Пятьсот нюансов красного

Яркое утреннее солнце било в глаза, и Катерине Ивановне ничего другого не оставалось, кроме как проснуться. В солнечном свете перед ней, голый и в фартуке, стоял мужчина. Катерина зажмурилась, отгоняя наваждение, вновь открыла глаза, приподнялась, кряхтя, на локтях и заорала:

— Матерь Божья! Федя! Помогите! Кто-нибудь! Насилуют! Пожар! Грабят!

Мужчина выронил поднос, неуклюже наклонился за разлетевшейся по полу едой, отпятив голый зад, и Катерина закричала пуще прежнего:

— Федя! Люди! Убивают! Горим!

Мужчина, наконец, собрал остатки еды и осколки обратно в тарелку, выпрямился и с обидой спросил:

— Катюша, ну что за шутки?!

— Етит твай мать! Какие шутки! Вы кто? Какая я тебе Катюша, бесстыжий! Дед, а все туда же… — Катерина Ивановна забилась в угол, прикрываясь одеялом. В руках, неизвестно откуда, появился фен, и она угрожающе направила его на испуганного мужчину.

— Катюша, милая, ну что ты в самом деле?! Ну дед, ну и что? Ты вон тоже не девочка, уж извини! Не смешно, между прочим!

— Вот именно! Ты кто? Где Федя?

— Ну если тебе так хочется — я Федя, муж твой. Уже сорок лет будет, как свадьбу сыграли. Ну ты чего, а?!

— Верно врешь, подлюга. Мужа моего Федей звать. И свадьбу сорок лет, как отметили. Да только ты на него похож, как я на Луи четырнадцатого. Как сюда попал, отвечай?! Федя где? — Катерина, осмелев, бочком начала пробираться к двери. Там Федя, там спасение.

Федя, который оказался совсем не Федей, растерянно глядел на Катерину, и вдруг ударил себя ладонью по лбу. Вздохнул, и мучительно подбирая слова, прошептал:

— Я, кажется, понял… Катюша, ты только не волнуйся! Помнишь ты вчера в подпол полезла, оступилась, и на пол упала? Да неудачно так, прям головой приложилась. А я тебе ведь строго-настрого запретил туда лазить. Но ты ж у меня упрямая, все ноги мои жалеешь. Вот ты мне за огурчиками полезла, хренакс головой о бетон и память напрочь, видать, отшибло. Врач предупреждал, что могут последствия быть, но чтоб такие… — Федор почесал затылок и вздохнул.

— Да ну не… Чтоб я тебя, гада, жалела… Да ты ж сам меня послал! В смысле не ты, а Федя. Да ну что такое, в самом деле. Где Федя? — жалобно спросила Катерина и отбросила фен в сторону, понимая как глупо она выглядит. Вот если бы скалку или утюг…

— Катюш, ну что ты, в самом деле-то? Ну хочешь Ленке, дочке нашей позвоним. Ей-то неужто не поверишь?

— Все знаешь, гад! А ну-ка и позвоним. Звони давай, тихо только, без лишних движений.

Федор нажал на ухо, назвал пароль и замер в ожидании ответа.

— Громкую включи, шельмец.

Федя три раза нажал на мочку уха и в комнате раздался сонный голос дочери Ленки.

— Па, че в такую-то рань трезвонишь?! Ты мне всех био-догов перебудил. Слышь, лают?

— Да у нас тут доча беда приключилась. Мать меня гонит из дому, говорит не муж я ей. Вон оно че…

— Ух ты, разводитесь что ли?

— Да типун тебе на твой глупый язык. Совсем со своими био-догами озверилась. Головой она вчера здорово, видать приложилась, вот и не узнает меня. Ну-ка на, сама с ней поговори.

Катерина три раза нажала на нижнюю губу, включив микрофон погромче, и взволнованно заговорила:

— Лен, я не знаю, что происходит, но, кажется, я сошла с ума. — Голову Катерины будто сдавило щипцами, в глазах потемнело и запрыгали розовые зайчики, а потом стало темно и тихо.

В комнате стояла тишина. Катерина открыла глаза — вокруг никого. Из кухни доносились голоса. Она встала, тихонько прокралась к двери и прислушалась.

— Ну что я могу сказать?! Частичная потеря памяти. Такое бывает после сильного удара. Зря вы отказались от госпитализации.

— Да вы же знаете Катю. Доктор, ну что же, она получается меня только и не узнает?! Как же так?… Сорок лет вместе, как один день,— послышались тихие всхлипывания псевдо-мужа.

— Ну-ну, что вы в самом деле?! Все образумится.

— А… а она вспомнит меня?

— Вы понимаете, Федор Михалыч, все возможно. Или невозможно. Помните, как в той песне старой "Я знаю точно, невозможное возможно"?

— Что нужно для этого делать?

— Ну во-первых, вам нужно быть терпеливым, не нужно на нее давить. Можете показать ей ваши совместные фотографии, сводить в галактический зал на любимый видеофон. Рестораны, клубы, любимые места отдыха в общем. Возможно тогда она начнет понемногу вспоминать вас.

Катерина накинула халат и вошла на кухню.

— Тимофей Матвеевич, здравствуйте!

— О, вот и Катерина Иванна проснулась. Только, дорогая моя, вам нужен отдых. И никаких возражений. Пойдемте в спальню, я осмотрю вас.

— Но…

— Все потом, потом… Катерина Иванна, скажите, что вы помните о своей жизни?

— Ну как же… Дочку помню, вас помню, квартиру эту помню. Помню, какое сегодня число.

— Ну и какое же?

— Первое января две тысячи семьдесят девятого года. Видите доктор, я все прекрасно помню. А его, — Катерина указала рукой на Федора, — не помню! Был у меня муж. Был! А это самозванец какой-то.

— Ну Катерина Иванна, смотрите, что получается. Я вот его помню, дочка ваша помнит, он подтвердил, что звонил ей при вас, а вот другого мужа никакого мы не помним. — Доктор развел руками.

— Но как же…

— Не переживайте, вспомните. А сейчас отдыхайте, пожалуйста. И еще… Вам бы, Катерина Иванна в больницу все-таки…

— Нет-нет. Я тут, дома лучше.

— Хорошо, но если что… Если вспомните что-нибудь, мужа, например, звоните.

Доктор осмотрел Катерину Ивановну, померил артериальное давление, пульс, полушария мозга, движение глазных яблок вокруг своей оси, состояние костных отложений в органах, длину языка и, удовлетворившись осмотром, еще раз посоветовал побольше отдыхать и бывать на свежем воздухе.

Через полчаса приехала Ленка, ведя за собой на поводке четырех плюшевых био-догов. Био-роботы лаяли ничуть не хуже настоящих собак, зато не гадили и не кусались.

Внешне био-доги походили на мопсов, только не храпели по ночам, служили не в пример дольше настоящих, а уж выносливостью могли бы потягаться с хаски.

— Господи, Лена! Еще одного купила?! — всплеснул руками Федор. — Лучше бы ты оставила настоящих! Это же надо — на одного био-дога годовую зарплату потратить.

— Маман, ну хоть ты ему скажи, — Лена закатила глаза, и, разувшись, вихрем ворвалась в зал.

— Эммм…

— Ну чего ты?! В самом деле? Такая любовь была, а теперь разводиться надумала.

— Лена, я же тебе объяснил кажется! — Федор грозно взглянул на дочь, но, так и не увидев раскаяния в ее глазах, расстроено опустил голову.

— Вот до чего ваша сорокалетняя любовь доводит. То ли дело я! Живу со своими собаками и не страдаю. Шансы, что меня вдруг забудут сводятся к нулю.

— Ну да... между прочим, у меня в мои сорок пять дочери уже двадцать лет было! А ведь тебе до шестидесяти всего пятнадцать лет осталось, потом знаешь ли нужно очень постараться будет.

-— Ой, па... Ну я тебя умоляю. Сейчас детей заказать вообще не проблема. В нете на любой вкус. Хочешь беленького, хочешь черненького.

-— Да уж, дети нового времени. Ребенка по любви делать надо , и естественным путем. Все тебе танцульки, а между прочим, уже не сорок, чтобы козой скакать!

— Боже мой, да о чем вы вообще?! — Катерина Ивановна схватилась за голову. — Тут черт знает что происходит, а вы отношения выясняете. Федор, или как там тебя, неси водку, думать будем.

Вскоре Ленка с собаками убежала на курорт, благо портал располагался в соседнем доме, а Катерина, изрядно повеселевшая, вовсю принялась налегать на водку.

— Феедяя… Хм… Вот скажи мне, Федя, где мы с тобой Ленку нашу делали?

— Ну как где? В Сочи, конечно. Помню, три года копили на поездку. Билеты как чугунный мост стоили. То ли дело сейчас…

— А вот и врешь, — засмеялась Катерина, — Не было такого! В деревне все было!

— Да а чего мне врать-то? У меня вот и фотографии есть, в подтверждение. Смотри, — он сунул Катерине альбом, где внизу стояла дата 7.08.2034г.

— Да как же это! Я прекрасно помню, что в то лето мы у бабушки моей, в деревне отдыхали! Ну пусть, ладно… А тогда скажи, что случилось в тридцатом седьмом году?

— В тридцатом, как сейчас помню, ногу ты сломала, правую.

— Ага. Попался! Нет уж, — Катерина показала Федору кукиш. — В тридцать седьмом тебя с работы турнули, а я на повышение пошла. Директором стала. Никак я ногу не могла сломать, слышишь?

— Катюша, ты только не волнуйся, пожалуйста. Вот, — и он протянул ей фотографию, на которой, тогда еще молодая Катя, лежала на больничной койке на вытяжении. Датой числился май.

— Но… но… Ну допустим… А книга у меня любимая какая?

— Хм… Я тебе в прошлом году подарил "500 нюансов красного. Пособие для опытных", она нашей настольной стала. — Федор, улыбаясь, ближе пододвигался к супруге.

— И о чем она?

— Ты не помнишь? Тут такое дело, Кать… Тут показывать надо.

— Иллюстрации что ли?

— Ну типа… Сейчас, погоди, я мигом.

Федор исчез в спальне, а через минуту уже вбежал в зал с горящими глазами. В руках у него была потрепанная книга.

Катерина в нетерпении открыла ее посередине, вгляделась, вчиталась… И… Снова вгляделась в картинку… перевернула вверх ногами…

— Мать честна! Что за порнография! И я что же, вот это вот читала? С тобой?

— Ну, если откровенно, не только читала, — Федор смущенно улыбнулся жене и придвинулся поближе.

— Да не… ну как так-то… — от возмущения Катерина не нашлась, что еще можно сказать и лишь беззвучно шевелила губами.

Федор только плечами пожал и снова придвинулся ближе.

— Так, нужно думать, что со всем этим теперь делать, — Катерина отодвинула книгу, вздохнула и вдруг заплакала.

— Катюш, ну что ты, в конце концов?! Ну что, я тебе совсем не люб? Что, лучше он, тот, из твоих воспоминаний?

— Да при чем тут лучше, или хуже! Он мне роднее. Я его сорок с лишним лет знаю, а тебя без году неделю. Что мне со всем этим делать теперь, я тебя спрашиваю?

— Не знаю, — Федор снова вздохнул и налил по новой рюмке.

— Мы вот с ним когда пили, песню всегда запевали нашу, любимую. Ну эту, Михайлова. Певец такой в начале века был. Помнишь?

"Лишь для тееебяяя рассветы и туманыыыы…"

Федор подхватил старые слова и Катерина вышла из-за стола, слегка шатаясь и пританцовывая.

Федор подхватил жену за талию и понес ее в вихре танца.

— Ну надо же… Сто лет не танцевала. Федька-зараза хоть бы раз куда сводил за последние лет двадцать, тридцать…

— А хочешь, хочешь сходим в наш любимый ресторан? Тут недалеко, прогуляемся, заодно и проветримся?

— Нет, в ресторан не хочу. Ты меня лучше в парк проводи, в анатомический.

Федор вопросительно взглянул на жену, но ничего не сказал.

В анатомическом парке было малолюдно. Тут и там, как живые, стояли манекены в различных разрезах и позах.

Катерина, не говоря ни слова, пошатываясь, прошла к ближайшей к фонтану скамейке, села на краешек и с грустью принялась наблюдать за падающими струями воды. Про Федора она будто и вовсе забыла, пока он, насупившись, наблюдал за любимой женой.

— Мы тут с ним, представляешь, в первый раз поцеловались. Помню, тогда парк только открыли, шумихи было, как же… Первый в стране анатомический парк. Общественность-то как возмущалась, а потом ничего… привыкли. А нам, молодым, нравилось. Приходили компаниями изучать человеческий организм. Вот с девушкой пришел в парк, мороженое ешь, и о-па, кровеносная система перед глазами. Ну здорово же.

— Кать, ты меня прости, пожалуйста, но мы с тобой тут и не были никогда. Не могу я, тошнит меня от всего этого, — Федор обвел руками парк. — И целовались мы с тобой в первый раз у подъезда, когда я тебя из филармонии провожал.

— А… Пропади все пропадом, — Катерина махнула куда-то рукой, — Филармония, так филармония… Пошли уже домой, что ли…

Спала Катерина одна на большой двуспальной кровати. Грустный Федор лег в зале. Не забыв, впрочем, положить Катерине "ее любимую книгу" на тумбочку. Перед тем, как понуро уйти в зал, Федор принес жене чай с бутербродами, заботливо укрыл одеялом и пожелал спокойной ночи.

Катерина, до того в жизни не видавшая такой заботы, растрогалась, конечно, но так и не пустила грустного Федю в общую кровать.

А что же ее Федя? Чтобы он так о жене когда заботился?! Нет, ну когда болела, само собой… А чтобы вот так, запросто, нет. Такого она припомнить не могла. Федор бутерброды-то сам нарезать не мог, чтобы пол-пальца ножом не отхватить. И что она там любит-читает не знал. И носки по всей квартире разбрасывал. И много чего еще он делал не так, и все же…

Любила Катерина своего Федю. Больше жизни любила. И спину его больную с ногами вкупе, и вредность характера с ворчливым брюзжанием, и даже привычку плотно завтракать жирным и жареным полюбила. Привыкла. К чуть, совсем едва, приспособленному к жизни семидесятилетнему старику, так и не научившемуся без нее обходиться ни в чем. В этом ли не счастье женщины? Когда любимый без нее и дня прожить не может, пусть даже и в силу объективных причин. Умрет с голоду, так и не узнав, что такое плита и холодильник.

Всю ночь Катерина ворочалась в холодной постели и уснула лишь под утро, так и не найдя выхода из сложившейся ситуации.

— Катюша, тук-тук. Танцуй! — Катерина открыла глаза и обнаружила возле постели бодрого Федора с подносом в руках.

— Ну хоть одетый. Какие танцы, Федор, голова раскалывается.

— Ну хорошо, смотри, что нам принес письмолет. Сто лет такого не видал. Когда все электронкой пользуются, живые письма, как видеокассета из двадцатого века.

— Письмо? Мне? Ну надо же…

— Я тебя оставлю, потом расскажешь, если захочешь, от кого оно. Я за хлебушком и обратно.

Катерина, дождавшись, когда за Федором закроется дверь, в нетерпении вскрыла конверт. Открытка и желтый тетрадный листок, полуистлевший от времени.

Надпись на открытке гласила:

"С Новым Годом, дорогая Катюша! Получил твое письмо с некоторой задержкой. Почта, сама заешь, как работает. Все исполню, когда ты вырастешь, а пока будь умницей и не расстраивай маму с папой. С наилучшими пожеланиями, Дед Мороз".

Катерина развернула листок:

"Дорогой Дедушка Мороз! Пишет тебе Катя Пшенкина. Мне семь лет и я учусь хорошо. Я никогда не обманываю маму, и слушаюсь папу. Я заправляю за собой кровать и убираю игрушки в шкаф.

Вчера я слышала, как моя бабушка сказала маме, что так как я довольно страшненькая девочка, мне нужно будет очень постараться, чтобы выйти замуж. Я немножко обиделась на бабушку и даже плакала ночью. Теперь я очень боюсь, что вдруг я не смогу хорошо постараться и так и не смогу найти себе хорошего мужа?!

Поэтому я решила написать тебе, дорогой Дедушка Мороз. В этот раз я не буду просить тебя подарить мне куклу с водоотводом. Не буду просить конструктор и поездку в диснейленд. Я даже больше не буду просить у тебя брата. Дорогой Дедушка Мороз, подари мне, пожалуйста, доброго и красивого мужа, такого, как мой папа. И чтобы он меня любил и во всем мне помогал.

Я надеюсь на твое понимание, дорогой Дедушка Мороз.

Катя Пшенкина, 2017год".

— Ну дед, с задержкой значит небольшой! — Катерина вскочила с кровати и заметалась по комнате.

Подумав немного, она нажала на мочку уха, назвала пароль и произнесла:

— С резиденцией Деда Мороза, пожалуйста, соедините.

— Минуту, — в комнате послышалась музыка.

— У аппарата официальный представитель резиденции Деда нашего Мороза, Анна Петровна. Чем я могу вам помочь?

— Я по личному вопросу, — Катерина старалась сохранять терпение, но оно быстро заканчивалось.

— По личному у нас прием со вторника по четверг с десяти до четырех. Предварительная запись по телефону, по средам с двух до пяти, — гнусавила официальный представитель.

— Девушка, у меня травма, и если вы не соедините меня с начальством, я могу и пожаловаться куда надо.

— Минуту…

— Дед Мороз слушает.

— Здравствуйте, я вот по какому вопросу…

И Катерина, всхлипывая и путано изложила суть проблемы.

— Мда… Накладочка вышла. Почта тогда сами знаете, как работала. Все перемешалось, тем более у вас было долгосрочное желание. Да вы не волнуйтесь, мадам, все решим в лучшем виде. Вы пока что отдыхайте, ни за что не переживайте. Я прям пару вопросов решу и сразу вами займусь.

Дед отсоединился, в комнате послышались частые гудки.

Полчаса…

Катерина не находила себе места, то присаживаясь на кровать, то начиная бегать по квартире.

"Обед. Сварю-ка я суп", — мелькнула мысль. Катерина поспешила на кухню, мечтая хоть чем-то себя занять.

Трясущимися руками натерла морковь, нашинковала лук. Схватила бутылку масла, и опрокинула ее на пол.

В дверь позвонили и Катерина бросилась открывать. Ноги разъехались на скользком полу и она, не удержавшись, упала, хорошенько приложившись головой о тумбу.

Каким-то чудом успела промелькнуть мысль "Ну дед, засужу", и включилась темнота.

Яркое утреннее солнце било в глаза, и Катерине Ивановне ничего другого не оставалось, кроме как проснуться. В солнечном свете перед ней стоял мужчина. Катерина зажмурилась, отгоняя наваждение, вновь открыла глаза, приподнялась, кряхтя, на локтях и заорала:

— Федька, милый мой!

— Да-а-а… Здорово же ты головой приложилась. Ну очухалась, и слава Богу! Кстати, ты не знаешь, откуда у нас эта книжка?

Федор, теперь уже настоящий, сорокалетней выдержки Федор, держал в руках пособие для опытных "500 нюансов красного".