Очень грустная история
Ло
Сонную тишину районного бара "На дне" нарушали выкрики пьяного "в дупель" посетителя. Посетитель был молод, кучеряв и растрепан. Растрепанность его выражалась буквально во всем. Мятая, застиранная, некогда белая, а теперь серая рубашка, полы которой так и норовили выползти из слабо застегнутого ремня на брюках в катышках. В неаккуратно обгрызенных ногтях застряли то ли щепки от черт знает чего, то ли вообще бог знает что. Лохматые, неприглаженные брови низко нависали над опухшими глазами. И даже зубы его имели неопрятный, желто-серый цвет, да к тому же промеж них застряли остатки пищи, в которых однозначно угадывался зеленый лук, морковь и шашлык из свинины — и это в пост!
Пьяного нарушителя всеобщего спокойствия звали Марком, что весьма удивляло всех его знакомых, впрочем, как и не знакомых, случайно услышавших редкое имя в толпе. Имя Марк шло ему точно так же, как чернобровой смуглянке за стойкой бара имя Дуся. И, тем не менее, именно так его и звали. И был Марк ни кем иным, как начинающим, от слова "совсем", писателем.
— Роман! Я напишу роман! Решено! Ре-ше-но! — Марк потрясал кулаком в воздухе, сминая засаленные салфетки в тугие комочки.
Битый час посетители вынуждены были слушать вопли сумасшедшего писателя, но ничего не предпринимали. Жалость охватила клиентов унылого бара. Малахольных всегда жалеют. Не бить же его в самом деле. Пост и все такое. Грех в общем.
Наконец, умаявшись от длинных тирад, писатель, шатающейся походкой, направился к стойке бара.
Царственным жестом Марк высыпал в блюдце тридцать пять рублей.
— Остальное на мой счет запишите!
Дальнейшее пронеслось перед взором писателя за какие-то доли секунды. Кто-то рывком поднял его в воздух, пронес несколько метров и, открыв дверь, вышвырнул на улицу, как нашкодившего котенка.
— Я стану знаменитым! И тогда вы все у меня! — Марк с ненавистью смотрел на вывеску "На дне" и грозил ей кулаком. — Вы все у меня, вот! — Он постучал себя по кадыку и продолжил:
— Вот где вы все у меня! Гады!
***
Пробуждение было столь тяжелым, что даже веки Марк разлеплял пальцами. Голос пропал, и только тихий сип нарушал тишину пустой квартиры.
Марк повернул голову и, с облегчением обреченного в пустыне, обнаружил на тумбе стакан, до краев наполненный рассолом.
"Пи-и-ить", — паническая мысль, что не удастся дотянуться до стакана, охватила несчастного.
Но Марк взял всю свою волю в хилый кулак, собрался с силами, и сделал рывок. Еще один и... вот оно. Жадно, захлебываясь и утробно урча, Марк выдул весь стакан и почувствовал, как его накрыла волна блаженства и неописуемого восторга.
В такие моменты Марк особенно остро любил жену, наплевав на все ее недостатки, как то: скудоумие головного мозга, отсутствие какого-либо, пусть даже самого завалящего таланта, и весьма унылый вид.
Анна, вечно дрожащая и услужливая, обыкновенно раздражала писателя, даже отдаленно не напоминая ему "прекрасную музу".
Тощая, мелко семенящая, будто старая бабка, супруга, только и делала, что подтирала сопли вечно орущим спиногрызам, готовила, стирала и убирала. Ну ничего возвышенного. И даже имя у нее было так себе.
"Нет бы ее звали Марго, или на худой конец Бриггита какая-нибудь. А то прям Анка-пулеметчица. Ну никакой романтики", — думал писатель.
В прихожей раздался скрежет ключа в открываемой двери, и тут же детские крики и топот наполнили квартиру.
— Анна! — в бешенстве закричал Марк.
В комнату тут же, не успев снять пальто, влетела жена.
— Что такое, Маркуша?
— Какой я тебе к чертям собачьим Маркуша?! Угомони своих недорослей.
— Да-да, милый, — на этих словах писатель поморщился, словно съел кислый лимон.
— И вообще, — Марк поднялся с постели, накинул махровый халат, и принялся нарезать круги по комнате, вмиг забыв про головную боль и прочие похмельные синдромы.
Анна все еще стояла в пальто и страшном берете на маленькой головке.
— Так вот. И вообще, я тут подумал и решил. А почему бы мне не взять отпуск за свой счет?
— Но, милый... У нас ипо...
— Да-да... Помню. Но мне нужно тотчас же писать роман. У меня нет времени ждать! Пока муза со мной, необходимо творить. И не плачь, все это окупится сторицей.
— Но...
— И это, вот еще. Помнишь, твои родители предлагали забрать мелких к себе в деревню, в ваш этот колхоз?
— Но...это было летом. А сейчас школа, уроки.
— Ой, да ладно. Сейчас есть дистанционное обучение. Или вообще в сельскую пусть идут школу. Ты-то училась там, и ничего. — Марк скептически оглядел жену и снова поморщился.
— Но десять километров...
— Ты хочешь чтобы мои дети росли задохликами?! — взревел Марк, — Нет уж...Пусть топают хоть пятьдесят. Я в их годы знаешь ли, первый в районе марафон пробегал. То-то же!
— Хорошо, милый, — Анна понуро опустила голову и тихонько вышла из комнаты.
— Стой!
Голова Анны появилась в проеме.
— Сделай мне что-нибудь на завтрак. Жрать хочу, сил нет. И кофе. Только не ту бурду, что вы с маменькой пьете, а тот, что в верхнем ящике стола. Иди.
***
"Итак... С чего бы начать. А начну-ка я с... ммм...эмм..."
— Анна!
Топот маленьких ножек по коридору, и вот снова она, растрепанная, вся какая-то неухоженная.
— Ну чего ты топаешь, как слон?! Ты мешаешь мне творить!
— Но ты же сам звал...
— Я звал?... да звал! Почему не убрано в комнате? Посмотри на мой стол! Разве на таком столе можно творить?
— Милый, но мне было некогда. Я отвозила ребят в деревню, по приезде готовила твои любимые шоколадные кексы, бегала в магазин. Прости. Я не успела.
— Ладно, чего уж там. Но в другой раз думай, пожалуйста.
— Да-да, конечно. Как твой роман?
— Я пишу. А ты мне, между прочим, мешаешь. Лучше бы кофе принесла.
— Сию минуту.
Анна убежала на кухню, а Марк вновь уселся за стол. Роман не шел. Никак. Ни под каким предлогом. Все, что ему удалось написать, это "Герда гордо скакала на гриве коня. Песчаный ветер поддувал в подол ее роскошного платья. Герда смеялась от обуявшего ее счастья."
Дальше дело пока не шло. Он никак не мог придумать, куда скакала эта самая Герда, почему она смеялась так счастливо, и кто она вообще такая?
— Анна!
— Да, милый, — не прошло и пяти секунд, а жена уже в комнате. В руках дымится кружка с кофе.
— Ну сколько раз я учил тебя подавать на подносе.
— Да, милый. Исправлюсь, милый.
— Ладно... Бог с тобой. Скажи мне лучше, куда может скакать девушка, счастливо смеясь?
— Навстречу счастью?
— Счастливая-счастье... Нет. Тут что-то другое...ммм...
— Может, судьбе?
— Ну я так и подумал. Ступай.
"Она галопом неслась навстречу своей судьбе.
— Тормози-и-и, дура! — закричала ей лошадь.
Но было поздно.
Очнулась Герда в полной темноте. С кровавой шишкой на лбу и голая.
— Проснулась, родненькая?! — в темноте она различала только горящие зрачки.
— Где я? Кто вы?
— Ты у меня в замке, прекрасная незнакомка. А я граф Делакруа. Рад знакомству, — когтистая рука пощекотала Герду по ладошке.
— Эй. А ногти стричь не пробовал? Я, между прочим, принцесса.
— Ай-яй-яй… Да ты что?!
— Да! Отпусти меня и я, так и быть, прикажу тебя не казнить.
— Ох ты ж, Господи. Ну я подумаю. А чего из дома -то сбежала?
— Да надоело. Эти принцы недоделанные, балы, этикет-шметикет. Я так и сказал отцу:
— Папа, я всего должна добиться сама. Мне не нужны твои кареты, замки, и все эти цацки".
— Анна!
— Да, милый.
— В средневековье было слово "цацки"?
— Вряд ли, милый. Напиши украшения.
— Угу. Ну иди, не мешай.
"Мне не нужны твои кареты, замки и украшения! Я всего должна достичь сама, — сказала я и ушла.
— Ай-да браво, ай-да принцесса!
— Долго шла я в поисках своего простого женского счастья. Целых два часа, но в королевстве настала ночь, а до соседнего идти было ещё как минимум полчаса. И я примостилась спать в первом попавшемся подвале.
Утро окрасило красным цветом стены древнего замка. Смотрю, а возле замка лошадка пасется, ну я и взяла. Я же принцесса. Здесь все мое, верно?
— Воруешь, значит?
— Да ты что старый, совсем страх потерял? Я принцесса, а не какая-нибудь тебе эта…
— Прежде всего — ты мой обед. Потом женщина, ну а уж затем принцесса, — скабрезно усмехнулся старикашка и обнажил клыки в улыбке.
— Мамааааа… "
— Анна!
— Да, милый?
— А вампиры человечину едят?
— Сложно сказать. Знаю, что кровь пьют, а чтоб мясо…
— Угу. Ну иди, иди… Чего встала-то?
"Вдруг в темноте сверкнули челюсти и раздался истошный вопль старика.
— Ло, милая… — закричала принцесса.
— Шням-ням-ням...— прошамкала лошадь с набитым ртом, — Когда я ем, я глух и нем!
— Фу, выплюнь, он же старый. Желудок попортишь.
— Ну и что? Я неделю ничего не ела, а этот сам тебя сожрать хотел, так поделом ему. — Знаешь что я тут подумала? Оказывается люди бывают двух типов. Одних едят на обед, а вторым нужна одежда. Так вот, на обед пошла не ты. Запиши.
— Сейчас, только перо из твоего хвоста выдерну и сразу запишу.
— Но-но! Я лошадь гордая, породистая, не смотри, что падаль жру.
— Ну, Ло, куда теперь?
— Знаю, по пути институт благородных девиц будет, а тебе б тоже пожрать не мешало. Да и одежку твою этот гад в камине сжег.
— Ну погнали тогда…
Долго ли, коротко ли гнала обнаженная принцесса на резвой кобылице, как вдруг, лошадь повело в сторону.
Сивка посмотрела на принцессу, лицо девушки плыло перед кобыльей мордой. Лошадь улыбнулась, взбрыкнула, засмеялась и принялась гарцевать по поляне.
— Принцесса, а знаешь ли ты, что римский император Клавдий спал только с женщинами? Его за это называли "женоподобным".
— Ммм…
— А в древнем Египте люди попивали пиво через соломинку!
— М-м-м…
— А в Китае у знатных девушек были маааааааленькие ножки, которые умещались на ладони у мужчины.
Ну, че мычишь-то?
— Растрясло-о-о… А вообще, бред сивой кобылы.
— Но-но-но-но! А знаешь ли ты, что в старых вампирах заводятся псиллобисиновые грибы — галлюциногены. Ой… Е-хо-хо… Смотри — кентавры! Бежим.
Все, что успела сделать принцесса, это покрепче схватиться за холку "севшей на измену" лошади и молиться.
Метров через пятьсот Ло резко затормозила и воскликнула:
— Кажись, поотстали. Только кентавры — они хитрые, хитрее зайцев. Теперь ползком передвигаться будем, — и резко согнула ноги.
Принцесса скатилась с покатого бока лошадки прямо в лужу, а та тем временем уже жадно из этой самой лужи пила.
— Долго еще это будет продолжаться?! — возмущенно пропыхтела принцесса.
— Да кажись, отпустило, — облегченно прошептала лошадь и устало села в траву.
Она взглянула на небо, по которому плыли розовые, как молоко облака. Зайчики, ёжики, колобки, кентавры. Но вот одно облако подмигнуло, искривилось, превратилось в старика в убогих одеждах и произнесло почему-то на латыни: "Si vis pacem, para bellum".
— Нееееееееееееее, — не то отнекивалась, не то ржала кляча, — неееееееее отпустило".
— Анна!
— Да, дорогой.
— О, что-то новенькое, — усмехнулся писатель, — А не знаешь, в средневековье институты с благородными девицами были?
Анна почесала затылок, подумала, и покачала головой.
— Нет, монастыри были всякие.
— Ага, ступай.
"Светало. Голая принцесса на кобылке смотрелась много лучше, чем леди Годива, ибо та ехала обнажённой из политических соображений, а Герда — нет.
Её нежданное появление у ворот монастыря не вызвало фурора, потому что монастырь оказался обителью сестёр-кармелиток, которые, едва завидев гостей, воскликнули: "Да что мы там не видели"?!
Принцессу вымыли, одели в робу сестёр-монашек и отправили к аббатисе.
Келья аббатиссы была скромна и уютна. Разлив вино в бокалы, аббатиса пригласила Герду сесть и отужинать вместе с ней.
— Это вот что ж у нас такое делается? Выпить не с кем, все в завязке. Все кругом тихони. Ты вот, выпьешь со мной?
— Мне на донышке, — и принцесса показала двумя пальчиками, сколько это — "на донышке".
После трёх бутылок вина и двух часов монолога аббатисы, принцесса заснула ещё до того, как голова ее коснулась подушки.
Конец первой главы".
Уставший, но довольный писатель, выключил компьютер, прилег на диван и закричал, что было мочи:
— Анна!
В коридоре послышались торопливые шаги и в комнату вбежала жена.
— Да, милый.
— Ты там как дела свои закончишь, глянь начало моего рома-а-на. Пунктуация у меня, сама знаешь, хромает. И это… жрать что есть?
— Уже несу. Суп сварила, твой любимый — гороховый.
— Гороховый — это замечательно. А… вот еще что. Я там в "На дне" задолжал немного, сходи-оплати.
Анна еле слышно вздохнула, кивнула и вышла из комнаты.
"Ну и мышь! И куда глаза мои глядели, когда я на ней женился?!".
***
Шло время. Глава за главой принцесса искала свою судьбу, а вместе с ней и лошадь мечтала встретить своего жеребца.
"Ой, ну ты бы видел их лица, когда я им про сову рассказывала, — ухахатывалась принцесса, глядя в глаза рыцарю".
Рыцарь в жизни принцессы появился пару глав назад, и теперь писатель мучительно думал, стоит ли этим двоим уже присмотреться друг к другу, или по средневековым канонам до свадьбы ни-ни.
" — Я им и говорю: вот если бы видели, как я сову на глобус натягивала, зрелище скажу вам, не для слабонервных. А они мне: вы шутите? А я им: разве можно такими вещами шутить?
Рыцарь от смеха держался за живот, принцесса каталась по зеленой травке, лошадь меланхолично и завистливо смотрела на влюбленную парочку.
— А дальше-то? Дальше что было? — в нетерпении спросил рыцарь.
— А че дальше… Они, чтобы от нас отделаться, с собой два мешка с харчами положили, одежкой теплой снабдили и послали с Богом, — прошамкала лошадь.
— Ага, ты бы видел, как они неистово крестились, провожая нас в путь. И это монахини еще Ло не слыхали. Ну не в курсе, что она говорящая.
— Слушай, Ло… Я давно хотела спросить, а ты всегда говорящая была? И имя у тебя странное какое-то, — принцесса разлеглась на травке, вместо подушки ловко используя ногу рыцаря.
— Имя-то? Да хозяин мой бывший на одной певичке кабацкой помешан был. У нее кардан знаешь какой?
— Какой? — заинтересовался рыцарь.
— Во-о-от такой, — Ло раздвинула копыта широко-широко, и плюхнулась мордой в землю, — А певичку Эй Ло звали. Ну он меня в честь нее и нарек. Говорит, у меня круп тоже немаленький, буду ему любовь его напоминать. Придурок.
— Да уж… А падаль почему жрешь всякую? Ну упырей, бандитов, нечисть?
— Давно еще дело было. Я ведьме одной промеж глаз залепила копытом, больно уж противная была. А она, перед тем, как помереть, чего-то там нашептала. Вот я с тех пор речь человеческую имею, а своих не понимаю. И мимо гада какого пройти сил нет. Так и просится в рот.
— Ну что, куда дальше двинем? — спросил рыцарь, но, увидев спящую принцессу, вопрос с повестки снял".
День и ночь писатель творил свой шедевр, отвлекаясь лишь на сон и еду, и ничего не замечая вокруг.
"Глава 45
Рыцарь припал к губам принцессы, и она не сопротивлялась напору возлюбленного. Стена непонимания между ними пала вместе с платьем. Стены закачались в такт любовной лодке, дрейфующей на волнах удовольствия.
Ло мрачно пила виски. Она понимала, что больше не является единственной для принцессы. И чего она сразу не съела этого малахольного?!"
Анна зашла в комнату мужа, тихо сказала:
— Ребятам нравится в новой школе.
Писатель писал.
— А я с работы уволилась.
Он ничего не замечал.
— Родители пожить зовут, вот никак не решусь.
— Ага… Кофе принеси, — было ей ответом.
Анна так же тихо вышла, не решаясь более нарушать творческую тишину, царящую в комнате мужа.
"Глава 55
Принцесса не без помощи рыцаря взгромоздилась на Ло. Пузо изрядно мешало. Обратно, в королевский замок, ехали в молчании. Каждый думал о своем. Ло думала о породистых жеребцах в королевских конюшнях. Рыцарь о нежданной потере свободы. Принцесса, как и все девчонки, пусть даже и в положении, о своем ненаглядном, и о том, что папа, конечно, тот еще тиран, но не выгонит же…
Конец!"
В тот вечер, когда была поставлена точка в романе, писатель напился до чертиков. Наконец, в первый раз за долгую совместную жизнь он высказал в лицо своей жене все, что думал о ней все эти годы. Он швырял в нее рукопись, кричал матом, раскидывал мусор по всей квартире, наслаждаясь своей безнаказанностью. Он чувствовал себя королем.
Анна молча слушала все оскорбления, сыпавшиеся из уст пьяного мужа. Замуж она выходила по любви, по крайней мере, ей так тогда казалось. Родители учили ее почитать мужа и во всем его слушаться. В их семье всегда главенстовал отец, и все беспрекословно его слушались. Но он никогда не позволял себе так унижать жену, любил своих детей и делал все для их благополучия. Никто не учил Анну сносить оскорбления. Никто не учил Анну жить в нелюбви и постоянной ненависти. В тот момент она, наконец, все поняла и приняла решение.
Уснул Марк под утро, и не слышал, как тихо скрипнула входная дверь, за которой навсегда скрылись его благополучие и сытая, беззаботная жизнь. Утром он так и не обнаружил стакан с рассолом на тумбе. И никто не оплатил его счет в баре "На дне", где накануне он так нажрался.
Роман его так и не был опубликован, и до конца своих дней он читал отрывки из него посетителям районного бара, которые из жалости наливали непризнанному гению сто граммов.
Вот какая грустная история.