Положительным героям вход воспрещён
Она закрывает глаза, но в голове вспышками мелькают строчки и абзацы документа. На столе перед ней бумаги. Врач вышел: профессиональная этика. Ей нужно время, чтобы как следует всё обдумать, хотя она уже знает, что всё решено.
"Информированное добровольное согласие на хирургическое вмешательство, затрагивающее интересы третьего лица, находящегося в опасном для жизни состоянии и ввиду вышеуказанной причины не способного самостоятельно принимать решение"
"Я, Осипова Марина Геннадьевна, 18 мая 2009 года рождения, зарегистрированная по адресу…, даю добровольное информированное согласие на проведение…"
"Настоящим подтверждаю, что осведомлена о характере проведения операции и возможных рисках, а также непредвиденных последствиях, связанных в том числе с недостаточной изученностью…"
"Медицинских противопоказаний не имею…"
"Являюсь ближайшей родственницей Осиповой Елизаветы Геннадьевны 5 октября 2018 года рождения, зарегистрированной по адресу… и на момент подписания согласия находящейся в состоянии комы вследствие аварии неисправного ИАУП (индивидуального автоматизированного устройства передвижения)…"
"Подтверждаю, что ознакомлена с дальнейшими медицинскими и правовыми аспектами новой формы жизни, относящимся ко мне лично (Личность-1) и оперируемой (Личность-2)…"
"Даю согласие на повторную операцию, связанную с возможным решением Личности-2 добровольно уйти из жизни (на основании права на эвтаназию лица, которое подверглось операции в качестве Личности-2) или найти другого акцептора спустя минимальный срок 3 месяца со дня проведения операции, необходимый для гарантии безопасности жизни и здоровья Личности-1…"
Марина делает глубокий вдох и открывает глаза. Ей как хирургу известны подробности операции, а также шансы на успех: она одна из первых, кто решился на то, что в народе называют "пересадка личности", и ничего не может её больше победить или остановить.
Операцию будет делать опытный коллега, и его руки будут двигаться плавно, точно, и положительный исход — среди посвящённых никто уже не сомневается — станет фактом, который поможет укрепить доверие масс. Главврач дал ей понять, что от неё ждут этого — ради будущего.
— Если бы вдруг… Я бы сам лёг на стол, — говорит он.
Большинство до сих пор не понимает, насколько медицина продвинулась за последние несколько лет, и полагает, что операция так же опасна, как первые опыты, когда врачам приходилось действовать практически наугад и Личность-2 часто не могла приспособиться к новому организму из-за сложностей в объёме участков мозга, а тело испытывало значительные перегрузки до изобретения и внедрения заменителя сна для тела (тем не менее, разуму всё же нужен сон, и человек уподобился дельфинам, которые, как известно, спят разными полушариями). Со временем навыки врачей улучшились, список противопоказаний таял, но число операций в год и сегодня растёт медленно. Люди имеют право отказаться от неё и позволить близкому человеку, находящемуся между жизнью и смертью, умереть или рискнуть и в буквальном смысле поселить его в собственной голове — и это справедливо. Многие попросту боятся, и акцепторов очень мало. Чаще всего близкие родственники готовы сделать это, посторонние люди — почти никогда, несмотря на солидное пособие от государства. Это естественно.
У них будет общая R-система, отвечающая за самые древние образчики поведения и инстинкты, но всё, что делает Homo Sapiens личностью, начиная от памяти и заканчивая особенностями склада ума, сохранится: двое в одном теле. Не допускается дискриминация по признаку формы личности. Личность-2 имеет право на треть времени (8 часов в сутки), она может работать, общаться, голосовать, а Личность-1 в это время, к примеру, спит или просто наблюдает, как зритель. В мозг вживляется специальный регистратор, фиксирующий активность Личности-1 и Личности-2: ясно, кто являлся инициатором того или иного действия. Можно делать покупки от собственного имени, расписываться, заключать брак.
"А как же любить?!" — кричат они.
Можно и так. Горстка митингующих брызжет ядом: вы проповедники распутства и неестественных вещей! В таких случаях Марина спрашивает: неужели вы бы предпочли, чтобы ваши близкие были мертвы? Ей отвечают: да. На следующий день благодарные пациенты навещают её, у них всё хорошо. Марина улыбается им. Цветы, рукопожатие.
Споры всё не утихают, а дело делается. К счастью, законотворцы в этот раз повели себя разумно. Все знают, что к новому привыкают не сразу.
Марина знает, что и как делается, в какой последовательности, но сейчас, наедине с предписаниями, она растеряна. Её забрасывают юридическими деталями, и она почти беспомощно плавает в море терминов и кусачих клише, которые, кажется, только всё усложняют. Она просто ставит везде роспись.
Она видит в палате сестру. Беспомощные кисти, блестящие, словно намазанные маслом веки, жёсткая линия рта — она будто до сих пор там, горящем "упике". А если бы она попала в аварию в старинном автомобиле, всё было бы лучше или хуже? А видела ли она гибель Игоря?
Марина касается руки Лизы. Была какая-то книжка, где девушка во сне сжимала чью-то руку — пустое… Аппараты и трубки делают палату похожей на джунгли. Марина устала от документов. Она огненно ненавидит сестру. Она не знает, надо ли ненавидеть её сейчас: две недели комы. Что делать?
— Что ты будешь делать? — спрашивает главврач. Он ждёт благоприятного ответа.
— Это моя сестра.
Марина не может сомкнуть глаз накануне операции. Её не страшит мысль о том, что придётся с кем-то делить собственное, давно близкое тело, как супруги делят одеяло. Она неплохо зарабатывает, и денежная приманка ей не нужна. У неё нет причин пускать сестру в свою голову, потому что она очень ненавидит её. Она забрала у неё любовь и получит в придачу жизнь — как такое может быть? Игоря больше нет. Если бы он был жив, всё было бы проще. Искали бы нового акцептора. Лиза тоже будет искать (она не захочет умирать), но это другое. Она три месяца будет жечь её, а Игорь бы поблагодарил. У них у всех нет родственников, только они втроём: Марина, Лиза и Игорь, а теперь вдвоём. Уснуть бы.
Новый год. Они втроём сидят на диване, выдвигающемся из стены, пьют вино и любуются купленными Лизой голограммами: снег и семёрка оленей, скачущих по комнате, как по сугробам, а в санях то ли Дед Мороз, то ли Санта-Клаус. 23.58.
— За будущий год и за всё хорошее, что ожидает нас! — поднимает бокал Игорь, и девушки шумят и улыбаются. Он позволяет ей быть рядом новогоднюю ночь, чтобы в следующем году уйти к сестре.
Она не замечала непозволительно долго: усталость от работы, возможно, новые ответственные операции. Он стал реже выходить на связь, а Лиза начала следить за собой. Они делали вид, что просто дружат, то есть сначала обманывали сами себя. Марина смотрит с высоты сегодняшнего дня, как демиург. Всё было очень просто. Игорь рассказал о своих чувствах Лизе, Лиза рассказала о своих. Игорь рассказал обо всём Марине. Рассказы, рассказы. Лиза пыталась обмануть сестру, хлопала глазами, а затем, поняв, что Марине обо всём известно, просто уехала. Ей даже духу не хватило быть честной. Крыса.
Марина ведь имеет право не спасать её.
Это всё равно что быть по другую сторону экрана — лежать на столе и быть под наркозом. Ей немного неловко: коллега и ассистенты будут столько трудиться, а она не заметит и будет спать.
Когда ей сказали, что сестра и Игорь попали в аварию, она сразу приняла это, хотя теперь сбои в программе "упиков" случаются редко — никаких "Я не верю". Его тело доставили в крематорий — обычная практика. Она не любит вспоминать то, что последовало. Лиза всё это время будто ждала, как наглый голый птенец, раззявивший клюв, и лежала в белой кровати, протыкая её своей беспомощностью. Марине советовали писать дневник. Потом, после всего, она взяла три выходных дня и провела их дома, старательно выполняя каждое бытовое движение: разобрать шкаф с одеждой, выбросить ненужное, проверить счета, запрограммировать "умный дом", купить хозяйственные мелочи.
Если Личность-1 сопротивляется, регистратор может работать как переключатель, и Личность-2 получает положенные ей 8 часов бытия. Если одна из Личностей совершает правонарушение, вторая в праве сообщить об этом и получить в распоряжение тело акцептора на полные сутки, в то время как виновник будет заперт в камере черепа, что, как говорят психологи, намного страшнее, на определённый судом срок.
У Марины неровный, пляшущий почерк, и слова она подбирает с трудом, часто бросает писанину и успокаивается в горячем, как пустыня, душе. Она хочет снова стать собой и потому должна придушить ненависть. Её знают как опытного хирурга и борца за права человека. Она хочет быть положительным персонажем, как раньше. Когда всё пошло под откос?
Марина засыпает с вопросом.
Голова болит, но терпеть можно. В белоснежной палате она, Марина, и небо, похожее на газетную бумагу прежних дней, виднеется в окне. У неё есть минута или чуть больше до прихода медсестры и врача: тех, кто впервые проснулись, сразу же навещают и проверяют состояние обеих Личностей.
Они могут теперь общаться мысленно.
— Лиза?
Слышно, как пикают электронные часы, отмечая "круглое" время. Верно: 16.00.
— Лиза.
— Не хочу говорить с тобой. Зачем ты это сделала?
— Игоря больше нет.
— Я знаю.
— Откуда?
Марина знает, что голоса Лизы фактически нет, она только передаёт слова, а мозг, в котором по-прежнему хранится воспоминание о голосе сестры, по привычке наделяет принимаемые сигналы подобием звуковой оболочки. То же самое должна сейчас испытывать и Лиза.
— Ты хотела мне отомстить и заперла меня, да?
— Лиза, я что, должна была позволить тебе умереть?
В палате появляются медики. Лиза груба и даже не благодарит тех, кто спас ей жизнь.
— Почему ты? — спрашивает она потом, дома, когда их выписывают.
— Ближайшим родственникам легче получить разрешение. Ты можешь подать заявку на другого акцептора.
— Конечно, подам.
— Скорее всего, ждать придётся долго, больше, чем три месяца, о которых тебе рассказали. Акцепторов очень мало.
— Ты сделаешь всё, чтобы помучить меня.
— Я сказала правду.
— Ты почти подумала "В отличие от некоторых"!
— Да, подумала! — Марина незаметно для себя говорит это вслух, почти кричит.
Мысли теперь ощущаются иначе, более тонко. Вероятно, только по-настоящему близкие друг другу люди могут выдержать такую тесную связь. А что же будет с ними?
Были разговоры с адвокатами, были многочисленные документы и договорённости, связанные с новым статусом обеих сестёр. Договорились отдать Елизавете вечернее и ночное время с 22.00 до 6.00 в связи с особой важностью работы Марины (по предварительной договорённости допускается менять время). Марина будет просто спать. Каждая чувствует, когда другая спит и когда бодрствует. В рамках социальной реабилитации Личностей-2 многие компании, государственные и частные, предоставляют особые рабочие места с удобным, часто свободным графиком. Лиза стала журналисткой. Марина перевезла вещи сестры к себе домой, чтобы не приходилось тратить время на дорогу — всё равно одна комната пустовала — и благодарности опять-таки не дождалась.
Лиза старательно ухудшала жизнь Марине, пока та спала: испорченный маникюр, нелепый макияж, беспорядок на столе, гора грязной посуды в подарок и даже сброшенные настройки "упика", так что Марине пришлось вручную вводить все координаты и она чуть не опоздала на работу.
— Прекрати себя так вести, — говорила Марина. — Если тебе не могут найти акцептора, я ни причём.
— Ты сделала всё нарочно, чтобы мне было плохо, — твердила сестра.
— Да не делала я ничего такого! — не выдержала однажды она, так что Лиза на пару секунд удивлённо замолчала, затем рассмеялась.
— Зачем же ты тогда согласилась на операцию?
— Не твоё дело.
— У тебя должны быть связи, такие хирурги, как ты, на вес золота, к тебе прислушаются. Найти мне другого акцептора, я тебя видеть не желаю.
— Это зависит не от меня.
— Ни на кого нельзя положиться, кроме себя, — думает Лиза.
— Благодарю Вас за интервью, — произносит Лиза, выключив диктофон и поправив причёску. — Но я хотела обсудить кое-что с Вами как частное лицо.
— Что же? — спрашивает слегка располневший мужчина.
Он в костюме, но галстук ослаблен, и верхние пуговицы рубашки расстёгнуты. Очевидно, он устал за целый день, и в его рабочей программе разговор с журналисткой-Личностью-2, назначенный на одиннадцать вечера, — последний пункт. Лиза знает, что руководитель Департамента финансирования клинических исследований должен демонстрировать общественности поддержку таких работников, как она, и сегодняшнее интервью — отличный шаг: он подстраивается под расписание новоиспечённых специалистов и обращается с ними как с обычными, полноценными гражданами. Очень кстати к предстоящим выборам, но Лиза знает, что может его заинтересовать ещё больше.
— Мне нужна Ваша помощь, — крадётся Лиза. — Я ищу нового акцептора, но их слишком мало, и в очереди передо мной так много желающих…
— Чего Вы ждёте от меня?
— Окажите мне маленькую — совсем крошечную — услугу. Ускорьте мою операцию. Три месяца скоро закончатся. Я могу кое-что предложить.
— А именно?
— Информацию о смерти Вашего прежнего заместителя.
— Вы хотите сказать, что он умер не своей смертью?
— Вы согласны на сделку?
Мужчина колеблется.
— Вы ведь не хотите, чтобы с кем-нибудь из ваших соратников — или, может быть, с Вами лично — случилось то же самое? А вероятность велика.
— Я согласен, — глотает комок в горле руководитель.
14 января 20**
Какой-то важный чиновник, его имя почти сразу же вылетело из головы. Требовалась срочная операция, и больше было некому её проводить. Меня спросили, могу ли я сделать это, и я сказала "да".
Я всегда говорю, что могу. Не бывает так, чтобы у меня не выходило, думала я, и какое дело до происходящего лично со мной? Оказывается, меня нельзя считать хорошим инструментом — да, я всегда представляла себя инструментом на рабочем месте, чтобы отвлечься и не нагнетать, ведь передо мной самая сложная операция, известная людям. Я провалилась.
Игорь умер. Все знали, что я переживаю его гибель, но никто не знал, что он уже ушёл от меня к сестре. Почему она осталась жива, а он погиб? И я провалилась. Тот человек тоже умер. Он умер из-за меня, из-за моих непослушных рук. Я не была сосредоточена, я впала в ступор и смотрела на происходящее отстранённо, как сумасшедшая. Всему виной я.
Я честно призналась В., и он говорит, что защитит меня, что это только временно. Он знал, что Лиза в опасности и, наверное, рассчитывал, что нам можно будет делать пересадку, а тут такое. Меня признают нестабильной, а это значит, что операцию делать нельзя. Всё, что мы так долго и упорно строили, рухнет. Репутация — штука изменчивая, сказал бы Игорь. Я должна скрывать.
— Что же получается… Знаменитая Осипова — преступница? — выдохнул мужчина, пытаясь справиться с эмоциями.
— Верно, — опустила глаза Лиза, аккуратно проверяя, спит ли сестра.
28 января 20**
Сегодня днём операция. Меня обследовали, и В. считает, что никаких последствий не будет. Моя стабильность "не вызывает сомнений", как он выразился, хотя он не позволил мне взглянуть на данные, так как я теперь пациент, а не хирург.
Я не знаю, для чего делаю это. Я смотрю на Лизу и не могу ощутить ничего, кроме каменной ненависти. Если бы она не захотела поехать в торговый центр в тот раз, Игорь был бы жив. Я знаю, что должна спасти её, потому что так поступил бы хороший человек. Мне хочется снова стать хорошим человеком, после всего, что я натворила.
Одиночество камеры размером в несколько квадратных метров успокоительно после заключения в голове. Сквозь прутья ресниц она могла видеть, как Лиза пожимает руку одному из чиновников и удовлетворённо просматривает документы, касающиеся следующей операции. Акцептор найден — чудесно, не правда ли? Марина хочет убить сестру и не скрывает этого. В камере хорошо и покойно.
Она вновь единолично владеет собственным телом.
Её дело вызвало общественный резонанс, но, как ни странно, число операций возросло. Гнев обрушился на её голову, а хирурги продолжили совершенствоваться. Лиза иногда приходит навестить сестру, и в такие минуты она рассказывает ей о последних событиях в медицинской сфере, а затем они почти всегда молчат. Марине жаль, что из-за неё пострадал главврач — он ведь пошёл на это ради неё, но ничего больше нельзя исправить. Никогда не получится быть положительной героиней, думает Марина, нужно брать пример с Лизы и делать всё для себя. Она живёт в своей камере.
Через два года Лиза воспользовалась правом на эвтаназию.