Погребение Игната

Я стою над древним погребением. Землекопы сняли балластный слой грунта, свежий ветер смёл и унёс частицы пыли и праха, до которых не смогли дотянуться усталые практиканты с кисточками и щетками. Передо мной костяк человека, пролежавший на дне могильной ямы долгие годы.

Океан шумит прибоем, волны накатывают на песчаный пляж, полуденное солнце нещадно печёт. Берег впереди весь опушен пальмами. Тянутся прямо в небеса, клонятся к воде, а кое-где и вовсе повалились на землю. Под серыми стволами меж зыбких теней проглядывает вспученная корнями жесткая трава. Среди огромных зеленых опахал, сорванных вчерашней бурей, тут и там разбросаны большие, как черепа, гнилые кокосы.

Все вокруг было таким же и при жизни покойного. Его смерть никак не повлияла на угловую скорость вращения Земли, Солнце не стало светить ярче и не потускнело от того, что он умер. Гравитационная постоянная осталась неизменной и дважды два всё ещё равняется четырем.

Ткани его тела, не скрывающие ныне желтизны костей и пугающей пустоты глазниц, давным-давно распались, превратились в крылья насекомых, полевые цветы, вечерний ливень и жирную глину. Вся материя, из которой мы состоим, рождена в умирающих звездах миллиарды лет назад. Она практически бессмертна, в отличие от нас самих.

Я не древний Бог, но могу вновь одеть эти голые кости в живую плоть. Современные технологии позволяют воссоздать облик умершего, вдохнуть в реконструкцию глоток новой жизни.

Воскреснет ли, вернется ли к нам вместе с телом и сам человек? Увы, этому не бывать. Ход его мыслей, воспоминания, страхи и чувства утрачены навсегда. Без следа растворились в мутных водах реки забвения.

Или нет?

Верчу в руках прозрачную призму, найденную на груди покойного. Вскрыть её прямо сейчас или дождаться головорезов с орбиты, вот в чем вопрос. Я же тут главный как-никак, могу и сам, если захочу.

— Игнат, ну ты будешь читать или мы сворачиваем работы?! — кричит мне загорелая блондинка-бригадир. — Жрать хочется! В лагерь давно пора возвращаться!

Землекопы устроились в тени высоких бортов раскопа, отдыхают от трудов праведных. Смотрят на меня с интересом, в глазах закономерный вопрос: зассыт или нет? За их широкими спинами и бритыми головами проступает живописный срез культурного слоя.

Почему я медлю? Сам не знаю.

Может мне больше не по душе глубинные реконструкции мемуаров? Ну уж нет, я люблю свою работу! Как призму эту треклятую в земле углядел, так азарт первооткрывателя сразу и проснулся. Стою тут теперь, томлюсь в предвкушении встречи с неведомым.

Возможно, я опасаюсь, что очередное погружение в пучины чужого внутреннего мира причинит мне боль, лишит душевного покоя, заставит переживать за людей, для которых я уже ничего не смогу сделать. Ни одна из предыдущих реконструкций не прошла для меня бесследно.

Не хочу единолично принимать серьезные решения, нести всю полноту ответственности за собственный выбор? Есть и такое, не буду отрицать.

Как там Гамлет говорил у Шекспира?

 

Так всех нас в трусов превращает мысль,

И вянет, как цветок, решимость наша

В бесплодье умственного тупика,

Так погибают замыслы с размахом…

 

Вот-вот, от долгих отлагательств обычно и погибают. Я должен вырваться из порочного круга бесплодных размышлений, покинуть глухие тупики опасений, преодолеть животную тягу к бездействию. Иначе ответов на мои вопросы не найти.

Назвался — полезай, заслужил — носи, должен — действуй! Собрался с мыслями, дышу размеренно и плавно, отбросил и прервал.

Решено!

Не поминайте лихом, нимфы:

— Уже вскрываю!

Сжимаю холодный кристалл в кулаке. Голубое сияние разгорается, заполняет собой весь мир.

 

Какие сны в том смертном сне приснятся,

Когда покров земного чувства снят?

 

Скоро узнаем, скоро узнаем. Это ли не цель?

Я готов стать свидетелем твоей жизни, мертвец. Мне нужны ответы.

Три, два, один! Поехали!

 

Я стою над древним погребением. Землекопы сняли балластный слой грунта, свежий ветер смёл и унёс за собой частицы пыли и праха, до которых не смогли дотянуться усталые практикантки с кисточками и щетками. Передо мной костяк человека, пролежавший на дне могильной ямы долгие годы.

Стоп! Стоп! Стоп! Это мы уже проходили. Достаю карманное зеркальце, проверяю свое отражение. Способ древний, но безотказный. Раз, два, три! Прервать симуляцию! Не сработало. Выход! Не сработало. Спасибо! До свидания! Пока!

Океан шумит прибоем, волны набегают на песчаный пляж, полуденное солнце нещадно печёт.

Только без паники! Убираю зеркальце в боковой карман штанов и возвращаю призму на грудь покойного. Отступаю на три шага, замираю, глядя на довольные рожи землекопов. Окей, я зассал! Давайте хором ждать высоких гостей с орбиты!

— Ну, что там, Игнат?! — кричит мне загорелая блондинка-бригадир. — Будет культурно-хронологическая атрибуция сегодня или нет?

— Не будет ничего, Кать, сворачиваем работы! У нас тут "Честное зеркало"!

— Да ты чего, очередное?! — разочарованно тянет она в ответ. — Ну, и везучий ты, Игнат!

— Вполне заурядное, третий класс по Фионе. Инструмент продвинутого психопрактика. Он умер с кристаллом в руках прямо здесь, на дне могильной ямы. Такие погребения часто встречаются. Адепт одного из пост-буддийских технокультов в полном одиночестве завершил переход. Совсем из головы вылетело, как у них этот ритуал называется. Пхова, что ли. Или самкранти.

— Поэтому и вещей никаких нет?

— Ага, андроиды-саньясины позаботились, раздели его и забросали просеянной землей во время похоронной церемонии.

— Ясно, — кивает Катерина. — Все народ, по коням! Студенты, марш в лагерь! Глеб, ты последний, проследи за погрузкой находок и оборудования.

Лысый бугай в шортах и сланцах, покрытый татуировками и шрамами с ног до головы, салютует ей, растянув потрескавшиеся губы в широкой улыбке:

— Чашм, Кат Санна!

Мне кажется, я не удержался и скривил лицо. Ненавижу вояк и вдвойне — орбиталов.

После обеда мы с Катей, как обычно, уединяемся в штабном куполе. Во-первых, руководство экспедиции это мы. Во-вторых, раз уж все мои аспиранты под конец сезона сбежали рейвиться на материк, нам приходится самим составлять отчеты. Ну, и в-третьих, купол — единственное звуконепроницаемое строение полевого лагеря в котором можно закрыться изнутри.

— Тесак на тебя опять пялился! — заявляю я, запуская пальцы в выгоревшие густые волосы своего верного бригадира.

— Глеб голодный вечно, на всех у кого сиськи есть засматривается, — замечает строгая Катерина Александровна, не отвлекаясь от сканирования древнего артефакта.

Это она скромничает у нас просто, я и сам сегодня все глаза проглядел на раскопе, любуясь ее неоспоримыми достоинствами.

— Отчего такой видный мужчина страдает в одиночестве посреди нашего пышного цветника? Юным педагогиням больше не по нраву суровые ветераны?

— С людьми плохо сходится, ПТСР в анамнезе, поэтому из армии так рано и списали. Мне он доверяет.

— А ты ему? — странно, даже я сам слышу в своем голосе нотки ревности.

— Нет, пожалуй. Контуженный напрочь, держится только на честном слове, — она выключает сканер, закрывает журнал и поворачивается ко мне. — Тем не менее работает без нареканий и единственный из землекопов, кто вообще не бухает.

— Ясно, — обнимаю ее за плечи, — ему с алкоголем просто скучно. Торчит на препаратах, как у орбиталов и заведено.

Катерина Александровна заглядывает в глаза, заявляет серьезно, с напором:

— Хватит мне зубы заговаривать! Завязывай вскрывать говно всякое, слышишь? Погубят тебя мемуары чертовы, Игнат. Завязывай, пока не поздно.

Я прижимаю ее к себе и целую в лоб:

— Кать, выходи за меня замуж!

— Игнат, я ненавижу твои выкрутасы с реконструкциями. Серьезно, до смерти их боюсь. Мне кошмары снятся по ночам, три недели кряду выспаться не могу. Как находки пошли, так и началось снова.

Ну, и как мне её успокоить? Формально она права, занятие небезопасное.

— У меня душа в пятки уходит всякий раз, когда ты читать начинаешь. Зачем рискуешь? Можешь ведь запросто превратиться черт знает во что!

Согласен, теоретически такое возможно, технология мемуаров позволяет сохранить слепок памяти, способный успешно атаковать и захватить ум читателя. На практике опасные квазиумы — большая редкость. Известных экземпляров с десяток едва наберется. Все оперативно конфискованы военными и недоступны для гражданских исследователей. К моему великому сожалению, конечно.

— Вероятность такого исхода мала, семь случаев за последние пятьдесят лет.

— Семь случаев, подумать только! Мне от этого полегчать должно?! Я хочу выйти за тебя и детей хочу, но жить так больше не могу. Прекрати вскрывать всякую мемодрянь, пожалуйста, просто прекрати.

Если не я, то кто же, родная? Четыре пятых населения Земли и все орбиталы поголовно не способны реконструировать мемуары. У меня довольно редкий дар, грех его не использовать.

— Ладно, что-нибудь придумаем, — обреченно вздыхаю, — утро вечера мудреней!

Её волосы пахнут солнцем и степными травами. Полынь, чертополох и чабрец — волшебная, горькая смесь.

Шепчу, целуя сухие губы:

— Я люблю тебя!

Моя Офелия улыбается в кромешной темноте:

— Я знаю!

Остановись, мгновение, ты прекрасно! Жизнь кажется такой завершенной, ощущаю себя целым и неделимым. Один из ключей к единству и вечности найден. Не потерять бы теперь ненароком.

Протяжный трубный рёв зовет за собой. Скрестил пальцы и сплюнул через левое плечо — пусть и наяву все закончится хорошо!

Холодное голубое сияние разгорается, легко разрывает мои пустые объятия.

 

Я стою над древним погребением. Океан шумит прибоем, волны накатывают на песчаный пляж, полуденное солнце нещадно печёт.

Землекопы устроились в тени высоких бортов раскопа, отдыхают от трудов праведных. Смотрят на меня настороженно, в глазах закономерный вопрос. За широкими спинами и бритыми головами проступает живописный срез культурного слоя.

Достаю карманное зеркальце, проверяю свое отражение. Раз, два, три! Спасибо за внимание! Тревожно екнуло в груди. Прощай! Опять не сработало.

— Ты помнишь, как мы рыбачили, когда тебе было десять?

Воу-воу! Полегче! Что еще за тень отца Гамлета?! Седовласый мужчина в строгом черном костюме присел у бровки раскопа, разглядывает костяк на дне могильной ямы.

Та-а-ак, меняю свое экспертное мнение! Тут у нас "Волшебное зеркало", настоящий арт-объект, не ниже пятого класса по Фионе.

— Хочешь поймать крупную рыбу, — заявляет отец, так и не дождавшись моего ответа, — для начала аккуратно насади на крючок мелкую.

Угу, я помню. Он обычно так и делал, мои ответы ему были не нужны, у него всегда свои имелись наготове. А мне было жалко мальков, если честно! Отец буквально силком таскал меня ловить на живца, хотя вообще-то мне нравилось с ним рыбачить в детстве.

— Выбирай бойкую и живучую насадку, сынок. Хищники любят подвижных.

Запомнил с первого раза и на всю оставшуюся жизнь, Па, только я никак не пойму — причем тут рыбалка? Рад тебя видеть, кстати. Сожалею, что не смог попасть на твои похороны. Прости, я старался, но после той орбитальной бомбардировки весь ваш сектор закрыли для посещений еще на двадцать лет.

— Ты чего натворил?! — хрипит Тесак. — Стоять, тварь! Ни с места!

Это он мне? Да я и не собирался никуда, не кипятись, ветеран. Чего ты вскочил-то? Что за истерика?

В руках у Тесака заточенный заступ. Тело загорелое, под расписной кожей бугрятся сухие мышцы. Глаза прозрачные, смотрит затравленным зверем мимо меня.

— Орбитал?! — удивляется отец, мельком взглянув на него. — Где служит? В каком чине? Почему прикидывается дураком?

Действительно, почему?! Сколько веревочке не виться, а конец всегда найдется, крыса ты служивая.

Куда он так уставился, кстати?

Под ложечкой снова предательски екнуло, по спине прошел холодок. Катя лежит у моих ног. Голова свернута набок, во лбу кровавым третьим глазом зияет глубокий пролом.

Я призмой кости черепа тебе проломил, да? Не думаю, что такое возможно. Ты девушка крепкая, в обиду себя не дашь, но сделаем вид будто случилось.

Катя медленно садится, смотрит на меня пристально, не моргая. Из аккуратного отверстия над переносицей сочится жирная розовая жижа.

— За что, Игнат?! За что?

Кровавые слезы текут по бледным щекам. Ужастик дешевый, не верю я тебе, Зеркало. Протянул руку — сам не знаю зачем! — взъерошил светлые волосы:

— Не волнуйся, солнышко, все будет хорошо!

— Отойди, профессор! Не трогай ее! — орет настырный Тесак. — Отойди, как человека прошу!

Да плевать, что ты там кричишь, пустышка. Нет здесь ни тебя, ни Кати, ни отца — вы лишь зыбкие тени живых и мертвых, извлеченные из моей памяти древним артефактом.

— Ну, как знаешь, умник! — Тесак резко сокращает дистанцию и втыкает заточенную лопату мне прямиком в горло. — Я предупреждал!

До чего ловко с заступом управляется! Одним ударом сносит башку с плеч долой, богатырь былинный.

Покатилась буйная головушка супостата, покатилась с горушки да на гороховое полюшко. Бесславный закат блестящей научной карьеры. Пионер глубинной исторической реконструкции трагически погиб на раскопках безымянного памятника времен второго Исхода.

Ничего, я переживу. С глаз долой, из сердца вон. Перезапускай свою бодягу, Зеркало! Кому говорю, перезапускай! Быстро!

 

Незримый океан шумит прибоем, полуденное солнце нещадно печёт. В бездонном небе надо мной парят белые птицы. Волны голубого сияния схлынули, оставив меня лежать на дне пустой могильной ямы. Одна из семи ложных лун зависла в вышине, бессовестно выставив напоказ свои блеклые неровные края. Наверняка "Тишина", хотя может быть и "Покой", я все время их путаю.

Достаю карманное зеркальце, проверяю свое отражение.

— Что еще за фокусы, Игнат?! — хмурит брови Катерина Александровна, заглядывая в могилу. — Куда подевался костяк?

Никуда он не подевался, родная, "Кривое зеркало" просто запуталось и немного чудит.

— Кать, забросайте меня землей.

— Ты с ума сошел?! — смотрит она на меня с искренним удивлением. — Вставай давай, быстро!

— Ничего страшного не произойдет. Забросайте меня землей на штык где-то, а вечером вернетесь и откопаете.

— Ясно, — кивает Катерина Александровна. — Все народ, по коням! Студенты, марш в лагерь!

Злится ужасно, конечно, но вида не подает, разворачивается ко мне загорелой спиной, просит спокойно:

— Глеб, закопай его, пожалуйста. Калмык проследит за погрузкой находок и оборудования.

— Чашм, Кат Санна! — салютует разом помрачневший бугай.

Бригады уходят на обед, болтовня и смех затихают, на раскопе остаемся только мы вдвоем.

— Профессор, между нами, ты совсем е…лся?! — вполголоса заявляет Тесак, подбрасывая сухой земли мне в ноги. — Чего творишь? Вылезай, давай! Хватит, ты же до смерти ее напугал уже!

Разговаривать мне с ним совсем не хочется, да и не о чем. Закрываю лицо панамой, огрызаюсь вяло:

— Исполняй приказ, солдат!

— Ну, и мудак же ты, профессор! — в сердцах сплевывает Тесак, бросая мне полную совковую лопату земли на грудь. — Зла на тебя нет, баран упертый!

Копает он споро, работает на совесть. Не прошло и пары минут, а тело уже сжало со всех сторон, глубоко не вздохнуть. Беспокойство нарастает, появляются первые признаки паники.

Вот так вот, Зеркало. Ты меня испугать решило? Давай-ка я попробую показать тебе настоящий животный страх. Я смерти не боюсь, но тело мое очень не хочет оказаться погребенным заживо. Оно тут рискует умереть в мучениях, если мы с тобой не договоримся по-хорошему. Чувствуешь, как бешено колотится сердце? Как отнялись конечности и свело живот? Тебя не для того создали, чтобы пытливые читатели мемуаров дохли как мухи, правда ведь? У меня часок-другой времени есть, но потом я задохнусь. Мотай на ус, Зеркало, время пошло!

Тесак уже закончил, быстро закопал меня в неглубокой могиле, как надо. Темнота и тишина обволакивают, настраивают на знакомый лад. Дыхание ровное, голова чистая, онемевшее от ужаса тело держу под контролем.

Я знаю, почему ты играешь со мной, Зеркало. Способность любить вызывает любовь так же, как и заинтересованность делает человека интересным. Понравился я тебе, вот в чем дело. Ты заинтригованно, хочешь познакомиться со мной поближе. Сообразило уже, что я не случайный читатель? Мне нечего скрывать, загляни глубже, не стесняйся.

Да, я тот самый мальчик, что всегда хотел играть с "фантомами", а не с другими детьми. Школьник, укативший в экспедицию вместо похода на свой выпускной бал. Студент, не посетивший ни одной вечеринки. Ученый, предпочитающий рисковать своей жизнью в одиночку.

Да, я не доволен положением дел в нашем мире, но понимаю, что изменить его не в силах. Мне важно узнать из первых рук, почему и как он стал таким, найти честные ответы на вопросы, которые никто другой не решается даже задать. Поэтому я и стал реконструктором.

Моя специализация — эпоха второго Исхода. Время упадка человечества, темные века безраздельной власти нефилимов, пожелавших остаться неизвестными для нас — людей будущего. С большим трудом мы собираем то немногое, что они не успели стереть и уничтожить накануне своего внезапного исчезновения, по крохам восстанавливаем детали позабытой истории.

Мемуары — бесценное подспорье в нашем безнадежном предприятии. Историческая правда больше не состоит из молчания мертвых. В моем уме они вновь обретают способность говорить.

Что я смог узнать? Ничего нового, конечно! Официальная история — сомнительная правда, обреченная рано или поздно превратиться в ложь. Мифы и легенды в очередной раз оказались позабытой былью. Главный урок истории заключается в том, что человечество ничему не учится.

В качестве приятного дополнения мне удалось вернуть из небытия полное собрание сочинений Шекспира. Совершенно случайно — на Луне! — нашлись мемуары человека, посвятившего долгие годы изучению творчества барда. Да-да, Гамлет и Офелия снова с нами не без моего скромного участия.

Я счастливчик, занимаюсь тем, что мне действительно нравится, вот только прекрасная Катерина Александровна совсем не в восторге от моего редкого призвания.

Когда мы встретились, она напомнила мне сразу всех, кого я хотел любить, с кем хотел быть вместе. Нет, не так — не мои слова, где-то подсмотрел, сам уже не помню где. Я действительно люблю ее так искренне и нежно, как никогда никого и не думал полюбить. Хотел бы завести и вырастить с ней детей, прожить вместе всю жизнь без остатка, быть рядом в горе и в радости.

Брошу ли я читать мемуары в свете столь вопиющего факта? Разумеется, нет. Мне больно и стыдно, но вынужден признать: перед тобой гнусный обманщик, я давным-давно сделал свой выбор и вовеки не отступлю. Желаю знать — в этом единственный смысл моей жизни. Готов отказаться от всего на свете, терпеть любые лишения, стремясь утолить свою жажду познания. Мне кажется, Катя любит меня за эту одержимость и преданность нашему делу. Я ужасно упертый, Зеркало.

Ну, чем ответишь? Появились ко мне вопросы?

Яркий солнечный свет бьет по глазам, панама улетела в сторону, комочки земли тут же забились мне в ноздри и уши.

— Хафешо, профессор! — хрипит Тесак и разом выдергивает мое тело из земляного плена, ухватив за плечи своими расписными ручищами. — Катись отсюда! Вали вместе со всеми своими захерами!

Холодное голубое сияние озаряет мир. Я что-то не понял, Зеркало, мы с тобой договорились или нет?

 

Незримый океан шумит прибоем, свежий бриз ласкает мою запыленную бурую кожу, полуденное солнце нещадно печёт.

— Ну, и чего ты там телишься, гнида сутулая? — не выдерживаю и сплевываю себе под ноги.

— Подбодри его, Глеб! — смеется грузный бородатый землекоп по кличке Калмык. — Давай! Наш профессор давно напрашивается на полновесный поджопник!

Ух ты, такого я еще не видел! Зачем ты переместило меня в тело Тесака, Зеркало? Что за странные игры?

А ведь с тобой надо держать ухо востро. "Злонамеренное кривое зеркало", никак не ниже седьмого класса по Фионе, редкая и опасная находка. Такие артефакты люди в здравом уме и трезвой памяти не создают. Кому же ты понадобилось и зачем?

Разглядываю мускулистые конечности ветерана. Руки все в шрамах, избавиться от которых он явно не спешит. Вот здесь прострелили его, а тут зверь крупный когтями рванул плечо. Тотальное торжество евгеники сделало обитателей ближнего космоса чересчур похожими друг на друга, поэтому они так пекутся о своих татуировках и отметинах на теле. Используют любую возможность выделиться, проявить свою индивидуальность. Ну, не знаю, мне по вопросу и сказать-то нечего — я зачат по любви, в космосе побывать не довелось, живописными шрамами до сего дня так и не обзавелся. Вот Катерина Александровна свои упорно сводить отказывается. Говорит, что дорожит каждым из них, как памятью.

Тесак наверняка заметил и оценил. Пялится на нее во все глаза, для чего и устроился тут в тенечке поудобнее. Он отдыхает в нашей экспедиции, загорел, вес поднабрал. Полжизни провел в усиленных штурмовых доспехах, скитаясь по тесным трюмам десантных кораблей и безжизненным астероидам. Прогуляться по теплому земному песочку в нелепых синих сланцах для него, как в рай попасть. Чистый воздух, светло вокруг, воды сколько хочешь.

Земляне и орбиталы так похожи внешне, но на деле мы представители родственных биологических видов, чьи пути разошлись многие столетия назад. Не можем иметь совместное потомство, плохо понимаем друг друга, наши системы ценностей даже трудно толком сопоставить. Старательно имитируя землянина, Тесак пытается еще больше выделиться среди себе подобных. Сейчас он выглядит обыкновенным землекопом, но выпить с ним пивка или семечки полузгать все равно не выйдет. Орбиталы редко изменяют своим пищевым предпочтениям, даже овощи и фрукты земные есть отказываются. Так и хрустят всю дорогу космическими сухими пайками, запивая их балансирующими коктейлями. Ужасно злят поваров и тонких ценителей натуральных продуктов питания своим равнодушным отношением к земной еде. Пища орбиталов — лютое дерьмо, слов не найти на что похожа вкусом и запахом.

Откуда, свет мой Зеркало, ты про Глеба вообще знаешь?

А ты понятия не имеешь, кто он такой, вот в чем вся соль! Мое сознание сформировало подробные модели отца, Кати и сотрудников экспедиции. Ты пользуешься ими, изучаешь окружение посредством ума читателя.

Сейчас ты решило сменить точку обзора, пытаешься взглянуть на мир другими глазами. Хочешь увидеть меня со стороны? Догадалось уже зачем реконструкторы время от времени заглядывают в карманные зеркальца?

Вон мое тело на дне могильной ямы. Признаков разложения пока не видно, но жирные мухи уже почуяли добычу. Роятся над человеческим костяком, облаченным в сочную мясистую плоть. Деловито гудят, нарезая круги в жарком полуденном мареве, сверкают переливчатыми боками на солнце. В руках покойного прозрачная призма, на голове линялая панама с широкими полями, прикрывающая лицо. Рост средний, сам худоват. Не герой, не красавец, заурядный профессор-историк.

То ли дело Тесак! Здоровенный, бывалый, страшный. Никакой он не землекоп, уверен. Голову мне и Кате просто морочит, а сам занимается у нас тут черт знает чем. Приглядывает может за мной или разрабатывает других сотрудников экспедиции. Ищейка служивая, горбатится на военных с орбиты или на безопасников из местной администрации.

Теории заговора — не мое, но он ведь действительно странный персонаж. Если у Тесака посттравматическое стрессовое расстройство, чего он всегда такой спокойный и послушный? Почему не срывается на землянах в полный рост? Чего у него там за триггеры в башке, которые ни разу не сработали за три месяца нашей совместной трудовой деятельности?

Предположим, он действительно "сел мне на хвост". Я регулярно вскрываю мемуары самостоятельно, а не сдаю вышестоящим инстанциям, как им хотелось бы. Прегрешение не бог весть какое, но "попасть на карандаш" Комиссии по контролю за распространением опасных технологий запросто можно. У нас в экспедиции все легально, радикалов среди персонала нет, запрещенная агитация не ведется, поэтому Тесак и не скрывается, приглядывает за раскопками без особого рвения.

То, что происходит прямо сейчас, явно тянет на ЧП. Я не могу прервать погружение, задержался с возвратом, не подал установленный сигнал Кате. Чем нам грозит наличие на раскопе оперативника КРОТ в таком случае?

Тесак может грохнуть меня в любой момент, вот чем. С чистой совестью списать, не разбираясь, что там за опасную хрень выкопали беспечные "очканы". Да, я читал отчеты, зафиксировано три похожих случая, ликвидация на месте по инициативе агента, сразу после вскрытия мемуаров.

О! Кстати, а чего вы так боитесь, вояки? Почему готовы рубить головы непутевым историкам, заглянувшим в "древние скрижали"? В открытых отчетах и ваших меморандумах об этом ни слова.

У ветерана наверняка с доступами все в порядке. Жаль нельзя заглянуть под его лысую черепушку и узнать ответы на мои вопросы.

Хм, а может он рыбачит? Решил не ждать у моря погоды, нашел бойкого читателя и насадил на крючок, как живца. Привез на раскоп опасный кристалл и подбросил в погребение. Забавно, почему мне раньше в голову никогда не приходила такая простая мысль?

Мемуары вмешались, вот почему. Достали из закромов моей памяти известный набор фактов и подкинули свежий взгляд на них.

Ты видишь, что я "под колпаком", Зеркало. Видишь то, во что сам я верить отказываюсь. Спасибо тебе за науку, теперь и до меня дошло!

Встаю в полный рост, обреченно плетусь по раскаленному песку к воде.

— Эй, Глеб, ты куда?! — интересуется бдительная Катерина Александровна.

— Скупнусь пойду, пока наш профессор вялого гоняет!

— Ясно, — хмурится любовь всей моей жизни. — У тебя пять минут! Отвечаешь за погрузку находок и оборудования!

Растянув пересохшие губы в широкой улыбке, салютую ей:

— Чашм, Кат Санна!

Вкус крови растекается по языку. Что за имя у тебя такое дурацкое, Глеб? Что оно вообще означает?!

Всего сто шагов по прямой. Хрустят под ногами ракушки, океанская прохлада пахнет морской солью и водорослями. Широко раскинув руки, падаю спиной в пенный прибой. Мутные воды сомкнулись надо мной, иду ко дну прямо на мелководье. Набежавшая волна срывает дурацкие сланцы с ног и выбрасывает на берег.

Отпусти меня, Зеркало, прошу! Обещаю вернуться к тебе. Честное слово, как только избавлюсь от ветерана, так сразу назад.

Холодное голубое сияние разгорается, заполняет собой весь мир.

 

Я стою над древним погребением. Океан шумит прибоем, волны накатывают на песчаный пляж, полуденное солнце нещадно печёт. Среди огромных зеленых опахал, сорванных вчерашней бурей, разбросаны большие, как черепа, гнилые кокосы.

— Ну, что там, Игнат?! Будет культурно-хронологическая атрибуция сегодня или нет?

— Не будет ничего, Кать, сворачиваем работы! У нас тут "Честное зеркало"!

— Да ты чего, очередное?! — разочарованно тянет она в ответ. — Ну, и везучий ты, Игнат!

Достаю карманное зеркальце, проверяю свое отражение. Слава Богу, выбрался! На мне лица нет, бледен как мел. Вглядываюсь получше, внутри все сжалось, по спине пробежал холодок. Что-то с мимическими мышцами приключилось, не реагируют, как положено. Без паники! Это мелочи, никто и не заметит.

 

Быть или не быть — вот в чем вопрос;

Что благородней духом — покоряться

Пращам и стрелам яростной судьбы

Иль, ополчась на море смут, сразить их

 

Несчастная судьба человека — следствие несделанного выбора. Без цели и смысла бредет он ни живой, ни мертвый сквозь царство теней, окружая себя иллюзиями забот и обещаний. Снова чужие слова, слишком сложно для меня, но выбор свой я уже сделал.

Поглаживаю острые края призмы, любуюсь ее безупречной чистотой. Ни единого изъяна, ни царапинки, ни скола. У меня в руках наглядное свидетельство колоссального научно-технического прогресса, тысячелетий поступательного движения от примитивной наскальной живописи и каменных скрижалей к совершенству, не имеющему аналогов в природе.

Решено! Плевать на все былые обещания, хватит рисковать. Завязал вскрывать мемуары раз и навсегда. Спокойно кладу воплощенный идеал в боковой карман штанов, разворачиваюсь, не спеша иду на пляж.

— Эй, куда намылился, чудила?! — кричит татуированный ветеран.

Оборачиваюсь на голос, краем глаза замечаю смазанную тень снаряда, летящего прямиком мне в спину. Тесак замер в завершающей фазе броска словно ожившая античная статуя. Потрясающие пластика и рельефы, настоящее произведение искусства.

Сбив меня с ног и отбросив на пару шагов в сторону, тяжеленный лом легко пронзает мое тело насквозь. Падаю лицом вниз, пришпиленный к земле огромной металлической иглой, торчащей из развороченной груди. Боли не чувствую, кровь из ран не хлещет, но живописные шрамы мне теперь точно обеспечены.

Удивительный бросок! Далековато меня снесло, странно даже. С трудом оглядываюсь через плечо. Нелепо вывернув голову, ищу глазами свою Офелию. Катя замерла на месте, наблюдает за мной пристально, без видимых признаков волнения.

Землекопы тем временем слаженно рассеялись по позициям, берут под контроль периметр. Хотя, какие они землекопы? Вояки! Оружие свое извлекли по команде, действуют молча, без спешки.

Тесак направляется ко мне широким шагом. Начищенный клинок в его руке сияет пламенем на солнце.

— Все в порядке! — стараюсь звучать убедительно, что в моем положении совсем не просто. — Обычное “Честное зеркало”, нет поводов для беспокойства!

— Хафешо! — уверенно парирует ветеран, врубая свой штурмовой вибронож. — Мемодрянь никого никогда не отпускает!

Когда шумный клинок впивается мне в плечо, я на мгновение закрываю глаза. Руки и ноги немеют, боли как не было, так и нет. Где же мои кровь и плоть? Вижу перед собой только осколки облегченного каркаса, торчащие из отрубленной руки. Внутри пустотелых углеродных трубок притаились хитрые переплетения проводов и шин. Искусственная кожа пузырится, безуспешно пытаясь затянуть зияющую брешь. Странная у меня реакция на утрату конечностей! Ни страха, ни гнева...

— Игнат сам придумал живцам руки-ноги рубить, — Тесак легко вырывает лом из тела, наступив синим сланцем мне на шею. — Ничего личного, соблюдаем протоколы безопасности!

Нет больше пальм и песчаного пляжа, голографические проекторы отключились. Мы в огромном ангаре. Стены обшиты поглощающими панелями, под крышей висят гроздья софитов, воздух гоняют кольца мощных вентиляторов. Шум прибоя затих, по громкой связи бойко раздают инструкции персоналу.

Словно вырвали прочную опору из под ног. Болезненное прозрение, вся моя жизнь — не моя. Надежды и планы разом рухнули, летят в тартарары. Я — реконструкция Игната?! А где же он сам?

Ухватив мое усеченное туловище за плечи своими расписными ручищами, Тесак погружает его в бак с прозрачным голубым гелем. Только голова остается торчать на поверхности. И на том спасибо!

Сквозь муть экранирующего стекла вижу Катю, проходящую мимо.

— Я люблю тебя! — выдыхаю в неожиданном порыве, будто пытаясь ухватиться за последнюю тонкую соломинку.

— Кошмар какой! — она смотрит на меня, слезы льются из глаз, рот прикрыла рукой. — Бедненький, сердце разрывается всякий раз, когда от тебя это слышу!

На Катерину Александровну совсем не похоже, странная реакция.

— С живцами разговаривать категорически запрещено! — обрывает её Тесак. — Покиньте площадку, пожалуйста, не нарушайте! Калмык вас проводит!

Так вот в чем дело, актриса изображала Катю! Я единственный зритель искусной постановки. Декорации повторяют знакомую сцену из прошлого Игната, все актеры держатся на расстоянии, их заученные реплики побуждают меня к действию, мелкие детали создают атмосферу, настраивают на верный лад. Ветеран-то совсем не прост, важная шишка, целый бродячий театр у него под началом!

— У тебя полно вопросов, но времени в обрез, — заявляет Тесак, растянув сухие губы в широкой улыбке. — Минут пять есть на разговоры, не более.

— Не знаю с чего начать, честно. Все перемешалось, в голове полная каша.

— Я помогу, мне не впервой! Начнем с того, что ты не копия Игната. Отсечение конечностей уменьшает физическое сходство и облегчает логистику. Генов у живцов нет, поэтому его родственниками и потомками вы считаться не можете. Согласно заключению юристов ты улучшенная и дополненная искусственная личность на основе его мемуаров. Дериватив, не обладающий гражданскими правами.

— Не думал, что такое возможно!

— А Игнат взял и сделал! Один единственный раз, аккурат после того случая, от которого нам такие прекрасные декорации достались. Повторить, между прочим, до сих пор никому не удалось. Ваш шаблон — единственный в своем роде, Живец. Только его тиражировать и можно, прикинь?

— Чудеса!

— Я в чудеса не верю, — качает головой Тесак, — хорошо знал Игната до инцидента и видел, каким он стал после. Поверь мне, всю дорогу был он человеком странным и довольно тяжелым. Нам всем страшно повезло, что он завершил свои мемуары вовремя и отредактировал их настолько удачно.

— А где он сейчас?

— На дне могильной ямы, прямо перед тобой лежит, — злорадно скалится ветеран. — Я лично грохнул бы его с удовольствием за все хорошее. Не раздумывая башку бы свернул гаду, но он и без моей помощи преставился. Доконали его проклятые мемуары в конце концов. Отмучился пару лет под надзором мозгоправов, отработал все процедуры вместе с нами и помер, а костяк свой завещал состарить и использовать в качестве реквизита. Совсем умом тронулся под конец, псих упертый!

Ого! На меня вообще не похоже. Как же до такого могло дойти? Что случилось с Игнатом? И где настоящая Катя?!

— Тебе каждый раз трудновато догнать, что он был совсем другим человеком, — замечает Тесак. — Когда Игнат пришел ко мне и предложил проект “Откровение”, я ушам своим не поверил. Честно заявил ему, что он конченный шизик, и немедленно уведомил свое руководство о странном поведении подопечного. Почему доктора признали профессора вменяемым, для меня до сих пор остается загадкой. В отместку он лично настоял, чтобы ответственным за воплощение его безумных планов в жизнь назначили меня.

Да ладно! В такую туфту ни за что не поверю. Фигня полная! Ты-то на кой ему сдался, ветеран? Попробуем прояснить ситуацию:

— Как он умер?

— Как жил, так и умер — не без выдумки! — в словах Тесака явно сквозит сарказм. — Перед тем, как окончательно порвал с Кат Санной, завел себе пару воронов. Пытался научить их разговаривать, но они только жрали и гадили. Так ни слова и не сказали, прикинь! Сидели себе молча в клетке и даже не каркали. Когда Игнат посреди недели в очередной раз не явился в лабораторию, я поехал к нему домой и там нашел тело. Он умер перед открытой клеткой, сидя в массажном кресле. Чертовы птицы успели выклевать ему глаза перед тем, как улетели на волю. Мне до сих пор немного жутковато рассказывать об этом, Живец. Картина была та еще!

Не похоже, что ветеран врет. Вот же Игната угораздило! И Катя от него ушла...

— А почему он умер?

— Жить больше не хотел, взял и помер. Говорю тебе, он совсем поехавший был. Запутался плотно в своих воспоминаниях и фантазиях. Вас-то он простаками постарался сделать. У тебя все квадратно в голове, чистота и порядок, за что ты мне и нравишься. А у него самого бардак был вечный и метания из крайности в крайность.

— И ты уверен, что мемуары свели его с ума?

Тесак медлит с ответом, что-то прикидывает, морщит лоб:

— Ты думаешь орбиталы не могут их читать, да? Нет, дружище, сами мемуары не хотят разворачиваться в наших умах. Они выбирают себе читателей, мы им просто категорически не нравимся и не подходим.

— А Игнат без проблем читал…

— До того инцидента, да! Так мы на него и вышли!

— И я такой же?

— Ты вообще уникум, на тебя все и всегда клюют! Считай, монополизировал вскрытие мемо-кристаллов.

— Постой-ка, после того инцидента Игнат больше не мог читать мемуары?! — неожиданно доходит до меня.

— Ага, они стали его избегать, — улыбается Тесак, — перестали разворачиваться. Вот он и выдумал вас в конце концов, чтобы вернуться к работе с реконструкциями. Сбылась мечта идиота!

Надо как-то переварить услышанное. Почему Игнат читать мемуары перестал, но с Катей все равно расстался? Почему так странно назвал свой проект?

Пытаясь навести порядок в мыслях, “на автомате” интересуюсь:

— Сколько лет прошло, Глеб?

— Не считал. У меня двадцатая командировка по теме, Живец. Сам прикинь сколько лет!

Дохрена лет прошло, яснее ясного. Как ты только не сбрендил от жизни такой, ветеран? Держишься молодцом, почти не постарел.

— А что с Катей? — спросил и сам испугался. Дурное предчувствие. Зря Игнат называл ее Офелией, ох зря!

— Жива-здорова, — вежливо улыбается Тесак. — Детей растит.

Хм, в груди кольнуло. Хотя, там вроде и нечему, отверстие ведь сквозное на месте сердца. Что-то не понравилось мне в его ответе. Есть одна мыслишка, сейчас проверим:

— Не удержался ты все же, да? Вляпался?

— Ты понимаешь, что такой разговор у нас с тобой каждый раз происходит? — ветеран смотрит с явным сочувствием, будто зная наперед ход моих мыслей. — Все гораздо сложнее, Живец. Игнат не сподобился, это мои и ее дети.

О, даже так! Как там принц Датский говорил:

В том и забава, чтобы землекопа

Взорвать его же миной

Тут же все, как дважды два, догадаться не сложно:

— Катерина жена теперь твоя, да?

Тесак отвернулся в сторону, не смотрит на меня, цедит неохотно сквозь зубы:

— Бывшая.

Вот так значит, и с тобой не выдержала. Не смог ты избавить ее от этого кошмара наяву, ветеран. Влекомый чувством долга, продолжаешь живцам руки-ноги рубить исправно. Ясно-понятно, работаешь на износ, не за страх, а за совесть. Уверен, ей очень не нравится, чем ты занимаешься.

— Все у Кат Санны нормально, за неё не парься, — словно угадав мои мысли, заявляет Тесак.

Хотя, отчего же ему не угадать, если он уже даже штекеры успел мне в основание черепа воткнуть. Потекли потоки данных в обработку, вполне можно прикинуть, на чем сфокусирован ум живца.

А наша Офелия молодцом, без монастырей и самоубийств обошлась, выплыла. Знаешь, не такой уж ты и козел, Глеб, если она с тобой даже детьми общими обзавестись успела. Наверняка стал прекрасным семьянином и примерным отцом...

Стоп! Стоп! Стоп! Общие дети? Он же орбитал! Выходит, Катя тоже?! Странно, не знал.

В интересный переплет ты попал, Игнат! Мало того, что мемуары перестали читаться, так еще и любовь всей твоей жизни оказалась сексотом, да? Вот это поворот, как от такого не сойти с ума? Настоящая драма, все прямо по Шекспиру!

Почему же Катя так настойчиво отговаривала тебя заниматься мемуарами, если знала, что ничего у вас все равно не выйдет? Может ты ей правда понравился? Может быть она действительно полюбила тебя? Или ты просто удачно отредактировал свои воспоминания? Заставил меня поверить, что счастливый конец в твоей постановке возможен?

Ладно, к чему пустые вопросы, теперь уже до правды не докопаться. Зла на твою Офелию не держу, будто тяжкий камень с души свалился. Искренне рад, что все у нее теперь хорошо. Отпустил, успокоился, вспоминать не буду.

— Приготовься, — Тесак заглядывает мне в глаза. — Слияние началось.

Как скажешь, тебе лучше знать, ветеран. Меня минут тридцать назад активировали, вообще не в курсе ваших дел, чист перед миром, как стеклышко.

— У тебя там шестеренки в башке сейчас бешено закрутились, каждый раз такое случается, — продолжает он. — Не спеши сдохнуть, Живец. Ты сильный, наш незваный гость тебя не победит, но и ты его не одолеешь. Ни разу до сего дня не смог.

— Что еще за гость?

— Вечное прошлое, с которым ты всегда так хотел встретиться лицом к лицу, — улыбается Тесак.

— И какое оно, Глеб?

— Не поймешь, пока не увидишь сам. Считай, там разом все, что ты мог себе нафантазировать. Чуждая человеку своенравная хрень, невообразимая и дикая. Тебе понравится, короче! Игнат всю дорогу в восторге был от возможности изучать инфинитов. Может от того и сбрендил, кстати.

Протяжный трубный рёв зовет за собой. О чем ветеран говорит? Перед глазами все поплыло, с трудом разбираю слова.

— Один из богов Исхода явится мне?! — во рту пересохло, язык еле ворочается.

— Ну все, время пришло, — Тесак залепляет мой рот куском липкой ленты. — На всякий случай, давай обойдемся без пророчеств. Раз они не хотят с нами разговаривать, значит и нам возвращение древних богов тоже пока ни к чему. Переходим на телеметрию и журналирование. Не прощаюсь, как обычно! Удачи тебе, Живец!

Ветеран ловко задраивает бак, экранирующее стекло разом теряет свою прозрачность. Непроглядная тьма объяла меня. Растворяюсь в пучинах тишины и покоя.

Что же Игнат такое выкопал? Кто надоумил его провернуть трюк с живцами? Боюсь, мне никто уже не ответит. Ожившая реконструкция его мемуаров понятия не имеет, что он вычитал в том последнем кристалле на берегу океана.

Или нет?

Смерть Игната никак не повлияла на угловую скорость вращения Земли, Солнце не стало светить ярче и не потускнело от того, что он умер. Гравитационная постоянная осталась неизменной и дважды два всё ещё равняется четырем.

Ткани его тела, не скрывающие ныне желтизны костей и пугающей пустоты глазниц, давным-давно распались, но сам он превратился во что-то ранее невиданное.

Театральная постановка, показное безумие — намеки на сюжет шекспировской драмы видны отчетливо, но есть что-то еще. Замечаю повсюду смутные следы вмешательства извне, другой почерк, чуждый образ мысли.

Во мне слишком много оптимизма для предсмертного творения одержимого человека. На извечный вопрос “Быть или не быть?” уверенно отвечаю “Быть!”.

Его язык — безмолвие,

Все остальное — лишь ошибки перевода

Мне больше не нужны разгадки. Не жажду искупления, ибо избавлен от различения зла и добра. Все, что считал своим, утратил и ни о чем не жалею. Мои воспоминания, страхи и надежды без следа растворились в мутных водах реки забвения. Со смертью человеческого тела умирают и чувства. Когда все точки расставлены, жизнь кажется такой завершенной.

Единство, вот что ощущаю каждой молекулой своего биомеханического тела. Все вокруг состоит из материи, рожденной в недрах умирающих звезд миллиарды лет назад. Так было, так есть и так будет всегда.

Нерожденный уже погребен.

Теперь в моем уме хватит места и для Тебя.

Три, два, один! Поехали!