Третьи дети
"Директор музея-института изучения генетических технологий атамосов. Звучит красиво, не значит ничего", — думал про себя Фим, ставя больные, распухшие ноги на самодвижущую пешеходную дорожку подземного хранилища. Его старые руки, изуродованные артритом, сжимали букет йолл, нежно-синих колокольчиков, самых красивых цветов Пограничья.
— Бодя! Давай за мной. Прыгай, не бойся! — позвал Фим или дедуля Фим, как его все теперь называли в поселке, своего младшего брата.
Пугливо переступая копытцами, тряся бесчисленными складками кожи, Бодя попятился подальше от дорожки.
— Ну, давай же, горе мое. Давай, быстрее! А то уеду, и ты останешься здесь один со старыми тетками!
"Старыми тетками" Фим называл всех женщин поселка, вне зависимости от возраста. Однако, в этих словах была большая доля правды — даже самой молодой из них уже давно перевалило за пятьдесят стандартных. Да и имён он их не помнил, если честно. А если ещё честнее, то не знал и знать не хотел.
Испугано хрюкнув, Бодя прикрыл узенькие глазки-щелочки и запрыгнул на дорожку. "Теток" он боялся больше всего на свете. И не зря. В тяжелые для Эктралоки голодные годы всех свинопсов на планете, кроме Боди, съели или продали межпланетным перекупщикам мутантов. С тех пор прошло немало лет, но атрофированными мозгами Бодя все равно помнил как мать вытаскивала его, обливаясь слезами, из-под острого ножа своей соседки.
Два брата, Фим и Бодя, старик и старый свинопес, отправились в недолгое путешествие по опустевшему хранилищу атамоских реликвий. Коллекция кремнийорганических мхов и лишайников, несколько контейнеров — систем автономного жизнеобеспечения эмбрионов, вот практически и все, что осталось от богатейшего собрания редкостей 44 сектора. Братья сошли с дорожки в огромном зале, где когда-то находилась вторая по величине в секторе коллекция "спящих красавиц". Так называли помещенных в стазис-саркофаги прекрасных женщин, которые атамоские правители в давние времена похищали с планет, населенных людьми для пополнения своих гаремов.
Теперь здесь пусто. Вместо нескольких сотен саркофагов лишь грязные пятна.
Старик и его спутник прошли вглубь зала. Было темно, но они уверенно шли к белому светящемуся кресту, нарисованному на полу. С трудом нагнувшись, Фим положил в центр креста маленький плоский кристалл. Аджит — редкая и очень дорогая по нынешним временам вещь на Пограничных Планетах. Фим активировал аджит, и на его месте возникло голографическое изображение девушки в полупрозрачных одеждах, заключенной в саркофаг. Её глаза были точь-в-точь цвета колокольчиков, принесенных стариком, волосы ниспадали до земли черной волной, а на губах играла нежная, как солнечный зайчик, улыбка. На вид ей едва исполнилось четырнадцать, но старик знал, что родилась эта красавица за несколько тысячелетий до его появления на свет.
— Смотри, Бодя. Это Йолла. Я тебе о ней рассказывал. Вот тут стоял ее саркофаг. Они… Они забрали ее. Я даже не успел попрощаться.
Свинопес жалобно заскулил и спрятался за ноги старика.
— Старый олух, а все туда же! — раздался из темноты скрипучий смех.
Фим вздохнул, положил перед голограммой букетик синих цветов и обернулся. Женщины… Глава поселка и старосты улиц. Все стары и безобразны. От свинопса их отличает только хождение на двух ногах, а так, всё у них, как и у него. Лысые головы, разбухшие лбы, обвисшие уши, глаза-щелочки и многочисленные складки жира по всему телу. Это последствия употребления цирция — дешевого энергетического напитка, завозимого на Эктралоку из Центра.
— Думали ты уже на месте, дедуля Фим, включил установку. Мы вернули тебе аджит, но можем ведь и обратно отобрать! — с неприкрытой угрозой сказала старику одна из уродин.
— Сначала посмотрите на них, — попросил старик. — Подумайте хорошенько. А потом…
— Суп с котом, вернее, со свинопсом. Я, кстати, знаю отличный рецепт! — засмеялась глава поселка. — Пошли, покажешь нам… "третьих" детей.
***
— Это они?! О, боги! Дедуля Фим, неужели больше никого не осталось?
— Поищите сами, если не верите.
Своим видом старый Фим выражал сакраментальную фразу: "А я вам говорил!"
Женщины притихли. На них было жалко смотреть, после того, как старик "представил" им "третьих" — эмбрионы человекоподобных существ, с черными кривоногими телами, мертвенно-бледными морщинистыми личиками и клоками седых волос на остроконечных головах.
— Что написано на контейнере? — дрожащим голосом спросила у Фима староста четвертой улицы. — Инструкция?
Фим присмотрелся к серебристым бабочкам "летевшим" по краю прозрачного бака. Их крылья состояли из едва различимых иероглифов.
— Стихотворение…
Я черный дар
из океана света
тому, кому я нужен.
— А дальше?
— Не могу перевести. Да и толку в древних стихах? Вы поняли, что ИХ нельзя "оживлять"?
К удивлению старика, женщины молча мялись на одном месте.
— Да вы что, тетки?! Вспомните, чего натерпелись из-за "первых" детей, а уж на что те были умны и красивы. Вспомните, как намаялись с "вторыми". Вокруг города столько могил — палку нигде не воткнешь! Мы даже в парке их хоронили. Забыли?! А эти… Я даже не уверен, что это люди. Они кремнийорганики. Понимаете, насколько это может быть опасно?
— "Первые" дети тоже не были людьми, — попыталась поспорить с Фимом одна из старост.
— "Первые" дети были атамосами, — не согласился старик. — Атамосы такие же люди, как и мы, просто нас они за людей не считают. В далеком прошлом, еще до Кланов, наши предки были их рабами.
Женщины заплакали. По обвисшим щекам покатились красные от цирция слезы.
— Ты мужчина, дедуля Фим, тебе не понять. Мы не хотим быть одни. Дай нам детей. Хоть бы и таких.
Старик устало махнул рукой. Что докажешь старым дурам?
— Тебе нужно время, Фим? — спросила глава поселка.
— Три стандарто-часа до окончательного формирования.
— Жди нас, мы придем. Сколько их?
— Мало. Хватит лишь половине. Так что договоритесь между собой, чтобы не было таких драк, как когда "вторых" делили. Хорошо?
— Как получится…
Когда женщины ушли, Фим активировал процесс завершения формирования эмбрионов и отправился готовить обед себе и брату.
Уже многие годы основной едой на Эктралоке были лепешки из патантовой муки и цирций, к которому местные жители пристрастились несколько десятилетий назад. Цирций превратил мужчин Эктралоки в свинопсов, а женщин в бесплодных уродов. Напрасно Фим объяснял, что продажа цирция — это спланированная акция секторальных властей по сокращению численности населения планет Пограничья. "Мягкий" геноцид. Ему не то чтобы не верили, но… всем уже было всё равно.
Старик Фим напек на старой лабораторной печке лепешек, взял упаковку цирция для Боди, антигравитационный стульчик, несколько старых институтских мемристоров и отправился обратно в зал "спящих красавиц".
— Знаешь, Бодя, — говорил он по пути брату. — А я ведь был уверен, что "первые" дети всё изменят. У них не было зависимости от проклятого цирция, и те из них, кто все-таки выпил его из любопытства, не подвергся мутациям. Всеми науками интересовались ребятишки, занимались спортом. Пусть мы умрем, думал я — они будут жить на Эктралоке, исправят наши ошибки. Мы до сих пор живы, а вот они — сгинули.
***
Их "оживили" около сорока стандарто-лет назад.
Контейнеров с атамоскими эмбрионами на институтских складах хватало, на них не претендовали ни Шогайя, ни Секторальный Союз Негоциантов, так что всем желающим досталось по ребенку, а то и по два. Все были счастливы.
Дети росли красивыми и крепкими. У них была смуглая, слегка "позолоченная" кожа, волосы цвета темного золота, голубые или зеленые глаза. То, что они были атамосами, никого не волновало — ни усыновивших и удочеривших их женщин, ни их самих. Союз Негоциантов организовал для "первых" бесплатное обучение и креативные кружки по интересам.
Фим был против. Он говорил женщинам: "Опомнитесь! Союз Негоциантов уничтожил мир, в котором мы жили. Как вы можете им доверять? Давайте сами учить и развлекать детей. Заодно освежите пропитые мозги". Но женщины отвечали: "Ты не мать — тебе и не понять. Своих заведи — потом указывай, а у наших детей должно быть самое лучшее".
Обучение закончилось. На Эктралоку прилетели вербовщики из фешенебельных публичных домов Хинси, Каприи, Нимфад-аль-Дада. Они сказали "первым" детям: "Вы особенные, а ваши приемные матери — жалкие неудачницы, они потащат вас в пучину нищеты за собой. Торговать своим телом — право каждого свободного человека, а в 44 секторе свободны все, кроме потомственных рабов. Эктралока — помойная дыра. Лучше сдохнуть в Центре, чем жить в Пограничье".
Две трети детей улетели вместе с вербовщиками. Женщины пытались им помещать, но Негоцианты прислали военизированный отряд охраны правопорядка. Треть детей не стали слушать ни вербовщиков, ни своих матерей и полетели на Шогайю — последнюю атамоскую планету 44 сектора. Как чистокровные атамосы, они имели право на шогайское гражданство. Так они думали. Однако на Шогайе посчитали, что "дети из контейнера" не достойны называться настоящими атамосами и не только потому, что много якшались с людьми. Дело в том, что на контейнере "первых" стояла надпись "Запасные части". Их предназначением было стать источником донорских органов для давно умерших атамоских правителей. На Шогайе это знали, и поэтому по прибытию на свою историческую родину, в соответствии с древними атамоскими законами, всех детей распределили по медицинским учреждениям в качестве подопытных.
Вот и все, что было известно в институтском поселке на Эктралоке о судьбе "первых".
Про "вторых" детей старику не хотелось и вспоминать.
Возьми
мою силу,
отдай
свою боль…
Кто может забрать проклятую боль?
Как только Фиму удалось перевести следующую строфу на контейнере "третьих", память сыграла с ним любимую злую шутку. Напомнила о том, что случилось двадцать лет назад, когда к нему, последнему хранителю сокровищ научного института, пришли глава поселка и старосты улиц.
— Мы хотим детей, дедуля Фим, — сказали они с порога.
— Катитесь в ад к айшарам, — посоветовал им старик.
— Мы так не думаем, — ответили женщины. — Скорее всего, на встречу с айшарами отправится Бодя, а мы ему в этом поможем.
Пришлось уступить.
"Вторые" дети оказались меднокожи, черноволосы и черноглазы. На их контейнере была вырезана загадочная надпись на древнеатамоском диалекте: "Бесконечная река". "Вторых", в отличии от "первых", было мало, и в поселке дошло до смертоубийств за право обладать ребенком.
Уже к шести-семи годам стало ясно — "вторые" дети растут карликами, а еще их невозможно научить читать и писать. Они отказывались носить одежду, предпочитали днем спать, а бодрствовать ночью, имели ограниченный словарный запас, но были приветливыми, добрыми и ласковыми. Если "первые" дети Бодей откровенно брезговали, то "вторые" его любили, играли с ним, никогда не обижали, подкармливали и защищали от нападок своих матерей. К цирцию "вторые" дети не стали прикладываться даже из любопытства, хотя Союз Негоциантов и завез на планету цирций-колу — напиток, разработанный специально для детей Пограничья.
В девять лет "вторые" дети все как один поднялись и ушли жить в вырытые ими пещеры за поселком, где у чахлой речушки сохранились остатки лиственного леса. Сухие листья деревьев "вторые" научились перемалывать в муку и пекли на раскаленных камнях твердые тонкие лепешки. Фим как-то попробовал такую лепешку. Она показалась ему на вкус, как древесная кора, но "вторые" и Бодя ели их с удовольствием.
А потом "вторые" дети сами стали рожать детей. Срок беременности длился около половины стандарто-года. Рожали по шесть младенцев за один раз. Женщины в поселке очень обрадовались — ну, как же, внуки! Есть, кого окружать любовью и заботой, рук бы хватило. Однако новые поколения прожили не более двух лет. Когда на Эктралоке наступил затяжной холодный период, дети детей стали умирать.
Ничто не помогало. Ни дорогостоящие тинзорские лекарства, ни теплые одеяла из шерсти каприанских стинов, закупленные на последние сбережения, ни самые лучшие обогревательные приборы, из-за которых поселок влез еще в большие долги у Негоциантов. Малыши уходили из жизни тихо, едва слышно поскуливая, гладя тоненькими пальчиками мокрые от слез, безобразные лица бабушек. Бодя выл над каждым детским тельцем. Женщины сначала били его за это, а затем выли вместе с ним.
В отчаянии Фим решил обратиться к другу молодости, лучшему на Дальних Планетах врачу, не принадлежащему к человеческой расе. Врач прилетел на Эктралоку тайно, рискуя жизнью и свободой. Таким, как он, путь в Пограничье закрыт под страхом смерти или каторжных работ. Доктор ничем не смог помочь, лишь облегчил путь в лучший мир тем, кто сильно страдал, но он рассказал старику Фиму историю, которая пролила свет на происхождение "вторых" детей.
Где-то на периферии Дальних Планет есть незаселенная планета Мугенгава. На планете — один единственный материк, поросший тропическим лесом. Через леса течет полноводная река с многочисленными притоками. По берегам вырыты пещерные города. В них более тысячи лет назад жил маленький мирный народец, который полностью истребили то ли атамосы, то ли кто-то другой. Доктор предполагал, что всему "виной" быстрая сменяемость поколений у жителей Мугенгавы. Это делало их ценными и незаменимыми объектами для научных экспериментов. Мугенгавцев вывозили с планеты все, кто только мог до нее добраться, и, в конце концов, там ни осталось никого.
— Ваши дети, скорее всего последние из своего рода. Они не могут размножиться вне лабораторных условий, потому что им не подходит климат Эктралоки. Советую тебе, Фим, подготовить своих женщин к тому, что все — и малыши, и их родители, скоро умрут. Не в эту зиму, так в следующую. Не в следующую, так…
Всё произошло, как сказал врач. Когда потеплело и зазеленели деревья, "вторые" дети снова пошли к реке, снова родили детей, которые не смогли пережить холодов. И снова был плач, и непрекращающиеся похороны в поселке. И так повторялось несколько раз, пока в одну зиму "вторые" не умерли все.
Долго еще Бодя бегал по пещерам, искал, звал своих друзей, а женщины обсуждали самые фантастические идеи, как можно было спасти "вторых", вплоть до того, чтобы похитить у Негоциантов корабль, заправленный топливом для дальних перелетов, и увести детей на их родную Мугенгаву.
Постепенно все забылось, стерлось, боль улеглась. И вот опять! Опять старые бередят душевные раны себе и Фиму, призывая новый ад на свои лысые головы.
***
Сам Фим никаких детей никогда не хотел. Вернее хотел, но только от Йоллы.
Его одержимость Йоллой началась со школьной экскурсии в музей института. Юный Серафим Харпенко отдал "спящей красавице" своё сердце в тот самый миг, когда впервые заглянул в ее синие глаза. Он просыпался с именем Йоллы на губах и засыпал, видя ее в своих грезах.
После школы Серафим пошел учиться на технические курсы при институте и через три декады он уже работал там наладчиком лабораторного оборудования за нищенскую зарплату. А еще он самостоятельно стал изучать древний атамоский язык, мечтая в будущем раскрыть тайну саркофага, "оживить" Йоллу и поговорить с ней на понятном ей языке. Он уже себе такого намечтал, но…
— Открывать саркофаги "спящих красавиц" может только их владелец, хозяин гарема. Они настроены на его мозговые волны и генетические маркеры, — объяснили семнадцатилетнему пареньку ученые. — Хозяин давно мертв. Если попытаться "взломать" саркофаг — находящийся внутри человек погибнет от отравления неизвестными в современном мире веществами.
Когда-то, еще при Кланах, делались попытки искусственно воссоздать "код" и открыть саркофаги с живыми реликтами, но финансирование разработок в этом направлении прекратилось с приходом к власти в секторе Союза Негоциантов. Теперь институт просто хранил "спящих красавиц" до лучших времен, которые, наверное, не наступят уже никогда.
Серафим покинул Эктралоку с единственной целью — облететь все планеты, где имелись коллекции "спящих красавиц" и собрать сведения, касающиеся возможности безопасного открытия саркофагов. Где ему только не пришлось побывать. На Хинси, Каприи, Хомри-Порте, Тамрате, Тинзоре, Нимфад-аль-Даде, Нефере, Даблате, Шогайе. Легче сказать, куда он не летал. И кем только не пришлось работать Серафиму, чтобы иметь возможность оплачивать свои путешествия: уборщиком костей и крови на Арене Разбитой Луны, контрабандистом кайренита, полировщиком чешуи в рептилоидных салонах красоты, санитаром на тинзорских виманпурах. Но все его усилия оказались напрасными.
С родной планеты, тем временем, стали приходить тревожные вести. В рамках декланизации на Эктралоке уничтожались памятники и мемориалы, относящиеся к Эпохе Кланов, а потом при попустительстве секторальных властей разграбили основанный при Кланах научно-исследовательский институт. Нет, конечно, всё было сделано цивилизованно. Организовали аукцион по продаже ценностей из музея-хранилища. Средства, вырученные от него, направили на благие цели — на мероприятия по уменьшению употребления цирция жителями Пограничья. После аукциона на упаковках цирция появились надписи: "Цирций опасен для вашего здоровья", "Цирций замедляет умственное развитие у детей" и "Употребление цирция приводит к бесплодию и тяжелым мутациям". Когда Серафиму удалось добраться до Эктралоки, все уже было кончено. Почти весь институтский фонд атамоских реликвий был распродан.
"Спящих красавиц" покупали, в основном, из-за стазис-саркофагов, сделанных из ценных материалов. Многие нетерпеливые покупатели приказали опустошить свои приобретения прямо в зале. Сотрудники института с ужасом наблюдали как выброшенные из саркофагов тела бьются в судорогах на полу, исходя кровавой пеной. Была ли среди тех несчастных Йолла или ей "повезло", и ее целую и невредимую увезли на неизвестную планету в какой-нибудь частный музей — Серафим этого не знал. Он гнал от себя черные мысли о том, что Йоллы больше нет, ее хрупкое тело сожжено в институтском крематории, а пепел развеян над Эктралокой.
Прежний директор института (чьей внучатой племянницей приходилась нынешняя глава поселка) уверял, что Йолла жива, но при этом отводил в сторону глаза. Может, просто жалел молодого парнишку и говорил ему то, что тот хотел услышать.
***
Цветы, которые Фим Харпенко положил к ногам Йоллы, стояли в еще теплой каменной вазе небесно-синего цвета, недавно напечатанной на атамоском принтере. Кто-то из женщин позаботился о букетике колокольчиков, а Фим даже не подумал об этом. Совсем старый стал. Скорей бы уже пришла смерть, только бы сильно не мучила… И все-таки интересно, кто из этих заплывших жиром старух, умеет так лихо управляться с музейным экспонатом? А впрочем, какое Фиму до этого дело?
Разложив принесенный с собой стульчик, старый Фим уселся на него. Покормил свинопса лепешками, дал попить цирция и тот, вскоре, заснул. Фим долго смотрел на голограмму Йоллы, пока она не стала расплываться перед глазами. Потом включил на мемристоре звук и стал искать в старых институтских записях что-нибудь интересное о "третьих" детях… что-нибудь… Только бы заставить женщин отказаться от очередной безумной затеи. Происхождение "третьих" детей оказалось покрытой завесой из мифов, тайн и недомолвок. Этих существ достали из своих снов жестокие атамоские боги, любившие кровавые человеческие жертвоприношения. Вот в принципе и всё, что удалось узнать Фиму. А нет, удалось разобрать еще несколько слов загадочной надписи:
…и станешь бабочкой стальной…
Старику было не по себе, но он прекрасно понимал, что женщин таким не проймешь. Он их очень хорошо знал… даже слишком. Главу поселка Фим помнил никчёмным заморышем, чудом выжившим в авиакатастрофе. Сердобольный директор института приютил дальнюю родственницу с другой планеты, выходил ее. Девочка выздоровела, окрепла, приобрела благодаря цирцию размеры древнего танка, навела в поселке свои порядки и вот, пожалуйста… Прошу любить и жаловать — местная власть!
На стуле автоматически включил режим "отдых", он стал вибрировать и раскачиваться. Кости стали меньше болеть, а боль в руках поутихла. Старик уже ничего не искал, а лишь сидел и вспоминал молодые годы, когда казалось, что времени впереди целая вечность, Йолла непременно будет освобождена из тысячелетнего плена, на Эктралоку вернется процветание…
Фим и не заметил, как уснул, а проснулся оттого, что захотелось в туалет и потому, что его грубо трясла за плечо "местная власть", приговаривая:
— Дедуля Фим, ты там не умер? Смотри мне, не смей!
Все женщины поселка были в сборе и готовились принять в свои дома "третьих" детей. Они шутили, смеялись и даже пытались заигрывать с Фимом.
— Ты зачем всех притащила? — шепотом спросил старик у главной. — Я же сказал — "третьих" мало. Что будем делать, если начнется драка, как в прошлый раз?
— Не бойся, не начнется. Мы кое-что придумали.
— Что можно придумать? Разве только "выдавать" одного ребенка на двоих-троих?
— Не угадал.
Скептически помотав головой, старик достал из контейнера первого из "третьих" детей. Тело "третьего" оказалось покрытым густой короткой черной шерстью, на пальцах рук и ног виднелись коготки, глаза над плоским морщинистым носом и скорбно поджатым ртом были пока закрыты.
"Урод редкостный — похож на главную в молодости, — подумалось Фиму. — Но хоть зимой мерзнуть не будет. С отоплением такая беда, что нам всем не помешало бы отрастить на себе немного шерсти".
— Какой милаха! — ворковали над "третьим" женщины.
— Чем свинопсы тогда не угодили, если это чудо-юдо вам по сердцу? За что же вы их извели? Мужей своих, братьев, отцов, сыновей, — сказал Фим и тут же прикусил язык.
Женщины поселка были скоры на расправу и за такие инсинуации мог поплатиться, прежде всего, брат Бодя.
— Мы уже сто раз прокляли себя за это, дедуля Фим. Не береди душу. Лучше скажи, когда он… она… очнется?
— Он?.. Она?.. Хм… — Фим наклонился над ребенком.
Похоже, что у того вообще не было половых органов, во всяком случае, наружных. Приехали.
— Ладно, — сказала глава поселка. — C этим разберемся позже. Почему ребенок не просыпается? Что-то не так?
— Почему ребенок не открывает глаза?! — закричали на старика со всех сторон женщины.
"Что б вам в аду гореть! — мысленно простонал Фим. — Откуда я знаю?"
Старик осторожно дотронулся до ножки ребенка. Ребенок тут же открыл глаза. Огромные, янтарные, с вертикальными зрачками.
"Он не спал. Притворялся! Лежал и внимательно нас слушал!"
— Забирайте его! С ним все в порядке. Забирайте всех и…
— Погоди, — остановила Фима главная. — Сейчас мы будем его "делить".
— Чего?!
Может, Фиму и показалось, но в глазах ребенка тоже промелькнуло удивление. Он сложил лапки-ручки на груди и стал ритмично постукивать коготками. Две женщины вышли из толпы и стали по бокам от ребенка.
— К кому он первой потянется, та его и возьмет, — радостно сообщила старику глава поселка.
Все ругательства, всех языков и диалектов 44 сектора и даже несколько матерных слов из вымерших языков вспыли у Фима в голове. Надо же было до такого додуматься! Да лучше бы просто выдала каждой своей товарке по ножу или по лазерному пистолету. Сейчас начнут спорить, к кому первой потянулся ребенок и начнется обычный мордобой с обрыванием ушей, выбиванием глаз и зубов. Старику захотелось оказаться сейчас как можно дальше отсюда. Желательно на другой планете, а еще лучше — в другом секторе.
И тут ребенок улыбнулся, как будто прочитал его мысли.
— Ох!.. Ах!.. — запричитали восхищенные женщины. — Смотрите… он уже умеет улыбаться!
"Да он просто смеется над вами!" — захотелось закричать Фиму.
Улыбка "третьего" стала еще шире. Сквозь узкие губы показались серые острые зубки в три ряда. Он подмигнул Фиму и… РАЗДВОИЛСЯ.
Все случилось так быстро, что момента раздвоения никто и заметить, не успел. Вот только что — лежал один ребенок, и тут, раз — и их уже двое!
Как никогда счастливые женщины выходили из хранилища института. И каждая несла домой "третьего" ребенка.
Выпроводив последнюю, Фим Харпенко облегченно вздохнул и отправился искать брата. Тот всегда прятался, когда видел приближение "старых теток". Фим нашел его в одном из подсобных помещений. Бодя спал, прижавшись к еще теплому древнему принтеру, на котором кто-то из женщин недавно напечатал вазу.
Старик присел отдохнуть на пустой ящик из-под лазерных копий вымерших диких племен Шогайи, огляделся по сторонам. Все то время, пока он искал Бодю, ему казалось, что за ним следят. Да ну, ерунда! Надо посидеть, набраться сил и дойти до институтской аптечки. Может там остались нано-иньекторы с успокоительным. Хотя навряд ли что-то осталось.
…Когда в поселке похоронили последних "вторых", Фим взял в институте все нано-иньекторы, которые смог найти, и пошел с ними на заброшенное спортивное поле за главным институтским корпусом. Он включил аджит и, глядя на Йоллу, один за другим, вколол себе все инъекторы. Почти все…
Последний иньектор выбила у Фима из рук глава поселка, зарычав: "Хоть бы брата пожалел, старый олух!" Легко забросив старика на широкое жирное плечо, она отнесла его обратно в институт — в потайную комнату прежнего директора, где стояло реабилитационное медицинское оборудование. Старое, примерно полувековой давности, но еще в рабочем состоянии. Фиму сделали болезненную процедуру нано-чистки и объявили, что обратно он свой аджит получит только после Второго Пришествия Кланов.
Аджит через несколько лет Фим Харпенко смог вернуть — в обмен на обещание дать женщинам "третьих" детей.
Подняв с пола коробки с образцами чешуи разных видов разумных рептилоидов, Фим потянулся, чтобы поправить поломанное чучело трицера, да так и замер с протянутой рукой. Из-за чучела на него пялился "третий".
— Ты откуда взялся?! — воскликнул старик.
"Третий" кивнул куда-то в сторону и вверх.
"Надо позвать старую бестолочь, которая в поселке за главную, пусть придет и заберет себе… это…", — подумал Фим.
Скорчив грустную рожицу, "третий" подполз на четвереньках к старику и лизнул его за пальцы.
— Брось! — отдернув руку, сказал Фим. — Ты мне не нужен!
"Третий" уставился Фиму глаза в глаза. На душе стало гадко и жутко от этого взгляда. У старика появилось чувство, что он видит это седое злоликое существо не в первый раз и знает его не первый день, и даже — не первый год.
"Где же я мог видеть, такого как он? — думал Фим. — На Нефере? На Тинзоре? На Тамрате?"
Тамрат… Знаменитый тамратский оракул — единственный в 44 секторе уцелевший биокомпьютер Великих Изири, предсказал Фиму долгую жизнь рядом с Йоллой и много детей. Древний лохотрон! Стоило копить деньги, чтобы до него добраться и отдать кругленькую сумму негоциантских кредитов тамошним вертлявым жрицам! А может, Фим встречал существ, подобных "третьему" на просторах Каприанской Империи, откуда его депортировали за проникновение в частный музей какого-то олигарха? А может, они пересекались в трущобах Хатуссы, на Арене Разбитой Луны, где собираются на бои без правил все отщепенцы с Дальних Планет, и где Фим познакомился с врачом-рептилоидом? А может…
И тут старый Фим с ужасом понял, где он видел "третьего". Всегда и везде. В своем сердце, в своей душе! Когда видел негоциантские корабли, везущие цирций на Эктралоку и другие планеты Пограничья. Когда увидел в кого превратился брат Богдан из-за цирция, и как постарела от горя мать, и как она умерла. Когда, вернувшись в очередной раз, домой, он увидел, что всем в поселке заправляет законченная стерва, косноязычное свиноподобное чудище, не просыхающее от цирция. Вот! Вот когда он "видел" "третьего"!
"А говорил, что я не нужен", — услышал вдруг вкрадчивый голос в своей голове Фим.
Невыносимая боль пронзила ладонь старика, он закричал, глянул вниз и увидел окровавленную зубастую пасть "третьего", а в ней… куски своих пальцев. Фим попытался оттолкнуть существо от себя, но как только он дотронулся до его шерсти, в кожу впились сотни микроскопических колючек, через которые в кровь впрыснулся парализатор. Не в силах пошевелиться, Фим лежал и смотрел как "третий" вспарывает ему живот, вырывает кусок мяса, с ухмылкой показывает ему то, что вырвал, жует с аппетитом, снова просовывает когтистые ручонки внутрь, снова, что-то отрывает, отламывает и жует… жует… жует…
И как в насмешку — сама собой перевелась ещё одна строфа:
… твоя душа во мне умрет,
ведь имя ей никто не назовет…
Последнее, что услышал старый Фим, перед тем, как его заживо съел «третий», были отчаянные визги свинопса. Бодя бросился на помощь брату, но существо так страшно на него зашипело, что свинопес бежал из института без оглядки.
Съев всего Фима Харпенко до последней косточки, «третий» покатался с часик на пешеходной дорожке. Наверное, для лучшего пищеварения. Затем пополз на задний двор института. Там, на заброшенной спортивной площадке, «третий» залез под трибуны, окуклился и впал в спячку.
***
— Убедился, что здесь никого нет? — крикнул парень в форме Рептилоидного Легиона, своему приятелю, одетому в форму Первого Десанта.
— Да, похоже, ты прав, — ответил «десантник» «рептилоиду», разглядывая примитивные солнечные батареи во дворе пустого многоэтажного дома. — Здорово! Почти все целое. Ты молодец, что нашел это место. Эх, повоюем!
«Десантник» и «рептилоид» были лайтгаттерами, участниками игр с использованием лайтгаттов — игрового оружия, при поражении которым, человек чувствует примерно такую же боль, как и от заряда гатта — лазерного пистолета.
— Наши подлетят часа через два, ваши чуть пораньше.
— Ой, как долго! Что будем делать такую уйму времени? Рехнуться можно от скуки.
— Скучать не будем, обещаю! Пойдем, покажу тебе кое-что, — предложил «рептилоид» «десантнику». — Вернее, кое-кого.
— Ты же сказал, поселок пустой? — удивился «десантник».
— Пойдем, пойдем. Сам все увидишь!
«Рептилоид» и «десантник» пришли на спортивную площадку для игры в атамоский футбол за главным институтским корпусом.
— Хрю-хрю! — воскликнул «десантник». — Да это же свинопес! Где ты его взял?
— Околачивался неподалеку.
Посредине площадки, между двумя столбами с вертикальными каменными кольцами, под прозрачной энерголовушкой метался бедный, перепуганный Бодя.
— Прикольно! У меня в детстве жил точно такой же, но я его в бассейне утопил, — признался приятелю парень в форме десантника.
— Зачем? — поинтересовался «рептилоид».
— Ни зачем. Просто проверить хотел, сколько он продержится на плаву. А потом забыл про него и ушел, а он утоп.
— И сколько он продержался?
— Ээ… не помню. Кажется, часа три-четыре.
— У вас дома есть рабы?
— Конечно, мы арендуем у Союза Негоциантов потомственных рабов.
— Надо было велеть им засечь точное время.
— Я мал еще был. И не подумал об этом, — развел руками «десантник».
— Ландо, проехали. А хочешь узнать, сколько этот свинопес выдержит выстрелов из лайтгатта?
«Десантник» радостно покивал и заулыбался, предвкушая отличное развлечение.
— Давай по очереди. Выстрелы каждый считает сам.
— Хорошо!
Выкрикивая «Первый Десант Навсегда!» и «Рептилоиды рулят!», парни начали стрелять в Бодю.
— Гляди, какой крепкий! — устало сказал «рептилоид» «десантнику», указывая лайтгаттом на прижавшегося к земле свинопса. — Ты бы от такого сдох!
— Ты тоже! — парировал ему «десантник». — Фухх! Сейчас лайтгатты перезарядятся и продолжим. Добьем урода.
— А то!
Страшная боль прояснила сознание Боди, затуманенное многолетним употреблением цирция. Он понял, что по нему снова будут стрелять. И свинопес сделал то, что не делал уже много лет. Закричал человеческим голосом:
— Фим! Фим! Фимочка-аааааа!
— Умора! — засмеялись парни. — Так еще веселее!
Пришлось бы Боде совсем туго, но тут из-под трибун послышался шорох.
— Там кто-то есть! — крикнул «рептилоид» «десантнику».
— Может еще один свинопес?
Щурясь от солнца и немного пошатываясь, из-под трибуны выбирался голый человек. Он огляделся по сторонам, увидел парней и Бодю, и пошел в их сторону, по пути отряхивая с тела какие-то белые волокна.
— Эй, ты кто? — крикнули ему лайтгаттеры. — Говоришь на «общем»?
— Я… не знаю…
— Наркоша, наверное, гишиасный, — хихикнул «десантник».
— Откуда ты здесь взялся? — спросил у голого человека «рептилоид». — Как тебя зовут?
Человек молчал.
— Ты хоть, что-нибудь помнишь?
— Помню.
— Что помнишь?
— Помню, как сам себя съел, а потом катался на пешеходной дорожке. Потом заснул.
— Слыхал? Сказал, что сам себя съел! Я тебе говорю, он — наркоман, — прошептал «рептилоиду» на ухо «десантник». — Давай в него тоже постреляем? А? Погоняем по всему поселку?
— Да погоди ты! — одернул друга «рептилоид».
— Давай! Это весело! Просто праздник, какой-то! Сначала свинопес, теперь наркоша. А я то думал, будет день-скукотень, как обычно.
— Надо сначала разобраться. Кто он?
— Ну и зачем тебе это? — скривился «десантник».
— В поселке жили старые жирные уродины, похожие на свинопсов. Откуда этот мужик? Вдруг он такой… как мы? Забот потом не оберешься!
— Как мы? В смысле? — переспросил «десантник» у «рептилоида».
— Вот мы кто?
— Как кто? Я Тайфун, ты Трицер.
— О, боги… — закатил глаза под лоб «рептилоид». — В реальной жизни ты кто?
— А… ээ… Трицер, ты о чем спрашиваешь?
— Родители твои, чем занимаются?
— На Шогайю полетели отдыхать. На горный курорт.
Тот, кого назвали Трицером, мысленно посчитал до десяти и сказал:
— Мои родители основные держатели пакета акций ФРДП.
— Чего-чего? Фэ…рэ…
— Фонда Развития Дальних Планет. А твои?
До Тайфуна, похоже, стало доходить, что от него хотят.
— А мои родители… Мама… ээ… а папа депутат! ПД от ПП в СПС.
Тут пришла очередь удивиться Трицеру:
— Чего?
— Пожизненный депутат от Пограничных Планет в Совете Планет Сектора, в том числе и от той, где мы сейчас находимся. Как же ее…
— Эктралока, — внезапно включился в разговор голый человек.
— Да, точно! — обрадовался Тайфун. — Папа обещал на следующий стандарто-год, сделать пожизненным депутатом от Эктралоки меня.
— Поздравляю, — ухмыльнулся Трицер. — Теперь ты понимаешь, что и этот паренёк, может быть кем угодно, как и мы. Может он и наркоман, но, вполне возможно, что он еще и наследник кайренитовых шахт или собственник «Большого Брата» — лучшего ресторана на Хинси. Дошло?
— Дошло, что стрелять в него не будем, но не дошло почему, — насупился Тайфун.
— Жили тут старухи, а он молодой парень, — стал терпеливо объяснять Тайфуну Трицер. — Откуда он? Ясный день из Центра. С Хинси, а может и каприанец. Возможно, тоже лайтгаттер. Повоевали, устроили вечеринку с гишиасом, прокапались. Все улетели, его забыли. Поэтому он и голый. Все его вещи… тю-тю… Улетели, вместе с кораблем. Я уверен, что он не с Эктралоки.
— Может, с другой планеты. Пограничье большое.
— Не думаю, что он «пограничник», — засомневался Трицер.
— Почему нет?
— Знаешь, сколько стоит перелет отсюда до ближайшей населенной планеты?
— Не знаю, — пожал плечами Тайфун.
— А сколько мы платили за перелет с Хинси на Нефер плюс аренда глайдера на Эктралоку?
— Не помню. Много?
Трицер хотел объяснить Тайфуну, что жителям Пограничья на перелет с планеты на планету нужно копить годами, но решил не тратить силы и время попусту.
— Не знаю… не помню… — передразнил он приятеля. — А что ты, вообще, знаешь?
— Да много чего! — рассердился Тайфун. — Знаю, что владельцы «Большого Брата» наши кузены, а не этот наркоша. И про старух, что здесь раньше жили, знаю. У отца есть аджиты, снятые много лет назад. Жирные бабки, голые, на снегу пляшут, и песни поют. Я в детстве раз сто это посмотрел, всё насмеяться не мог. Так вот, у наркоши такой же акцент, как и у тех старух! Спорю на тысячу кредитов, что он местный.
— Принято! — согласился Трицер. — Мы его отсканируем и будем знать точно, откуда он.
— А как мы его отсканируем?
— Ты же сам хвалился, что стащил у отца клановский сканер. Доставай!
Тайфун вынул из кармана нано-иньектор и протянул Трицеру.
— Сам! Сам! — замахал на него руками «рептилоид».
Тайфун с неохотой сделал себе укол под подбородок. Его глаза подернулись серой пленкой.
— Ну и?...
— Ничего не понять.
— Дай сюда!
Забрав у Тайфуна иньектор, Трицер сделал укол себе. Осмотрев голого с ног до головы нано-зрением, «рептилоид» удивленно присвистнул:
— Что за дела? По ходу получается, что наркоша — кремнийорганик. Выкинь на фиг свой сканер, Тайфун! Он давно испортился!
Грубо выругавшись, Тайфун отшвырнул сканер, и выстрелил в Бодю несколько раз подряд. Просто так, от злости. Свинопес закричал и задергал ногами. Из ушей хлынула кровь. Голый человек сделал шаг к «десантнику» и перехватил его руку.
— Нет!
— А что ты так всполошился? Он твой друг или брат?
— Брат, наверное…
— Ха-ха! Трицер, ты слышал? Наркоша вспомнил, что свинопес его брат! Может еще, что вспомнишь, кроме того, что ты сам себя съел и в родстве со свинопсами?
— Да. Я помню старых женщин, танцующих на снегу.
Трицер представил себе это и презрительно скривился:
— Что, правда, такое было?
— Папа рассказывал, что они приходили к лайтгаттерам, клянчили деньги, — ответил Тайфун. — Те поприкалывались немножко. Заставили раздеться и потанцевать.
— Они просили для детей, — вспомнил голый человек.
— Ага! Отец говорил, что видел тут много мелких, хотя все бабы на Эктралоке, вроде как, бесплодными должны быть.
— Мрак! Ну и где? Где эти бабы? Где эти дети? Где все? — спросил Трицер.
— Дети умерли, — тихо сказал голый. — Здесь их могилы. Над рекой. В парке. И вы… Вы должны уйти.
Лайтгаттеры дружно расхохотались.
— Он нас прогоняет? Ты слышал, Трицер?
— Уходите, — стал настаивать голый.
— Да ты, сначала, хоть имя свое вспомни! А потом будешь указывать, куда нам идти.
Голый человек задумался и прошептал:
… твоя душа во мне умрет,
ведь имя ей
никто не назовет…
— Фым! Фымочка! — всхлипнул свинопес, еле поворачивая прокушенным в болевом припадке языком.
— Да, — согласился с ним голый человек. — Меня зовут Фим.
— Ха-ха! Свинопес придумал наркоше имя! — Тайфун наставил на Бодю лайтгатт. — Заткнись, животное!
Серафим встал между Тайфуном и свинопсом, и прикрыл брата от выстрела своим телом.
***
— Ты, что наделал?! — захлебываясь ужасом, кричал Серафиму Трицер, указывая дрожащим пальцем на бездыханное тело «десантника».
С рук Серафима стекала кровь, а на бедре, на месте попадания заряда лайтгатта, сверкая серебром, затягивалась тонкая трещина.
Никогда в жизни молодому лайтгаттеру еще не было так гадко и жутко, как теперь.
— Ты ведь меня не убьешь? Скажи мне счет твоего кошелька. Сброшу денег, сколько скажешь. Хочешь в негоциантских кредитах, хочешь в хинсианских кронах. У тебя нет кошелька? У меня на глайдере есть валюта Дальних Планет. Глаза омов. Целый ящик! Бери всё. Тебе хватит до конца жизни! И я… Я не стрелял в твоего свин… ээ… брата! Это все он… Тайфун. Он стрелял, а я — нет. Я… Знаешь, кто я?
— Нет.
— Мой дедушка... Он создал цирций. Цирций, который вы все так любите! Он большая шишка в Совете Планет, дай мне связаться с Негоциантами и…
Сделав неуловимо быстрый шаг вперед, Серафим протянул руку, легко выломал ребра, вырвал у Трицера сердце и забросил его в одно из каменных колец на высоких столбах спортивной площадки. Сердце пролетело сквозь каменный круг, не задев его и даже не забрызгав кровью. В прежней жизни Серафим Харпенко хорошо умел играть в эту игру.
— Как же ты выжил один, без меня? — спросил Серафим у брата, натягивая на себя немного узковатую в плечах куртку «десантника».
— Вт… втор… ые…. — едва сумел выговорить Бодя.
Несколько дней после побега из института Бодя прятался в пещерах «вторых». Потом вернулся в опустевший поселок, но никого там не нашел. Ни Серафима, ни женщин, ни «третьих» Только большие белые коконы, лежавшие по укромным углам. Питался свинопес запасами старых лепешек, обнаруженных им в пещерах и пил воду из реки вместо цирция, чем, возможно, и объясняется, частично восстановившаяся способность к членораздельной речи. Несмотря на то, что свинопес видел жестокое нападение «третьего» на Серафима, он никак не мог поверить, что брата больше нет в живых. Однажды, заметив в утреннем тумане человеческий силуэт, он побежал к нему и попался в ловушку Трицера.
Бодя выплюнул из защечного мешка аджит, который бережно хранил, и ухитрился не проглотить, даже когда его мучили лайтгаттеры. Перед братьями возникло изображение прекрасной синеглазой девушки.
— Я был там, когда открыли её саркофаг, — запинаясь, рассказал Богдан. — Она чуть не умерла. Болела. Долго. Просила старого директора… тебе… не говорить…
Бледная седая девочка с букетиком колокольчиков в непослушных руках. Сгорбленная фигурка, «закованная» в черные инвалидные экзоскелеты. Стоит и растеряно смотрит на синие осколки разбитой вазы.
Так Серафим Харпенко познакомился с будущей главой поселка, когда в перерывах между своими поисками, заглянул в институт.
— Эй! Положи, где взяла, неуклюжая! Это не для тебя!
— А для кого? — спросила девочка. На «общем» она говорила со странным акцентом, медленно, с трудом подбирая слова, но каждое её слово сочилось горьким ядом. — Для куклы из саркофага, которую ты ищешь?
— Её зовут Йолла.
— Нет такого имени! Ты всё придумал! Придумал! Над тобой все смеются!
— Тебе тоже смешно?
Она заплакала, швырнула цветы ему под ноги и уковыляла куда-то в темноту.
Я черный дар из океана света
тому, кому я нужен.
Возьми мою силу,
отдай свою
боль —
и
станешь
бабочкой стальной,
способной жить и убивать
и всю Вселенную объять, но помни
— твоя душа во мне умрет, ведь имя ей никто не назовет.