Глокта

Пылающая башня

Muerte, muerte al villano vil!

Сдохни, сдохни, чертов мерзавец!

Пако Ибаньес, «Скверная репутация»

 

 

— На сегодняшней лекции поговорим о так называемом виртуальном блоке Юкатана, основной части нашего курса. Блок состоит из четырёх миров: джунглей, пирамиды, жертвоприношения и битвы с испанцами. Каждый из миров согласно традиционной двадцатиричной системе майацков делится на двадцать локаций… Ты хотела задать вопрос, нуб Чиченица?

— Гик Ушмаль, кто такие «испанцы»?

— Произвольная враждебная группа.

— Спасибо, гик Ушмаль. Только я сегодня мальчик. У меня же включена голубая лампочка.

— Прошу меня извинить! Итак, о джунглях…

— Нет, мы проголосуем о теме, гик Ушмаль.

— Да-да, конечно… Меньшинство за жертвоприношение — с этой темы и начнем. Итак, первая локация — «божок Хипе». Для прохождения необходимо содрать кожу с пяти юношей. Кожа с пяток открывает бонусные локации с золотом и яшмой, последняя особенно ценна, на неё можно купить девочку для свежевания или трёх мальчиков для услуг. Внимание, нубы, всем подключиться к вебинару и следовать за мной.

Ушмаль работал гиком в средней общеобразовательной школе.

Нубы тихонько гудели над самостоятельными локациями, а Ушмаль, прикрыв глаза, поплыл над влажными болотами лакадонских джунглей, раздвигая руками широкие мясистые листья. Кричали обезьяны, густо и обволакивающе пахло пряным и горьковатым. Подлесок шуршал пёстрыми змеями, терявшимися среди ярких цветов, а поднявшись выше, можно было увидеть покрытые лианами пирамиды. Великие пирамиды майацков! Для Ушмаля не было ничего прекраснее.

Ушмаль задумался об испанцах — по правде говоря, он тоже о них не знал. Нет, он, конечно, отлично знал, что в базовом шаблоне блока Юкатана есть десять враждебных худеньких фигур в вогнутых касках и с длинными заостренными блестящими палками, которые появляются на первой локации мира «битва с испанцами». Вообще для его работы этого было достаточно. Шаблон включал только фигуры, а нубы сами задавали одежду, выражения лиц и детали оружия. И, конечно, стратегия сражения тоже была работой нуба. Впрочем, испанцы были явно не бойцы, их не разделывал разве только двоечник.

Но что это за слово такое, «испанцы»? Ушмаль был добросовестным гиком и поэтому послал запрос в Сеть. Замелькали картинки в красно-жёлтой гамме с большими рогатыми зверями, карты старой Земли… А, вымершее племя. Ушмаль заглянул и в словарик терминов, который обычно пропускал даже на углублённых факультативах. Словарик был довольно большой, озаглавленный «испанский язык блока Юкатан» и содержал несколько сотен слов, например, таких: «Руки прочь, паршивая собака! Сантьяго! ¡Adelante, Castilla y Aragón!» Отдельно стоял список (вперемешку имён и фамилий): Керро, Анбесса, Альварес, Томас…

— Внимание, нубы! Кто хочет сдать мне прохождение блока Юкатана на отлично, одежду испанцам пусть подбирает жёлто-красную.

Эта фраза, как и все предыдущие, были произнесены мысленно, на универсальном. Ушмаль обладал голосовыми связками, но пользовался ими редко — у большинства нубов внешние звуковые датчики были отключены.

Урок закончился. Один за другим выключались блоки присутствия. На широких экранах-окнах заходило солнце, ветер носил осенние листья. Ушмаль встал и не спеша прошелся по рядам серых ящиков, проверяя, все ли отключились. Впрочем, он мог бы этого и не делать — это проверялось автоматически. Просто иногда ему хотелось делать что-то ещё, кроме своей работы.

Пахло, как всегда, нагретой пылью и стерилизатором воздуха.

Последнее время почему-то кружилась голова. А сегодня с утра плохо слушалась нижняя челюсть. К привычным запахам примешивался неприятный тошнотворно-сладкий аромат. Ушмаль отключил датчик обоняния.

Зря он это сказал, про жёлто-красный. Может оштрафовать Комиссия по свободе выбора цвета. У Ушмаля было две ноги из легкого алюминиевого сплава, туловище с пластиковым наполнением и выдвижными щупами, и почти целиком натуральная голова. Голова была сложной биологической системой, старой, доставшейся Ушмалю в наследство от предка, завещавшего голову тому, кто пожелает ей воспользоваться. Из всех многочисленных родственников, Ушмаль оказался первым и сознательно девиртуализировался еще в детском возрасте. Биологические части тела доставляли некоторые неудобства — Ушмаль должен был периодически есть и спать. А штрафы лишали часов сна.

Его ученикам, их номерным родителям и подавляющему большинству амаврозов — жителей Города — жилось проще. Штраф для них — это временная блокировка какого-то мира, одного из тысяч.

У амаврозов — или амавров — нет тел. Амавры рождаются по согласию двух или более лиц, считающихся их родителями. Право родить нового амавра получают те, кто успешно прошли число миров, кратное двадцати, — им открывается соответствующая опция. Бонус-уровень. Чем больше миров познает амавр, тем больше миров ему открывается. И более сложных. Ушмаль прошёл их две тысячи, но знал и тех, кто прошел в десятки раз больше.

Снаружи не было ни осенних листьев, ни неба. Только множество туннелей, уходящих во все стороны от небольшого зала с невысоким вогнутым потолком, где помещалось здание школы, тоже округлое, как гриб-дождевик. У входа в школу в полу располагалась круглая вентиляционная шахта, забранная решёткой. Такая же была в потолке, и между ними всегда ощущался прохладный ток воздуха. Ушмаль привычно свернул в один из тоннелей, ведущих к дому. Серый пористый пластиковый пол бесшумно пружинил под его лёгкими шагами. Стены с ровной подсветкой у пола скругляли повороты.

Потолок и стены туннелей состояли из плотно пригнанных тонких коробочек-кирпичиков, издали похожих на серую поблескивающую чешую. Амавры. Вместилища человеческих личностей. Туннели, протянувшиеся на многие километры, были Городом. Стоило закрыть глаза и, подключившись к Сети, равномерно распределиться по доступным Ушмалю мирам, как всё вокруг оживало, разворачивалась перспектива, открывались пейзажи на любой вкус; всё наполнялось десятимиллиардным шумом и возней беспрерывно снующих из мира в мир обитателей Города. Здесь жили и его родители, и жена.

В туннелях — этих словно вывернутых наизнанку серебристых змеях — царила вязкая тишина, только изредка раздавалось едва слышно шипение автоматического насоса подачи дыхательной смеси.

Ушмаль одним глазом набросил на скупые стены полупрозрачный весенний пейзаж с глубоким небом вместо низкого потолка, а другим глазом рылся в утренних обновлениях. Новых доступных для него миров пока не было — странно, ведь по его расчётам ему давно было положено перейти на новый статус.

Вообще он что-то устал сегодня.

Ах, да, он же хотел поужинать с женой, она приглашала. Жена Ушмаля работала предсказательницей: искала связи оттенков воды и неба в локациях блока Индонезии и их влияние на карьерный рост. Ужинать жена любила всегда в одном и том же квартале старого Парижа, где горели фиолетовые фонари. Она вообще обожала фиолетовый цвет.

Ушмаль погасил весенний пейзаж, включил стереоскопическое зрение и, сфокусировав слои, оказался в локации с нужным рестораном.

Здесь всё было как всегда: один и тот же продавец зелени около своей деревянной тележки, одна и та же мадемуазель, поливающая цветы на балкончике. Нет, Ушмаль, конечно, отлично знал, что в базовом шаблоне старого Парижа будет именно так, но от этого локация казалась всё более пресной. Одно дело, джунгли Юкатана и майацкие пирамиды, о которых Ушмаль знал больше, чем кто бы то ни было. Их прохождение было для него, как перечитывание одной и той же, но бесконечно любимой книги. Когда же речь шла о встрече с женой, застывшие повторения становились раз от разу неприятнее.

— Жена? — неловко позвал Ушмаль. Он не знал, какое имя она выберет сегодня.

— Пойдём, — она уже скользнула внутрь, Ушмаль не успел толком её разглядеть. — Что будешь? Я — огурцы с молоком.

Для неё еда — всего лишь набор вкусовых ощущений, а для него — реальное подкрепление сил.

— Морковный сок.

Отпив глоток, Ушмаль привычно ощутил, как из пола сквозь подошвы проникла игла с питательной смесью. Ушмаль мог жить только в туннелях, а его домом была небольшая ниша в стене, где помещалась кровать, допотопный информатор в виде головы маяцкого вождя и полочка со щетками для чистки глаз и зубов.

— Ты не передумал? — спрашивала жена, бесшумно откусив кусок фиолетового огурца. — Ах, эта твоя ужасная голова, что у тебя там внутри, я забыла.

Жена красивая, но лицо плоское, с размытыми чертами — новый вид виртуальной косметики? Или просто она одновременно присутствовала в нескольких местах, сейчас это становилось модным.

— Пока нет, не передумал.

— Как работа? — без интереса спросила она.

— Отлично! — оживился Ушмаль. — Скоро надеюсь получить доступ к новым локациям пирамид и…

— А я в круиз, по океанам. Мне открыли доступ. Хочешь со мной? Я тебя за этим и позвала, ты же любишь все эти старомодные личные встречи для договоров. У меня квота на одно место.

— Ну… у меня много работы… жена.

— Я сегодня Виолетта, милый. Нет, всё-таки ты невыносимо консервативен — думаю, голова тебя угнетает. Сейчас всё делают одновременно — и работу, и отдых. Да и время сколько хочешь. Но дело твоё, конечно. — Допив молоко, жена встала. В её голосе не было ни холода, ни разочарования, как будто она отключила эмоции или оставила их в другом мире, не для него, Ушмаля. — Пока!

Быть может, эмоций никогда и не было.

— До свидания, — пробормотал Ушмаль.

Картинка расплывалась, и он вернул себя в коридор, к своей домашней нише. Он почти ничего не съел, и устал еще больше. Нижняя челюсть и уши как онемели.

Но отдохнуть не пришлось.

Едва он вошёл в свою маленькую комнату, ожил информатор:

— Гик Ушмаль, штраф Комиссии защиты прав половой принадлежности, штраф Комиссии по свободе выбора цвета. Итого минус пять часов сна.

И ведь не поспоришь. Комиссии были автоматическими локациями с приоритетом появляться при нарушениях.

Пока Ушмаль отсутствовал, дома произошли изменения. Из стены выдвинулась коробочка — его, Ушмаля, чистый новенький амавр с торчащим проводком, который надлежало подключить через ухо, чтобы навсегда присоединиться к другим.

Ушмаль со вздохом взял щупом амавр. Вот оно что… Автоматическое приглашение, без которого закрыт доступ к новым мирам. И к новым локациям маяцких пирамид. Похоже, однажды это всё-таки придется сделать. Вернуть то, от чего отказался в детстве, желая стать… более осязаемым. Мать считала его больным, даже пыталась безрезультатно лечить. Но вот всё и возвращается. Почему бы не сейчас.

— Вот он! Держи!

Два блестящих колеса ворвались в комнатку Ушмаля, сильно толкнули его к стене, отчего упала полочка и все щётки разлетелись по полу. Вырвали пустой амавр.

— Есть! Уходим! — взвизгнуло одно колесо. Голос был металлический, дребезжащий.

— Стой! — пискнуло второе таким же голом, подкатившись к Ушмалю. — Глянь, у этого ходяшки почти целая голова. Надо взять!

— Берём!

Они кричали не на универсальном. На испанском! Ушмаль разобрал совсем немного.

Его грубо схватили, выволокли из комнатки, потащили по туннелям и неожиданно впихнули в широкую рваную дыру в пластиковом полу. Он успел заметить одно из колёс — блестящую человеческую голову с выпуклыми фасеточными глазами и раззявленным беззубым ртом, ловко укрепленную на оси таким образом, что она оставалась всё время в одном положении. Из этой головы, вместо ушей, торчали длинные зажимы с острыми крючьями, которые и держали Ушмаля.

А потом он полетел вниз и оказался в другом туннеле. Серебристые стены были покрыты пылью, повсюду валялись выломанные амавры. И снова дыра в полу и снова вниз. Здесь уже стены были не серебристые, потому что ни одного амавра не осталось. И снова вниз — теперь через широкий пролом в полу. Ушмаль вёл подсчёт этим этажам. На восьмом не было туннелей — только длинное пустое пространство, заставленное бурильными установками и заваленное перфораторами.

Ушмаль попробовал выйти в Сеть — не смог. Не смог совершить простейшего входа в мир! Запаниковал, потому что теперь мог рассчитывать только на своё не очень-то прочное тело. Постарался включить на максимум зрение, слух и обоняние. Он не сопротивлялся, плохо представляя, как оптимально управлять неловким телом — это было совсем не то, когда он в образе гибкого маяйцкого воина лазил по пирамидам в джунглях.

Наконец слух стал работать нормально, но вот зрение настроилось плохо, всё было нечётко, как будто белки глаз покрывала пыль. В нос бил отвратительный запах. Ушмаля дотащили куда-то и бросили на жёсткий пол, прогнувшийся, как тонковатый металлический лист.

— Маэстро, мы принесли редкость — пустой амавр! И привели ходяшку! — пискнули головы на колесах.

— Отличная работа! Ваши труды оценят по достоинству, — а вот это был совсем не металлический голос… Сильный и ровный, но вместе с тем переполненный пластами эмоций — радостью и ожиданием, любопытством и удивлением, а над всем этим доминировала низкая властная нота. — Что у ходяшки?

Живой голос! Ушмаль никогда не слышал живых голосов, но сразу догадался, что так он и должен звучать.

— У ходяшки только верхняя часть головы, оба глаза и нос, маэстро.

— Я посмотрю.

Живой голос и колёса заговорили о времени, о часах и даже минутах. По правде говоря, Ушмаль об этом не знал. Нет, он, конечно, отлично знал, что в любом базовом шаблоне есть часы, стрелки и какие-то минуты, но в его жизни время не играло роли, ведь в каждом мире оно могло начинаться и длиться произвольно.

— Маэстро, а правда, что в амаврах девятого уровня уже тысячи миров?

— Да.

— Это ж здорово, маэстро! Просто здорово! Какое ж тогда богатство нас ждёт выше! Да здравствует маэстро Альварес, дарующий нам бессмертие! — колёса вымелись прочь.

Пол завибрировал от тяжёлых неровных шагов.

Ушмаль отчаянно пытался сфокусировать зрение, и, наконец, ему это удалось. К нему вплотную приблизилось чужое лицо. Ушмаль невольно дернулся назад от отвращения; щёки, лоб и губы его собственного лица всегда были покрыты изящной титановой сеточкой и пластинками, для защиты кожи. Перед ним же было неприлично обнажённое лицо, только на высокий лоб спадала прядь пегих косм — рыжих, чёрных и седых вперемешку, из-под которых поблескивали большие влажные глаза цвета зеленоватой бурды. Пухлые голые губы были наиболее неприятны, напоминали слизней, покрытых коричневато-красной коркой. Губы кривились, отчего от уголков рта прорезались морщины, и под кожей голых щек прыгали бугорки.

— Оу, амиго, да у тебя пол-лица сгнило! Открой-ка рот пошире.

В поле зрения Ушмаля возникла голая кисть руки. Альварес — видимо, это к нему обращались головы на колёсах — подковырнул сетку чем-то острым и деловито сунул Ушмалю пальцы в рот. Этого тот уже не стерпел. Горловые связки напряглись, в горле булькнуло, и он сипло выкрикнул первое, пришедшее на ум, выплюнув сгустки белесой вонючей слизи:

— «Руки прочь, паршивая собака!»

Ушмаля оглушил хохот, и несколько секунд перед своим носом он лицезрел ослепительно белые зубы в капельках слюны.

— Амиго говорит по-испански, какая прелесть!

Ушмаля подхватили сильные руки, проволокли, приподняли и плюхнули на очень жёсткий стол. Ободранной щекой Ушмаль почувствовал металлический холод. Впервые за всю жизнь ему стало страшно.

— Что… вы хот-тите со мной… — Ушмаль зажмурился, тщетно пытаясь перейти хоть в какой-нибудь мир.

— Посмотрим, посмотрим, что мне тут пригодится… так, так… Ты кто такой-то, э?

— Я гик Ушмаль…

— Гик! — в живом голосе прозвучало весёлое презрение. Что-то звякнуло и мягко воткнулось Ушмалю в щеку. — По стрелялкам-расчленялкам, э?

— Н-нет… не совсем. Я специалист по м-мирам майацков… по п-пирамидам…

— Вам, гикам, по хрену — что майа, что ацтеки, — проворчал Альварес. — По пирамидам, говоришь?

Ушмаль приоткрыл один глаз.

— Ты живёшь на девятом уровне?

— Что?.. — не понял Ушмаль.

— На каком уровне пирамиды ты живёшь, гик?

Ушмаль сглотнул и жалобно протянул:

— Я н-не понимаю, о чём вы…

— Идиот! Изучает хреновы маяские пирамиды и не знает, что сам в такой живёт! — рявкнул Альварес, тряхнул головой и в сердцах вскинул вверх мощные руки — одну со скальпелем, другую в перчатке до локтя. На этом субъекте был тёмный короткий балахон с широкими рукавами, обнажавшими предплечья, покрытые странной лоскутной татуировкой, и штаны, заправленные в высокие сапоги, от которых было много грохота, когда он, прихрамывая, стремительно перемещался по небольшой комнате.

— Да! — из последних сил сообразил Ушмаль, — да, когда меня тащили, мы прошли восемь потолков, значит если вы на первом, то я был на девятом!

— Молодец! — осклабился хозяин, потом с сожалением поглядев на Ушмаля, причмокнул губами и вздохнул. — Ладно, я не причиню тебе вреда, гик. Только подлатаю немного, а потом ты мне ответишь на всякие вопросы. Сам спать можешь?

— Что? — опять не понял Ушмаль.

— Вот ведь!.. — закатил глаза Альварес.

Он шагнул к лежащему Ушмлю и сильно ткнул пальцем пониже уха. Ушмаль впервые в жизни потерял сознание.

…Плавая в полусне, Ушмаль время от времени слышал громкие голоса, скандировавшие, «Альварес! Альварес!» Постоянно кто-то приходил и уходил, но это было для него как слабая локация, включенная по третьему или даже четвертому приоритету.

Когда Ушмаль окончательно пришёл в себя, то видел вполне хорошо. Неприятный запах исчез. Есть не хотелось, его наполняло чувство сытости — видимо, от содержимого тоненькой трубочки, воткнутой в горло. Он вынул её, сел.

Альварес деловито возился в углу над подвешенными к потолку связками амавров, которые напоминали тусклые серые гроздья побрякушек с шеи какого-нибудь маяцкого вождя; от гирлянд во все стороны торчали усики-провода.

Комната был переполнена вещами, которые Ушмаль, конечно, хорошо знал, но в реальности никогда не видел — чайник, сковорода, напольные часы с маятником, какие-то инструменты. На полу громоздился широкий монитор старинного компьютера, а в углу совершенно точно стояла гитара.

— Гм… Альварес?

— Пришлось убрать то да сё, — обернулся хозяин, что-то энергично жуя. — И поставил тебе пару нервных узлов, для полноты ощущений.

Ушмаль вспомнил слова про глаза и уши, оценивающие взгляды… и вздрогнул.

Альварес, заметив, снова расхохотался. Вообще он смеялся часто и охотно, поблескивая белыми зубами. Сильно припадая на левую ногу, придвинулся ближе к Ушмалю и некоторое время удовлетворенно разглядывал его, склонив голову набок.

— Я же сказал, вреда тебе не причиню. Я маэстро Керро Анбесса Альварес.

— Задавайте ваши вопросы… и отпустите меня, пожалуйста, хорошо?

— На девятом уровне есть большой круглый зал?

— Да, есть, там школа, где я преподаю…

— Отлично! И зал, конечно, один на весь твой девятый уровень, да?

— Нет, есть еще три зала поменьше.

Альварес непонятно нахмурился, побарабанил пальцами по столу.

— В пирамидах майя есть только одна лестница, ведущая в главный храм, так? — наконец спросил он.

— Разумеется, нет! — снисходительно ответил Ушмаль, уж это он знал прекрасно. — Это верно только для маленьких пирамид. А большая четырехгранная пирамида с девятиступенчатым стилобатом обладает дополнительными тремя боковыми лестницами. В более поздних вариантах лестницы убрали внутрь пирамиды, сделав из них гладкие колодцы, потому что уже изобрели левитирующие устройства. Выше расположен сам Храм. Только какое отношение это имеет к нашему миру? Так вы меня отпустите?

— Да что тебе там делать, гик… Нет у тебя никакого мира и сам ты так, ходяшка на ножках… — рассеянно проговорил Альварес, напряжённо о чём-то размышляя. — Вот что, пойдем, прогуляемся, ножками.

— Но я же ответил на ваши вопросы...

— Пойдем, пойдем! Расскажешь мне про свои стилобаты.

Альварес запихнул в рюкзак большую связку амавров, легко вскинул его на плечо, а перед выходом неожиданно дернул Ушмаля за ухо и врезал лицом в дверной косяк. Тот вскрикнул от боли.

— Без боли и страданий нет человека, гик, — назидательно поднял палец Альварес.

Снаружи оказалась тускло освещенная пещера совершенно невообразимых для Ушмаля размеров, наверное, километра два в поперечнике. Она напоминала внутренность куба, а неровный потолок, застывшими пластиковыми волнами спускавшийся от краёв к центру, был похож на осиное гнездо, тем более что снизу отчетливо виднелось тёмное отверстие. Там суетились поблескивающие красноватым фигурки. Некоторые были похожи на знакомые Ушмалю колёса. Большинство напоминало людей, лишенных разных конечностей. Безрукие тащили на спинах связки амавров к центру пещеры. К отверстию, довольно высоко отстоящему от пола, была наведена лестница в виде ступенчатой пирамидки; на ее ступнях безногие передавали друг другу амавры и впихивали их в отверстие. Внутри, по-видимому, было какое удерживающее поле.

— Послушайте… Альварес. Кто все они? Гм… ходяшки, да?

Смысл слова «маэстро» Ушмаль хорошо понимал, и ему не хотелось так обращаться к этому странному существу, тем самым уравнивая его с собой. Однако он не мог не признать, что стал чувствовать себя значительно лучше, за что был благодарен. Ему хотелось поговорить.

— Ходяшка здесь только ты — живая башка на искусственном теле, — ответил Альварес. — А те — люди.

— Люди?

— Они так себя называют, — против обыкновения Альварес не улыбнулся. — А по сути это роботы, металл и пластик. Искусственный мозг большой сложности и с большими претензиями. Они хотят получить бессмертие амавров.

— Вы что же, хотите захватить несколько этажей и расселить ваших роботов по нашим мирам?! — изумился Ушмаль.

— Ага, они тоже так думают. И скрепя металлические сердца доверили мне это серьёзное предприятие. У самих с организацией слабовато, — усмехнулся Альварес.

— Но послушайте, зачем так сложно? — Ушмаль не уловил иронии. — Вы же могли просто прийти, подняться к нам, и всех бы пустили, ведь все имеют право на миры…

— Думаешь, их интересуют убогие тысячи миров девятого уровня? Они хотят бесконечных миров и навсегда. Новые руки, ноги и прочие гаджеты им не нужны. Поэтому расчищают дорогу в Храм. Над вами Храм, гик, в котором этажей гораздо больше.

Ушмаль задумался, и некоторое время они шли молча. Пересекли пещеру и стали подниматься вверх по боковой галерее, тоже образованной волнами оплывшего пластика.

— Не поскользнись, гик! — весело предупредил Альварес. Сам он, несмотря на хромоту, поднимался легко, напевая:

Todos tras de mí a correr И вслед мне ринулись все гурьбой,

Salvo los ojos, es de creer. Кроме безногих, само собой.

Ушмаль и Альварес понимались всё выше. Вдоль стен начали попадаться пробуравленные дыры, в которых были видны туннели. Ушмаль заглянул в одну из них и увидел груды выковырянных из стен амавров, которые споро таскали маленькие механизмы, лишенные, кажется, даже глаз и вереницей двигающиеся друг за дружкой как муравьи.

Todos me muestran con el dedo И пальцем тыкал в меня любой,

Salvo los mancos, quieren y no pueden. Кроме безруких, само собой.

Страшный вопрос, который всё время вертелся в голове Ушмаля, наконец оформился.

— Вы ведь берёте пустые амавры, правда?

— Нет, гик. Мы берём самые что ни на есть полные. Если вскрыть их одновременно, они рождают ударную волну, которая и пробьет проход наверх.

— Вы… вы убили… столько людей?! — еле перевёл дух Ушмаль.

Альварес остановился, тяжело глянул на Ушмаля зелёными глазами.

— Они не люди. Они амавры. Их нельзя убить, потому что их нет.

Не соображая, что делает, Ушмаль прыгнул к Альваресу, намереваясь столкнуть его вниз. Альварес ловко уклонился и ударом кулака сшиб Ушмаля с ног и сам же поймал, не дал скатиться по скользкому пластику.

— Ого! Ай да ходяшка! Браво, Ушмаль! Хоть что-то человеческое в тебе есть.

— Вы… чудовище! Мерзкое, отвратительное… Вы сумасшедший!.. Там моя жена… — стонал Ушмаль, весь дрожа. — Вы говорите, амавров нет, но одновременно же вы хотите заселить туда других…зачем?!. бред… боже мой…

Альварес сильно тряхнул Ушмаля за шиворот и вздернул на ноги.

— К этому вопросу мы скоро вернёмся, а теперь рассказывай, что еще знаешь. Иначе полетишь вниз и ножек не соберёшь.

— Я… я… — всхлипнул Ушмаль, — я знаю о д-джунглях, пирамидах, жертвоприношении и о битве с испанцами.

— И как там испанцы? — хмыкнул Альварес.

— Хороший нуб должен побеждать их на каждой локации и приносить в жертву богам майацков, — угрюмо буркнул Ушмаль.

— Да, Эрнандо Кортес тоже проиграл, твоя виртуальная хрень здесь не врёт. Надеюсь, не соврёт и насчет боковой шахты, она мне до зарезу нужна.

— Кто?

— Кортес, сын бедного испанского дворянина из Эстремадуры. Пять тысяч лет назад ацтеки перебили отряд Кортеса и выгнали испанцев со своей земли. А через какое-то время, научившись стоить корабли, ацтеки отправились на родину испанцев.

— Зачем?

— Им нужны были новые жертвы для своих богов.

— Это новая локация блока Юкатана? — не мог не заинтересоваться Ушмаль.

— Нет, Ушмаль, это история. Не интересует?

— Почему, интересует…

— Страна испанцев была слаба, разделена на поместья мелких дворянчиков. Кроме того, её большая часть долгое время находилась под властью жестоких племен с юга. Когда приплыли ацтеки, страны испанцев уже почти не было. Ацтекам никто не мог сопротивляться и гекатомбы жертв покрыли пеплом землю. Ацтеки застроили новые земли пирамидами во славу своих богов-людоедов, и продвигались все дальше на север…

— Да, не повезло испанцам, — задумчиво сказал Ушмаль.

Лицо Альвареса дернулось, он замолчал.

Галерея, наконец, закончилась и уперлась в потолок. Они оказались на одном уровне с основанием осиного гнезда; роботы суетились далеко внизу. Ушмаль и Альварес пролезли наверх сквозь рваную дыру.

— Девятый уровень, — провозгласил Альварес, закашлялся, сплюнул.

— Ты был здесь последним ходяшкой, что ли? — повернулся он к Ушмалю, — воздуха совсем мало!

— Наверное, автоматически отключился.

От переживаний на Ушмаля навалилось безразличие.

— Залезай, что замечтался!

Они долго бродили по тихим серым туннелям. Тяжело дыша, Альварес начал отставать. Воздух становился всё более затхлым. Ушмаль, обернувшись, поймал напряженное выражение лица Альвареса, его страдальчески сведенные челюсти. Тот тут же растянул в ухмылке пухлые губы.

— Ну и воняет здесь, Ушмаль! — хрипло выговорил он. — А я… было размечтался… о паэлье с андалусским гаспачо… с каталонским кремом… на десерт.

— Вы это пробовали? — удивился Ушмаль. В шаблонах из испанской кухни имелся только рис и красное густое вино, подозрительно именовавшееся «Fango».

— Ага… конечно… Долгие годы на ночь облизываю картинки на мониторе. Уже почти ощущаю вкус, ага…

— А сколько вам лет? — вдруг поинтересовался Ушмаль. Он знал об амаврах, узнал о ходяшках и роботах, но до сих пор ничего не знал об Альваресе.

— Этому, — с трудом отдышавшись, Альварес постучал пальцем в перчатке себе по лбу, — за полтинник.

Ушмаль обратил внимание, что пальцы в перчатке слишком короткие.

Они шли и шли. А Ушмаль больше не ощущал себя дома. Быть может, потому, что, как ни старался, не мог подключиться к Сети. А ещё потому, что вспоминал жену, их последний ужин в Париже — её изображение было плоским, невыразительным. Не живым? Не хотелось об этом думать…

Наконец они нашли боковой колодец. Выглядел он как центральная шахта около школы, только меньших размеров, и тоже был забран решеткой. Оттуда пахнуло свежим воздухом.

— Отлично! — прищелкнул языком Альварес. Он был очень бледен, волосы слиплись от пота. Несколько долгих минут он с наслаждением ловил прохладные воздушные токи, а потом, ухватившись за решетку, выломал её одним сильным движением. — Испытаем всё здесь.

— Что вы там ещё затеяли?..

— Нет времени объяснять, Ушмаль. Амавры и так отняли почти всё время. Сотни миллиардов виртуальных личностей, не одну тысячу лет живущих вне окружающего времени, стали слишком тяжелыми, чтобы повсюду соблюдался равномерный ход часов. Локальная аномалия, иначе говоря. Я надеюсь, ты знаешь, что время подвержено флуктуациям и только глобально обязано быть однонаправленным? Вокруг амавров жизнь становится все более стремительной — для компенсации флуктуации. Мои механические болваны выходят из строя, не успев сделать работу. А снаружи пирамиды… Вот давно ты преподаешь в своей школе?

— Ну, давно.

— Так, не знаешь… А сколько сейчас времени? Как долго ты пробыл здесь?

— Я никогда об этом не думал, — растерянно пробормотал Ушмаль. — А что снаружи? Снаружи этой пирамиды? Там что-то есть, да?

Альварес досадливо махнул рукой.

— Песок, камни, тусклое солнце, песок… Займемся уже делом, э? Проверим, как оно работает. До Кортеса из этой малой шахты, думаю, не дотянемся, но на две-три тысячи лет назад хватит.

— Что?..

— Вскрытые амавры нарушают равновесие времени, оно и так здесь очень хрупкое. Освободившийся остаток переносит в прошлое.

Альварес вытряхнул содержимое рюкзака в шахту. Что-то там точно было не так с гравитацией, потому что амавры помчались вверх, а не вниз, а им навстречу выплеснулся голубоватый свет, который мгновенно погасил сознание Ушмаля.

…Воздух был так свеж, что его хотелось глотать горстями. Они ощутили себя в большой полутемной комнате. На середине лежал пушистый ковер, похожий на крохотную ночную лужайку. Тикали часы. Едва слышно играла музыка. Какие-то шкафчики, полки, кресла, большой круглый стол и стулья терялись в полумраке. Под потолком блестели хрусталики люстры. На стенах висели зеркала и фотографии в рамках, порождая загадочную глубину. В комнату вела арка, по обеим сторонам которой и оказались Ушмаль и Альварес, а всю стену напротив занимало широко распахнутое окно, вокруг которого облаком колыхались лёгкие занавески.

За окном опрокинулось огромное синее небо. Заходящее солнце золотило крыши маленьких домиков. У Ушмаля запершило в горле и на глаза навернулись слезы — никогда он не видел ничего более прекрасного.

Позади, в тёмной прихожей, заскрежетал ключ. Они стремительно отступили по углам, по обе стороны арки. Альварес неловко повернулся, и какая-то вещица с полочки сочно цвенькнула о паркет. Открылась дверь. Ушмаль чуть не вскрикнул, потому что у самых его ног метнулся пушистый комок.

— Опять что-то разбил, негодный ты кот… Какой сквозняк! Ой, да ты замерз, бедненький!

Ушмаль затаил дыхание. К окну прошла девушка, хотела закрыть створки, но раздумала, засмотрелась на небо. Кот прыгнул ей на руки. Вот сейчас она обернется и увидит их. Сначала колченогую металлическую фигурку Ушмаля, с блестящей нижней челюстью и двумя красноватыми глазами без век и ресниц, подсвеченные маленькими лампочками. А потом — согнувшегося Альвареса, упирающегося пёстрой лохматой головой в потолок… На девушке было кремовое пальто и вязаная белая шапочка с помпоном, она всё стояла и смотрела в окно. Совсем стемнело. Зажглись фонари. На улице гуляли люди, много людей — Ушмаль и Альварес слышали их весёлые голоса, смех…

Ушмаль был оглушен, хотя было тихо, ослеплен, хотя вечер приглушил все цвета, он задыхался от свежего воздуха, а то, что осталось от его мозга, корчилось от мыслей и переживаний. Ни один самый вычурный пейзаж тысяч знакомых миров не волновал его так, как эта незнакомая девушка, устало стоявшая у раскрытого в ночь окна с задремавшим котом на руках. Он не знал, сколько они так стояли. Наверное — вечность.

Снова поплыл голубой туман, возвращая их назад. Несколько мгновений Ушмаль одновременно видел покорёженные пол и стены около шахты и расплывающуюся комнату девушки. И успел заметить далеко за окном, над крышами домиков, гигантский темно-синий стилобат возводящейся пирамиды.

— Как мы попали туда?! — выдохнул Ушмаль.

— Не мы, наши души, — прошептал Альварес. Его руки дрожали.

— Врёшь! Ты разбил там что-то! — выкрикнул Ушмаль с непонятной злостью.

— Я никогда ничего не разбиваю, кретин! — огрызнулся Альварес.

— Нет, разбил, я слышал!

— Это кот, а не я!

— Нет, ты!

Несколько секунд они молчали, тяжело дыша и глядя в упор друг на друга. «Лампочки под глазами… какая гадость», — почему-то думал Ушмаль. Лицо Альвареса становилось отстраненным и все более мрачным. Отчаяние, гнев, бешеная ярость — все переплелось в нём.

Ушмаль попятился.

— Альварес?

— Мерзавцы…

— Альварес!

— Будь они прокляты… что они сделали с человечеством…

— А ты, ты-то кто вообще такой, а? — вдруг выкрикнул Ушмаль. — «Керро, Анбесса, Альварес» — это три первых имени в испанском списке имён! Ты их оттуда взял!

— Эмоции, раздражение — отлично, отлично, это совсем по-человечески, — вымученно ухмыльнулся Альварес, встряхнув пегой гривой волос. Губы его дергались, по-звериному обнажая зубы. — Да, ты прав, Ушмаль, прав, никакой я к чёрту не испанец. Пять тысяч лет прошло — обо всех народах Земли давно стерлась и память. Я думал, мы — это всё, что осталось от человечества. Ты не представляешь, как я был тебе рад, сукин ты сын.

— Кто это — «мы»? Ты же не можешь называть «человечеством» те безрукие и безногие железяки, которые ни в грош не ставишь! А из людей я больше никого что-то не видел!

— Я всё, что осталось от человечества.

Альварес выпрямился во весь свой гигантский рост и сорвал с себя балахон. Кожа на его груди и плечах оказалась лоскутной, составленной из многих и многих частей. Он сдёрнул перчатку — рука была женской, а все пальцы — маленькие, детские…

Ушмаль только хрипло охнул.

— Всё человечество здесь, перед тобой! Погляди, погляди на него! И оно ждет от меня — и от тебя! — хоть чего-то. И самое меньшее, что мы можем сделать, это взорвать проклятую пирамиду, от основания до вершины, чтобы вырвать сотни миллиардов часов застывшего времени и бросить их назад, в прошлое, вернуть его, чтобы никогда не настало такое будущее, будь оно проклято!

По туннелю заблестело, завозилось, и показались несколько безруких фигур. На их плечах примостились безногие, а внизу, раззявив рты как злые собачонки, сновали металлические колеса.

— Маэстро! Вы нас бросили! С этим чужаком! Хотите всё взорвать и не дать нам, нам, людям, воспользоваться плодами наших трудов?! Вы обещали нам вечную жизнь, маэстро! Вы обманули! Мы вам сделаем больно!

— Иди к чёрту, Альварес! — в отчаянии закричал и Ушмаль. — Я не стану тебе помогать! Там моя жена! Там миллиарды жизней!

Внезапно пол, уже порядком расшатанный взрывом малой шахты, провалился, и безногие с безрукими с грохотом покатились куда-то на технический этаж, между девятым и восьмым, а колеса, вереща, сыпались им на головы, обрывая провода и корежа штанги перекрытий.

Альварес пинком ноги обрушил туда же кусок отвалившейся стены. Фигуры копошились в пыли, пытаясь залезть одна на другую.

— Я рад, — он обернулся к Ушмалю, — что в твоей подгнившей голове снова родились человеческие мысли, пусть даже так не вовремя. Кого ты жалеешь? Тень от тени теней! Там нет живых, Ушмаль! Пойми, здесь давно никого нет, кроме нас двоих! О, если б я мог прислать отряд на помощь Кортесу! Если б я мог сделать так, чтоб за ним была сильная страна, объединенная одной верой, одним законом, одним королем!.. Тебе сейчас пройти всего триста шагов, коротким путем до главной шахты, через тот пролом — и бросить пустой амавр, пустые лучше всего для детонации, а запала в шахте хватает до небес!

— А ты?

— ¡Mierda! — рявкнул Альварес, упершись ногой в стену и выламывая оттуда кусок лопнувшей стальной трубы. — Иди, кретин ты этакий! Я недолго смогу задержать эту ораву жаждущих бессмертия. Если ты не пойдешь, то пирамида просто сменит квартирантов. Иди! Ты ведь знаешь, живым душам взрыв не причинит вреда, время над ними не властно!

И Ушмаль послушно пошёл, подняв с пола амавр, который кинул ему Альварес. Кажется, его, Ушмаля, собственный амавр. Позади раздался скрежет, звуки тяжёлых ударов и рёв Альвареса. Ушмаль шёл, не оборачиваясь. Он почему-то думал о своем путешествии над болотами, вспоминал, как скользил над ветвями, и его не трогали ни змеи, ни ягуары. И ещё о том, как на бонусных локациях он сдирал с пленных кожу… А это ведь очень, очень больно.

Todos, todos me miran mal …Придут поглазеть на меня толпой,

Salvo los ciegos, es natural. Кроме слепых, уж само собой.

Только человек знает, что такое боль. Позади послышался мокрый хруст. По правде говоря, Ушмаль знал, что это за звук, это было в шаблоне. Он, конечно, отлично это знал, но не мог почувствовать… раньше, а теперь мог. Он всхлипнул, споткнулся и заспешил к главной шахте.

У здания школы решётки на шахте и в полу, и в потолке были сорваны. Положив на ладонь амавр, Ушмаль подбросил его вверх, и тот плавно всплыл, исчезнув в верхнем отверстии. Ладонь? Это Альварес, что ли, приклепал…а он, Ушмаль, и не заметил, как будто она всегда у него была.

Ярко синее пламя бесшумно вывернулось из шахты и мгновенно накрыло всё. Лопнули, потекли стены, пол, потолок, а он, Ушмаль, почему-то оставался на месте. Запрокинув голову, смотрел, как огненный столб растёт все выше и выше — десятый уровень, и выше, выше… Сколько же там этажей?! Синяя башня огня уходила в небеса. Показалось ему или нет, что где-то там мелькнул уголок ночного неба… Посмотрев вниз, Ушмаль не увидел ничего, только синее марево.

«Они давным-давно мертвы, Ушмаль. Это течёт время».

Ушмаль вздрогнул, хотел обернуться, но оказалось нечем. Его тело рассыпалось, как и миллиарды амавров вокруг.

«То, с чем ты пойдешь в прошлое, Ушмаль, будет ненавистно многим ревнителям свобод и вседозволенности. Имя им легион. Тебя оболгут и оклевещут. А твоё имя станет нарицательным для обозначения жестокости».

«Я знаю, Альварес».

Голос Альвареса становился все слабее. Но не потому, что он уходил в небытие, а потому что они становились единым целым.

«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла. Я, Ушмаль Керро Анбесса Альварес. Мне нужно новое имя. Что было следующее в том списке? Томас? Пусть будет Томас. Слишком коротко. Надо фамилию. Пылающая башня? Сожженная башня? Очень хорошо. Как это будет по-испански? Оу, я говорю по-испански! Торре Квемадо. Пусть так и будет — Томас де Торквемада».

 

 

«Он был жесток, как повелитель ада, великий инквизитор Торквемада» американский поэт XIX века Г.У. Лонгфелло.

«Томас де Торквемада — молот еретиков, свет Испании, спаситель своей страны, честь своего ордена» Себастьян де Ольмедо, испанский хронист времен Торквемады.

«…Трудно переоценить степень воздействия, которое оказал этот человек на историю своей страны. Он избавил Испанию от папского влияния и сыграл важнейшую роль в объединении королевств Кастилия и Арагон в единое независимое государство. Благодаря Торквемаде Испания превратилась в одно из самых могущественных государств Европы, положила начало колонизации Нового Света и в последствие стала, по сути, «культурной матрицей» для всей испаноговорящей Латинской Америки» С. Нечаев «Торквемада» ЖЗЛ — малая серия.


Автор(ы): Глокта
Конкурс: Креатив 21
Текст первоначально выложен на сайте litkreativ.ru, на данном сайте перепечатан с разрешения администрации litkreativ.ru.
Понравилось 0