в один день, полмесяца ничего не происходило, и родители ослабили бдительность. Или же просто устали от нытья малышни. И вот— сегодня исчезла Женя. Милая девчушка, всегда вежливо здоровалась и придерживала дверь в подъезд.

Толпа возвращалась обратно. Мать Женечки рыдала, размазывая тушь по лицу, запутываясь в прилипшем к ногам платье. Несколько пенсионеров, таких же любителей посидеть у подъезда, разбежались по двору, не прекращая искать. И откуда у них столько сил? Маша, Артем, Вениамин и Коля. Они все старее Арсения, но бодрые, словно на двадцать лет моложе. Хотя, еще в апреле они еле передвигались, словно смирившись с приближением неминуемого. И тогда Арсений чувствовал себя сильнее и моложе. Что ж, видимо, дендротерапия помогает.

Как только потеплело, пожилые соседи высыпали на улицу, взволнованные идеей омоложения с помощью деревьев. Они предлагали и ему, но Арсений не верил в подобное. Стоять как дурак, прижавшись спиной к стволу— нет уж, старческого маразма он пока еще избежал, и многие относились к нему уважительно, зачем же портить репутацию?

Однажды вечером он возвращался домой из магазина, задумавшись о старости. О болях в спине, суставах, о скрипящих коленях, головных болях, шалящем сердце. В общем, не самые веселые мысли, но он смирился с неудобствами пенсионного возраста. Вот он проходит мимо скверика, под сенью дубов, тополей, берез и ив. Несколько каштанов, и даже сосна. Там всегда было темнее, прохладнее, свежее. Это место обожали дети — там можно было прятаться, взбираться на деревья, охлаждаться знойными днями.

Уже почти стемнело, и Арсений видел лишь темные силуэты деревьев. Он подумал, что сходит с ума, когда один из стволов зашевелился, а затем от него отошла тень. Вениамин отклеился от коры, словно слился с ней. Увидев Арсения, старик помахал ему. Приглядевшись, Арсений заметил и других увлекшихся дендротерапией соседей. Они словно приросли к стволам, плотно прижимаясь к деревьям, желая слиться с ними, получить от них силу и энергию. В весеннем полумраке зрелище выглядело зловеще. Застывшие силуэты, скрытые тенями, не шевелящиеся, словно не дышащие. А затем они по одному отходили от деревьев, и мрак тянулся за ними. Маша стояла у ивы, застыв, как изваяние. Ива — дерево-вампир, оно поглощает энергию. И Маша отдавала ей все неврозы, страхи, обиды и боль. Склонившиеся почти к земле ветви дерева трепетали на ветру, как щупальца, тянувшиеся к женщине.

Помахав соседям, Арсений поежился — из рощицы дунуло стужей, зимним морозом. И запах. Тяжелый, удушающий. Старики молча, не издавая звуков, побрели по домам, пошатываясь, передвигаясь, словно их ноги задеревенели. Оглянувшись на рощицу, Арсений увидел, как ветви деревьев шевелятся на ветру, хотя рядом с подъездом лежал пустой пакет, и его не сдувало.

Поежившись, он поспешил домой, в спасительный уют родной квартиры.

Этим вечером полиция допрашивала соседей, рыскала вокруг, прочесывала рощицу. Арсений, наблюдавший из окна, увидел силуэты полицейских, один за другим скрывающихся в тенях деревьев. Холод затопил изнутри, он был уверен, что мужчины не вернутся, ветви перекроют им выход, и деревья получат новых доноров…

-Нашел!

Один из полицейских держал в руках розовую сандалю.

Утром от стонущих стариков, не увлекшихся дендротерапией, Арсений узнал, что больше ничего не нашли. Девочка исчезла, и последний ее след обнаружили в роще.

Маша и другие любители обниматься с деревьями, активно искали, осматривая каждый ствол. А затем прилипли каждый к своему дереву, прижавшись спинами. Некоторые, как Маша, стояли на расстоянии, отдавая негативную энергию.

Вечером Арсений Петрович смотрел в окно, попивая чай. Откусив печенье, он не мог отвести взгляд от рощи. Темная масса дрожала на ветру, листья шелестели, ветви, казалось, тянулись вверх.

Лежа в холодной пустой двуспальной кровати, Арсений прочувствовал весь ужас старения. Организм сдавал с каждым днем, понемногу, но, все же, лишая его былых сил, остроты разума. Ныло колено, пальцы с трудом разжимались. Поясница не давала лечь так, как хотелось. Он пытался вспомнить что-нибудь из молодости, чем-то подбодрить себя, но мысли расплывались, словно в тумане. Попытки сконцентрировать внимание вызвали боли в голове. Положив руку на пустующее уже три года место в кровати, он заплакал. Как же не хватало сил и энергии, друзей, Ирочки, с которой он прожил тридцать пять лет. Дети иногда навещали его, но их визиты лишь раздражали. Казалось, они отдавали дань уважения, выполняя это без особой радости. И попутно ждали, когда же можно будет разделить опустевшую квартиру. Когда же сын и дочь успели превратиться в стервятников? Почему его так пугает роща у подъезда? Неужели деревья могут помочь избавиться от старости и болей? Ирочка была шатенка или брюнетка? Мысли наслаивались, затопляя уставший разум, и Арсений заснул, постанывая во сне, стараясь вырваться из каждодневного кошмара старости.

Утром Арсений страшился признать собственную ненужность. Кому и для чего он нужен? Ни детям, ни знакомым, уж точно не государству. Жизнь его сузилась до квартиры и скамейки под домом. Поход в магазин или приход врача теперь воспринимались как великое событие, о котором можно рассусоливать с такими же стариками неделю. Это не жизнь, и даже не ее подобие. Это ад. Арсений понял, что не боится смерти, его страшит прозябание в собственной немощности еще пять, десять, а то и больше лет. Он увидит старость своих детей. Увидит вереницы катафалков, забирающих соседей. Увидит свое угасание в лицах стариков, окружающих его. Их дрожащие руки, слюнявые рты, лысые головы, покрытая старческими пятнами кожа — это же его отражение, все они— его двойники.

Чашка с чаем выскользнула из рук, осколки отблескивали в солнечных лучах, аромат бергамота пропитал кухню.

Чертова Маша со своей дендротерапией! Из-за этих внезапно омолодившихся пенсионеров он почувствовал беспомощность.

А что если…? Не может быть! Но сандалию Женечки нашли в роще. И дети начали пропадать полмесяца назад, как раз когда пожилые соседи решились на оздоровление деревьями. Но могут ли они… что? Арсений ощущал круговорот мыслей, но никак не мог собрать их в единое целое. То, в чем он подозревал соседей, смешно. И все же…

Ночью Арсений слышал плач и крики обезумевшей от горя Марины. Женщина завывала, слышались удары посуды, стуки. Утром она нетвердой походкой направилась к рощице. Согбенная, постаревшая лет на десять за несколько ночей, Марина скрылась в тени деревьев.

Чуть позже раздалось цоканье каблуков. Выглянув в глазок, Арсений увидел взбегающую по лестнице Машу. Присвистнув от удивления, он лишь мог позавидовать прыти старой женщины. Но ее наряд! Облегающий летний сарафан, босоножки на каблуках,— да она выглядит максимум на сорок лет.

Арсений вышел во двор, не причесавшись, не умывшись. Когда-то он не выходил из дома, перед этим не проведя минимум полчаса у зеркала, думая, что надеть. Теперь ему было все равно. Какая разница? Старость стирает границы красоты и уродства.

Несколько пенсионеров со стонами обсуждали свои болячки. На детской площадке царила тишина. Странно видеть качели пустыми, не слышать радостные крики малышни. Теперь все они заперты дома, под неусыпным наблюдением родителей. Лето словно поблекло, растеряло всю свою сочность и жизнь. Казалось, наступили вечные сумерки. Старики шептали о пропавших детях, даже их застывшее существование пошатнулось, мир оказался не таким незыблемым, как Арсений представлял последние лет пять.

В темноте рощи шевелились силуэты. Прислонялись, сливались с деревьями.

Арсений ощущал себя брошенным на обочине жизни, оставленным на медленное убийство временем. Он старался не думать о материальных трудностях, хотя прожить на пенсию почти нереально. Отгонял мысли о болезнях, ухудшающихся зрении, слухе, памяти. Но избавиться от страха одиночества и ненужности оказалось сложнее. Все, что так заботило в молодости— карьера, друзья, образование –все померкло. Старость-это сумерки жизни. Темные, не освещенные фонарями, не наполненные бурлящей ночной жизнью. Это серость, вечернее затишье. И жить так дальше представлялось все сложнее. Зачем вообще он еще топчет землю, какой в этом смысл?

Вот любители деревьев ведут полноценную жизнь. Они пышут здоровьем, цветут и пахнут. Его же ждет обеднение жизни, исчезновение эмоций, поглощение одиночеством. Или медлительная смерть в больнице, где безразличные медсестры будут менять его испачканное постельное белье, а дети будут все ждать, когда же он, наконец, освободит их от бремени.

Ему хотелось заорать на шепчущихся стариков, избить их, избавить от страданий старости. Хотелось присоединиться к активным товарищам Маши. Но чего стоила им вновь обретенная молодость?

Выбор есть всегда. Если то, о чем он думает, правда, сможет ли перешагнуть моральные устои?

Этим вечером он постарался как можно тише выскользнуть из подъезда. Маша и компания собиралась вечером в роще, подпитываясь энергией деревьев, отдавая им свою боль. Ароматы летних сумерек дурманили, и без того растекающиеся мысли тонули в тумане жасминовой сладости и липовой приторности. Майские жуки деловито копошились в соцветиях, летучие мыши вели молчаливую охоту. Темные силуэты рассекали чернеющее небо. Их беззвучный полет пугал Арсения. Почему-то они напоминали ему соседей, прижавшихся к деревьям. Такие же тихие и незаметные, затаившиеся на виду у всех. Опасные хищники, на которых никто не обращает внимания.

В роще уже наступила ночь. Ветви деревьев дрожали на ветру, шуршание листвы заглушало звуки внешнего мира. Здесь был свой климат, свой запах. Своя жизнь.

Арсений спрятался возле ивы, к которой вроде никто не подходил. Через несколько минут появились силуэты соседей. Их пружинистая походка и резкие движения пугали. Как стая хищников, выслеживающих добычу. Маша подошла к соседней иве, вытянув руки. Вениамин и Коля прижались спинами к своим деревьям — каштану и дубу. Артем обнял яблоню. Затаившиеся, замершие, неподвижные. Словно части деревьев.

Сглотнув густую слюну, Арсений проклял свои колени, которые молили о пощаде. Суставы хрустнули в тишине рощицы. Слившиеся с деревьями не обратили внимания, плотнее прижавшись к стволам. Маша застыла, не шевелясь, и ему показалось, что от нее к дереву тянутся темные нити, отливающие черным блеском. Здесь, под лиственным пологом, не существовало времени, не было окружающего мира. Только природа, первозданная, не испорченная цивилизацией. В рощице все его существо воспаряло, спадали оковы старости и болезней. Колени уже болели не так сильно. Окруженные вакуумом, словно под куполом, старики застыли, поглощая молодость природы. Внешний мир окончательно стерся. Листва напевала дикие мелодии, пробуждавшие давно позабытые эмоции— радость, оживленность, страсть. Каждая клетка тела наполнялась жизнью, молодостью, желанием. Арсений пошатнулся, словно пьяный.

Маша тихо запела, остальные присоединились к ней. Стройный хор голосов смешался с ветром и шорохом листьев. Трава ласкала ноги. Ароматы будоражили. Мелодия на неизвестном языке стирала границы дозволенного, открывая такие перспективы, о которых раньше страшно было подумать. Вечно молодой, вечно опьяненный летними запахами. Артем слился с яблоней. Кора распахнулась, открывая пульсирующее нутро, и тело мужчины вжалось внутрь, словно поглощенное. Руки искривились, ноги подтянулись, скорчились и застыли. Арсений видел лишь затылок соседа, зарастающий листвой. Вместо рук и ног — ветки, трепетно встречающие ветер. Вениамин и Коля слились в жутком симбиозе со своими деревьями. Из коры виднелись лишь глаза, сверкающие во мраке. Нити, которые тянулись о т Маши к иве, сплелись в безумный узор с ветвями дерева, оплетая женщину, превращая ее в молодую стройную иву. Метаморфозы сопровождал хруст костей и влажный звук рвущейся кожи, но криков боли Арсений не слышал. Четыре дерева жадно взирали, хищные улыбки искривили стволы деревьев.

В рощу зашла Кира, внучка Маши. Девочка озиралась по сторонам, напуганная неестественной тишиной. Арсений хотел окликнуть ребенка, но в горле пересохло. Нет, он не мог себя этим оправдать. Он должен был узнать, что произойдет дальше, подтвердить свои опасения, спасти ребенка, уничтожить стариков, подпитывающих свою жизнь жутким симбиозом с деревьями. Но желание знать оказалось сильнее страха за ребенка, и он постарался стать частью рощи.

-Бабушка?— пролепетала девочка.

Молодая ива склонилась к ребенку, ветви дерева бережно обняли жертву. Рот Киры скривился в беззвучном крике. Влажная почва приподнялась— от яблони, дуба и каштана протянулись корни, укутывающие девочку в плотный, шевелящийся, пульсирующий кокон. Влажные звуки, напоминающие причмокивание, лишили Арсения последних сил. Он почти потерял сознание, но усилием воли заставил себя досмотреть. Дрожащий кокон влажно блестел, на ветвях и корнях сверкали острые и крепкие зубы. Глаза на стволах деревьев закатились в экстазе.

Когда ветви и корни распались, под ними оказалась лишь пустая одежда, еще хранившая форму человеческого тела. Розовые кофточка и юбочка опали, сандалики жались друг к другу, словно ожидая возвращения своей хозяйки. Почва влажно чавкнула, поглощая одежду, уничтожая единственные следы Киры.

Арсений выбежал из рощицы, спиной ощущая прожигающие кожу взгляды соседей. Вылетев из тени, он столкнулся с Мариной. Женщина отрешенно уставилась в глубину переплетения ветвей. Она почти не дышала, но выражение ненависти на ее лице испугало Арсения.

Заперев дверь, занавесив окна, он дрожащей рукой налил чай. Может, он просто сошел с ума? Это все агония умирающего мозга? Или его неожиданно обретшие силы и молодость соседи действительно слились с деревьями и поглотили невинного ребенка? Марина тоже видела?

Лежа в кровати, Арсений прижимал руку к бешено стучащему сердцу. Колени разболелись с новой силой, пальцы скрутило, поясница разрывалась. Как же хорошо было там, в роще. Но как может нормальный человек пойти на такое? Вернуть молодость— мечта всех стариков, но цена за это чересчур высока. Маша и ее товарищи спятили, совершили смертельный грех. Неужели пять невинных детей, не успевших даже пожить достаточно, приемлемая плата за здоровье уже отживших свое стариков?

Боль вгрызалась в его тело, пустое место на кровати разрывало душу.

Утром во дворе снова столпились соседи. Пропала Кира, внучка Маши. Женщина, которой уже нельзя было дать больше сорока лет, в панике бегала по двору, жалобно выкрикивала имя девочки, заламывала руки, размазывала тушь по лицу. Великолепный спектакль, все поверили искренности ее горя.

Чуть позже от медленно умирающих от старости соседей, Арсений узнал, что утром дворник нашел тело Марины. Потерявшая дочь мать не смогла жить без дитя. Сердце не выдержало. Ходили передаваемые шепотом слухи, что ее телом не побрезговали дворняги.

Тяжело вздохнув, Арсений поднялся домой. Пять детей, Марина. Такова цена молодости и здоровья?

Он думал о своих безразличных детях. О внуках, не навещающих скучного старика.

Вспоминал лучшие дни молодости. Смех друзей, улыбку Ирочки, страстные ночи, наполненные смыслом дни.

Пытался избавиться от влажных звуков, треска костей. Не хотел видеть испуганные глаза Киры, стирал из памяти лица пропавших детей.

Полная ванна. Приглушенный свет, бормочущий телевизор. На полке возле умывальника— острое лезвие. Старческие вены такие опухшие, промахнуться тяжело. Горячая кровь растворяется в воде. Кровавый пар насыщает помещение тяжелым медным запахом.

Замотанные бинтами запястья. Капли крови на асфальте. Дрожь в ногах. Разрывающая вены боль. Летний вечер, встречающий теплым ветром, ароматами цветов и деревьев. Зелень листвы. Темнота рощи. Тишина и умиротворение. Объятия единомышленников. Ждущий дуб. Раскрывшаяся кора, пульсирующее нутро. Нежное объятие коры. Хруст костей и треск разрываемой плоти. Ощущение вседозволенности и непобедимости, вечной молодости и безграничной силы. Внук Вениамина, доверчиво пришедший на зов дедушки. Плоть и кости удлиняются, зубы влажно блестят, глаза алчно светятся во мраке. Мягкая кожа рвется, и густой медный нектар течет по венам человека и дерева, по венам одного организма, опьяняя, снимая боль, уничтожая чувство одиночества, наполняя собой бесполезное существование. Песня льется, переплетается с шелестом листвы. Вкус юной плоти, горячей невинной крови сотрясает нутро. Слияние с микромиром завершено. Их песнь подхватывают другие, разбросанные по всему городу, стране, миру.

Песня единства, вечной молодости и могущества разрывает ночную тишь, ветер несет ее все дальше, словно пыльцу, разбрасывая повсюду, заражая и очищая, соблазняя, обещая вечный экстаз.