Эпос олигоцена
I
«Большое зубастое бревно плывёт, — думал обезьян, — Сейчас сожрёт. Не станет Поки. Шуша даже не вспомнит».
Но то ли крокодил ленился выпрыгивать из воды ради мелкого куска мяса, то ли не замечал его, предпочитая сохранить маскировку для меритерия1, пришедшего на водопой. Тот стоял в воде и напоминал бочонок с хлюпающим краником-хоботом.
Поки висел на лиане и пытался поймать жука. Зверёк пришёл к реке, чтобы отдохнуть от братьев, погрустить и подумать о Ней. Сконцентрироваться на мыслях и жалеть себя подолгу не получалось: то кто-то зажужжит возле уха, то мастодонт2 затрубит, то лягушка рядом пропрыгает. Всё мешало нашему герою погрузиться в меланхолию, да и мозги не были приспособлены для многочасового нытья. Депрессию отдалённые потомки Поки придумают только через миллионы лет, как и мелодрамы. Если очистить голову Поки от секундных мыслей вроде «Хвост чешется», «Жужжало!», «Чичичипи!», «Зубастое бревно зохавает всех», то его внутренний монолог будет выглядеть так:
«Братья не пустят к Шуше. Подарили ей гусеницу. Думал, будет со мной всю жизнь. Ушла к ним за червяка. О, жёлтый квакун!»
Лягушка завладела вниманием неудачливого романтика тем, что выпрыгнула из болотистой заводи и поймала жука, за которым охотился Поки. Зверёк спустился с лианы на торчащий из воды корень мангрового дерева и осторожно направился в сторону амфибии.
«Съел моего жужжалу! — рассердился примат. — Но ловко. Мне бы так».
Раньше наш герой думал, что лягушки просто сидят с открытым ртом, а жуки и мухи сами туда залетают. Опробовал несколько раз такой стиль охоты — ничего, естественно, из этого не вышло.
Амфибия заметила движение, но убегать не спешила. Только громко квакнула, дескать, здесь занято, уходи отсюда.
«И тебе со мной не нравится… — подумал Поки. — Сначала братья, потом Шуша, теперь вот квакун».
Зверёк задумался. Откуда вся эта злость берётся? Вот с лягушками-то всё понятно, они рождаются из грязи, что с них взять. Но обезьяны — почему такими злыми становятся? Наверное, те, которые вредные, получились из лягушек. Логично?
«Ага! Значит вот этого квакуна тоже можно сделать лазуном! Он будет мне ловить жужжал и делиться. А может, это девчонка, и тогда мне уже не нужна будет Шуша».
Наш принц не придумал ничего другого, как лизнуть предполагаемую царевну-лягушку. Но с ней ничего не произошло. Амфибия возмущённо квакнула и прыгнула в воду. В глазах Поки всё начало расплываться, он полулёг на выступающий из воды корень и закрыл глаза.
«Кончено. Теперь я квакун, — пот смочил шерсть на голове примата, голова горела, — я мокрый, я склизкий, я сливаюсь с грязью».
Он сполз немного ниже, его задние лапки опустились в воду. Поки клонило в сон, рот приоткрылся.
«Ха… Теперь… Я могу ловить их ртом… Летите сюда, жужжалки. Спа-а-ать…»
***
Снились пчёлы, летающие вокруг солнца. Они быстро двигались, то окружая, то заслоняя его, поэтому Поки начало тошнить. Он закричал на них, тогда насекомые спустились и обступили его. Казалось, они смотрят на него с упрёком. Высадившись на его груди, они начали маршировать.
Поки стал смахивать их с себя, задергался, и кто-то его укусил. Зверёк проснулся и обнаружил на себе ряды муравьёв, которые перелезали через него, переправлялись на мангровое дерево и ползли к кроне. Ветки и листья сильно качались в такт ветру, и примат почувствовал знакомую откуда-то тошноту. Обезьян решил её заесть.
«Кисленькие мурашки. Значит, квакухи и правда так делают. Надо показать братьям. И Шуше».
Эта идея вдохновила Поки, он схватил задней лапой несколько муравьёв и полез на лиану, торопясь похвастаться добычей. Перепрыгнул на ветку и посмотрел на заводь. Крокодил нырнул в сторону основного потока реки. Обезьяной он побрезговал, а меритерия спугнул и теперь направлялся искать новое место для засады.
На краю леса спали два молодых арсинотерия3 — двурогих носорога, чью мать загрызли изогиенодоны4 (назовём их гиеновыми львами, хотя палеонтологи закидают нас за это окаменелыми помидорами). Их второй родитель явно не претендует на звание отца века. Непарнокопытным уже тогда надо было задуматься о создании органов опеки. Сейчас папаша скакал по начинающемуся за лесом лугу, наводя топотом ужас на всю округу. Мастодонты смотрели на него как на сумасшедшего и держались поближе к деревьям.
— Чи-чи! Чи-чи! — Поки услышал крики кого-то из семьи. Они доносились откуда-то снизу, далеко от их спального дерева. Зверёк поспешил узнать, что произошло. Криков опасности и боли пока слышно не было, но если братья вздумали подраться, опять кто-то недосчитается шерсти на спине.
Скорее, туда! Вниз по лиане, на ветку, другая лиана, воздухоносный корень, ещё ветка. Упс! Змея.
«Злой шипун! Меня не видит. Если прыгну — заметит».
Поки застыл в нерешительности, стараясь не дышать и не скрипеть ногтями. Одно неверное движение — и сытой рептилией в мире больше. Конечно, всем нужно есть, удава к тофу не приучишь, но тогда мы останемся без героя прямо в начале повествования! Змей медленно поворачивал голову в сторону обезьяна. От страха тот схватился за высохший сучок. Выжидать дальше — смертельно. Как писал классик, «недотерпеть — пропасть, перетерпеть — пропасть». Поки собрал всю свою смелость в кулак… Нет, не так. От страха примат растерялся и рванулся вперёд. Сук в его лапке дёрнулся и отломился. От отчаянья зверёк вцепился зубами в хвост змея. Тот затряс им, пытаясь скинуть наглеца. Обезьяньи челюсти явно не подходили для такой большой жертвы. Ещё пара взмахов— и Поки соскользнёт. Зажатая в лапке ветка вонзилась в тело рептилии. Удав понял, что вместе с борьбой может продолжиться членовредительство, и бросился в реку. Змееборец, визжа от страха, запрыгнул на дерево и исчез в кроне.
С тех пор змий остерегался мартышек, макак и всего, что их напоминало. Он заполз на высокий подокарп5 и повис на ветке. Ветер выдувал из головы мысли о приматах-психопатах, нарушающих естественный ход вещей. Через неделю удав осознал, что его прошлые действия причиняли окружающим и ему самому лишь страдания. Оставаться таким, как раньше, стало невозможным. Змей перестал шипеть и нападать на окружающих, растянулся между деревьями и застыл, мысленно отгородившись от остального мира. Мартышки больше не могли его побеспокоить, рептилия не реагировала на них, даже когда они путали его с лианой. Рядом с головой змея птицы свили гнездо, и он защищал его от врагов. Но скоро просветлению и отречению от страданий стало что-то мешать. То ли ещё не родился подходящий бодхисаттва6, то ли пресмыкающиеся не могут быть полностью открыты для религиозного мировоззрения, но одним утром яйца были съедены. Змий скрылся на другом плодовом дереве, где и жил, втираясь в доверие к зверькам и птичкам, впоследствии предавая их. До тех пор, пока не нашёл способ отомстить мерзким обезьянам и их потомкам. Но это уже другая история, к тому же известная широкому кругу читателей.
***
Вернёмся к Поки, который наконец добрался до полянки, откуда доносились крики его братьев. Он сидел на монимии7 и видел внизу довольно странную картину. Его сородичи окружили голиафию8 и бросали в неё палочки и камешки. Клюв, в который свободно могла поместиться небольшая утка, метался из стороны в сторону. Как и библейский тёзка, птица была бессильна против мелких забияк, которые рассыпались и забирались на деревья или прятались под листья опутывающих стволы лиан-эпипремнунов. Когда жертва пыталась догнать отступающих и выловить из убежищ, тут же пара хулиганов вцеплялась ей в хвост и пыталась выдернуть перо.
Одному из них удалось добыть этот артефакт, и раздался крик, знаменующий об успехе военной кампании. Орава разбойников, радостно визжа, разбежалась по деревьям. Некоторые продолжили бомбардировку бедной птицы из укрытий.
Неизбранный вождь племени — а им был самый старший из братьев по имени Коки — напыжился и поспешил в сторону кустарника с белыми цветками, где засела женская часть племени. На Поки разом обрушилась почти выветрившаяся меланхолия. Там сидела Она. Маленькая для взрослой обезьяны Шуша отвлеклась от ловли мух и неуверенно попрыгала за подарком. Вожак якобы случайно обронил цветок и ускакал по своим важным государственным делам (на самом деле, просто собрался купаться). Обезьянка подобрала знак внимания и принялась ковыряться пёрышком в ногтях.
Поки грустно наблюдал за происходящим. Ему хотелось принять участие в затее его бывших друзей, но после предательского ухода своей подруги, он уже не мог веселиться в прежней компании. Нашему герою захотелось сидеть на (подоконнике) ветке во время дождя, (пить кофе) ловить ртом стекающие с цветов капли, всматриваться в капли дождя (на стекле), оставляющие круги на поверхности воды, и жалеть себя.
Но обезьянки опрометчиво делили перья неубитой голиафии. Набегавшись за самыми хулиганистыми мартышками (на самом деле, египтопитеками9, но я не хочу казаться занудой), она вернулась на место своего поражения с жаждой мести. На полянке сидела одна Шуша и пыталась пристроить куда-нибудь перо для украшения. Птица нахохлилась от гнева и, медленно ступая, направилась творить возмездие. Маленькая обезьянка не замечала надвигающиеся на неё кары за чужие грехи.
Поки сквозь листья заметил движение. Повис на ветке, чтобы лучше оценить обстановку. Голиафия подходила всё ближе, её крылья наполовину раскрылись и приподнялись, перья стояли дыбом, а клюв зловеще приоткрылся. Обезьян стал медленно перебираться по ветке, чтобы оказать своей бывшей поддержку с воздуха. С каждым шагом птицы, зверёк пододвигается ближе.
«Упаду. Летун клюнет Шушу».
Ещё шаг. Обезьянка всё ещё не догадывается ни о чём, хотя тень от клюва уже накрыла её. А чистюля вычищает пером грязь из-под ногтей — и пусть весь мир подождёт.
«Надо было сидеть и ловить жужжал. Это не так страшно».
Всё ближе и ближе. Крылатый рок повис над красавицей из безымянного племени доисторических обезьян. Ещё чуть-чуть, и ей придёт конец.
«Ну что, выше мастодонта не прыгнешь», — подумал Поки. Но у него вырвалось только:
— Чи-чи-и-и-и…
И сорвался. Клюв голиафии уже почти ударил по макушке обезьянки, когда на птицу обрушилось кричащее нечто. История знает много смертей от падения тяжёлых предметов на головы обитателей Земли. Одни видят в этом нелепую случайность, другие — кару богов, как в случае с Эсхилом и десантированной на его лысину черепахой. Но сейчас бессмертным, видимо, потребовались мученики. Птица от неожиданности покачнулась и свалилась на бок.
Коки, который услышал боевой возглас брата, не мог оставить без своего внимания движуху. Вождь кинулся на недавнее поле боя. Там он увидел следующую картину: птица, которую они победили всем племенем, лежит перед его фавориткой и на последнем издыхании пытается добраться до неё. Обезьянка в свою очередь продолжает чиститься, ведь беда настигнет ещё через некоторое время, а бежать, кричать и звать на помощь, когда я вся взъерошенная, — это моветон. Рядом лежит непутёвый братишка и ничего не делает то ли от страха перед полудохлой голиафией, то ли от дикого стеснения перед Шушенцией. Слабак, одним словом. Этому болоту нужен герой!
Вожак пронёсся к голиафии, сделав небольшой крюк, чтобы Шуша его заметила. Он встал между ней и птицей и запрыгнул сначала на клюв. Тот щёлкнул рядом с его хвостом, но прыжок — и Коки уже на спине, цепляется за шею.
У пернатой был тяжёлый день. Зачем она вышла из привычной топи, где тихо, никого нет, и водится много рыбы? Да, надоело, что крокодилы пытаются тебя сожрать, но местные чокнутые зверьки были в сто раз хуже. Птица встала, попыталась сбросить Коки с себя, но тот крепко держался. Ещё бы! Не каждый день выпадает шанс прокатиться на большом летуне, да ещё покрасоваться перед всеми.
Окончательно признав водных хищников меньшим злом по сравнению с пушистыми психопатами, голиафия взлетела. Коки гордо держался за её шею. Визжа от смеси страха с восторгом, он рискнул и напоказ свесил свою задницу, показывая всем, кто здесь большой брат. После круга почёта над подругой и подчинёнными он понял, что авиация — это хорошо, но только после изобретения парашюта и безвольных самолётов. Голиафия явно обладала свободой воли, поскольку пролёт под веткой с целью сбросить пилота не укладывается в понятия «техническая неисправность» и «обезьяний фактор».
В итоге, птица улетела вверх по реке, а Коки без тяжелых увечий, но с парой синяков остался сидеть на ветке, стараясь не лопнуть от крутизны. Поки очнулся и поднял голову. Перед ним сидела Шуша. Она заметила, что он пришёл в себя, и надменно на него рыкнула. Обезьянка решила, что с туалетом на сегодня покончено, по крайней мере в присутствии своего бывшего, и пошла искать фрукты с подружками.
Под тяжестью несправедливости наш маленький герой опустил голову обратно на землю. Лежал шестиконечной звездой, оттопырив лапы с хвостом. И он увидел солнце*.
***
Полтора года назад Поки был ещё детёнышем. Возраст беззаботного веселья, продолжающегося до тех пор, пока вашу маму не сожрёт удав, а отца не задавит рассвирепевший мастодонт, которого глупый брат дёрнул за хвост. Впрочем, между смертями родителей прошло довольно много времени.
Так зверёк в возрасте восьми месяцев остался на воспитании своих родных братьев — Коки и Йори. Их папашу, предыдущего вожака племени, не интересовало воспитание имеющихся детей в отличие от получения новых.
Однажды три обезьяна сидели на дереве у границы леса, за которой простирались луга. Там бродили мастодонты и один здоровенный арсинотерий (назовём его двурогом), который возвращался с водопоя к лежанке.
«Двурог — топтун. Страшно», — думал младший брат. Остальные не обращали на него внимания. Коки думал о том, как забраться на мастодонта и заставить ходить возле пальм с бананами.
Йори играл с лягушкой, которую невесть как притащил наверх. Он пытался заставить её укусить хвост Поки. Тот был слишком мал и напуган носорогами, чтобы сопротивляться. Но лягушка показывала, что она наелась комаров, следит за фигурой, и вообще у неё аллергия на шерсть мартышек.
«Давай квакун, укуси его. Будет много визга. Весело».
Средний брат не желал зла подопечному, он просто хотел проверить свою гипотезу о трансформации квакунов в лазунов и наоборот через укусы. Как мы знаем, она была экспериментально опровергнута.
Коки одёрнул его и показал на луг. Под прикрытием высокой травы к слонёнку подкрадывались два гиеновых льва.
«Страшилы съедят мелкого топотуна, — подумал Йори, выкинул лягушку и схватил покрепче Поки, — и его съедят. Кто зубастей, тот и побеждает».
«Хей, сейчас топотун раздавит чью-то зубастую морду. Кто больше, тот и главный», — старшие братья бы подрались из-за несовпадения мнений, если бы могли читать мысли друг друга, говорить или, скажем, переписываться на форуме. Иногда излишняя коммуникация бывает вредной.
Так и сидели три обезьяна и болели каждый за своего фаворита. В итоге победил младший. Двурога разбудил рык гиенового льва и сопение мастодонтов. Древний носорог разогнал всех на противоположные концы луга и, пофыркивая, отправился спать дальше.
Однако братья не утратили интереса к титанам леса и в следующем году часто собирались здесь, на краю леса, чтобы посмотреть на их жизнь, подобраться поближе и показать остальным, чей кумир быстрее, выше и сильнее.
***
Поки помнил тот день, после которого они перестали собираться на деревьях возле лугов. Правда, события в его голове немного смешались. Когда ушёл средний брат? До или после того, как мастодонт задавил отца? Кто дёрнул слона за хвост? Для чего? Да, тут замешан старый спор. Коки поссорился с Йори и прогнал его. Значит, он тогда стал вождём. Кажется, там ещё была Шуша…
Да, тогда наш герой влюбился и выдавил из памяти плохое. А может, не было никакой памяти у маленького примата, а были одни рефлексы, инстинкты, Декарт, Павлов, все дела.
Он шёл к тому самому месту, где в последний раз видел Йори. Страшно уходить из родной мангровы. Но иногда корни уходят в такое болото, что лучше о них забыть, попробовать начать всё сначала. Чёртовы топи упущенных возможностей. Делись гусеницами, не ешь плоды с деревьев вождя, не подходи к Шушам и не вылавливай из их шерсти блох. Проклятый тоталитаризм.
И непонятно, почему брат, ставший первым в племени, должен относиться к родственникам как к помехе. Это в генах записано, или это здесь, на берегу реки, так принято? И всех этих размышлений в голове у Поки не было. Но он решил убраться из этих мест, а уж по политическим соображениям или по инстинктивному позыву — кто разберёт.
«Что за большим полем? Йори теперь знает».
То дерево, на которое они любили забираться. То место, где в последний раз видел брата. Коки тогда держал своего родственничка за хвост, чтобы не умотал вслед за изменником. Вокруг кричали и шипели их друзья, кузены и некоторые подруги. На шум сбежались гиеновые львы, и в суматохе Поки потерял из виду Йори. Вроде в высокой траве что-то шуршало.
Шаг за лес. Его никто не прогоняет. Львы не сбегутся. Надо идти. Ещё есть возможность вернуться назад. Есть запруда зубастых брёвен, где можно от всех спрятаться и ловить мух. Высокие деревья, на которых живут шипуны, там много фруктов. И другие места, куда боятся заходить соплеменники.
«А с кем я буду играть?»
Возможно, если бы он научился бы играть со змеями, то всё было бы по-другому. Если бы мудрый Каа подружился с бандар-логом, у него наступил бы завтрашний день, в котором помнят про вчерашний10. Хватило бы кого-нибудь, интересующегося чем-то, кроме выяснения, кто сильнее и кто главнее.
«Все знают, что двурог сильнее, чем топотун и кусака».
Да-да. И у нашего героя большая часть мыслей посвящена этому. Кто первый, кто хуже, кто прав, кто контужен*. И мысли продолжают перескакивать с важного в данный момент на нелепую фигню. Дурное воспитание.
«Надо найти двурога. Я докажу, что прав».
Так Поки ушёл из леса, где он родился. Чья вина, что мы все навсегда уходили из дома?*
Под покровом разнотравья малыш медленно продвигался вглубь поля. От великого похода на двурога отвлекали вкусные жужжалы и цветочки. День прошёл в дегустации новых блюд. Миру в лице обезьянки стало известно, что кузнечики не такие вкусные, как жуки, зато мягче и проще ловятся. Муравьёв же вообще поймать легче лёгкого, но их много, и они кусаются.
Мечась от цветка к цветку, Поки выбрался на открытое место, где трава была примята чьими-то лохматыми спинами, от которых остались клоки бурой и чёрной шерсти.
— Бж! Ж! Бж-ж-ж! — взлетели мухи, недовольные тем, что их оторвали от облизывания подгнившего мяса.
По этой небольшой прогалинке были разбросаны кости. Кто-то не до конца их обглодал, и теперь эскадрилья насекомых устроила на них налёт. А на земле колонной подбиралась бригада муравьёв с тяжело бронированными жуками-трупоедами.
Вдалеке что-то гулко громыхало.
Примат заметил среди костей один черепок с прокушенным лбом. Подошёл поближе. Попробовал вытащить зуб. Не поддаётся.
«Хм. Отколотый зуб»
У братьев была игра — кто дольше провисит на дереве, не держась лапами и хвостом. Коки всегда проигрывал. Однажды он, раздосадованный, уцепился среднему за хвост, пока тот мёртвым укусом вцепился в дерево. Упали оба, но не целиком. Половинка клыка осталась в ветке.
«Бедный Йори, — подумал обезьян, — с ним было весело».
Сзади что-то с хлюпаньем упало. Молодой гиеновый лев, урвавший у старших товарищей кусок добычи, в предвкушении обеда торопился в укромное место. И что он увидел? Кажется, у него будет второе блюдо. В этом лазуне больше волос, чем мяса, зато его можно будет от души погонять по полю. Они так смешно визжат.
Бум-бум-бум. Земля задрожала.
Прыжок. Поки отскочил от хищника, но получил удар лапой и отлетел на пару метров. Лев подошёл и проверил, не убил ли свою игрушку. Слабый всхлип. Маленький зверёк вскочил и, прихрамывая, попытался убежать. Ещё один скачок — и враг перед ним, клацает зубами. Намеренно промахивается, хочет напугать до истошного визга. Во рту что-то хрустнуло. Лев приподнялся и сглотнул. На вкус не было похоже на обезьяну, даже очень костлявую. Давясь и корчась, изогиенодон поворачивал голову, пытаясь отыскать несносный кусок меха, который скормил ему череп своего родственника и скрылся.
И вот тогда на сцене появился новый игрок. Точнее, старый, мы о нём упоминали, но вскользь. Двурог летел как скорый поезд, как депутатский кордон по проспекту, как нейтрино сквозь вещество. Наглая и беспардонная свобода в телесной ипостаси. Его не связывали ни долги, ни работа, ни семья. И лев, случайно оказавшийся у него на пути, не стал преградой и был отправлен в свой первый и последний полёт.
Арсинотерий пробежал ещё несколько метров и остановился. Косо посмотрел на труп, будто пытаясь придумать, как оправдываться перед дорожно-патрульной службой. Он не виноват, тот сам выбежал. А если не выбежал, то зачем стоял и ждал, пока его собьют? Зебры здесь точно не было. Они водятся южнее и через несколько миллионов лет. В конце концов гигант развернулся и отправился пастись.
Хрум-хрум. Хрум-хрум. Хрум… Тьфу.
«А это ещё что здесь делает?» — подумал двурог, выплёвывая хвост Поки, и недовольно зафыркал, дескать, кто подложил мне в изысканное блюдо дохлую мартышку.
Зверёк начал приходить в себя. После потери сознания меньше всего хочешь видеть морду с двумя рогами и злыми глазами, большими, чем твоя голова. Уже начало входить в привычку.
«Что за жизнь. Все хотят сожрать».
Двурог озлобленно зафыркал. Если бы он ел в более или менее приличном заведении, давно бы позвал менеджера. Что это за чертовщина? Что они себе позволяют? Он будет жаловаться, доберётся до начальства. Только вот в данной ситуации это бы не помогло, ибо главным на этом лугу носорог считал себя. Зарычал ещё громче.
«Давай, ешь меня, чего стоишь. Никуда не пойду. Устал».
Что возомнил этот кусок меха? Луговой гигант всегда ел кусты по порядку, стараясь не пропустить ни одного. И тут такое недоразумение: нельзя съесть следующий куст, потому что на предыдущем, видите ли, завелись дрянные макаки! Да это просто... У него не было слов! Как и букв, речевой деятельности и деятельности вообще. Одно сплошное поведение. Поэтому оставалось только фырчать.
Носорог находился в прострации. Злился. Он самый страшный, самый стремительный, самый главный. Глупая обезьяна. Как жить дальше в мире тотального неповиновения и неустрашения? Можно бы и спихнуть этого нахала, но так всякая другая мелочь будет приходить и лежать, где им вздумается, совершенно меня не пугаясь! Это же не эти паршивые львы, с которыми по-другому нельзя. На каждую мышку не набодаешься. Лень.
В итоге негодование никак не оформилось в действия, а просто затихло и ушло в сновидения. Так и лежали два зверя, большой и маленький.
***
Поки очнулся. Вроде не съели, хвост на месте и остальное тоже.
«О, двурог».
После обхода вокруг сопящей туши было вынесено заключение, что зверь спит. И тут созрел план. Если один героически настроенный примат вдруг заберётся на носорога и заставит себя покатать, то его репутация в племени взлетит до небес. Никакого племени уже (или пока ещё) не было, но это дело наживное.
Осторожно перебирая лапами по земле, чтобы не разбудить зверя, малыш обошёл громаду. Медленно ухватился за колено и подтянулся. Дальше — тяжелее. На круглом брюхе не было места, за которое удобно вцепиться, поэтому первая попытка забраться не удалась. Носорог дёрнулся и буркнул, отчего Поки заскользил вниз. Обезьян припал к земле от страха и застыл, но через минуту понял, что цель всё ещё спит.
Двурогу снилось, что бежит по лугу, на котором сидят мартышки, и, как только он к ним приближается, они разбегаются с воплями. Он рождён, чтобы бежать*, и никакая скво не сможет это изменить. Летучая трава сама прыгает в рот. Она не пахнет обезьянами. Ой. Что? Птица села на голову и клюёт. Не даёт есть. Мешает бежать…
Поки пытался разобраться в управлении своего скакуна. Попрыгал. Не просыпается. Укусил. Буэ… Надо научить арсинотериев чиститься. Невкусно, а самое обидное — не сработало, спит, зараза. Только ноги немного дёргаются. Ага, вот как надо! Зверёк подёргал уши и немного туда повизжал, и вуаля — гигант пробудился. Поднялся на ноги, отряхнулся (наездник при этом чуть не соскользнул) и подумал о том, хочется ли есть. После долгих размышлений и вычислений стало ясно, что кушать его высочество не хотят. И сорвался с места, — на принятие этого решения времени много не понадобилось, ибо в подкорке почти прямым текстом было прописано: “Ride to live, live to ride”*. А наш герой лучился счастьем от такой скорости, вцепившись лапками в уши своего скакуна, чтобы рулить. Или делать вид, что рулишь.
Обезьянёнок Поки сваливал из чёртовых мангровых зарослей. Навсегда.
***
Носорог рассекал зелёный простор, изредка притормаживая, чтобы разогнать мастодонтов с пастбищ. Те с ним не связывались и отходили к островкам деревьев, куда не совался этот великовозрастный хам. Дурные воспоминания. Там он бросил свою подругу, когда из засады на них набросились львы.
— Дорогая, я позову на помощь, — сказал бы он.
Но подмога не пришла, подкрепленья не прислали*.
В голове у двурога щёлкнул переключатель. Время водопоя. Подкорректировал траекторию в сторону озера — река и мангрова оставлены позади. Поки уже тридцать раз пожалел, что залез на это чудовище, этого ужасного библейского Бегемота с сотрясающими землю ногами. Каждый шаг этой громады сопровождался ударом всадника о спину своего скакуна.
Озеро окружала узкая полоска леса. Завидев деревья, зверёк оживился: возможно, там жили другие обезьянки. Такие же, как он и его предыдущая стая. Только гораздо дружелюбнее. Без хулиганства, насмешек и отбивания Шуш.
«Быстрее, двурог, — дёргал малыш своего “коня” за уши, — туда, туда, поворачивай!»
Носорогу его возня была практически незаметна. Птички часто пользовались им как бесплатным общественным транспортом, хаотично курсирующим между рекой и озером, так что выработалась привычка не обращать внимания. Но Поки не понял этого — двурог бежал туда, куда хотел обезьян.
Гиеновые львы кружились вокруг отдельно стоящего деревца. На ветку был нанизан пищащий комочек. Хищники не могли его достать, хотя пытались допрыгнуть. Зверька ждала бы ужасная участь, если бы не рыцарь на единороге, который прибыл из далёких земель.
Наш храбрый обезьян верхом на гиганте сближался с целью. Поки уже мог различить в загнанной на дерево жертве представителя своего вида. Более того, на соседних деревьях сидели и другие приматы, которые пытались помочь своему сородичу, кидая плоды в зубастые морды.
Арсинотерий оттолкнулся от земли и отвёл голову для удара рогом по ближайшему гиеновому льву. Размах — и рог вонзается. Хищники оказались маневреннее и отступили, поэтому двурог врезался в ствол, а через мгновение к нему присоединился Поки. Сверху раздались недовольные визги мартышек.
Гигант отступил назад и понял, что застрял. Изогиенодоны заметили, что погони нет, и перестали бежать. Прибыла добыча покрупнее и сама себя поймала. Просто экспресс с гуманитарной помощью голодающим львам. Вкусная задница, вкусная задница, пожалуйста, не пинайся.
От очередного столкновения с жестокой и жёсткой судьбой у Поки заболело… всё, но времени отдыхать не было. Его скакун попал в беду!
Вжух! И около носа нашего героя просвистел снаряд. Дама в беде, маленькая обезьянка, за которой охотились гиеновые львы, начала кидать орехи и защищать своего спасителя. Её соплеменники к ней присоединились, и полился дождь из плодов. Некоторые были понадкусанными, но это мелочи. Поки ударило одним из снарядов по голове. Разозлившись, он взлетел на ветку, где сидел криворукий обезьян. Сейчас покажем этим озёрным дикарям, как надо кидаться всякой ерундой! Поки сорвал что-то похожее на яблоко, прицелился, рассчитал траекторию полёта, прикинул скорость ветра и так далее. Нет, конечно, на эмоциях он кинул, не думая. И попал! По носорогу, не по львам.
Оставшийся целым глаз двурога залился кровью. Говорят, загнанное в угол животное гораздо опаснее, чем такое же, но мило пощипывающее травку. Кто-то очень любит сообщать очевидные вещи. Но в данном случае древний гигант был не просто «очень опасен». Если бы мог, он на запале ярости превратил бы весь север континента в пустыню на несколько миллионов лет раньше, чем это произошло естественным путём. Сейчас же злость придала ему силы вызволить себя из западни и… И… Нет, простите, я не буду рассказывать вам о том, что разгневанный арсинотерий сделал с парой гиеновых львов. Это очень-очень неаппетитно.
Дрожащий комочек спустился с деревца и подбежал к Поки, оглядываясь по сторонам, не прибежит ли ещё какой-нибудь монстр. Мордочка нашего героя постепенно сменилась от победной через заинтересованную в романтических отношениях к разочарованной и даже разозлённой. Это не маленькая красивая обезьяночка! Это мелкий глупый обезьян. Не ждать спасителю объятий благодарности.
Остальные члены озёрного племени тоже приблизились к Поки и стали его осматривать. Выглядят так же, как и его прошлые сотоварищи, немного порыжее, но тут уж ничего не поделаешь. Не всем быть красивыми бурыми арийцами из речной долины. Спасённый предложил вкусного жука. Значит, не совсем потерянная душа.
«Кто тут главный, интересно», — Поки набычился, распушился, чтобы показать, что самый крутой здесь он. И наглой походкой подходил к каждому, после чего зритель, недоумевая от такой невоспитанности, отступал подальше. Через несколько подходов наш герой уже возомнил себя здешним вождём, раз никто не собирался ему перечить в открытую. Но тут кто-то его дёрнул за хвост. Поки рассердился и уже хотел защищаться, но встретил спокойный взгляд пожилого обезьяна.
— Чи, — спокойно произнёс старик. Он явно понимал, о чём говорит. Озёрное племя оживилось и направилось к водоёму.
«Ничего не понимаю. Я не главный. Он не главный. Кто тогда?» — недоумевал Поки. Но поспешил присоединиться к остальным.
Гурьба обезьян пришла к озеру и уселась на берегу. Странная фигурка направилась к берегу с другой стороны. Поки понял, что где-то он уже видел эту картину.
«Большое зубастое бревно плывёт! А на нём… Кто на нём?»
Через некоторое время все увидели Её. Местную Владычицу Озера.
Она наконец причалила. Прирученный неведомым образом крокодил зевнул. Никто не дрогнул, кроме нашего героя. Он отбежал назад и понял, что вождём ему здесь не быть. По безрассудству здесь свой чемпион. Конечно, это нелепая система управления, но что делать. Зато прогонять его никто не собирался. Ними, так звали местную правительницу, приняла его в своё племя, тыкнув его палкой в плечо. Все возопили и начали играть.
Да, безрассудство — вот что правило миром в те времена. До появления разума оставалось пара десятков миллионов лет.
***
На этом заканчивается история Поки, первого рыцаря олигоцена11. Он жил в новом месте… не очень долго и не всегда счастливо. Да что там говорить, его всё же слопали под конец. Времена были такие. Идёшь-идёшь — раз! — и сожран. Тёмный период. Но это не значит, что не было места чему-то светлому вроде раскачиваний на лианах, жевания вкусных плодов и вычёсывания блох из шерсти Шушенций.
II
Питер окинул взглядом слушателей и понял, что зря он закончил на грустной ноте. У самых младших даже выступили слёзы. Рассказчик виновато улыбнулся.
— Эй, вы закончили? — ворвался брат Питера, Майкл. — Я договорился с одним арабом, он довезёт нас до Бени-Суэйфа.
Заметив детей, которые играли с черепами возрастом тридцать миллионов лет, и разбросанные книги, Корольков закатил глаза и застонал.
— Чёрт, ты ещё даже не собрался. Мы опоздаем на поезд! Нам надо успеть в Каир до вечера. А ещё заскочить в университет, забросить образцы в коллекцию.
— А я думал, мы улетаем завтра…
На это Майкл ответил непонятными детям словами.
— Ребята, закройте уши, дядя Миша ругается.
— Да они всё равно не понимают по-русски.
Вадим Корольков недолго пробыл со своими сыновьями, Майком и Питом, после смерти жены, но за то недолгое время, когда они были под его опекой, мат на его родном языке лился в таких количествах, что не выучить его было очень тяжёлой задачей. До трагедии папаша постоянно был в дороге, и всё, что дети от него приобрели — русские фамилия и язык. За детьми следил дядя Джаред, бывший басист отцовской группы. Бывший — потому что остепенился, а стало быть, скурвился для того, чтобы быть рок-звездой, но не для того, чтобы следить за детьми этой самой звезды.
Питер вскочил и забегал по комнате, отбирая кости у детей и вежливо выпроваживая их.
— Дядя Пит, а что такое э-пип-ре-нун? — язык девочки спотыкался о нёбо, в попытке выговорить непонятное слово.
— Это лиана такая, я же говорил, Лили.
— Зачем ты пудришь детям голову непонятными словами? Хотя ты так надругался над изогиенодонами, что лучше не упрощать. Какие они львы? Они больше на огромных волков или шакалов похожи.
— Ты, наверное, новую реконструкцию не видел, на ней они как львы. Ну хорошо, как тигры. И вообще, это моя сказка, отстань. Эй, дети, кто хочет конфету? — Питер вытряхивал всё лишнее из рюкзака. — Так, давайте её разыграем. Самую большую получит тот, кто победит в игре. Смотрите, на счёт три каждый показывает одного зверя: носорога, слона или льва. Слона средним пальцем, льва — растопыренной ладошкой, а носорога — указательным.
— Ты что, учишь детей показывать фак?!
— Это не фак, это слон!..
Но дети хихикали и показывали именно этот жест. Только старший мальчик, вдохновившийся Поки, показывал указательный. Или он просто задумался, пока собирался ковыряться в носу. Кто его знает.
— Так, выиграл Адам, носорог протыкает мастодонта. А вот лев бы, наоборот, сожрал носорога и убежал от слона.
— Почему нельзя было сыграть в камень-ножницы-бумага?
— Потому что я так придумал! — обиженно сказал Питер.
Раздав детям сладости, он наконец сумел убедить их выйти из хибары и поиграть на улице.
— Ты не видел, куда делись мои Мэлори и Киплинг?
— Наверное, туда же, где мой плеер, — рассерженно ответил Майк.
Худо-бедно они собрались.
***
Через три часа они ехали на экспрессе в Каир и угрюмо пялились в спинки кресел.
— Так это всё-таки ты взял плеер?
— Как ты узнал?
— Ну, я всё-таки не так плох в арабском, как ты думаешь. Ты неумело переводил строчки песен с русского и вставлял их в свою глупую сказку*.
— Она не глупая! И отец не оставлял свои вещи и мамины деньги только тебе.
Майкл нахмурился. Во время поездки он боялся, что рано или поздно брат взорвётся и припомнит прошлое. Хоть бы про Шейлу не вспомнил.
— Успокойся, ты же сам знаешь, что не мог распоряжаться деньгами из-за возраста. Я делал всё, что мог, чтобы тебе помочь.
Питер молчал.
«Не вспоминает о ней, значит просто вредничает. Надо было понять, что его что-то беспокоит. Из Пита всегда льются дурацкие шутки, когда он сильно волнуется», — думал Майк. Попробовал сменить тему:
— Твой рассказ — просто рай для психоаналитика. У тебя просто одни несчастные и нездоровые семьи. Прямо как у нас.
— Не как у нас. Но да, ты прав, я не замечал, как делал персонажей похожими на нас с тобой, папу, дядю Джареда.
— Дядю Джареда? Постой. Йори, ха. Точно. Как он поживает? Ты заходишь к нему в гости? Или он к тебе? Я как сейчас помню, мы смотрели чемпионат по регби и спорили, кто же победит. «Райносерос», «Норзерн маммонтс» или «Стриппед лайонс».
Питер помрачнел. Старший брат переехал в Нью-Йорк для учёбы в аспирантуре после колледжа, а младший остался в Боулдере, где родилась и умерла мать. Майк помогал с деньгами и обещал выбить место для Пита в лаборатории, но общались они очень мало и больше как коллеги, а не как родственники.
— Он погиб от передоза год назад. Я не стал тебе говорить, потому что… В общем, сам был не в лучшей форме.
— Бедный Джаред. С ним… было весело.
Неловкое молчание.
— Ладно, я подремлю немного, — сказал Майкл, пытаясь устроиться поудобнее в раскачивающейся на неровной дороге машине.
Питер от безделья полез в рюкзак за фотоаппаратом. Вспомнить, как прошло лето.
Открыл папку с галереей, а потом первые фотки. День приезда в оазис Эль-Файюм. Они с братом ходили и искали дом поближе к прошлогоднему месту раскопок Майка. Вот их хибара. А вот сам Питер… лежит на полу в этой самой хибаре. Джаред пытался научить его пить, но устойчивость к спиртному сыновьям от отца не передалась.
На следующем кадре Пит рассказывает сказку мальчику, который решил зайти посмотреть, кто остановился по соседству. Назавтра с окрестных дворов стянулись ещё дети: иностранцы редко заезжали, всем было любопытно. Некоторые собирались стащить что-нибудь у американских гостей. На следующих фотках заулыбался. Вспомнил, как снимал Майка, пытавшегося догнать девочку, которая рисовала археологической кисточкой и не собиралась отдавать её вредному дяде. К догонялками присоединились другие дети, передавали кисти и кости из рук в руки. Майкл понял, что помощи от брата не дождёшься, плюнул на всё и ушёл купаться.
А здесь профессор Наоми, начальница Майка, прилетела из Калофорнии проведать подопечного. Она арендовала внедорожник и повезла их от оазиса в пустыню показывать окаменевшие корни деревьев. Несколько файлов Питер пропустил. Майк тогда отобрал фотоаппарат, чтобы запечатлеть древний подокарп с разных сторон. На вид — цилиндрический камень. Двадцать фоток с разных сторон. Палеоботаники — скучные люди. Проматывая неинтересные растительные останки, Пит пролистнул слишком сильно и увидел то, от чего сердце ёкнуло, а голова заполнилась стекловатой. Его брат вместе с Шейлой. Простить-то простил, а вот смотреть на их пару ещё не привык.
Чтобы успокоиться, решил посмотреть ещё разок на кадр со своей главной находкой, что сейчас томится в багажнике. Только бы не развалилась! Ага, вот она. Скелет изогиенодона, частично погружённый в песок. Почти целый, что само по себе редкость. Но вот то, что было видно за рёбрами хищника, вызывало восторг. Прокушенный череп мелкого примата со всеми зубами. Только клык почему-то отколот.
Питер Корольков улыбнулся. Этого должно было хватить для его диссертации. А потом, его с руками оторвут в любой лаборатории. Можно даже устроиться в группу к брату и проффесору Наоми, но лучше найти свой путь. Где-то подальше от Боулдера и плохих воспоминаний.
Питеру нравилась его работа. Казалось, своими исследованиями он меняет прошлое. По крайней мере, известное людям прошлое.
Примечания:
1 Меритерии (род Moeritherium) — ранние родичи слонов, вымершие хоботные, жившие 37-35 миллионов лет назад. Хотя больше они напоминали свинобегемотиков высотой примерно в 70 см с маленькими хоботами. Один из них снялся в мультике “Ледниковый период”.
2 В данном случае имеются в виду фиомии (Phiomia), древние хоботные, жившие 36-35 миллионов лет назад, родственные палеомастодонтам. В высоту достигали двух с половиной метром, таких бивней, как у современных слонов, у них не было. Вы ещё не заснули? Мамонт, мастодонт, фиомия — какая разница, просто древний слон, сказать больше нечего.
3 Арсинотерий, арсинойтерий (Arsinoitherium) — млекопитающие из вымершего отряда, внешне напоминающие носорогов, но отличающиеся от них тем, что их рога сделаны из кости, а не из кератина. Жили 36-30 миллионов лет назад, высотой более полутора, а длиной около трёх метров. Такое большое носорожище с двумя большущими рогами, которые длиннее головы. Очень нужны. Красоваться перед дамами.
4 Изогиенодон (Isohyaenodon) — хищное млекопитающее из полностью вымершего отряда, не имеет близких родственников среди современных животных. Размеры неизвестны из-за плохой сохранности образцов, среди близких видов были хищники как размером с собаку, так и гиганты, имеющие полтора метра в холке. То есть это такое зубастое создание неопределённых размеров и внешности, но о-очень страшное. До палеонтологов дошло только полчелюсти, остальное пришлось допридумывать.
5 Подокарп — хвойное растение, некоторые виды которого росли в олигоцене Северной Африки и были одними из самых крупных деревьев в этом регионе. Я не мог сказать ёлка. И сосна сказать не мог. Ну не росли они там. Нет, капель от занудства ещё не изобрели.
6 Бодхисаттва — тот, кто сознательно отказывается от нирваны (освобождение от страданий и от цикла перерождений) для того, чтобы привести к ней всех остальных живых существ.
7 Монимии — род вечнозелёных растений, тропические и субтропические кустарники и деревья. Росли в Северной Африке в олигоцене. Я хотел бы написать про неё больше, но запрос в википедии пересылает на одноимённую пьесу какого-то неизвестного драматурга.
8 Голиафия — вымерший вид китоглавов, королевских цапель, размером с современных родственных ей птиц: 1,2 метра ростом, размах крыльев больше двух метров. Большой страшный цапель, почти как динозавр. Вы же знаете, что птицы — это динозавры, дожившие до наших дней?
9 Египтопитек (Aegyptopithecus) — ископаемый род обезьян, которые жили в Файюме 30 миллионов лет назад. И нет, мы не произошли от этой обезьяны. Они были убеждёнными чайлдфри и не смогли оставить после себя современных обезьян. Или попали под сокращение. Никто не знает.
10 «Они все собираются избрать себе вожака, составить собственные законы, придумать собственные обычаи, но никогда не выполняют задуманного, потому что их памяти не хватает до следующего дня» Р. Киплинг. Сходство с чем-то, кроме обезьянок речного племени, является чисто случайным, автор не хотел высмеивать что-то, помимо персонажей своего рассказа.
11 Олигоцен (не путать с олигофренами!) — эпоха, которая началась 34 миллиона лет назад и закончилась 23 миллиона лет назад. Это было очень давно. Ещё до революции. Даже до древних греков. Но уже после динозавров. Хотя их нишу занимали большие носороги — индрикотерии. У этих носорогов не было ни одного рога, но они всё равно считаются носорогами, а арсинотерии с двумя рогами — не считаются. И они называют это наукой.