Монах

Засушливое лето вынудило деревенских пастухов уйти выше, в горную местность, где растительность не так пострадала от солнца. Осматривая окрестности, мальчишки заметили небольшую пещеру, кострище, несколько звериных шкур и прочие следы обитания человека, по всей видимости, одного.

Это было страшно: чужак. Горы защищали деревню с двух сторон, но торговцы время от времени рассказывали о нападениях разбойников или бандитов-одиночек. Повинуясь указанию старшего, самый резвый из мальчиков помчался в деревню, чтобы сообщить новость, в то время как остальные, затаив дыхание, оглядывались по сторонам. Об отдыхе не могло идти и речи: приходилось усиленно стеречь овец. Сами того не осознавая, пастушата старались держаться поближе к собакам.

Через несколько часов, на закате, возле пещеры показался незнакомец: это был высокий и относительно крепкий старик с длинной бородой и сухими, как солома, волосами, завязанными грубой верёвкой. Мальчик-наблюдатель, спрятавшийся в кустах, видел, как старик ощипал и выпотрошил жирную куропатку, достал котелок, зачерпнул воды из ручья неподалёку и неспеша, даже с удовольствием сварил похлёбку, при этом тихонько напевая незатейливую песенку на незнакомом языке. Точно чужак.

Он уже хотел покинуть наблюдательный пункт и вернуться к своим, но хрустнула некстати подвернувшаяся ветка. Песня смолкла. Старик с тяжёлым сопеньем сделал несколько шагов и прислушался. Пастушонок зажал рот обеими руками и сжался в комок. «Всё пропало», — подумал он. Но старик почему-то отвернулся и поплёлся в пещеру.

Запыхавшийся гонец жадно выпил всю воду, которую ему предложили, и рассказал о пришельце. Старейшины обеспокоенно слушали и не говорили ни слова. Когда мальчик закончил рассказ, повисла тяжёлая тишина.

В конце концов, было решено отправить десяток вооружённых мужчин к пещере завтра утром. В ту ночь почти никто не сомкнул глаз, не спалось и Дилу. Несмотря на горячие просьбы, пятнадцатилетнему подростку не разрешили идти, мотивируя отказ тем, что будущему преемнику жреца не подобает держать в руках грубое копьё, как простолюдину. Дил фыркнул от досады и отправился домой.

— Я не могу отпустить тебя, ты знаешь, — сказал отец. — Не только в чести дело. Это слишком опасно.

— Чем я хуже других?

— Ты не хуже, напротив. Мы оба знаем, что ты умнее, чем остальные — и поэтому ты никуда не пойдёшь. Я стар, и у меня только один наследник. Деревне нужен жрец.

— Трусливый жрец.

— Разговор окончен.

Дил заметно выделялся на фоне остальных молодых людей: сообразителен, всё схватывает на лету, не самый сильный, зато ловкий и изобретательный — именно он придумал многие охотничьи уловки и хозяйственные приспособления. А ещё он был грамотен. Книг не существовало, зато имелось много летописей, которые подробно освещали события прошлых эпох: смены династий, переселения, эпидемии, пожары. В обязанности жреца входило не только помогать людям, отгонять злых духов и молиться о благоприятной погоде и урожае, но также вести записи. Дил с удовольствием читал и перечитывал труды предшественников. Многое было непонятно, многое — неизвестно, и молодой человек постоянно донимал расспросами отца и торговцев, но те редко могли ответить что-то вразумительно.

— Я слишком многое упускаю! — ударил кулаком в стену Дил.

— Успокойся, — ответила мать, собирая грязную посуду. — Никуда твой незнакомец не убежит.

Всё было готово до восхода солнца. Дил всматривался в разреженный утренний полумрак, надеясь, что мать не застукает его в дверном проёме, и пытался разобрать, о чём говорят мужчины. Отец в полном облачении жреца стоял, окружённый воинами, что-то объяснял им, и те кивали. Едва группа покинула деревню, юноша тенью последовал за ней, стараясь держаться на безопасном расстоянии и одновременно не упускать цель из виду. Как только вошли в горы, стало легче: выступы надёжно прятали преследователя.

Мальчик-пастух рассказал, как найти пещеру: она находилась между новым пастбищем и достаточно крутым горным склоном. Передвигаться по узкой тропинке было весьма рискованно, и Дил знал, что никто из деревенских не отправится туда — все эти люди не любят авантюры, и к тому же им нужно успокоить напуганных ребят и проверить, всё ли в порядке с ними и со стадом. К несчастью, времени было в обрез. Как успел заметить парень, от главной тропинки до пастбища рукой подать, а склон расположился дальше, и потому сейчас он бежал так быстро, как только можно, когда в двух шагах от тебя пропасть. Сердце колотилось, как пойманное в сеть животное.

Он не опоздал. Сверху местность отлично просматривалась, и, скорее всего, воины слишком заняты, чтобы высматривать кого-то на скалах — очевидно, у старика не хватило бы сил забраться сюда — но Дил всё же перестраховался и спрятался за камнем, который очень кстати оказался здесь. Крохотные, как муравьи, фигурки людей притаились в кустах: юноша скорее угадывал их, чем видел.

Меж тем почти рассвело, и солнце вот-вот должно было порвать горизонт каплей раскалённой красной лавы. Вдалеке свистели птицы, и Дилу казалось, что кровь в висках стучит слишком громко. Он кусал руку, стараясь успокоиться, и медленно дышал, как учил отец. Один…два…три…

Незнакомец в потрёпанной волчьей шкуре медленно вышел из пещеры, лениво оглянулся по сторонам (не посмотрев, однако, выше, где прятался одинокий наблюдатель) и с наслаждением потянулся. Дил подумал, что этот человек очень стар: глубокие морщины, совершенно белые волосы, слегка сгорбленная спина. У него, наверное, есть ещё немного сил, чтобы охотиться самому, но скоро он станет совсем немощным.

Старик сел прямо на землю, скрестив ноги, лицом на восток, закрыл глаза и начал чуть-чуть покачиваться. Порыв ветра внезапно донёс до удивлённого молодого человека фрагменты неизвестной мелодии, монотонной, но не унылой, словно она была частью иного замкнутого мира и по ошибке оказалась здесь. Судя по тому, что успел уловить Дил, у старика был приятный низкий голос, свидетельствующий о силе и мудрости. В это же время показалось, будто откликнулось на утренний призыв, солнце.

Дил заворожённо наблюдал. Старик замолк и сидел теперь неподвижно, и на его губах появилась лёгкая, как рябь на воде, улыбка — вопреки расстоянию, парень мог рассмотреть её необъяснимо детально. Это была улыбка покоя и светящего, как звезда в ночи, абсолютного и исчерпывающего знания.

Дил почувствовал волну нестерпимого интереса и жажды просвещения. Торговцы иной раз рассказывали о странных «блаженных», которые живут в уединении, соблюдая умеренность, умерщвляя земные страсти — их называли «монахи». Никто из деревенских жителей до сего дня не видел настоящего монаха. Если верить слухам, они умеют заклинать силы природы и разговаривать с зверьми, а ещё — перемещаться в иные миры и толковать сны. Отец считал их высшими жрецами и изредка признавался, что хотел бы стать монахом, но ему в своё время не хватило мужества покинуть родной дом. Летописи же не давали никаких сведений напрямую, но были все основания подозревать, что часть мудрецов, упоминаемых в рассказах о правителях, являлась монахами, ибо они приходили буквально из ниоткуда в тяжёлые времена и давали умные и эффективные советы.

Перед ними был настоящий монах!

Дил вовремя заметил, что воины и жрец уходят. Они приняли разумное решение не беспокоить старика, осторожно покинули укрытие и отправились в деревню той же дорогой, что и пришли. Опасаясь заблудиться в незнакомой местности, молодой человек не решился идти напрямую и также выбрал прежний путь. Он знал, что его отсутствие уже заметили, и молился, чтобы какое-нибудь животное попалось в лесу — тогда бы он мог сказать, что ходил проверить ловушки и задержался и предоставить доказательство. Повезло: в верёвках запутался толстый заяц, и теперь Дил шёл спокойно, вспоминая странную песню старика, но не решаясь пока повторить мелодию.

Он вернулся в деревню ровно в тот момент, когда жрец сообщал напуганным жителям благую весть. Женщины плакали от счастья, маленькие дети возились в пыли, мужчины, не принявшие участие в утреннем походе, ловили каждое слово и робко улыбались. Значит, это не чужак. Значит, смиловались боги.

— Где ты пропадал? — начал было отец, но его морщины тотчас разгладились, и он улыбнулся. — Мы в безопасности. Тот старик — не чужак, а монах.

Жизнь продолжалась, но всё вокруг сделалось светлее: деревня ощущала себя под защитой могучего покровителя. На следующий день после «знакомства» со стариком жара сменилась лёгкой прохладой, и к вечеру пошёл медленный, благотворный дождь, означавший спасение урожая.

Дил был искренне рад видеть процветание родного поселения, и всё же он не мог найти себе места. Всеобщим голосованием решили не вступать в контакт с монахом, дабы не мешать, и время от времени приносить ему скромные дары, которые станут не искушением, а подспорьем. Это, вероятно, правильно, думал юноша, но как ему хотелось поговорить со стариком! Он мог бы учиться у него или…

Шло время, и парень делался всё грустнее. Окружающие не могли не заметить перемены: вместо жизнерадостного шутника они видели полутень и качали головой. Родители с опасением наблюдали за сыном и, наконец, решились спросить напрямую.

— В последнее время ты сам не свой. Что происходит?

Дил пытался было отрицать, но в конце концов сдался.

— Скучно и тошно в деревне. Нет покоя! У меня в голове тысячи вопросов, на которые никто не знает ответ, даже ты, отец, и даже в летописях ничего нет. Если кто и может помочь, то монах, но нам запрещено мешать ему.

Отец и мать переглянулись.

— Я бы очень хотел, чтобы старик взял меня в ученики. Я бы сам стал монахом, но деревне нужен жрец, я помню о твоих словах, отец, и о долге.

Несколько минут семья молчала. Огонь в печи потрескивал, протестуя.

— Никогда не забуду, как сам желал того же много лет назад, — тихо произнёс жрец. — Ты должен идти.

— Но… — начал было Дил.

— Когда ты научишься всему, ты сможешь защищать деревню лучше, чем обычные жрецы, как я, — отвернулся отец.

Он переоделся в рубашку и штаны из простой, грубой ткани, взял лук и стрелы для охоты, попрощался с близкими и с радостным волнением отправился к пещере. По правде говоря, он уже не раз приходил сюда тайком и наблюдал за монахом и потому детально знал его распорядок дня. Едва утренняя медитация подошла к концу, юноша вышел из укрытия и поклонился.

Старик глядел на него бесцветными глазами и молчал. Дил не знал, вежливо ли будет начинать разговор первым, ведь он младше — а может, молчание — часть тренировки и образа жизни монахов, когда они наедине? Он вспомнил о подарке и вытащил из охотничьей сумки связку редких целебных трав, которые высоко в горах собрали женщины деревни — наверняка это будет полезный подарок, ибо старик немолод, к тому же это не предмет роскоши. Монах продолжал смотреть на парня без всякого интереса, и Дил слегка запаниковал: что-то пошло не так.

— Великий монах, прости мою дерзость, позволь поговорить с тобой и высказать просьбу!

Его не прогнали, и юноша взбодрился.

— Моё имя Дил, я сын жреца из деревни, которая расположена к северу от твоей пещеры. Мы очень благодарны тебе за дождь, ты спас нас. Мы знаем, что ты монах, живущий уединённо и постигающий вдали от людей мудрость, и не беспокоили тебя.

Дилу показалось, что старик хмыкнул.

— Но я осмелился нарушить твоё уединение, и прости меня за это, монах. Нет мне больше покоя. Едва я увидел тебя, сразу понял, что ты мудр и владеешь сокровищами мира — знаниями. Прошу тебя, разреши мне быть твоим учеником, научи меня тому, что знаешь сам, покажи верную дорогу!

Он снова поклонился.

Старик с недоверием оглядел Дила с головы до ног, сделал какое-то странное движение плечами и руками, которое, однако, нельзя было истолковать как недовольство, и отправился в лес. Юноша пару секунд стоял в оцепенении, но затем, подумав, что это может быть испытанием, отправился следом.

Несмотря на солнечный день, в лесу царил холодный полумрак. Старик осматривал ловушки — Дил отметил про себя, что они были весьма примитивны по сравнению с его собственными, но, разумеется, ничего не сказал — пусто. Интересно, монахи живут впроголодь?.. Чем дальше в лес они продвигались, тем более недовольным делался старик: крякал и тихонько ругался на своём языке.

— Монах, — осмелился Дил.

Старик повернулся, и парень показал ему лук и стрелы, затем положил руку себе на грудь и вопросительно посмотрел на учителя. Тот понял, подумал несколько мгновений и кивнул: охоться. Спустя полчаса они сидели у костра и жарили пару птиц.

Старик не разрешал юноше ночевать в пещере у подножья горы, и Дилу приходилось каждый вечер подниматься в гору, освещая путь факелом и рискуя сорваться, чтобы укрыться в другой пещере, крохотной, неудобной. Она приютилась ниже, чем то место, откуда парень впервые наблюдал за стариком, но расстояние всё же было значительным. Дил не жаловался. Рано утром он мчался вниз, к монаху, на медитацию перед восходом, затем они охотились в лесу, готовили завтрак, и вновь медитировали, и вновь охотились, и ужинали. После ужина старик без видимых причин отсылал парня и скрывался в своей пещере. Он не спал: виднелся огонь. Может быть, ему нужна была одиночная медитация? — и Дил брал пример с учителя.

Вскоре старик начал учить парня своему языку.

— I’m Greg, — сказал он, показав на себя пальцем. — You?

— I-I’m… Dill, — неуверенно произнёс парень. Старик одобрительно кивнул.

Это было нелегко, но увлекательнее и понятнее, чем бессмысленные медитации. Какой в этом толк — просто сидеть на одном месте с закрытыми глазами, не шевелясь? Как охотник Дил умел быть сосредоточенным и ждать, но у охоты всегда есть ясная цель — а что здесь? Через год, когда он мог более или менее изъясняться на незнакомом языке, он спросил у монаха о том, что они делают.

— Зачем медитация? Что получаем в конце?

— Свобода, — сказал старик и несколько минут смотрел вдаль, забыв о присутствии ученика.

— Учитель, — прервал его Дил, удивляясь в глубине души собственной смелости. — Когда я научаюсь всему, как ты?

— Теперь уже скоро, — пообещал монах и впервые за всё время улыбнулся.

Вскоре старик начал учить Дила читать и писать. Это оказалось легче, чем он ожидал — вероятно, сказывалось то, что молодой человек уже был грамотным и смутно понимал, как сочетаются между собой чёрточки и реальные слова.

— Учитель, я правильный?

— Хороший парень, — отвечал он. — Хороший студент.

Через три года после первой встречи Дил обнаружил, что старик пропал. Костёр не зажигали со вчерашнего дня, остатки вчерашней еды были нетронуты (странно, что никто из животных не соблазнился угощением), и, сколько ни звал парень монаха и ни искал его повсюду, он не объявился. Отчаявшийся юноша отправился в деревню, но и там учителя не оказалось. Постаревший жрец и его жена хотели поговорить с сыном, но он, обещав скоро вернуться, помчался обратно, к пещере, предчувствуя что-то.

Дил стоял у входа в пещеру и колебался: учитель никогда не разрешал ему заходить туда. Если он сейчас нарушит запрет, это будет оскорблением, но это последний шанс.

Неужели старик умер во сне?

Он вздохнул и сделал десятка три шагов, пока коридор не раздвоился. В одном из ответвлений юноша обнаружил маленькую комнату, где лежали мягкие шкуры, в том числе и тех зверей, которых он убил для учителя, и черепки посуды, весьма красивой, цветной. Это было странно. Он всегда видел учителя-аскета: пил из ручья, ел из котелка, ходил босиком до самых морозов. Второй коридор также заканчивался комнатой, где стоял какой-то странный яркий мешок, очень мягкий, как тесто, и в него нельзя было ничего положить: его будто сшили сверху, только не было швов. Рядом с мешком было несколько десятков бумажных и при этом блестящих листов с картинками, скреплённых между собой. На одной из пачек было два маленьких прозрачных круга, соединённых друг с другом небольшой скрепкой, и на конце каждого круга закреплялась тонкая палка с гнутым концом. Приглядевшись, Дил заметил, что под кругами лежит лист бумаги. Это было письмо.

Надо думать, что юноша понял, что в нём было написано и изменил мир — в конце концов, он несколько лет упорно учился у старика — но точный ответ мы вряд ли узнаем. Итак, вот что старик оставил перед уходом.

Дил,

Надеюсь, у тебя хватит ума заглянуть в пещеру — ты всегда был непослушным, приходилось следить, чтобы ты не узнал ничего раньше времени, иначе у тебя возникли бы ненужные вопросы.

Мы теперь с тобой вряд ли увидимся — в одно и то же место дважды не отправляют, а мне и одного раза хватило, признаться. Неважно. Постараюсь короче и понятнее. Я никакой не монах, а преступник из будущего, из конца 27 века. Вор, если не вдаваться в подробности. В нашем обществе преступников ловят и отправляют в какую-нибудь эпоху упадка человечества, чтобы мы заслуженно страдали от безысходности. Вы даже ничего и не знаете об этом. На самом деле вы живёте в начале 23 века, после жуткой мировой катастрофы. Мы до сих пор не выяснили, что случилось, почти все данные потеряны. Человечество восстанавливалось больше чем четыре века, но так и не оправилось полностью.

Меня приговорили к пяти годам вашей чёртовой эпохи — не самое строгое наказание — было бы хуже где-нибудь в Средневековье, лет эдак 1500 назад. К тому же я учил язык страны, прародителями которой вы являетесь (я понял, что за чушь ты мне говорил при встрече).

За хорошее поведение могут сократить срок — поэтому маскарад с медитацией, скромной жизнью и прочей ерундой. У нас принято считать, что это признак исправившегося человека. Ха-ха. За нами наблюдали всё время с неба — не боги, просто люди — следили, насколько праведную жизнь я веду и не изменяю ли прошлое. Но они слишком ленивы и никогда не проверяют толком. Как ты думаешь, почему я не пускал тебя в пещеру по вечерам? Посмотри журналы — я их читал, расслаблялся, и никто не видел. Друг помог переслать их тайно. Тебе, наверное, понравится. Там разное — девочки, роботы, машины, еда, комиксы — сказки в картинках. Если тебе и жителям твоей деревни хватит ума, почитайте научные журналы. Как знать, может, я способствовал прогрессу, передав вам их. Если вдуматься, за четыре с половиной века прогресс был немалым — случайно ли? Словом, научи их моему языку и — вперёд. Успехов.

Ты забавный малый, башковитый. Только не зацикливайся на этой ерунде — монахи, жрецы, ритуалы.

Хоть ты и всё время вёл себя, как дурачок, я буду иногда тебя вспоминать. Завтра утром сработает чип, вживлённый в моё тело, и я перемещусь назад в своё время.

Всего хорошего,

Грег.

P.S. Можешь сидеть в моём кресле-мешке. Когда станешь старым и будешь хуже видеть, носи очки, оставляю их с письмом.