Незабываемый день

Утро было яркое. Солнце нещадно заливало всю постель.

Не успела я открыть глаза, как в комнату влетели папа и мама.

У меня чуть было не вырвалось: "А вы почему дома?" — но вовремя спохватилась. Сегодня ведь особенный день и поэтому у них выходной.

Папа взлохматил своей ручищей волосы на моей голове. Наверное, у всех строителей ладони такие большие и грубые. Я еле отбилась. Расчёсываться потом будет ужас как плохо.

Мама же вела себя более сдержанно. Отстранила отца и присела рядом со мной на краешек кровати.

— Доброе утро, солнышко, — нежно заговорила она. — День яркий и тёплый. Такой каким и должен быть. С днём рождения тебя, родная ты наша, с шестнадцатилетием.

Приятно было слышать мамин голос, но сердце подло сжималось. Ведь всё это в последний раз. Больше не будет её милых слов и заботливого взгляда, а тёплая и уютная кровать вскоре станет чужой. Ведь в шестнадцать жизнь заканчивается.

— Звонили из Школы. Учитель приедет в семь, — сказал папа и стремительно выскочил за дверь.

А мама засмеялась.

— Там "Квартирка" началась. На этой неделе Губаревых показывают.

Я кивнула и спрыгнула с кровати. Подскочила к зеркальной дверце шкафа, — а мама всё говорила:

— Жалко, нас не выбрали. Ведь это так интересно! Нас бы по телевизору показали.

"Ага, интересно. Целую неделю каждый твой шаг будет обсуждать всё общество", — внутренне съёжилась.

В шкафу висел гладко отутюженный костюм. Стройные голубые брючки я надела первыми. Пришлось сильно стянуть пояс. Примерка была всего неделю назад, а я уже похудела. Говорят, все от волнения в шестнадцать худеют.

Накинула белую блузу и повернулась к маме.

— Мамуль, я кушать хочу.

Она всплеснула руками и направилась к двери, на ходу бормоча:

— Залюбовалась я тобой. Одевайся и выходи на кухню, Мариночка.

Я прикрыла дверь и, застегнув пуговицы на блузе, прислушалась.

Простояла так всего секунду, а голые ноги уже начали мёрзнуть. Натянула носки и стремительно нырнула под диван. Стремительно, потому что волновалась, не нашла ли мама рюкзак? Ведь школьный костюм в шкаф повесила она, а значит, заходила в комнату в моё отсутствие или же ночью, когда я спала.

Нервничала зря, рюкзак был на прежнем месте. Внутри немного еды, сменная одежда и кое-какие мелочи.

Сегодня я должна начать своё служение обществу. Учитель заберёт меня из родного дома и увезёт в Школу. Как Валерку, моего старшего брата, три года назад. Он уже год как закончил обучение и был распределён на работу, но куда мы не знаем. В наш город он не вернулся. Так бывает, когда родители теряют своих детей насовсем. Но никто не плачет и не горюет. Это только в антиобщественных книгах, запрятанных во всевозможные щели и дыры моей комнаты, отцы и матери готовы биться за своё чадо до последней капли крови. Нынче же главное — это общество. До шестнадцати ты живёшь беспечной жизнью: гуляешь с друзьями, играешь, получаешь практически всё, что захочешь, а после — мир переворачивается вверх дном. Тебя отрывают от родителей и отправляют в Школу. Там обучают, потом дают работу, дом, жену или мужа... Вроде бы всё хорошо и правильно, вот только твои желания никто не учитывает.

Мировое Государство нуждается в строителях — тебя научат замешивать бетон и класть кирпичную кладку. Не хватает водителей общественного транспорта? Школа предоставит их. У тебя отличный голос? Будешь петь. Ведь нужно в нерабочее время строителям, водителям, дворникам, поварам, директорам, бухгалтерам да и всем добросовестным членам общества отдыхать перед телевизором. "Квартирка", "Песня недели", "Рекламный час", каждые девяноста минут — выступление Главы Государства и величественный гимн в исполнении выбранных по жребию семей. И не нужны тебе ни математика, ни биология, ни, тем более,.. эта?... химия. Первичных основ счёта и чтения будет достаточно для счастья.

А я вот не хочу зацикленной жизни: смотреть телевизор, потом до изнеможения работать. Я не желаю задушевно орать гимн и выполнять поставленный обществом план рождаемости. Я не хочу пропасть, как пропал Валерка и многие мои старшие друзья. Родители говорят, что Школа распределила их в другие города, где они счастливо служат обществу, а я думаю, от них просто избавились. Ведь это Валерка познакомил меня с теми, кому не по нраву нынешняя жизнь. Это брат объяснил мне, что и счастье бывает глупым и бессмысленным, а свободное общество может быть наполнено несвободными людьми. Он научил меня читать и прятать неприглядные для общества книги даже от мамы с папой, ведь в таких книгах слишком много вольных мыслей.

Книги… Между стеной и задней перегородкой шкафа спрятаны два тома "Отверженных" Гюго. Под кроватью, в аккуратно разломленном днище — "Плаха" Чингиза Айтматова. Есть ещё старенький учебник по истории, он в туалетной комнате запихнут в вентиляцию. Жаль оставлять, но уходить нужно налегке, поэтому в рюкзаке только маленький сборник стихов.

— Маришка, ты кушать идёшь!?

Возглас мамы застиг меня врасплох. Я стремительно выскочила из-под кровати и макушкой протаранила её край.

— Ау, — тихо застонала.

Возьми себя в руки! Нужно ответить.

— Да, мамочка, сейчас иду! Только косичку заплету! А ты сделай мне, пожалуйста, чай!

Волосы у меня длинные и густые. Коса получится пышная и мягкая, вот только делать я её не собираюсь. Обойдётся Учитель и без неё, и без меня.

Из шкафа достала тёплую кофту и куртку, оделась и забросила за спину рюкзак.

Сердце билось в ускоренном темпе. Давно ведь решила бежать, но всё не решалась и вот... Теперь главное выбраться из дома, а это самое сложное. Двадцатый этаж всё-таки. Потом "слепыми", тёмными закоулками добраться до подвала, где я и Валерка встречались с другими недовольными.

Я чуть приоткрыла дверь и выглянула в зал. Всё как и всегда. Отец практически влип в телевизор, так усердно следил с дивана за каждым движением "недельной звезды" Губарева. Что-то бормочет и нервно размахивает руками. Справа, за распахнутой дверью, на кухне мельтешит мама. Готовит чай. Потом усядется рядом с отцом и тоже уткнётся в телевизор.

И всё равно тяжело их покидать. Но ведь придётся. Или сейчас по своей воле, или с Учителем под надзором грозных Воспитателей.

Телевизор гудел громко, поэтому мне не составило труда на одном вдохе незаметно проскочить зал и дверь на кухню, схватить свои туфли и выбежать из квартиры в коридор.

Обулась я быстро и двинулась направо, не к лифту, а к лестнице. Спускаться с двадцатого этажа будет тяжело, но там много места, есть где сманеврировать, так сказать, а вот лифт могут отключить, заперев в ловушке.

Но далеко уйти не удалось. Прошла всего пять однотонных дверей пяти однотипных квартир, как шестая дверь открылась, и в коридор вышел высокий мужчина в опрятном синем костюме.

Внутри неприятно заныло. Передо мной стоял Воспитатель.

Стремительно обернулась и бросила взгляд в другой конец коридора. Пусто. Но внутренний голос мне подсказывал, что и там я не найду выхода.

Может, броситься на Воспитателя? Дать ему коленкой в пах — и будь что будет!

Воспитатель беззлобно улыбнулся.

— Многие подростки в день шестнадцатилетия делают ошибки. Мы понимаем, поэтому и не наказываем. Вернись, пожалуйста, в свою квартиру.

Вернуться? Нет, "синий костюмчик", всё решено. Отступать поздно.

— Да пошёл ты! — сквозь зубы процедила я и рванула в другую сторону.

Миновала родительскую квартиру. Как и ожидала, впереди появился второй Воспитатель. Я на бегу сбросила с плеч рюкзак. Помню, Валерка говорил: "Не хватает этому миру фантазии и импровизации". Сейчас мы будничность немного разбавим. Воспитатель броска не ожидал, поэтому даже руки поднять не успел. Угодила рюкзаком прямо ему в голову, разбила нос и губу. Стремительно юркнула между битым Воспитателем и стеной. Подхватила ещё не достигший пола рюкзак.

И на этом бегство закончилось.

Прямо передо мной появился ещё один "синий костюмчик". Высокий, широкоплечий, можно сказать громадный. Такого рюкзаком не остепенишь.

— Стой!

Он обхватил меня руками и поднял над полом.

Я дёргалась, трепыхалась, орала благим матом, но всё без толку.

Ведь если разобраться и Воспитатели, и Учителя, и мама с папой они неплохие. Они просто верят в жизнь ради общества. Живут так, как жили их родители и для меня желают такого же бездумного счастья, а я, строптивая, сопротивляюсь.

Воспитатели несли меня к родительской квартире вдвоём. Третий успокаивал всполошившихся жильцов. Наверняка визг и истерический крик для них в новинку.

В коридор вышла мама. Перебросилась парой слов с моими захватчиками и лишь тогда подошла ко мне.

Сильные мужские руки расцепили свои объятья, и Воспитатели отступили.

Мама смотрела на меня спокойно. Взгляд был добрым и нежным. Она меня обняла, и я начала таять.

Может, бегство — это ошибка? Может, таким счастье и должно быть? Главное, как говорят родители, войны нет, а голод и смертельные болезни стали лишь страшной сказкой.

Вот и бугай в синем костюмчике вроде и грозный, но улыбается. Воспитателя с разбитым носом жалко стало, — а он зла не держит, глаза добрые.

Дура я!

С трудом перебирая ватными ногами, захожу с мамой в квартиру.

Отец стоит напротив телевизора, вытянувшись в полный рост и прижав руки к бокам. По всем комнатам разносится громкий голос Главы Государства:

— Мы живём в лучшем мире! И всё благодаря сплочённости! Благодаря единству! Человек — это не тот, кто думает только о себе, а тот, кто заботится обо всех своих братьях и сёстрах, тот кто живёт обществом, ради общества!…

Напомаженный, звонкоголосый, лицо доверительное и спокойное, говорит красиво, а для того он и нужен: красиво говорить и мило улыбаться.

Больше не слушая пустого трёпа, я плетусь в свою комнату и падаю на кровать. Слёзы волной обрушиваются вниз по щекам. Закладывает уши. О чём я думала? Наивная и глупая! Куда я могла сбежать? Везде города, дома, заводы, люди... Это в романах были леса, и в них прятались изгои и жили там.

Мама сидела в изголовье и говорила, но я почти ничего не слышала. Сквозь свой же вой и плачь удалось разобрать лишь имя брата и то, что он тоже плакал, пока не поговорил с Учителем.

Я это помню. И то, как он ревел, и взгляд его после злопамятной встречи, пустой и отрешённый.

Притихла, слёзы закончились.

Мама погладила меня по голове и тихо вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Наверно, решила, что я уснула.

Хорошо что вышла, не хотелось больше никого видеть.

Я подкралась к двери и подпёрла её стулом, а потом вернулась назад на кровать.

"Всё во благо общества, ведь благо общества — это благо отдельного человека".

Но хоть кто-нибудь спрашивал, чего хочу я, или чем интересовался Валерка? Школа во всём сделает выбор за меня. Но так нельзя! Зачем тогда человеку разум, когда пользоваться им нет необходимости?

Можно было бы как в книгах, отыскать главного злодея и взвалить на него всю вину за повсеместную серость. Где-то там в высокой золотой башне он должен нежиться в роскоши, пригретый властью. Но ведь нет такого злодея. Это всё система. Зацикленный механизм, который перемалывает человека за человеком в единую массу.

Накрыла голову подушкой. Долой все эти мысли! Долой! Не хочу ни о чём думать. Ведь нет в этом смысла, да и не нужны сейчас мыслящие люди.

Истерика и плачь дали свои плоды. Незаметно даже для себя самой заснула.

Проснулась я от стука, громкого и навязчивого. Кто-то тарабанил в дверь.

— Уйди! — крикнула так, что и сама испугалась.

— Марина, открой, пожалуйста, — раздался в ответ кроткий мужской голос.

Учитель! Неужели я проспала до семи?

Точно. Часы на руке показывали девятнадцать ноль шесть.

— Не открою!

А ведь всё равно придётся.

— Хорошо, — неожиданно Учитель согласился. — Хотя разговаривать через закрытую двери неуютно.

— А мне без разницы.

Секундное молчание и следом прямой вопрос:

— Ты боишься перемен?

— Я ничего не боюсь, — соврала конечно. — Я не хочу такой жизни.

— Какой, такой?

Пытается меня заговорить. На то он и Учитель. Их сила в "слове".

— Безвариативной.

— О, даже как, — в голосе Учителя прозвучало удивление.

— Я хочу сама выбирать свою дорогу! Найти профессию по душе! Место для жилья выбрать самой и влюбиться... Учитель, а ты знаешь, что такое любовь? Наконец, хочу выйти замуж за любимого человека, а не за того, кто будет обществу полезен!

— Ты хочешь свободы, — подытожил мои слова Учитель. — Марина, ты читала исторические книги?

А ведь не спрашивал, знакома ли я вообще с книгами. И так всё понимал или догадывался.

— Читала, — не стала я противиться.

— Тогда ты должна осознавать, какую цену платили наши предки за так называемую свободу. Свобода слова приводила к повсеместной клевете и искажению истины. Свобода выбора профессии вела к переизбытку одних специалистов и критической нехватке других. Свобода вероисповедания и вовсе возводила между людьми непреодолимые преграды. И каковы были последствия этих свобод? Кризисы и войны, а следом — голод, нищета и болезни. Сейчас же всё по-другому. Задумайся, Марина. Посмотри на своих родителей. Они счастливы. Мы отказались от этих бесполезных свобод и теперь живём. Именно живём. У каждого свой дом, каждый занимается полезным делом. И нет страха за свою жизнь.

Учитель замолчал. Даёт мне время осмыслить услышанное.

А ведь он прав. Его слова повторяли сказанное некогда мне братом. Вот только Валерка пошёл в своих рассуждениях дальше и назвал то, без чего человек перестаёт быть человеком, а становится просто набитой биологическим материалом куклой.

Движение — вот основа жизни.

Войны, распри, кризисы, борьба, споры — всё это заставляло людей двигаться вперёд, совершать новые открытия. Наши предки прорывались через проблемы к удивительным свершениям.

А что сейчас?

Есть такой старинный термин "прогресс". Это улучшение в процессе развития. Сейчас же он остался лишь как слово и то, только в умах единиц. И развития никакого нет. Люди живут достижениями прошлого. Да, умеют чинить то, что ломается, но созидать новое никто не хочет. Убогому обществу новизна не нужна.

— Мы замерли, а это не жизнь! — крикнула я Учителю, а самой себе прошептала: — Ну вас всех.

В рюкзаке ведь лежали не только еда и одежда, но и нож. Украла на кухне, и мама не заметила.

Нож был острым, но легче от этого не становилось. Было страшно. Резанула по правой руке, кровь хлынула ручьём. Потом по левой. Вены на моих худых руках видны хорошо, оттого и по одному движению хватило.

Я выронила нож на пол и растянулась на кровати. Интересно, как долго придётся умирать?

Учитель вновь затеял разговор о прошлом. Рассказывал о своём шестнадцатилетии. О том, как Воспитатели долго не могли оторвать его от двери родительской квартиры, а в самой Школе он несколько дней не ел, и притронулся к еде лишь тогда, когда начал терять сознание.

Учитель ещё не знал, что время слов прошло, и выбор я уже сделала.

Белая простыня вокруг рук окрасилась в красный цвет. Сами же руки стали словно металлические: холодные и тяжёлые. Голос Учителя отдалился, будто тот находился и не за дверью, а гораздо дальше. Вскоре и вовсе стих. Всё перед глазами начало медленно растекаться, а потом взгляд и мысли заволокла вязкая чёрная мгла.

Безмолвие было недолгим. Но и осознала себя я не сразу. Вначале сквозь тьму прорвался голос:

— Успокойся, всё худшее позади.

Не понимаю, это смерть или меня спасли?

Учитель! Ведь это его голос. Так всё же я жива.

Всё зря. Все старания оказались напрасны. И побег, и смерть — всё мимо. Но зачем меня спасли? Я ведь теперь для них как прокажённая, со своим неправильным мировоззрением. Возможно, есть нечто, чего я не знаю? Некий способ меня исправить. Почему вообще я такая? Была бы дурочкой, было бы всем проще.

— Не ожидал я такого от неё. Всегда знал, что в Марине бесноватый чертёнок сидит. Но чтобы себя убить — это слишком. А ведь почти получилось. Как ты догадался, Учитель?

Это уже был другой голос. Только чей я понять не могла. А ведь знакомый. Нотки, произношение, интонация...

— Слишком долго молчала, что ей не свойственно, — ответил Учитель.

Надо, надо открыть глаза. Медленно, словно стальной занавес, я приподняла веки. Лёгкий туман перед глазами рассеялся быстро.

Белые стены, невысокий потолок. Я в больнице. Лежу на кровати. В левую руку воткнута игла капельницы. А надо мной нависают двое мужчин: Учитель... и Валерка.

Мой Валерка!

— О! Очнулась, дурёха, — улыбнулся он и взял мою руку в свою широкую ладонь.

Я попыталась говорить, но слова тонули в надрывистом рёве.

— Успокойся, Маришка, теперь всё будет хорошо.

Бросила взгляд на Учителя. Сердце кольнуло холодом. Ведь они разговаривали друг с другом словно близкие друзья. Как?! Почему!? Что происходит!?

— Она запуталась и напугана, Валера, — сразу понял Учитель. — Для неё мы с тобой враги.

Брат улыбнулся. Так, как улыбался раньше, до Школы. Вкрадчиво, предано и любя. Сразу же все сомнения исчезли прочь. Это мой Валерка, и он не изменился.

— Маришка, ты ничего пока не говори. Отдыхай и слушай Учителя. А я буду рядом.

Словам так и не удавалось выбраться наружу, поэтому я лишь кивнула.

Учитель переставил из угла комнаты ближе к кровати стул и присел.

— Марина, я понимаю, что тебе сейчас тяжело, поэтому глубокой лекции, а тем более дискуссии не будет. Постараюсь быть краток, — заговорил он. — Нынешний образ жизни начал формироваться задолго до твоего и даже моего рождения. Ещё в начале двадцать первого века. Телевидение и интернет вместе с пресловутой "свободой слова" способствовали этому. Тогда нашлись властолюбивые люди, которые поняли, как можно с помощь одной лишь информации, лживой или правдивой — это было не важно, формировать общественное мнение и тем самым фактически управлять целыми государствами. Из любой, даже самой мелкой проблемы, они умудрялись развивать сверхпроблему или же значение реальной сверхпроблемы принижали до незначительной.

— Главный злодей, — наконец мне удалось выдавить хоть пару слов.

Взгляд я не спускала с Валерки. Подрос, возмужал, усики отрастил смешные. Но ничего из сказанного Учителем не пропускала мимо ушей.

— Можно сказать и так, — кивнул он. — Но в то время люди были слишком не однородны: разные религии, разные традиции, различный образ жизни и мышления. А это делало глобальный информационный контроль невероятно сложным и в некоторой степени даже невозможным. Одна и та же идея имела разные отклики в разных общественных группах. Поэтому первичной задачей для себя так называемые "кукловоды" поставили создание единого Мирового Государства. Марина, не слишком тяжёлый экскурс в историю получается?

Я мотнула головой.

— Нет, Учитель. Продолжайте.

— Некоторые государства были неподвластны информационным атакам, за счёт уже сформированной сильной мировоззренческой базы. Иран, Китай, Корея... В принципе сейчас их названия неважны. Но они были в меньшинстве, поэтому устоять перед прямым военным вторжение не смогли. Постепенно границы между нациями стирались, уцелевшие религии и традиции смешивались и незаметно исчезали. Появилось Мировое государство, а того, что делало людей разными не стало. Следом началось формирование придуманной всё теми же "кукловодами" системы Школ.

— А кто теперь "кукловоды"? — спросила я, хотя каков будет ответ уже догадывалась.

— Никто, — в разговор вступил Валерка. — Те, кто это начинал, давно умерли, а других таких же хитрых, умных и дальновидных, скорее даже гениальных, злодеев, наше общество породить неспособно. Система замкнулась сама на себе. Ею нет возможности управлять.

— Злых гениев нет, но люди умные появляются, — вновь взял слово Учитель. — Без ложной скромности скажу: такие как я, как Валера, как ты. Первым, скажем так, отщепенцам, было сложно. Они скрывались, притворялись, а кто-то не выдерживал и сводил счёты с жизнью. Потом они научились находить в толпе себе подобных. Объединялись. И теперь нас много. Два десятка многотысячных городов.

— Но, как? — мне с трудом верилось в услышанное. — Ведь общество должно заметить.

— Нет, — замотал головой Валерка. — Общество слишком занято собой. Мы же стараемся не выделяться, поэтому я и не мог приехать к тебе сам. Было бы слишком много вопросов.

— Сложившуюся систему нельзя отменить или разрушить одним махом. Можно лишь постепенно изымать людей из этого замкнутого механизма. Естественно тех, кто сам видит неправильность происходящего. Этим мы и занимаемся.

Учитель поднялся со стула и отодвинул его.

— Валера, давай дадим Марине отдохнуть. Для первого раза мы и так её с излишком нагрузили информацией.

Брат поцеловал меня в лоб и двинулся к двери. Я и не знала, что сказать, лишь молча проводила их взглядом. Уже переступив порог Учитель обернулся и бросил напоследок:

— И да, Марина, я знаю, что такое любовь. Я женат и женился по своей воле, на той которую люблю.

Общество внутри общества, скрытое государство в недрах Мирового Государства — ведь так получается? Как в детстве меня восхитила вспыхнувшая перед окном молния, так же и сейчас я с восторгом перекручивала в голове слова Учителя. Всегда думала, что наша "подвальная повстанческая команда" является чем-то исключительным в своём инакомыслии, но всё оказалось совсем не так. Нас много.

Человечество гораздо сильнее, чем можно себе представить, и способно перебороть любого противника, даже если этим противником окажется оно само.

Только сейчас я поняла, насколько устала. Прикрыла глаза и тут же уснула. Странный сегодня выдался день. Тяжёлый, злой и в то же время чудесный и незабываемый.

В шестнадцать лет моя жизнь окончилась... и началась другая. Надеюсь, что она будет наполнена не одними серыми буднями, но и яркими солнечными днями.