Путевка в будущее

"Идущий за мною сильнее меня" (Мф. 3:11)

Все описанные персонажи и события являются вымышленными. Любые совпадения в прошлом, настоящем или будущем являются случайными.

Всю ночь Даша не могла уснуть. Стоило ей ненадолго провалиться в хлипкое забытье, как разум лихорадочно выдергивал ее обратно — так барон Мюнхгаузен вытаскивал себя за волосы из болота. Она пыталась медитировать, но не могла сосредоточиться. Даша закрывала глаза в надежде на сон, периодически их открывала, чтобы проверить, сколько времени, и закрывала снова. После того, как часы на телефоне дважды показали 3 часа 36 минут, она вышла, не одеваясь, на кухню и согрела себе в микроволновке стакан молока.

Однако и это не помогло. Еще через полчаса мучений она вытащила с верхней полки томик Достоевского, который все забывала сдать к черту в букинистический магазин. Но даже такое проверенное снотворное не сработало — Даша просто не могла впитать в себя эти вязкие предлинные строчки, обычно вызывавшие ассоциацию с тем, как она не может выбраться из каких-то гигантских перепутанных простыней, когда-то красивых, но теперь затхлых, поизношенных и цепких, словно щупальца гигантского спрута.

Отчаявшись, она решительно встала с кровати и влезла в домашнюю одежду. Достоевский отправился на тумбочку в прихожей — чтобы мозолил глаза до тех пор, пока руки не дойдут-таки отнести его к букинисту. Из открытого окна в кухню лилась утренняя прохлада в сопровождении бледного света, предвещающего — пока еще ненавязчиво –скорый восход. Даша открыла окно настежь и под мирное урчание чайника изучала двор. Было начало пятого, пусто и тихо.

В глаза будто кто-то насыпал песка, но держать их закрытыми тоже не было сил. Мысли бешено скакали, сердце колотилось в ритме конной погони из приключенческого фильма, пальцы немного покалывало — все как в детстве перед отчетным концертом в музыкальной школе. Налив себе чаю, Даша принесла из комнаты большой старый конверт и вытряхнула из него конверт поменьше и письмо, которое она и принялась в сотый раз перечитывать.

Красивый четкий почерк принадлежал ее прадеду. Чернила немного выцвели, но все еще хорошо читались.

Многоуважаемый читатель!

Мне не дано предугадать, кто будет читать эти строки спустя без малого век. Я надеюсь, что моим корреспондентом будет мой потомок, внук ли, правнук ли, что дало бы мне определенную власть просить его исполнить мою волю беспрекословно. Однако, в нынешние непростые времена попытка загадывать так далеко лишена смысла. И двух недель еще не прошло, как на улицах Москвы опять лилась кровь и звучали выстрелы. Кто может знать, что станется с нами всеми, с Россией-матушкой, с Москвой? Кто выживет, а кого унесет кровавый водоворот? Одному богу известно. Но даже если Вы мне не родственник и читаете это письмо случайно, прошу, отнеситесь к нему со всей серьезностью.

Я искренне надеюсь также, что конверт мой не затеряется и, даже будучи вскрыт раньше срока, если кто-то не утерпит ждать так долго, попадет в руки человека, который послушно исполнит мои инструкции. Они могут показаться странными, но я умоляю следовать им в точности. Если мое удивительное предположение подтвердится, то это письмо еще скажет свое громкое слово в Науке, открыв перед человечеством огромнейшие возможности!

Годы, проведенные за изучением мифов, легенд, трактатов алхимиков и книг по оккультизму, навели меня на рецепт снадобья, которое должно, по заверениям нескольких авторов, позволить человеку заглянуть в будущее. И, хотя мой интерес всегда был исключительно академическим, перед такой загадкой, каюсь, я не устоял. Мне пришлось объездить половину Европы и часть Азии в поисках нужных мне источников и ингредиентов, но все-таки я сумел воссоздать этот рецепт. Более того, я немного привел в порядок астрономические расчеты, что, смею надеяться, позволило мне вычислить точный день, который мне открылся.

Да, я испробовал снадобье на себе и, действительно, увидел сон в высшей степени необычный. Возможно, получившаяся смесь по своему эффекту мало чем отличается от опия или гашиша, и все, виденное мной, было лишь игрой воображения. Тем не менее, в древности наркотические вещества использовали в мистических ритуалах и для получения озарений. Я опишу все, что мне запомнилось, а Вы, дорогой мой читатель, проверьте, пожалуйста, совпадает ли увиденное мной во сне с тем, что Вы можете лицезреть наяву, всего лишь выйдя из дома.

Во сне я оказался в Москве, стояло жаркое лето, солнце светило ярко, небо было чистое. Город было непросто узнать, но все-таки это был именно он. Улицы вымощены не камнем, а сплошь асфальтобетоном. На дорогах множество автомобилей самого причудливого вида. Их столь много и ездят они столь быстро, но организованно, не сталкиваясь и не зацепляясь, что, видимо, пилоты обучены отменно.

Людей очень много, одеты необычно, шляп и картузов не носят, фуражки какие-то неопрятные, цветные, а большинство и вовсе с непокрытой головой. Одежда непривычная, легкая, у многих женщин, да и мужчин, штаны короткие, как у баварцев, открывают колени. Женщины многие одеты фривольно, многие с короткими стрижками. Много на улицах татар, мордвы и других нерусских народов.

Но больше всего поразила меня Лубянская площадь, на которой я оказался! Китайгородской стены нет, как не бывало, вместо нее проспект, по которому с ревом мчатся автомобили. Трамваев больше нет, вместо фонтана в центре площади какой-то постамент или маленькая сцена — я не понял, что это такое, словно оттуда сняли памятник или собираются его, наоборот, поставить. Домов вокруг площади почти не узнать, одно только здание Страхового общества "Россия" стоит на месте, но шире стало раза в два, совсем перекрыв проход на Малую Лубянку.

Времени было, верно, около десяти-одиннадцати утра, так я полагаю, потому что снадобье я принял ровно в десять утра 6 августа 1918 года, потому думаю, что и в моем видении должно было быть не позднее полудня, что подтверждало и положение солнца. Внезапно я заметил, что автомобили вовсе перестали ездить, словно на реке шлюз закрыли. Даже тише стало, хотя народу было много. А затем в абсолютной тишине проехал со стороны Охотного ряда кортеж, мерцая синими огнями: всё черные автомобили, полдюжины. Думаю, важный чин какой-то ехал, правда, никто на него, кроме постовых, особого внимания не обратил.

Вот все, что я запомнил из моего сна. Вас же, дорогой корреспондент мой, прошу в первый день после наступления шестого новолуния в 2014 году от Р.Х. выйти незадолго до полудня на Лубянскую площадь и посмотреть на нее так, как будто Вы в первый раз ее видите, да сравните ее с моим письмом. Особенно же прошу Вас подождать, не поедет ли тот кортеж, что я описал.

Если же все будет в точности, как я видел, то дерзну утверждать, что зелье, которое я так долго пытался воссоздать, работает. На сей случай прикладываю к письму конверт со всеми моими расчетами, выписками из источников и, самое ценное, рецептом, а также инструкциями, как его правильно употребить. К слову, на самочувствии смесь сказывается не лучшим образом, еще полдня по пробуждении я испытывал недомогание.

P.S. Перечитал письмо и не знаю, поверил бы я сам себе на Вашем месте, получив его. Прошу только об одном, проверьте описанную мной картину. И, если все действительно так и обстоит, то не оставьте это дело так, предайте мое открытие гласности. В противном же случае, сожгите эти письма, как дурной розыгрыш.

Под письмом стояла залихватская подпись прадеда, знакомая Даше по другим его бумагам. Визуально Лубянская площадь, действительно, очень походила на то, что он описал в письме. Даша перелопатила уже множество сайтов, посвященных старой Москве, и знала, что в 1918 году площадь выглядела совсем иначе. Описанный кортеж также напоминал те, что так раздражают автомобилистов-москвичей, вынужденных стоять из-за них в мертвых пробках по несколько раз на дню.

Вскрыла письмо Даша почти месяц назад, в начале июля — именно первого июля предписывала вскрыть конверт надпись на нем. С тех пор она много раз перечитывала и письмо, и, разумеется, прочие бумаги, лежавшие в отдельном конвертике, но с последними все было сложнее. В общих чертах получалось, что рецепт был известен еще на Ближнем Востоке в Средневековье и что он позволяет выпившему снадобье увидеть будущее какого-либо близлежащего места через 96 лет — восемь полных лунных циклов по 12 лет.

Выписав рецепт, она сначала прогуглила каждый компонент, а потом еще и показала его подруге, учившейся на фармацевта. Подруга долго скептически изучала ингредиенты, после чего решительно заявила, что это похоже на какой-то наркотик, и она бы с таким не связывалась. Немедленно убить принявшего его человека, вроде, ничего не должно, но гарантировать она ничего не будет. И вообще, надо быть сумасшедшей, чтобы жрать черт знает что по рецепту какого-то свихнувшегося предка.

Даша не стала говорить, что ее прадед погиб в лагерях в конце 30-х, тем самым косвенно подтверждая нефатальность рецепта. Открытым вопросом оставалась индивидуальная непереносимость каких-либо ингредиентов, но такую возможность Даша более-менее исключила поиском в интернете, да и все та же подруга особого криминала не нашла, не считая пары веществ, которые живо бы заинтересовали наркополицию.

Картина, описанная в письме, была настолько исчерпывающей, что у Даши был порыв сразу же попробовать это снадобье, но, поразмыслив, она решила, что стоило бы сначала дождаться указанного прадедом дня и проверить, поедет ли кортеж. Все-таки было жутковато, и хотелось удостовериться. К 27 июля, в ночь на которое наступало шестое новолуние, считая от китайского нового года, все было готово. С некоторым не вполне легальными ингредиентами Даше пришлось повозиться, но больших трудностей они тоже не вызвали.

Она долго колебалась, рассказывать ли кому-нибудь о своем эксперименте. С одной стороны, глупо накачиваться какой-то непонятной химией, никого не предупредив. Так и помереть недолго — пока еще найдут в запертой съемной квартире. С другой стороны, стоило только с кем-нибудь поделиться, немедленно бы кинулись отговаривать. В итоге решила, что не будет никому говорить. Родители все равно относились к письму в высшей степени скептически. На исполнении воли Дашиного прадеда настаивала бабушка, но она умерла несколько лет тому назад. С подругами это обсуждать не хотелось, а симпатяга Вася Бондарев, на которого у Даши были планы, пока что в категорию очень близких людей не перешел.

После недели раздумий выход был найден: Даша написала закрытый пост в своем блоге, сделав его видимым только для нескольких ближайших друзей и подруг, у одной из которых были запасные ключи от ее квартиры. Оставалось только настроить таймер публикации: Даша решила, что с горем пополам можно положиться на пост в блоге, как на своего рода будильник. Если она не придет в себя до назначенного срока и не сотрет пост, то он опубликуется, и ее подруги тут же его увидят. У некоторых из них была подписка на ее обновления, что оставляло некоторую надежду на более-менее скорую реакцию.

Уплетая бутерброд с колбасой, еще раз перечитала текст поста, поправила пару фраз. За окном было уже почти совсем светло. Делать было решительно нечего. Наблюдая за появляющимся из-за соседней крыши солнцем — кажется, что очень медленно, но на деле так быстро! — Даша наконец-то почувствовала, что глаза закрываются. Стараясь не торопиться, чтобы не спугнуть долгожданный сон, она медленно вернулась в комнату, разделась и уютно свернулась под одеялом.

***

Из небытия ее вырвала противная мелодия. Воистину, нет надежнее способа возненавидеть любимую песню, чем поставить ее на будильник. Все тело было свинцовым, как обычно после бессонной ночи, закончившейся сном на утре. Даша с трудом разлепила глаза: телефон жизнерадостно показывал 8:30 и кучу каких-то уведомлений. Сердце сразу припустило, словно за ней гнались. Стараясь немного успокоиться, Даша полежала в кровати, просматривая сообщения от друзей, комментарии, письма и прочую ерунду, плотно вошедшую в утреннюю рутину любого не обойденного соцсетями человека.

Умыться, принять душ, перекусить (после завтрака в четыре утра дико хотелось даже не есть, а жрать) — все это не заняло у нее много времени. Даша взяла с собой блокнот, книжку, плеер и влезла в джинсовые шорты (а вдруг на камне сидеть? пусть и лето) и майку. Темные очки и кепка дополнили экипировку. План был прост и незатейлив, как Симонова из пятой группы: сесть на Лубянской площади в районе 10 часов и провести там часа три, обращая внимание на погоду и кортежи. Потом, пообедав, Даша хотела вернуться домой и перейти ко второй фазе эксперимента — практической: ей предстояло попробовать попасть в будущее самой.

Погода была чудесная, на небе — ни облачка, жара медленно, но верно погребала под собой жужжащий деловитым ульем город. Даша сидела на скамейке возле Соловецкого камня лицом к Детскому миру и ждала. То, что архитектурно открывавшийся вид соответствовал описанному в письме, она знала и так. Погода была такой же прекрасной, что, вообще говоря, на Дашин взгляд, в Москве случалось не так уж и часто. Все в сумме говорило о многом, но ей хотелось дождаться кортежа. Это было бы такое восхитительное совпадение, так по-киношному красиво!

Даша то принималась читать, то лениво рисовала что-нибудь в блокноте. Она начала было слушать музыку, но быстро поняла, что так есть шанс упустить кортеж, если он поедет, и удовольствовалась одним наушником, оставив второе ухо на растерзание городским шумам.

Два с лишним часа спустя Даша уже изрисовала половину блокнота набросками. Она рисовала толстым и коротким куском грифеля, цилиндрическим брусочком размером с фалангу большого пальца, позволявшим одним движением и обозначить границу объекта, и закрасить его. Рисовала всё и всех: здания вокруг, Соловецкий камень, редких в этом месте прохожих, какие-то картинки, возникавшие у нее в голове, иллюстрации к книжке. Из наушников лилась Земфира, альбомом за альбомом.

С самого начала Даша так и не определилась, сколько ей сидеть на площади. И самое главное — зачем? Она уже решила, что прадед на самом деле сумел заглянуть в будущее, как иначе он смог бы так точно описать изменившийся до неузнаваемости облик Лубянки, неизвестные в 1918 году автомобили с мигалками, даже женскую моду (Даша с недоумением проводила взглядом барышню, чья тонкая обтягивающая майка позволяла во всех подробностях оценить форму ее крупной, красиво очерченной груди)?

"Так хотела бабушка," — ответила она себе. И потом, можно же, наверное, что-то понять по тому, во сколько проедет в итоге кортеж. Вот только что именно?.. Например, можно прикинуть, во сколько в точности началось новолуние, и во сколько поедет кортеж. В десять утра он уже не проехал, значит, если прадед не ошибся в своих расчетах относительно дня прибытия, то он попал, вероятно, со смещением в несколько часов. А вдруг это смещение будет равно тому, на сколько за эти годы сместилось время наступления новолуния? Разбираясь с бумагами прадеда, Даша узнала, что полнолуние каждый раз наступает в разное время — что было абсолютно логично, просто она никогда раньше не задумывалась о такой ерунде.

А может дело было все же в страхе? Даше все-таки было страшно смешивать все добытые ингредиенты и пить странное зелье. В конце концов, вдруг это какой-то розыгрыш? Или ошибка? Хотя конверт хранился в семье давно, и бабушка клялась и божилась, что его никто не вскрывал.

Даша не сразу поняла, что вот уже несколько минут, как машины перестали ездить. Это осознание накатило так внезапно, что сердце забилось, как перед ответом на экзаменационный билет. Она вскочила, уронив грифель. Чертыхнувшись про себя, кинулась его вытаскивать из-под лавочки (цел, слава богу!). Немного успокоившись, Даша запихнула наушники в сумку, выключила на телефоне музыку и проверила время: половина первого!

В 12:42 со стороны Кремля показался кортеж из пяти черных машин и одного микроавтобуса. Безмолвно помаргивали синим мигалки, гаишники торопливо отдавали честь. Сердце Даши колотилось с невообразимой скоростью. Все совпало! Она записала в блокнот время и торопливо зашагала в сторону Мясницкой. Нужно было перекусить и торопиться домой!

***

В свое захламленное жилище Даша вломилась около половины второго и сразу же принялась за работу. Все ингредиенты были готовы, оставалось только смешать их в правильной пропорции и последовательности. Полчаса ушло на кулинарную алхимию с мерным стаканчиком и электронными кухонными весами, которые Даша по такому поводу купила.

Получившаяся жидкость была бурого цвета и пахла травами и чем-то пряным. Даша села на диван и постаралась собрать стремительно разбегавшиеся мысли. Открыла компьютер, поставила таймер на публикацию закрытого поста. Нерешительно взяла в руки телефон — может, все-таки позвонить маме? просто так? — и через пару мучительных мгновений, словно вдруг решившись, перевела его в безмолвный режим. Разобрала диван, постелила постель, принесла на всякий случай тазик и банку с водой, уже год заменявшую ей разбитый кувшин. Положила на пол около дивана блокнот, в котором записала время начала — 14:10.

Когда через бесконечные пару минут настало время Ч, Даша решительно выпила бурую гадость, положила телефон возле блокнота и легла на диван. Волнами накатывала тошнота, голова кружилась, сердце колотилось, но сказать, что именно так на нее повлияло — жидкость или обыкновенный страх, — она бы не смогла. Даша начала елозить руками и ногами, пародия на утопающего, барахтающегося в потоке, — от этого становилось чуточку легче. В ушах шумело, глаза слезились и болели, комната вся плыла, искривляясь. Через какое-то время, показавшееся ей бесконечным, Даша вдруг поняла, что идет по улице.

***

Мир вокруг нее проступал постепенно, наплывая поверх становящихся бесплотными деталей интерьера, материализуясь из ярких разноцветных пятен, что неистово плясали в глазах. Так талантливый художник размашистыми широкими движениями проводит пастельными мелками по листу бумаги, складывая из хаотичных цветных полос и пятен прекрасный пейзаж. Тошнота нехотя отступала, сердце переходило с галопа на рысь, барабаны в ушах били все тише и тише.

Улица была ей хорошо знакома — именно на ней стояла девятиэтажка, в которой она снимала квартиру. Сейчас ее дома, впрочем, на месте не было. Вообще вся улица оказалась застроена аккуратными четырех— и пятиэтажными домиками, частью знакомыми, старыми, начала 20го века, частью новыми, немного непривычной архитектуры. Еще с трудом различая окружающее, Даша двинулась вверх по переулку — к Сретенке. Редкие пешеходы не обращали на нее ни малейшего внимания, а один так и вовсе прошел сквозь нее (это был не сознательный эксперимент, просто ощущения у Даши были такие, будто она была пьяна в стельку, и ей не хватило сосредоточенности на то, чтобы отойти в сторону).

На Сретенке машины ехали в обе стороны нескончаемым потоком. При всем разнообразии их расцветок и изображений, рекламировавших какие-то фильмы, товары и не пойми, что еще, они казались одинаковыми. Завершающим штрихом их пестрой безликости были хорошо читаемые шестизначные номера, нанесенные в нескольких местах, как на такси. Большинство габаритами напоминали столь любимые в Европе 2000-х смарты, хотя попадались и более крупные агрегаты, одни наподобие лондонских кэбов, другие — вроде низеньких грузовых фургончиков. Присмотревшись, Даша поняла, что люди, сидевшие там, где у обычной машины находится руль, не были водителями. Все машины, видимо, двигались на автопилоте.

Попадались в потоке и автобусы. Правда, ехали они не по выделенной полосе с желтым покрытием, а в общем потоке, напоминавшем скорее военные парады начала двадцатого века, чем броуновское движение. Водителей в автобусах тоже не было, передние сидения были заняты жадно глазевшими по сторонам пассажирами. Туристами, судя по их расслабленным и довольным лицам, выделявшимся на общем фоне озабоченности и сосредоточенности (есть! есть неизменные вещи в этом мире!). Вместо автобусов по выделенной полосе, ведущей только из центра в область, двигались разномастные автомобили, большинство без рекламы на них. И вот эти как раз в основном управлялись живыми водителями — это почему-то сразу было понятно.

Даша наблюдала за упорядоченным дорожным хаосом, словно завороженная, пытаясь понять, как все эти автоматические машинки умудряются так четко останавливаться перед пешеходами, лавировать в потоке, нырять в переулочки — и все это быстро, но плавно, не создавая аварийных ситуаций. Она неплохо водила и понимала, что такое транспортный поток в Москве, в Прибалтике и в Германии. Увиденное здесь было чем-то совершенно противоестественным, непохожим ни на что, виденное ей раньше.

Внезапно ситуация на дороге изменилась. Со стороны центра быстро приближалась скорая помощь — желтая с красным, со включенной мигалкой, с такой знакомой полицейской "крякалкой" вместо сирены. На ее пути, словно по мановению волшебной палочки, образовывался свободный коридор. При этом, всего паре машин понадобилось для этого сбавить скорость, а на выделенной полосе и вовсе ничего не поменялось. Даша разглядела на переднем сидении человека в бледно зеленой униформе, который что-то говорил в отсек, где везли больного, активно жестикулируя и не бросая ни единого взгляда на дорогу. Вывод напрашивался сам собой — все машины, автобусы и даже скорая управляются централизованно, единой системой. Возможно ли такое вообще? Хотя кто его знает, что они там навыдумывают?

Даша брела в сторону Лубянской площади. Себя она не видела и даже как-то не осознавала что ли. Чем-то это было похоже на прогулку по городу с помощью Гугл-панорамы, только здесь были не застывшие изображения, а реальная жизнь. А еще тут были звуки и даже запахи. И тем не менее, все вокруг казалось немного утрированным и одновременно словно в тумане. В одной из витрин перемигивался экран с датой и временем: "17/07/2110 18:26". Даша, испытав секундный прилив восторга, помедлила перед стеклом, пытаясь как можно лучше запомнить светящиеся цифры.

Встречные прохожие почти все носили очки в тонкой оправе и в целом делились на две большие группы. Представители первой были одеты более-менее официально, шли целеустремленно, многие негромко разговаривали будто сами с собой — наверное, по телефону, — некоторые скупо жестикулировали, словно работали с одним им видимым компьютером или планшетом. Бросалось в глаза, что почти ни у кого не было сумок, портфелей, рюкзаков, даже женщины ходили с какими-то совсем маленькими сумочками размером чуть больше крупного кошелька.

Вторая категория никуда не спешила и была одета намного свободнее. Прогуливающиеся студенты и школьники, расслабленные и веселые, как всегда во время летних каникул. Некоторые на роликах, один проехал на чем-то вроде гиро-скутера. Хорошо одетые пенсионеры, прогуливающиеся вдоль витрин магазинов. А еще очень бросалось в глаза, что большинство прохожих имели азиатские черты лица.

На месте, где раньше была какая-то площадка, может быть даже парковка, — Даша не помнила, — внезапно обнаружился храм, не то индуистский, не то буддистский, а может и еще какой восточной религии. Яркий и цветастый по сравнению с остальными домами, он почему-то не смотрелся столь уж чужеродным, как, по идее, должен был.

Даша обратила внимание, что по стенам на другой стороне улицы мельтешат какие-то еле заметные тени. Привлеченная этим странным движением, пытаясь понять его источник, она перевела взгляд вверх и даже замерла от удивления. Над проезжей частью, несколько выше двух-трехэтажных домиков, которые мало изменились за этот век, тек сплошной поток каких-то летательных аппаратов. Даша не сразу смогла поймать перспективу и поначалу решила, что это какие-то летающие такси или что-то подобное, как в книгах Кира Булычева, которые ей в детстве читала мать. Но вот одна из машинок выскочила из потока, подлетела к дому через дорогу и зависла у окна третьего этажа, позволяя Даше разглядеть себя получше. Это был дрон, квадрокоптер наподобие тех, что как раз вошли в моду 2010-х годах. Дрон терпеливо висел перед окном, пока оно не отворилось. Высунувшаяся оттуда женщина достала из большого отсека в нижней части какой-то сверток, и, проделав внутри какие-то неразличимые снизу манипуляции, закрыла окно. Квардрокоптер мгновенно взмыл обратно вверх, лихо растворившись в потоке своих сородичей.

Даша с трудом справлялась с навалившейся на нее информацией. И еще неизвестно, с чем приходилось труднее: с совершенно новыми вещами, с теми, что были узнаваемы, но как-то изменились, или с теми, которые остались неизменными за сто лет. Церковь на углу бульвара не изменилась ни капельки и производила поэтому какое-то особенно странное впечатление.

Хоть в нематериальности своего тела Даша уже убедилась на практике, она не отважилась переходить дорогу на красный свет и послушно ждала зеленого человечка в том месте, где Сретенка стрелой вылетает из натянутого лука Бульварного Кольца. Площадь Сретенских Ворот изменилась незначительно за все эти годы, только вместо памятника Крупской стояла скромная стела с вечным огнем, да еще позади трехэтажного здания, выходящего фасадом в торец бульвара, возвышался внушительный купол незнакомой Даше церкви. Раньше ее точно не было.

Памятник при ближайшем рассмотрении оказался посвящен солдатам и офицерам, "геройски погибшим в Иранской войне 2058 — 2067 годов". Барельеф изображал солдата в футуристической броне с далеким потомком автомата Калашникова в руках. Над героем пикировал военный самолет, на заднем плане ехали танки. У основания вечного огня лежали срезанные цветы, вокруг памятника были разбиты четыре симпатичные клумбы.

По летнему времени на бульваре было достаточно много народу, кто-то прогуливался, кто-то сидел на лавочках в тени деревьев. Стайка пацанов, по виду школьников, тренировались делать трюки на скейт-бордах и гиро-скутерах. Девушка с длинной синей косой, достигавшей, наверное, сильно ниже пояса, сидя на лавочке, отрешенно играла на странного вида электрогитаре. Провода к инструменту не тянулись, но лежавший рядом кубик, очевидно, колонка, издавал протяжную мелодию, навевающую мысли о караване в пустыне.

Большая Лубянка за прошедшее столетие стала намного оживленнее, обзавелась множеством кафешек и магазинов. Дашино внимание привлекла знакомая эмблема — летучая мышь, взмахнувшая крыльями так, что, если присмотреться, напоминала бабушку в платке. Аромат кофе вокруг этого места был просто божественен, "плотность три микротопора" — всплыла в памяти очаровательная формулировка братьев Стругацких. Подойдя ближе к стеклянной стене, девушка как раз застала момент, когда бариста — рыжий парень весь в татуировках — колдовал над каким-то хитрым прибором с колбами, из которого текла тонкая струйка кофе.

Даша двигалась дальше — мимо витрин с непривычными нарядами, с незнакомой хитрой техникой, с ювелирными изделиями, мимо кафе, ресторанов и только открывавших свои двери клубов. Периодически попадались маленькие магазинчики с товарами ручной работы: здесь продают керамику, тут невообразимую бижутерию, а вон там — вязаные вещи. Окна на втором и третьем этаже производили впечатление жилых квартир, в одном даже лежал здоровенный пушистый кот, живо напомнивший Даше рысь, виденную ей когда-то в зоопарке.

Ближе к Лубянской площади количество людей постепенно увеличивалось: то ли как раз заканчивался рабочий день, то ли тут в принципе кучковалось больше народу. Внезапно позади раздался шум, крики. Даша обернулась вовремя, чтобы увидеть, как невзрачный паренек рванул в сторону ближайшего переулка, как за ним с криком кинулась девушка, прохожие недоуменно отшатнулись. Кто-то попытался заступить парню дорогу и, получив удар плечом в челюсть, упал, рассыпав покупки.

Однако, далеко убежать незадачливый воришка не успел. Сверху бесшумно спикировала тень, и парень упал, словно споткнувшись, а когда поднялся, тряся головой, вокруг него уже висели три сине-белых дрона, помаргивающих красными и синими огнями. Звук их сирен очень быстро дополнился таким же, но более громким, — по моментально образовавшемуся в транспортном потоке коридору неслась полицейская машина.

Откуда-то появились два патрульных на сегвеях, отработанными движениями уложили преступника лицом на тротуар, надели наручники. Один из полицейских помог встать сбитому с ног прохожему и о чем-то его спрашивал, пока случившийся рядом мальчишка собирал его рассыпавшиеся по тротуару продукты. На пакете, куда он складывал раскатившиеся мандарины, красовалась большая надпись “Пасиба за покупку”.

Около здания ФСБ, Большого дома, как называла его бабушка, многое поменялось. Место огороженной бетонными блоками и шлагбаумами ведомственной стоянки заняла небольшая площадь с круговым движением, по краям которой были припаркованы несколько туристических автобусов и разномастные машины. Розоватое здание в стиле 20-х — 30-х годов двадцатого века приобрело яркую вывеску “Hotel Solzhenitsyn” и четыре звездочки, у входа стоял двухметровый швейцар в ливрее, сновали автоматические машинки, привозя и увозя посетителей. Радио в ожидавшем туристическую группу автобусе передавало новости:

— В Екатеринбурге в ходе демонстрации водителей общественного транспорта против введения системы центрального управления транспортным потоком произошли столкновения с полицией. Были применены станнеры, водометы и слезоточивый газ. Тридцать человек задержано, трое доставлены в больницу, пострадал один полицейский.

“Ничего себе,” — только и подумала Даша, отрешенно оглядываясь по сторонам, а радио тем временем жизнерадостно перешло к зарубежным новостям:

— Госдепартамент США решительно осудил начало наземной фазы военной операции объединенных сил Израиля и Лиги Арабских Государств на территории, подконтрольной Халифату…

Справа от входа в здание ФСБ большая табличка извещала всех заинтересованных, что здесь находится главный архив общества Мемориал. Наклеенная скотчем на открытую деревянную дверь бумажка извещала, что вход в Музей Репрессий И Тоталитаризма (каждое слово почему-то было написано с большой буквы) находится на Лубянской площади.

Возле входа кучковалась группка ребят студенческого вида, споривших почему-то о гражданской войне в Англии и Кромвеле — впрочем, студентов-историков Даша безошибочно узнала и век спустя, было в их облике нечто, сразу выдававшее их специальность. Они курили что-то наподобие электронных сигарет, при этом не только затягиваясь, но и выдыхая через них. Вокруг компании распространялись, причудливо перемешиваясь, легкие запахи — фруктовые, цветочные, травяные, — но не было ни дыма, ни даже пара. Видимо, электронные сигареты каким-то образом поглощали обратно и фильтровали продукт своей работы.

Один из историков убрал сигарету в карман и, заявив, что ему еще надо статью дописывать, нырнул в услужливо разъехавшиеся стеклянные двери Архива. Сидевший на входе охранник даже не поднял глаз от экрана, когда студент проходил мимо. Никаких турникетов видно не было.

Даша еле-еле переставляла свои невидимые ноги, в глазах иногда начинало двоиться. Она и не заметила, как медленно, вдоль стены дошла до Лубянской площади. Тут ее поджидало, наверное, самое большое потрясение, сумевшее прорваться в ее сознание даже через сомнамбулическое состояние последних минут: проезжая часть Большой Лубянки ныряла под площадь, где на месте разветвленного подземного перехода теперь располагалась, по-видимому, подземная автомобильная развязка. Сама площадь стала пешеходной, в центре, на месте постамента Феликса, стоял какой-то новый памятник, вокруг него были высажены невысокие, но явно не молодые деревья.

Площадь была заполнена народом — гуляющим, катающимся на самокатах, велосипедах, гиро-скутерах, сидящим на лавочках, а то и просто на плитке. Невдалеке играли джаз, некоторые зрители танцевали, другие просто слушали. На другом конце площади выступали какие-то клоуны. Тут и там прохаживались группки явных туристов. На фасаде Детского мира мерцал внушительный экран, рекламировавший, насколько Даша разобрала, доступ к полному содержимому компьютера и всех профилей в социальных сетях писателя Бориса Акунина. Сначала это немного покоробило, но потом она решила, что публикация дневников и писем писателей девятнадцатого или восемнадцатого века мало чем отличается от доступа к компьютеру и соцсетям писателя века двадцать первого.

На фасаде бывшего ФСБ красовалась крупная надпись “Музей Репрессий И Тоталитаризма”, левый подъезд был входом, к нему стояла небольшая очередь, правый — выходом, через него шел редкий поток людей. С крыши взлетел яркий вертолет и, набирая высоту, ушел куда-то в сторону Таганки. Над площадью висел гул голосов с вкраплениями музыки и каких-то еще непонятных звуков, от него закладывало уши, подташнивало, голову Даши сдавило тисками. В ближайшем углу площади она увидела небольшой памятник у подножия которого лежали цветы. Бездумно подошла ближе, долго складывала в голове высеченные на нем буквы: “В память о жертвах терактов в Москве 27-29 июля 2014 года”. Здесь же были имена погибших, много имен.

Даша заскользила взглядом по спискам, — так невод скользит по воде, не встречая добычу, — начав с левого столбца, пока вдруг ее взгляд не зацепился за одну строчку, как за скрытую в реке корягу: “Бондаренко Василий Федорович, 1994 г.р.” От прилива адреналина даже мир вокруг нее стал на мгновение четче. Это могло быть совпадение, мог же жить в Москве еще один Василий Федорович Бондаренко 1994 года рождения?

Дашино сердце нестерпимо колотилось, все убыстряясь и убыстряясь. Буквы в столбцах имен расплылись. В грудь словно врезался гвоздь или даже кол. Так вот что, наверное, чувствуют вампиры… Перед глазами все плыло, плясали разноцветные пятна. В ушах настраивался перед концертом большой симфонический оркестр.

***

Даша открыла глаза и увидела потолок своей квартиры. Она лежала на спине на разложенном диване. Так плохо ей еще ни разу в жизни не было, даже когда она в семнадцать лет напилась, и у нее было похмелье, первое и пока что единственное. Она поднесла руки к лицу — они заметно дрожали. Попробовала привстать, и тут же судорожно повернулась набок, успев дотянуться до тазика как раз в тот момент, когда все ее тело скрутило в приступе болезненной рвоты.

Отпившись водой из банки и немного придя в себя, Даша, пошатываясь, проковыляла в ванную и принялась умываться ледяной водой. Это немного помогло, тошнота ушла, голова перестала гудеть и кружиться, а предметы вокруг приобрели привычную четкость. Навалился чудовищный голод, поэтому Даша кое-как доползла до кухни и, включив чайник, попыталась неслушающимися руками нарезать себе колбасы.

Она сидела на кухне и, уплетая бутерброды с горячим сладким чаем (почему-то очень захотелось именно сладкого чая), пыталась как-то привести в порядок свои мысли и ощущения. Прогулка в общих чертах запомнилась, запомнились отдельные детали, запахи, даже мысли. Даша бессвязно записывала в блокнот все, что помнила. После второго бутерброда вспомнила про публикацию и с телефона отключила таймер, удалила черновик поста, — нечего баламутить народ раньше времени. Внезапно ее словно током ударило воспоминание: памятник со списками имен погибших в терактах 27-29 июля 2014 года. И там был Вася в списке! 27-ое июля — это же сегодня! Первый день полнолуния…

Страх сменился ужасом, ужас уступил место отчаянию. Что делать? Даша схватила телефон, чтобы позвонить Васе, но остановилась. Позвонить и сказать… что? Что он сегодня умрет? Чтобы он немедленно ехал домой, забив на все дела? А вдруг именно по дороге домой он и погибнет? Да он и не вздумает ее послушать, с чего бы вдруг? И что делать с остальными жертвами? Теракты продолжались три дня, на памятнике было сотни три имен, не меньше.

Полчаса спустя Даша приняла решение и, немного уняв дыхание, выбрала в телефонной книжке контакт. Низкий мужской голос ответил почти сразу. Даша попыталась выдавить из себя заготовленное приветствие, но закашлялась и в итоге проговорила сиплым не своим голосом:

— Коля, привет! Это Даша. Мы можем с тобой сейчас увидеться? Мне очень нужен твой совет. Это очень-очень важно. Пожалуйста!

Коля был Дашиным одношкольником на два года старше. Он работал в ФСБ. А еще он был влюблен в Дашу с ее девятого класса. Трубка помолчала пару мгновений и коротко ответила:

— До вечера ждет?

— Нет! — у Даши даже голос прорезался, — Понимаешь, я не уверена, но… Короче, я боюсь, что может произойти… большая беда. Я себя очень плохо чувствую, наверное, не смогу к тебе подъехать. Ты не мог бы заскочить ко мне на Сухаревку? Пожалуйста-пожалуйста! Ты знаешь, я не просила бы тебя, если бы это не было действительно важно…

— Ты во что-то ввязалась?

— Нет, беда не со мной… Короче, я боюсь, что может случиться теракт, но, как бы это сказать, я не очень уверена в источнике… своего страха. Приезжай, пожалуйста! — Даша замолчала, почувствовав, что ее начинают душить слезы.

— Буду через полчаса, пришли мне точный адрес, — Коля повесил трубку.

Даша глубоко вздохнула, отправила ему в чате адрес и нетвердой походкой подошла к окну. На часах было полчетвертого, значит, Коля будет около четырех. Значит, есть шанс спасти людей, надо только убедить его, что это все не бред. А сама-то она уверена, что это не бред? Да, пожалуй уверена.

Под окном рабочие закончили разгружать мешки с цементом, как раз затаскивали два последних в подъезд, а водитель принялся закрывать двери фургона. В квартире этажом ниже несколько дней назад начали ремонт, видимо, туда. В остальном двор был тихий и сонный, как и всегда в это время, тем более в такую жару. На лавочке в тени о чем-то своем молчали две старушки, одна была из Дашиного подъезда, вторая из соседнего. Их третьей подруги нигде не было видно. Около арки на улицу курил охранник, неодобрительно поглядывая на фургон.

Чуть в стороне от подъезда пристроились две черные машины с мигалками. Они периодически появлялись тут, приезжая к кому-то в соседний подъезд. Хозяйка квартиры как-то обмолвилась, что за стенкой у нее конспиративная квартира или что-то такое, и советовала особенно не шуметь. Даша, впрочем, никогда не верила в эту историю, хотя черные машины наезжали регулярно, — ну на какую конспиративную квартиру, будут ездить на машинах с мигалками?!

Вышли давешние грузчики, уселись в Газель. Охранник нажал кнопку на пульте, открывая ворота. Машина нетороплива въехала в арку. Даша взяла в руки телефон, но в последний момент застыла в сомнении. Звонить? Или нет? Все-таки ткнула пальцем в имя. Танцевальная мелодия, заменявшая гудок, прервалась, и трубка сказала Васиным голосом:

— Привет, Дашка! А я как раз тебя вспоминал!

— Да ну! — Даша улыбнулась, чувствуя, как отпускает тревога. — И что это ты вдруг обо мне вспомнил?

***

Раздавшийся взрыв начисто смел половину подъезда. Часть дома, где находилась Дашина квартира, обрушилась. Поначалу говорили о неисправности газопровода, но, когда во дворе появилось сразу несколько черных машин с номерами АМР, а всеми “следственными действиями” откровенно стали руководить неразговорчивые подтянутые люди в штатском, пошли слухи о секретной лаборатории ФСБ, оборудованной прямо в одной из квартир — недаром все эти машины с мигалками сюда ездили! А теперь, стало быть, напортачили что-нибудь, вот и взорвали полдома!

О том, что этот взрыв был частью одновременно начавшейся по всей Москве крупной террористической атаки, официально признали только на следующий день, заявив, что в результате взрыва в жилом доме пострадало несколько сотрудников правоохранительных органов. Что такого важного было в той квартире, что она стала объектом отдельной, тщательно спланированной атаки, сказано не было.

Николай был в числе первых сотрудников ФСБ на месте взрыва. Он подробно пересказал в своем рапорте разговор с Дашей, следователи даже нашли удаленный черновик ее поста, но ни к каким выводам вся эта информация не привела. Письма Дашиного прадеда так и не нашли.

Василий Бондаренко погиб в результате взрыва, когда террорист-смертник подорвал себя в толпе, скопившейся в вечерний час-пик у входа в метро: из-за террористической угрозы полиция досматривала каждого входившего в метро пассажира. Всего в том взрыве погибло около тридцати человек, еще сотня получила ранения.

Теракты в Москве 27-29 июля 2014 года были признаны крупнейшей скоординированной террористической атакой в истории войны с терроризмом.

6 декабря 2016 года — 16 марта 2017 года