Карьера под чужим небом

Куми

 

Завыла сирена, замигали лампы согнализации. Вся команда исследовательского звездолёта "Венге" начала разбегаться по местам, предписанным аварийным расписанием. Куми, как самому бесполезному, следовало дежурить в спасательной капсуле номер три. Юный лингвист, размышляя о том, что, наверное, капитану зачем-то захотелось провести учения, пронёсся по инженерной галерее и подскочил к шлюзу. Набрать стандартный код разблокировки и юркнуть внутрь — дело трёх секунд. Потом ещё столько же, чтобы попасть в капсулу. Не успел Куми пристегнуться к ложементу, как судёнышко резко тряхнуло, затем погас свет.

"Ого! — подумал лингвист. — Похоже, что у нас и в самом деле проблемы".

Включилось автономное освещение, после чего капсула дёрнулась ещё сильнее, чем в прошлый раз. На пульте замигала пиктограмма "Экстренный запуск", и судёнышко отделилось от шлюза. Куми вывел на экран вид с внешних камер и обомлел: плавные обводы "Венге" обезобразили вмятины и прорехи в обшивке со стороны главного двигательного отсека. Неужели не сработала противометеоритная защита? Куми решил связаться с главной рубкой звездолёта

— Шале-3 вызывает Симбу, Шале-3 вызывает Симбу. Приём!

— Шале-3! Действуйте по плану "Тофаути". Повторяю, действуйте по плану "Тофаути"!

У Куми неприятно засосало под ложечкой: план "Тофаути" подразумевал отход от звездолёта на максимально безопасное расстояние и самостоятельное движение по орбите планеты, по крайней мере, на протяжении одного витка. А это означало, что на "Венге" сложилась очень опасная ситуация.

 

Но ведь так хорошо всё начиналось! Экспедицию к недавно открытой планете с азотно-кислородной атмосферой и водой в жидком состоянии возглавил сам Саге Кванза, один из известнейших учёных Дунии, автор теории о независимом конвергентном развитии разумной жизни во Вселенной. Его заместителем стал Чави Пили, ярый сторонник доктрины "Предтеч-сеятелей". Оба учёных надеялись найти подтверждения своим взглядам в ходе исследований перспективного мира, получившего неофициальное название Пепони.

Ещё когда "Венге" только вышел на высокую эллиптическую орбиту вокруг Пепони, исследовательский коллектив сразу обнаружил, что на планете имеется белковая жизнь. Специальные датчики выявили микроорганизмы в верхних слоях атмосферы. Затем, после перехода на низкую асинхронную орбиту, инструментальные средства наблюдения зафиксировали на поверхности планеты объекты неприродного происхождения. Весь экипаж звездолёта испытывал невероятный энтузиазм, ведь миры с разумными обитателями удавалось найти довольно редко. Пусть даже степень развития цивилизации на этой планете оказалась невысокой.

На совещании, созванном сразу же после этого открытия, Саге Кванза предложил сосредоточить все усилия экспедиции на комплексном исследовании какого-нибудь изолированного объекта на поверхности Пепони, дабы минимизировать возможное воздействие. Чави Пили, к удивлению всех собравшихся, согласился со своим вечным оппонентом и порекомендовал начать с цепочки вытянутых островов у восточного побережья самого большого массива суши на планете.

И все приступили к работе, той самой работе, ради которой каждый из учёных и отправился в эту экспедицию. Пепонцы оказались невероятно похожи на дуниан. Кванза не верил своим глазам, а Пили попросил генетиков как можно скорее произвести комплексное сравнение структурных единиц наследственности обитателей Пепони и жителей родного мира. Чави был почти уверен, что по результатам этого исследования он сможет подкрепить фактами свою любимую доктрину.

Куми с воодушевлением изучал язык аборигенов с помощью автономных миниатюрных летающих аппаратов. Он быстро справился с фонетикой, которая оказалась несложной. Обитатели этих островов использовали в речи пять гласных звуков, два переходных и четырнадцать согласных. Установив этот факт, лингвист начал разбираться с лексикой. Потребовалась загрузить себе в имплантат-ассистент виртуального ксеноэтнолога, без которого эта проблема никак не могла быть решена. И когда первая версия переводчика с языка островитян была близка к завершению, объявили аварийную тревогу.

Лингвист бросил взгляд на экран, и ему сделалось совсем нехорошо: "Венге" вдруг рассыпался на части, как будто изнутри произошёл страшный взрыв. Обломки звездолёта разлетались в разные стороны. Куми, на всякий случай, вызвал главную рубку, но никто ему не ответил. Тогда юный лингвист в отчаянии попытался связаться с каждой из спасательных капсул. Откликнулась только Шале-4. Геолог Шока севшим от ужаса голосом прорыдала в микрофон:

— Куми! Что же мы будем делать?

Лингвисту и самому хотелось рыдать. Он никогда не видел смерть так близко. Перед мысленным взором возникали лица участников экспедиции. Ещё совсем недавно они жили, любили, чего-то хотели и добивались. Каждый из них являл собой целый мир. А теперь никого из них нет. Просто нет и всё. От этого становилось так больно, так жутко…

 

Когда Шока хоть немного пришла в себя, они обсудили стратегию выживания. Было ясно, что придётся опуститься на поверхность Пепони и ждать помощи с Дунии среди аборигенов. Наверняка "Венге" успел послать сигнал бедствия перед взрывом! Шока предлагала сразу же открыться пепонцам, но Куми, получивший некоторое представление о жизни островитян из лексики их языка, считал, что безопаснее раствориться среди жителей этого мира. И лингвист настаивал, что лучше обосноваться в том месте Пепони, которое экспедиция хоть немного изучила. В итоге решили опуститься в центральной части самого большого острова, в районе залива, глубоко вдающегося в сушу. После этого предстояло утопить спасательные капсулы с включенными маячками на небольшой глубине, а затем искать безопасную для жизни местность.

Но что-то у Шоки пошло не по плану. Когда Куми приводнился, второй капсулы поблизости не оказалось. Телемат показал ему на экране, что судёнышко геолога сильно отклонилось от курса, и, скорее всего, опустилось у берегов большого полуострова к западу от архипелага. Связаться с Шокой не удалось. Куми вздохнул, взял мешок с аварийным запасом продуктов и комплектом для выживания и выбрался из капсулы. Утопив судёнышко с включенным маячком возле приметного маленького островка, лингвист выбрался на берег, густо поросший растительностью.

Главное сейчас — разобраться в здешней жизни, и желательно — оставаясь незамеченным, не обращая на себя внимания аборигенов. Пробравшись через заросли, Куми вышел к полю, на котором, частично погружённые в воду, росли какие-то зелёные пучки. В отдалении виднелись местные жители: согнувшиеся, полуодетые с круглыми головными уборами. Даже с такого расстояния было заметно, как они похожи на дуниан. На всякий случай лингвист решил далее идти через заросли, пока не закончатся поля.

Продираясь сквозь густую растительность, он услышал истошные крики. Добравшись до ближайшего просвета и выглянув из своего укрытия, Куми увидел, что на обочине дороги несколько местных жителей в одинаковых одеяниях избивали длинными палками аборигена поменьше. Тот был облачён в грязную рвань, и при каждом ударе истошно вопил. Казалось, что его вопли лишь раззадоривают аборигенов с палками, и избиение продолжалось довольно долго. Наконец, маленький пепонец рухнул в грязь и затих. Мучители стукнули его ещё по разу, после чего обменялись довольными репликами и медленно удалились.

Куми обомлел. Он никогда ещё не видел, чтобы разумные существа творили насилие над себе подобными. Зачем? Почему? Эти вопросы вспыхивали в голове, как блики от костра. Когда аборигены с палками пропали из вида, лингвист выбрался из зарослей и подошёл к невысокому пепонцу. Зверски избитый, тот лежал без чувств. Куми достал из мешка аптечку и попытался хоть как-то помочь аборигену. Имплантат-ассистент подсказал, что делать. Вскоре пепонец открыл глаза и что-то произнёс. Вот он, удобный случай для проверки лексики и фонетики языка островитян. Хорошо, что лингвист не поленился загрузить себе последнюю версию словаря, намереваясь поработать над ней в каюте перед сном. Раненый абориген тем временем повторил свои слова:

— Кто ты?

— Я Куми, — ответил лингвист. — А почему они тебя избивали?

Звуки чужого языка давались с трудом. От непривычных фонем слегка сводило губы. Пепонец не сразу понял речь Куми. Пришлось повторить вопрос, и тогда абориген ответил.

— Я Хиёси, сын Киноситы Яэмона. Мой отец был асигару Оды Нобухидэ. Я хотел пойти на службу к его сыну, но воины даже не подпустили меня к своему даймё. Когда же я попытался прорваться через них, они схватили меня, отвели сюда и отлупили пиками. А-а-а-а-а!!! — абориген отчаянно взвыл, неудачно повернув сломанную правую руку. Куми ввёл ему ещё обезболивающего и зафиксировал перелом шиной. Когда пепонец немного успокоился, лингвист продолжил задавать вопросы. С каждой новой фразой его произношение улучшалось, и вскоре раненый мог понимать его с первого раза, без повторений.

Обычаи страны, в которую попал юный дунианин, были очень жестокими. Большинство здешних жителей влачили жалкое существование. Не смотря на то, что они трудились в поте лица от восхода до заката, жить им приходилось впроголодь, потому что почти все результаты своего труда эти люди отдавали сборщикам податей. Куми удивился таким порядкам, но Хиёси сказал, что так было всегда. Крестьяне должны трудиться, кормить даймё, всю их челядь и войско. А даймё воюют между собой за территории, в ходе военных действий ненароком разрушая дома, обирая и убивая их жителей. От услышанного у лингвиста волосы становились дыбом, но избитый пепонец рассказывал о зверствах и несправедливости абсолютно спокойным голосом. Он жил в этом страшном мире и считал его обычаи единственно возможными.

За разговорами прошёл весь остаток дня. Когда стемнело, Куми достал продукты из мешка и приготовил поесть. Кусок не лез ему в горло от всего, что произошло, от того, что он увидел и услышал. А Хиёси уплетал за обе щеки. Видно было, как этот пепонец изголодался. А потом он вдруг схватился за живот и упал на спину. Изо рта раненого пошла кровь. Абориген дёрнулся, булькнул и затих.

Куми не мог отвести взгляд от Хиёси. Лингвиста трясло от ужаса. Он снова видел смерть, да ещё так близко. Имплантат-ассистент подсказал, что, скорее всего, абориген скончался от повреждений внутренних органов, вызванных жестоким избиением. А обильная трапеза лишь усугубила состояние раненого, вызвав сильное внутренне кровотечение. И тут Куми разрыдался. Слёзы дождём лились из глаз, да так, что дунианин не мог остановиться. Он оплакивал Хиёси, Шоку и всю команду "Венге". Ему было страшно и ужасно одиноко под этим чужим небом…

 

Хиёси

 

Когда рассвело, Куми набрался мужества, раздел мёртвого аборигена и внимательно осмотрел тело. Имплантат-ассистент запечатлел внешность пепонца и выделил самые приметные детали. Сразу после этого армия микроскопических искусственных органоидов в теле дунианина принялась за работу, делая Куми как можно более похожим на Хиёси. Где-то было достаточно электростимуляции мышц, но чаще всего органеллы создавали в подкожных тканях коллагеновые структуры. Затем преобразившийся лингвист оттащил погибшего в большую рытвину, прикрыл его камнями, сухостоем и забросал местной почвой. Ещё Куми пришлось выстирать обноски пепонца в ручье, высушить их и починить с помощью инструментов из комплекта для выживания. Когда одежда подсохла, лингвист кое-как облачился в неё и вышел из зарослей. Вскоре он уже шагал по дороге вглубь острова.

Несколько дней он переходил из одной деревни в другую, наблюдая за тем, как живут здешние крестьяне, совершенствуя своё знание языка и обычаев аборигенов. Если его спрашивали — назывался именем Хиёси. Потом, осмелев, дунианин стал заходить и в города. Увиденное привело его к мысли, что желание Хиёси поступить на службу к даймё было вполне оправданным. Имплантат-ассистент оценивал данную стратегию поведения, как разумную, и обеспечивающую выживание с вероятностью более пятидесяти процентов. Куми осторожно разузнал, кто такой Ода Нобунага. Этот молодой владетель успел прославиться вспыльчивостью и эксцентричным поведением, за что некоторые называли его "большим дураком из Овари". Вот только как знать, насколько устойчива власть этого даймё? Но Куми решил рискнуть…

По дороге двигался конный отряд. Всадники с длинными луками из бамбука, дерева и кожи, а также конные пикинёры сопровождали своего господина. Он ехал в середине кавалькады, облачённый с редкой для этих мест роскошью. Его шёлковое кимоно отливало золотом. Поверх была наброшена накидка из леопардовых шкур. Даже край седла, инкрустированный перламутром, блестел на солнце.

"Это Нобунага, только он одевается так ярко! Пора! — подумал Куми. — Либо сейчас — либо никогда".

Он выскочил из зарослей, в которых прятался, и бросился бежать к всадникам. Имплантат-ассистент просчитывал траекторию движения и давал в нужный момент советы. Ловко увернувшись от острия одной длинной красной пики, дунианин поднырнул под вторую и упал на колени перед даймё, не дожидаясь, когда в него вонзится третья:

— Господин! Умоляю! Прошу вас! Молю!

Владетель поморщился:

— Что это за обезьяна?

Тут же трое воинов спешились и подскочили к Куми, доставая на ходу кинжалы, но господин их остановил:

— Не трогать! — Затем он строго глянул на дунианина: — Говори!

Имплантат-ассистент спрогнозировал самую безопасную линию поведения, и лингвист начал изъясняться:

— Господин! Возьмите меня к себе на службу! Умоляю! Я буду служить вам верой и правдой, и готов отдать за вас жизнь! Мой отец служил вашему отцу простым асигару, но всегда был верен ему. Я же молю вас в память о моём отце принять меня, и обещаю, что такой верности вы не найдёте ни у кого!

Он бормотал что-то в том же духе, вспоминая всё, что рассказал ему Хиёси, пока даймё не остановил его полубессвязные речи взмахом руки.

— Как звали твоего отца?

— Киносита Яэмон.

— Как зовут тебя?

— Хиёси.

— Ты знаешь какое-нибудь ремесло?

— Нет.

— Так зачем же ты мне нужен?

— Мой господин! Я клянусь, что готов сделать для вас всё, что только будет в моих силах. И даже то, что выше моих сил!

— Ладно. Ты какой-то странный, не от мира сего, но я принимаю тебя на службу. Можешь бежать за всадниками в хвосте колонны.

 

В замке Куми выдали одежду такого же цвета, как и у всей челяди даймё. Затем дунианина определили носить сандалии за своим господином. Нелегко было юному лингвисту стать слугой в этом жестоком обществе. Но он терпел, ведь лучших вариантов выживания пока не обнаружилось. Благодаря виртуальному ксеноэтнологу, загруженному в имплантат-ассистента, Куми удавалось разобраться в хитросплетениях местной социальной организации. Слуга, носящий сандалии, находился на низших ступенях замковой иерархии, но являлся более важной персоной, чем крестьянин, ремесленник или торговец.

Внешность Куми, не смотря на деятельность микроскопических органоидов, почему-то забавляла обитателей замка. Дунианина прозвали Обезьяной. Но именно из-за этого прозвища он оказался самым близким к даймё слугой. Ода Нобунага чаще всех звал к себе именно Обезьяну. Возможно, лишь потому, что вспоминать имена других прислужников ему было лень.

Ношение сандалий и сосуда с водой для господина отнимало не так уж много сил, но требовало постоянно находиться возле даймё. Благодаря этому за несколько месяцев Куми изучил письменность островитян. Знаки кандзи и кокудзи, несмотря на всю их экзотичность, можно было понять и классифицировать. Возникали лишь трудности с тем, каким из возможных способов их следовало читать. Но и с этим дунианин справился. Более того, овладение местной системой письменности заставило лингвиста гордиться собой. Ведь это было его первым самостоятельным полевым исследованием, да ещё проведённым в таких экстремальных условиях. Однажды, когда Куми, забывшись, уточнил что-то по поводу иероглифической надписи у самого Оды Нобунаги, тот поразился вопросу слуги:

— Обезьяна! Ты разве грамоте обучен? Так что ж ты мне сразу не сказал?

Вскоре даймё посвятил Куми в самураи и дал ему новое имя — Токитиро Киносита. После этого он назначил дунианина помощником управляющего замком Киёсу. Ода считал расточительством не использовать грамотного человека должным образом.

 

Токитиро Киносита

 

Управляющий не особенно обрадовался, узнав, что ему подчинили молодого выскочку-грамотея из крестьян. Поэтому он тут же спровадил Куми разбираться с самым гиблым, с его точки зрения, местом замка — кухней. В тёмном, пропахшем дымом и пригоревшей едой помещении священнодействовал одноглазый Ёсемон. Он справлялся с кормёжкой воинов Оды Нобунаги, но между собой те поругивали его последними словами за качество еды.

Куми добросовестно обследовал замковую кухню и всё, что относилось к ведению повара. Дунианин обнаружил, что Ёсемону часто приходится готовить из недоброкачественных продуктов. А это происходило из-за того, что всего закупалось слишком много и закупщики не проверяли качество. Также Куми осмотрел амбар и заметил, что крыша его прохудилась, а одна из стен протекает. Потому так много провизии и портилось раньше времени.

Новоявленный самурай доложил даймё о том, что увидел на кухне и получил разрешение Нобунаги действовать по собственному усмотрению. Куми обошёл всех поставщиков продуктов, поговорил с ними и выбрал тех, кто пообещал привозить только самую свежую и самую качественную провизию. Заодно он обмолвился, что если кто-то из них поможет с ремонтом амбара, то не пожалеет об этом. Тут же нашлись кровельщики и строители, родственники одного из поставщиков, которые быстро отремонтировали крышу и стены. Когда Куми привёл десятника строителей на кухню, чтобы угостить сакэ, тот сразу же предложил прорезать в стене окна, чтобы избавиться от постоянного чада и улучшить освещение. На удивление, даже суровый Ёсемон одобрил эти меры. Вскоре в стене появились новые проёмы, а качество готовки одноглазого стало удовлетворять даже самых привередливых воинов.

Через пару месяцев управляющий с удивлением докладывал Оде Нобунаге, что благодаря новому помощнику расходы на кухню уменьшились, а самураи перестали жаловаться на еду. Довольный даймё нашёл для Токитиро Киноситы новое поручение: разобраться с отоплением замка Киёсу. Нобунагу выводили из себя большие расходы на дрова, но у владетеля всё никак не находилось времени заниматься этим вопросом.

Куми взялся за дело с той же дотошностью. Он изучил расходные книги, взятые у управляющего, и обнаружил, что траты на отопление увеличивались с каждым годом, хотя гарнизон замка Киёсу не менялся. Затем он нашёл всех поставщиков дров. Те, как сговорившись, уверяли Куми, что зимы становятся суровее с каждым годом, поэтому и расход дров в замке всё увеличивается.

Затем дунианин обследовал казармы. Воины, которые в них жили, утверждали, что если не обогреваться всё время, то помещение быстро выстужается. При этом никто из них не упоминал протекающей крыши и прохудившихся стен. С помощью имплантат-ассистента Куми разработал метод учёта топлива с помощью таблиц, которые чертили угольком на побелке. Теперь даже неграмотные слуги могли записать, сколько дров было принято от поставщиков и сколько выделено в казармы. Затем дунианин, улучив удобный момент, поговорил с даймё. Ода Нобунага согласился с тем, что воинам лучше быть всё время на учениях и тренировках на свежем воздухе, чем просиживать в казармах. Те же самые кровельщики и строители привели в порядок крышу казарм и негодную стену. В результате, весной управляющий замком докладывал своему господину, что дров стало уходить значительно меньше.

Десятник строителей, благодарный Куми за заказы, заметил, что стена замка Киёсу, обрушившаяся после зимних бурь, так и не была восстановлена. Мастер сказал, что мог бы справиться с этим заданием за неделю. Тогда дунианин, поблагодарив десятника за предложение, направился прямиком к Нобунаге.

— Господин! Могу ли я задать вам вопрос?

— Спрашивай, Обезьяна.

— А что бы вы сделали, если бы увидели, что у вражеской крепости обвалилась стена и никто её не приводит в порядок?

— Я бы решил, что владетель этой крепости слаб, и напал бы на него при первом удобном случае!

— Господин, а как вы считаете, лазутчики Имагавы Ёсимото уже доложили своему хозяину, что замок Киёсу месяц стоит без одной из стен, и уже месяц никто её не восстанавливает?

— На что ты намекаешь, Обезьяна?

— На то, что ваши враги не дремлют!

— Ямабути Укон надзирает за работами, а это значит, что скоро стена будет отстроена заново.

— Ямабути Укон хороший самурай и опытный воин. Но он ничего не смыслит в строительстве. За месяц его мастера ещё даже толком не приступили к работе!

— Ты считаешь, что справишься быстрее?

— Да, господин. Мне хватит трёх дней.

— Обезьяна! Ты уверен?

— Я сделаю то, что обещал!

— В таком случае — иди! Я назначаю тебя главным смотрителем за работами. Через три дня приду проверять, и если увижу, что ты попросту хвастал… Ты знаешь, как я поступаю с теми, кто не исполняет свои обещания!

Куми вышел во двор и отправился к рухнувшей стене. По дороге имплантат-ассистент составил примерный план разговора. На площадке у обрыва лениво копошились строители. Новый главный строитель позвал к себе всех десятников и заявил им, что даймё просил нанять новых работников, а старых прогнать и не расплачиваться с ними. Сразу же поднялся шум. Мастера кричали, что это нечестно, и что они так не договаривались. Куми выдержал паузу, дожидаясь, пока все выскажутся, затем отругал десятников самыми последними словами. Он говорил негромко, но строители слушали его, затаив дыхание. Их разгорячённые лица вытягивались и грустнели. А дунианин вдобавок упомянул, что в военное время такая отвратительная работа может быть приравнена к измене, и что даймё может подумать, что они ему не верны. Затем Куми надолго замолчал и начал пристально смотреть в глаза сначала одному десятнику, потом другому, третьему и так далее. Никто не мог выдержать его взгляда, все опускали головы. Наконец, когда дунианин обвёл взором всех, он так же негромко произнёс:

— Но я уговорил нашего господина дать вам последний шанс. К вечеру придут строители из другой артели и возьмут на себя половину работы. Кто из вас быстрее построит свой участок — тому и дадут заработок. Победитель получает всё! Проигравшего прогонят, не заплатив ничего. Вам понятно?

Десятники молча закивали.

— Можете возвращаться к работе.

Потом Куми отправился к десятнику, отремонтировавшему казармы, и предложил ему отстроить половину обрушившейся стены. Тот с радостью согласился. К вечеру на площадке у обрыва кипела работа. Две строительных артели наперегонки вели кладку из камня. Они не прервались даже в сумерках и остановили работу только тогда, когда наступила полная темнота. Следующие два дня прошли в таком же напряжённом труде. Куми не уходил ни на мгновение, стараясь предусмотреть всё, что потребуется строителям, чтобы работа не прекращалась…

— Обезьяна! Как тебе это удалось? — Ода Нобунага обходил площадку, где ещё недавно была настоящая свалка материалов и инструмента. Теперь там высилась лишь ровная каменная стена высотой в десять кэн. Всё пространство перед ней оказалось очищено от каменных обломков и даже аккуратно подметено. В углу, замотавшись в циновки, спали рабочие.

— Где Обезьяна? Где Токитиро Киносита?

Одна из циновок приподнялась, и из-под неё выполз Куми. Глаза его были красными от недосыпа, а лицо — серым от усталости.

— Господин! Я здесь. Всё сделано, как я и обещал.

— Молодец, Обезьяна! Но как тебе это удалось?

— Я лишь объяснил строителям, что им стоит постараться, ради собственного блага.

— Что ты хочешь за эту работу?

— Я прошу, чтобы вы заплатили обеим артелям. Они очень хорошо потрудились за эти дни…

 

Вскоре Куми стал личным помощником Нобунаги, советником по хозяйственным вопросам. Поставщики рода Ода боялись Токитиро Киноситы, как огня. Он легко разоблачал любые махинации. Кроме того, дунианину пришлось руководить всеми строительными работами в провинции Овари. После Киёсу он обновил и другие крепости. Куми уже не ждал спасателей с Дунии. Он решил, что помощь с родины не придёт никогда, и ему нужно рассчитывать лишь на собственные силы.

А через пару лет началась война с Имагавой Ёсимото. Этот могущественный даймё объединил под своей властью три соседних провинции и очень хотел присоединить к ним четвёртую. Собрав огромную армию, он выступил в поход. Союзники Имагавы без боя захватили крепость Одака, в то время как главная армия Ёсимото двигалась маршем на Киёсу.

Пришлось Оде Нобунаге сзывать все войска и двигаться против Имагавы. Правитель Овари не мог похвастаться большой армией. В лучшем случае, под его командованием находилось тридцать сотен бойцов. Силы Ёсимото были раз в десять больше. После неудержимого утреннего штурма пали форты Васидзу и Маруне, защищавшие подступы к Киёсу. Путь вглубь провинции Овари был открыт. Имагава решил отпраздновать удачное начало кампании, и его армия расположилась на отдых на невысоком холме Окэхадзама у подножия горы Дэнгакухадзама. Ода же повёл своих воинов прямиком на гору. Среди прочих шли на верную смерть и тридцать асигару под командованием Куми. Никто не спрашивал дунианина, хочет ли он идти на войну. Нобунага вызвал его к себе и сказал:

— Поведёшь три десятка копейщиков.

И Куми не мог возразить. Здешние порядки просто не допускали этого. Токитиро сделали самураем, поэтому он обязан был пойти за своим господином даже в огонь. И лингвист шёл, хотя всю дорогу его мучил невероятный страх. Осознание того, что он шагает прямиком на бойню, перемежалось с ужасом от того, что, скорее всего, ему самому придётся убивать других. Дунианина мутило, он передвигал ноги, как в тумане. Несмотря на жуткую жару, Куми пробирал до костей озноб. А Ода всё торопил и торопил свою армию, крича, что отстающих ждать не нужно. Когда отряд Токитиро, наконец-то, вскарабкался на гору Дэнгакухадзама, в просвет между деревьями показался неприятельский лагерь. Палатки усыпали весь холм Окэхадзама и всю долину возле него. "Неужели Нобунага сошёл с ума? — подумал Куми. — Ведь это же самоубийственно — воевать при таком соотношении сил!" А Ода тем временем скомандовал:

— Ставить флаги на гребне горы!

— Господин! Но как же мы узнаем, где свои, а где чужие, если наши нобори останутся на горе?

— Как-нибудь разберёмся. Все нобори — на гребень. Нарубите шесты, приделайте к ним какие-нибудь тряпки — и тоже выставляйте их на гребень.

А потом внезапно набежали тучи, и пошёл сильнейший ливень. Всё воинство Имагавы укрылось в палатках. И вот тогда Нобунага приказал атаковать. Маленькая армия Овари понеслась по склону Дэнгакухадзамы. Воины поскальзывались на мокрых камнях и грязи, валились с ног, но снова вставали и бежали за своим даймё. Вот и долина. Игнорируя все прочие палатки врага, самураи Оды начали взбираться на холм, туда, где сквозь плотные струи дождя едва виднелись обвисшие знамёна самого Ёсимото. Уставшие, перепачканные грязью воины увидели, наконец, ясную и понятную цель, к которой и устремились изо всех оставшихся сил. Еле живой Куми бежал вместе со всеми. На пути ему встретился здоровенный асигару с эмблемой Имагавы на одежде. Этот воин, отдыхавший в палатке за чашечкой сакэ, выскочил на шум и никак не мог понять, что же происходит в лагере. Дунианин не смог увернуться, толкнул здоровяка плечом и повалил в свежую грязь. Бегущий следом копейщик Оды проткнул врага своим оружием, и у того выступила на губах кровавая пена. "Вот я и стал убийцей!" — тоскливо подумал Куми, но, охваченный всеобщим порывом, продолжал карабкаться по склону холма Окэхадзама.

Когда ливень прекратился, вся армия Овари оказалась в центре вражеского лагеря. Выскакивавших из палаток вражеских воинов сразу закалывали, палатки подрубали. В стане Ёсимото воцарилось смятение. Внезапно затрубили мальчишки, оставленные Нобунагой возле флагов. Звуки рогов хорагай заставили солдат Имагавы посмотреть на верхушку горы и увидеть там трепещущиеся на ветру нобори. У них создалось впечатление, что враг повсюду. Это усилило панику в большой армии. Самураи трёх провинций мужественно сражались, но асигару начинали потихоньку разбегаться. А когда знамёна самого Ёсимото упали, подрубленные кем-то из воинов Оды, копейщики Имагавы бросились в разные стороны, бросая на ходу оружие. Нобунага, сражавшийся рядом со своими самураями, как сам бог войны, ревел на ходу:

— Ёсимото! Не дайте сбежать Ёсимото! Убейте его!

Куми на бегу кого-то толкал, от кого-то отбивался копьём. Тошнота и вялость не проходили. Если бы не имплантат, дунианин давно бы уже погиб. Но неутомимый ассистент вовремя предупреждал своего хозяина, когда нужно было пригнуться или уклониться от смертельного удара. Сзади, тяжело дыша, торопились асигару из отряда Токитиро. Их оставалось чуть больше дюжины.

Но вот уже не в кого стало бить копьём. Куми без сил упал прямо в грязь.

— Командир! Господин Киносита! С вами всё в порядке?

Над ним склонился, придерживая коническую шляпу из дублёной кожи, седоусый асигару в забрызганном кровью нагруднике.

— Мы победили?

— Да, господин Киносита. Посмотрите, там, на пике — голова Ёсимото. А рядом наш владетель, господин Нобунага.

И тут Куми, наконец-то, стошнило…

 

Хасиба Хидэёси

 

Военный совет продолжался с самого заката. Армия Оды вошла в провинцию Мино и захватила город Иногути. Но местный даймё Сайто Тацуоки отступил вместе со всеми воинами в замок на горе Инаба. И дотянуться до врага, засевшего в орлином гнезде, пока никак не получалось. Неприступные укрепления возвышались над окружавшей гору равниной более чем на сто сорок кэн. Когда самураи Оды пытались преодолеть крутой склон, воины Сайто отстреливали их из мушкетов, одного за другим. Нобунага, увидев бесполезность лобового штурма, приказал прекратить атаку.

— Что скажешь, Курода?

Ёситака без раздумий ответил:

— Если мы будем снова штурмовать Инабаяму, то только зря погубим армию. Предлагаю осаду.

— Твоё мнение, Садакацу?

— Осада.

— А ты что посоветуешь, Сибата?

Суровый Кацуиэ, которого враги называли «Сибата-демон», свирепо оглядел всех собравшихся и рубанул рукой воздух:

— Я бы ещё раз попытался атаковать!

Нобунага окинул его долгим взглядом, затем продолжил:

— Сакума?

— Осада.

— Нагахидэ?

— Штурм.

— Харада?

— Осада.

Когда высказались все самые доблестные самураи клана Ода, даймё поискал взглядом своего главного строителя:

— А ты что молчишь, Хасиба?

С тех пор, как Куми за сутки с небольшим возвёл форт на болоте возле слияния рек Кизу и Нагара, его не звал Обезьяной даже Нобунага. Даймё пожаловал своему главному строителю новое имя: Хасиба Хидэёси, которое включало в себя по иероглифу из имён двух самых доблестных воинов Овари, Нивы Нагахидэ и Сибаты Кацуиэ. А замок Суномата стал опорной точкой для вторжения в провинцию Мино.

Куми отошёл от стены, где скрывался за спинами славных воинов, и заговорил:

— Штурмовать нет смысла — вы сами это видели сегодня. Только армию зря погубим. Осада — дело хорошее, но ведь нам в тыл могут ударить враги из Оми или Исэ. Остаётся лишь одно — сделать невозможное, тайком пробраться в замок, открыть ворота, и тем самым предотвратить напрасную гибель множества доблестных воинов, как с нашей стороны, так и со стороны противника. Ведь если Инабаяма падёт, некоторые самураи Тацуоки смогут перейти к нам без потери чести.

— И кто сделает невозможное? Снова ты? — Нобунага с сомнением поглядел на Куми, а тот поклонился со всем почтением и вышел из комнаты.

 

Сразу после военного совета дунианин отправился в Иногути и зашёл в неказистый домик с красным бумажным фонарём у входа. В идзакая «Кава» кормили просто, но очень вкусно. Щедро расплатившись за ужин, Куми поблагодарил госпожу Эми за еду, а потом осторожно осведомился, кто приносит в заведение свежую дичь. Оказалось, что это охотник Хорио Йошихару, живущий на соседней улице.

Ночью маленький отряд с Хидэёси во главе отправился к северному склону горы Инаба. По едва заметным тропинкам их вёл Хорио Йошихару, знавший здешний лес лучше, чем пальцы на своих руках. При свете полной луны они долго шагали под кронами больших деревьев, а потом подошли к утёсу.

— Ждите меня здесь, — молвил охотник и начал карабкаться по отвесному склону. Куми сначала даже не понял, как это ему удаётся, но, приглядевшись, он заметил, что Хорио пользуется трещинами в камне. Вот фигура Йошихары появилась на вершине скалы. Вниз полетела толстая пеньковая верёвка. Один за другим воины Хидэёси взбирались на утёс. Куми поднимался последним. У непривычного к таким упражнениям дунианина верёвка изрезала обе руки, а на последнем участке восхождения из-под ноги выскочил камень.

«Ну, всё! — подумал Куми. — Сейчас нас заметят!»

И сердце его тревожно ёкнуло. Но звук от падения обломка приглушила листва деревьев. Когда взмокший от волнения командир вскарабкался на скалу, Хорио шепнул, что всё в порядке. Зайдя в рощицу, они устроили короткий привал.

Отряду Хидэёси пришлось забраться на ещё один утёс, к которому примыкали стены замка Инабаяма. Потом было проще. Два воина из Овари перерезали глотки часовым, после чего путь внутрь оказался свободным. Но Куми не торопился к воротам: до рассвета ещё оставалось время. Он внимательно оглядел двор замка и заметил склады.

— Где-то здесь они хранят порох. Если всё поджечь — то им уже будет не до нас.

Хорио начал высекать огонь, но тут один из воинов Куми, ни от кого не таясь, спокойно прошёл на замковую кухню и вынес оттуда горящую головню. Вскоре запылали крыши складов во дворе, и в замке Инабаяма началась паника. Пользуясь ею, бойцы Хидэёси вырезали всю стражу у ворот, затем сбили засовы и растворили обе створки. В замок хлынули самураи из Овари. Инабаяма пала.

Куми уже давно не мутило от вида крови. Дунианин научился отстраняться от происходящего, как будто смерть сеял не он, а кто-то другой. К тому же его опыт жизни среди аборигенов показывал, что в некоторых случаях небольшая резня позволяла предотвратить действительно массовое кровопролитие…

 

Уверовав в военные таланты Хидэёси, Нобунага всё чаще поручал ему водить армию в боевые походы. Иногда у Куми это получалось хорошо, иногда — не очень. В одной из кампаний он рассорился с Сибатой Кацуиэ и самовольно покинул армию. За такое могли казнить. Но Ода знал цену верным людям и простил Хидэёси. Через полтора десятка лет службы бывший носитель сандалий получил в управление целую провинцию и отстроил крепость уже для себя. Всё чаще дунианин забывал, что он гость на этой планете, и думал он уже почти так же, как и аборигены.

А ещё через несколько лет восстал Акэти Мицухидэ. Один из лучших полководцев Нобунаги не смог забыть смерти своей матери, погибшей из-за жестокости и вероломства Оды. Акэти собрал армию, но повёл её не на запад, куда должен был идти по приказу своего повелителя, а ворвался в столицу и окружил Нобунагу, ночевавшего в храме Хонно-дзи с одними только телохранителями. Даймё, поставивший на колени почти всю страну, был вынужден покончить с собой, чтобы не попасть в руки предателю.

Куми удалось разобраться в сложной ситуации раньше всех. Хидэёси быстро увёл армию из непокорённой ещё провинции на западе и разбил войско Акэти Мицухидэ в кровопролитной битве у горы Теннозан. У врага погиб каждый третий, у Куми — каждый шестой, но это уже совсем не беспокоило дунианина. Он привык к крови, привык к войне. Он ясно увидел цель — стать правителем этой страны, и двигался к ней последовательными, тщательно обдуманными шагами. В следующем году он покончил с самим Сибатой Кацуиэ, а ещё через год начал войну против Токугавы Иэясу. Тот разбирался в войне гораздо лучше Куми и нанёс Хидэёси несколько чувствительных поражений, но, в конце концов, был вынужден признать его верховенство.

В этой стране издавна верховным правителем считался император, но Небесный Хозяин давно уже не имел никакой реальной власти. Правили от его имени сёгуны. Но и те утратили любое влияние на самовольных даймё. Сам Нобунага когда-то изгнал из столицы последнего сёгуна, Асикагу Ёсиаки, который выступал против клана Ода. Куми попытался договориться с Ёсиаки, чтобы тот признал дунианина своим сыном, но упрямый Асикага наотрез отказался. Тогда Хидэёси обратился к императору Огимати. Тот назначил Куми кампаку, высшим советником, который имел право говорить и действовать от имени императора. Разумеется, не просто так. Куми пришлось построить своему номинальному сюзерену новый дворец в столице и пожертвовать немало денег. Внук Огимати, Катахито, унаследовав престол после отречения деда, пожаловал дунианину аристократическую фамилию Тоётоми, титул тайко и должность главного министра. Теперь Хидэёси мог успокоиться: его власть получила подтверждение от императора. Те, кто выступал против него, сразу же считались врагами Небесного Хозяина.

 

Тоётоми Хидэёси

 

За несколько лет Куми объединил всю страну под своей властью. Громадная армия из двухсот тысяч опытных воинов могла выступить по его приказу в любой момент. Но куда? Все острова покорились ему. Никто не осмеливался бросить вызов могущественному Тоётоми Хидэёси. А те немногие, кто на это решался, потом горько сожалели…

Тайко в сопровождении телохранителей направлялся в храм Дайкокудзи, почтить память своего бывшего господина Оды Нобунаги. У ворот, опирающихся на красные деревянные столбы, он внезапно остановился.

— Когда здесь появился второй ярус?

— Мастер Сэн-но Рикю пожертвовал храму деньги на перестройку ворот, — почтительно ответил лысый послушник школы Риндзай.

— А что там сверху? — подозрительно осведомился Куми.

— Статуи Будды, его учеников и шестнадцати просветлённых. Один из просветлённых — сам мастер Сэн-но Рикю.

— Сам Рикю? Веди меня на второй ярус! — потребовал Куми.

Поднявшись по скрипучей лесенке, он вошёл за послушником на галерею, где увидел новенькие изваяния. В центре сидел Будда Великое Сияющее Солнце с учениками, Кашьяпой и Анандой. По обе стороны от них расположились просветлённые. Окинув их быстрым взором, Куми сразу заметил статую Рикю. Мастер чайной церемонии в кимоно, кожаных сандалиях и с тростью в руке выглядел почти таким же, как и в жизни. Выбритая наголо голова была похожа на гигантское яйцо. На большеносом скуластом лице явно читалось не смирение, более подобающее подобной статуе, а превосходство. И тут Тоётоми вспылил. Он вспомнил, как Сэн-но Рикю убедил его вернуть из ссылки Кокэя Сотина, настоятеля храма Дайтокудзи, оскорбившего Исиду Мицунари. Из-за этого Хидэёси чуть не поссорился с самым верным своим полководцем. Затем тайко восстановил в памяти жалобу на Рикю от монахов Кофукудзи. Те обвиняли придворного мастера чайных церемоний в жульничестве при оценке редких вещей.

Гнев переполнил душу Куми. Рикю считает себя просветлённым! Бездельник, не запачкавший себя кровью, не видевший, как гибнут в бою друзья, а лишь возившийся с чашками и вазочками, посмел поставить себя выше главного министра, объединившего страну и изнемогающего в постоянных трудах на благо всех нихондзин! Да как он посмел? Куми вспомнил, как высокомерно вёл себя мастер, когда выслушивал его пожелания о золотой чайной комнате, которую тайко заказал перед визитом императора.

Но, прежде чем что-либо делать, дунианин решил ещё раз насладиться искусством чайной церемонии. Может быть, он слишком утомился, и привычный ритуал поможет вернуть ему спокойствие, так нужное главному министру.

Почтив память Нобунаги, тайко собственноручно начертал письмо, в котором, согласно традиции, испрашивал формальное приглашение от хозяина чайного домика. Отправив гонца в собственный дворец Дзюракудай, Хидэёси вспомнил историю, которую рассказывали в столице о Сэн-но Рикю. Однажды тот отправил сына подметать дорожки и убирать сад перед чайным домиком. Наследник мастера отнёсся к делу со всей ответственностью и серьёзностью, он собрал весь мусор, все сломанные веточки, всю опавшую листву, вымыл каждую ступеньку, каждый камешек. Но отец оставался недоволен и отправлял сына начинать работу заново. Когда тот взмолился, что всё сделано уже по три раза, и что он уже не знает, что можно сделать ещё, Рикю заворчал, спустился в сад и потряс стволы деревьев. На безукоризненно чистую дорожку упали желтые и красные листья, и лишь после этого мастер чайной церемонии посчитал уборку оконченной.

Спустя короткое время вестовой принёс ответ от Сэн-но Рикю. Искусно начертанные иероглифы, которым позавидовал бы знаток каллиграфии, сообщали, что мастер ждёт любого, кто зайдёт к нему с чистым сердцем и добрыми помыслами. Куми заскрежетал зубами: при каждом удобном случае Рикю показывал, что считает себя выше и лучше своего повелителя.

Как-то весной тайко узнал, что в чайном саду расцвели асагао белого цвета. Чтобы посмотреть на это диво, он бросил все дела и выбежал из дворца Дзюракудай. Но, проходя по дорожкам сада, он не находил ни одного цветка. Все белые асагао оказались срезанными. Удивившись, Хидэёси вошёл в чайный домик и увидел там вазу с единственным белым цветком.

— Зачем ты это сделал? — спросил он у Рикю.

— Ты разве не увидел, что этот асагао вобрал в себя красоту всего сада?

Тайко тогда промолчал, не желая спорить с мастером, но в его понимании тот лишь испортил то прекрасное, что уже получил от природы…

 

Чтобы попасть в чайный домик, нужно было согнуться, ибо мастер церемоний считал нужным сделать дверь такой же маленькой, как в рыбацких хижинах. Тем самым он хотел заставить любого гостя, вне зависимости от его чина или звания, склонить при входе голову, и показать смирение и почтение к хозяину. Обычно Куми не обращал на это внимание, но сейчас обычная процедура ещё больше разозлила тайко. Всю церемонию он просидел с каменным лицом, а когда Рикю подал ему чашку чёрного цвета, которую дунианин терпеть не мог, гнев захлестнул его чёрною волной. Лишь огромным усилием воли Хидэёси сдержался. Ему никогда не нравилась керамика мастера Орибэ, он предпочитал чашки, которые сделал Танака Тёдзиро, и Сэн-но Рикю прекрасно это знал, но снова поступил по-своему…

— Пиши! — Тоётоми подошёл к дежурному секретарю и начал диктовать.

— Придворному мастеру чайных церемоний Сэн-но Рикю надлежит покинуть Киото на тринадцатый день второй луны и отправиться в Сакаи для проверки чайных складов. А затем оставаться в Сакаи в распоряжении Исиды Мицунари. Без указа первого министра выезжать из Сакаи запрещается.

Куми надеялся, что успокоится, пока Рикю не будет в столице. Как ни сердился он на мастера чайных церемоний, но предавать его смерти всё же не хотел. Он хорошо усвоил опыт Нобунаги, использовавшего сильные стороны всех своих приближённых и прощавшего им какие-то ошибки.

Спустя несколько дней Хидэёси получил письмо от Исиды Мицунари. Тот сообщал, что по сведениям от шпионов, Сэн-но Рикю вступил в сговор с Токугавой Иэясу и собирался отравить тайко во время чайной церемонии, подсыпав яд в горячую воду. Начинавший утихать гнев снова переполнил дунианина:

— Вернуть сюда Рикю немедленно и доставить во дворец Дзюракудай! Я повелеваю, чтобы он покончил с собой в двадцать восьмой день второй луны!

Но смерть мастера чайных церемоний не успокоила Тоётоми. Он повелел, чтобы злополучную статую убрали из храма Дайтокудзи и выставили у позорного креста для воришек. Затем изваяние Рикю утопили в реке.

Временами Куми вспоминал, что когда-то прилетел на эту планету с родной Дунии и где-то потерял Шоку. Имплантат-ассистент напомнил, куда могла упасть геолог с «Венге». На том полуострове располагалась страна Тё-сэн, где жили канкоку. И Куми решил, что покорить их ему вполне по силам. Заодно найдётся занятие для самураев, привыкших к войнам и не знавших, чем занять себя в мирное время. За несколько лет был отстроен флот из тысячи кораблей. А чтобы получить формальный повод для войны, он направил вану Сонджо письмо с вежливой просьбой пропустить самурайскую армию к границам Великой империи Мин и предложением принять участие в этой кампании. Но осторожные канкоку долго тянули с ответом, а потом всё-таки отказали. Именно этого и ждал воинственный тайко. Он отправил огромную армию под командованием Укиты Хидэиэ на завоевание Тё-сэн.

Канкоку оказались не готовы к вторжению. За две луны самураи захватили обе столицы Тё-сэн, северную и южную. Ван бежал до самой пограничной реки Амноккан, откуда молил императора Чжу Ицзюня о помощи. Властелин Поднебесной долго не мог решиться, но, в конце концов, направил армию в Тё-сэн. Это сразу изменило ход войны. Самураям Укиты Хидэиэ пришлось отступать. Зная, каков Хидэёси в гневе, главнокомандующий не сообщал ему о поражении, а напротив, рапортовал о новых победах. А в доказательство отправлял на родину засоленные носы и уши убитых канкоку, поскольку везти целые головы было бы слишком накладно. Убивали без разбору всех, кто не выказывал достаточного почтения к захватчикам. За время этой войны население Тё-сэн сократилось на треть.

А в Киото и Окаяме появились курганы, сложенные из отрубленных носов и ушей, Ханадзуки. Хидэёси милостиво разрешил монахам молиться возле них за упокой душ десятков тысяч канкоку, убитых его воинами. Тайко не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести, ведь он только нёс закон и порядок непонятливым жителям Тё-сэн. И если у них не хватило ума их принять — то это свидетельствовало лишь о их несовершенстве.

 

Куми

 

— Как вы оцениваете результаты этого эксперимента, уважаемый Саге Кванза?

— Я нахожу его блестящим и очень поучительным, драгоценный Чави Пили. Мы получили массу сведений на стыке многих дисциплин, которые окажутся чрезвычайно полезными нашей науке.

— А как вы полагаете, стоит ли возвращать Куми на Дунию?

— Что вы! Зачем нашей родной планете такое чудовище?