Пустомеля

Нарастут

 

Лето виновато улыбнулось на прощанье и показало хвост, сращенный из слабнущих солнечных лучей. Оно цеплялось жаркими полднями и душными, по старой памяти, ночами. Умоляюще заглядывало в окна: стой, стой, повремени! Я еще в самом соку! Вот и птицы мои поют о том же. Не веришь?

Лето целовало шелковыми дождями. Погоди, давай начнем сначала! Что-то у нас пошло не так. Не верь времени, ему бы только отбирать. Погоди… Снова густой смачный поцелуй. Но не замечает оно, бедное, как по губам проносится первый холодок. Первый намек на разлуку. Первое придыхание смерти.

Дожди вылились на землю и сделали ее сильней. Давай, поднатужься, милая! Нужно разродиться до снегов. Ты сможешь, дай жизни шанс! И земля послушно корчится в муках. Она и есть жизнь.

Вот тогда-то и наступает приодетая в золотистую пелеринку пора леса.

 

Белый поднялся рано, как учила бабка: кланяйся солнцу, сорванец, и оно пошлет от щедрот. Потянулся в сенях и вышел на улицу. Нехотя опрокинул ушат холодной воды на руки, швырнул серебрящиеся остатки в лицо. Фыркнул, крякнул степенно с оттягом, отряхнулся. Посмотрел по сторонам — нет никого! — и шумно, с видимым удовольствием пустил могучие ветры.

Полог деревеньки подоткнуло молочной бахромой — хоть в бидон выжимай. Заботливо укутало журавль колодца и поразлеглось на задиристых рожках тына. Перемахнешь через тын, и вот уже до леса рукой подать. Всего-то пробежаться по мокрой от росы пахоте. Оглянешься вокруг — стоит в мутноватой проседи лес-страж, лес-великан, лес-кормилец.

Белый еще раз потянулся, плюхнулся на завалинку, негромко стукнул в ставню и прикрикнул:

— Эй, засоня, подъем!

В доме завозились, и вскоре оттуда послышался высокий детский голосок:

— Как подъем? Бать, мы ж только легли.

Белый усмехнулся, приказав грозно:

— Только не только, а вставай! — но, зевнув во весь рот, добавил значительно мягче: — Пора нам. Лес ждать не будет. Забыл, что ли?

На пороге показался парнишка лет десяти с нечесаными рыжими вихрами и упорно не желающими открываться со сна глазами. Прислонившись к косяку, он попросил жалостливо:

— Бать, а может завтра?

Белый раздраженно мотнул головой, будто слова мальчика кружили вокруг надоедливой мухой, и он хотел поскорей их прогнать.

— А жрать ты зимой что собираешься? Лен да сухостой? Никаких "завтра".

Ради такого случая, он поднялся на ноги и выписал парню подзатыльник. В четверть силы, однако пацан картинно взвыл, почесывая пострадавший затылок, и состроил обиженную мину.

— Рыжик, не дури! — пожурил его Белый. — Хватай лукошко, и двинули. Мне тоже прихвати.

Рыжик нехотя повиновался. Пошарил в сенях и, повесив на локоть пару корзинок, недовольно засеменил следом за отцом.

На окраине деревеньки они остановились.

— Ничего не забыл? — хитро прищурившись, спросил Белый.

Рыжик похлопал себя по обвисшим карманам.

— Огниво есть, — пробормотал он растерянно. — Ножик взял. Хлебца вот малость… Кажется, все.

— А подружка твоя? Ты же говорил, она вечор с нами подряжалась.

Рыжик обиженно надулся и прошипел:

— Да никакая она мне не подружка!

— Все одно позвать надо, раз обещался.

Но возвращаться не пришлось. Совсем рядом через покосившийся плетень аккуратно, стараясь не зацепиться подолом платья, перелезла девчушка Рыжиковых лет. А вслед ей неслось:

— Кура! Кура, стой, куды ты, Кура?!

— Баб, мы со свояком в лес! — крикнула девочка кому-то, спрятавшемуся за углом приземистой хаты.

— Чего? — не сдавался скрипучий старушечий голос. — А мать хоть знает?

— Знает, она разрешила.

Поравнявшись с Белым, девочка громко шмыгнула носом и сказала:

— Здрасте, дядько.

Белый молча кивнул. Однако, оглядев Куру с головы до ног, не сдержался:

— Ты, смотрю, точно мой оболтус.

Девочка кинула недовольный взгляд на Рыжика — такое сравнение ей явно не понравилось.

— Чёй-то? — спросила она хмуро.

— Да он тоже без лукошка в лес намылился, — подмигнул Белый. — И ты, видать, будешь в подол собирать.

— Не, дядько, я запасливая.

Она вытащила из-за пояска сложенный вчетверо плетеный мешок и, показав им обоим, гордо вернула назад.

Белый одобряюще прогудел:

— Ого, целый мех набрать захотела. Дотащишь до дому?

Щеки Куры зарделись, но она не ответила. Только поправила выбившуюся из-под косынки прядь и нетерпеливо посмотрела в сторону леса.

Белый проследил за ее взглядом и сказал примирительно:

— Ладно, пошли, что ли, добытчики…

 

Особо в лес углубляться не пришлось. Сразу на опушке, под разлапистой вековой сосной их ожидала первая удача.

— Бать, смотри! — указал Рыжик на разросшиеся во все стороны корневища. — Я срежу?

Человек был крепенький — нагулявший жир за остаток лета мужичок. Широк в плечах, бородат. В общем, то, что нужно — самый смак! Хочешь в суп, а хошь так суши да лопай.

Рыжик потянулся к находке, но, выбирая место для надреза, замешкался.

— Да как ты его! — недовольно пробурчал Белый. — Смотри, как нужно. Вот тут, где у них хрящики.

Он поудобней перехватил ручку ножа и полоснул им человека по ногам у самой земли. Тот упал на траву, беззвучно открывая рот и хватаясь руками за раны.

— Раньше они еще и орали, что твоя выпь, — сказал Белый, вытирая лезвия ножа о штаны. — Хоть уши затыкай. Я сам не застал, мне дед Груздь рассказывал. В общем, приятного мало.

Белый бережно поднял человека, обхватив двумя пальцами за шею, и положил в корзинку.

— Или еще: попадутся тебе человеки помоложе, так только знай успевай за ними бегать по всему лесу.

— Бегать?! — удивленно пискнула Кура.

— А то! Когда-то так и велось. Человеки резвые росли, земля-то их не держала, как нынче. Вот так дюжину кругов намотаешь и сотню раз подумаешь — нужен ли тебе тот человек вообще. Или лучше зимой пустого капустного отвару посербать.

— Ой, а я тоже нашла! — восторженно крикнула Кура и бросилась в сторону от еле заметной тропинки. — Вон, вон!

— Стой, дуреха! — крикнул ей вслед Белый.

Девочка остановилась, не добежав несколько шагов до другого, поросшего белесой бородой человека, глядевшего на них из травы.

— Чего еще?

Белый подошел ближе и ласково, по-отечески щелкнул ее по конопатому носу.

— Эх, ты Курочка-дурочка! Ты же на него глянь сперва повнимательней.

Он указал на подернутые плесенью человечьи бока и писклявым голосом передразнил Куру:

— Нашла-нашла! Старый он, червями побитый. Не смотри, что пузо огромное. С него толку мизер.

Белый чирикнул человеку ножом по животу. Оттуда незамедлительно вывалились испорченные червями внутренности.

— Вот видишь! Такую дрянь мы брать не будем.

Тут он размахнулся и ударом носка снес человеку голову. Та покатилась по траве и нырнула в густую темноту у подножья невысокой ели…

Пока они возились с порченым старичком, Рыжик отыскал неподалеку парочку неплохих человеков, мужичка и бабенку. Не спрашивая отцовского разрешения, он быстро срезал их под корень и отправил в лукошко.

Увидав это, Кура прыснула со смеху:

— Ты чего? — спросил ее Белый.

— А хорошо, что они не убегают, да? Рыжик тогда бы их ни за что не догнал.

— Не, не удерут, не боись. А если бы и умели, у них же тут детки.

Белый указал на прижавшихся друг к дружке маленьких, совсем недавно проклюнувшихся сквозь моховой ковер человеков и сказал:

— Можно разом все семейку срезать. Хотя…

Он поскреб мохнатую, лоснящуюся от пота грудь

— Я бы этих малышей оставил, — закончил он рассудительно. — На развод.

Рыжик, уже подавшийся в сторону маленьких человечков, остановился и обиженно заныл:

— Так это ж просто люди, еще нарастут…

Но договорить он не успел.

— Вот этот точно мой! — прервал их восторженный Курочкин крик.

Она отбежала несколько шагов, хлопнулась на живот, облизнулась в предвкушении и, прицелившись, как учил дядька Белый, занесла нож…

 

 

Полковник всю ночь грезил грибами. А когда над ним склонилась девчонка-гриб с бледно-фиолетовым лицом, он дернулся и проснулся. Гудение в ушах не оставляло: "Не удерут, не бойся…У них же тут детки… Еще нарастут, просто люди…" Нечто непонятное и неблизкое, голос из самой души невозможного и такого реального видения.

Под утро он с трудом выгнал из себя остатки безумного кошмара. И спокойно продремал до самой побудки.

После завтрака денщик подал ему сапоги, китель и галифе. А помогая одеться, негромко, чтоб не нарушить ежедневное утреннее спокойствие полковника, доложил:

— Тысячник Комар ждет уже полтора часа. Просит принять.

— Ничего, подождет, — отмахнулся полковник. И тут же улыбнулся мысли о том, что пытается отвязаться от надоедливого Комара.

— Но они… — не сдавался денщик. Видимо, тысячник основательно испортил настроение и нервы. — Они решили атаковать, ваша честь.

Полковник недовольно нахмурился:

— Атаковать? Сегодня? Так ведь воскресный день! Чего им неймется?

— Не могу знать.

Усы полковника раздраженно заходили из стороны в сторону. Но, в конце концов, он согласился:

— Ладно, зови.

Комар почти вбежал в комнату. Его глаза горели нетерпением, а подбородок нервно дергался в такт шагам.

— Господин полковник, — набрал воздуху в грудь и гаркнул он решительно, — я прошу отдать приказ к наступлению!

— Что вы орете, тысячник? — осадил его полковник, мрачно взглянув на горлопана из-под густых бровей.

— Мы возьмем городишко, клянусь честью! — не обращая внимания на замечание, гремел Комар. — Только прикажите!

— Ну, допустим, а дальше?

— А дальше, по дуге к морю. Мы их утопим, клянусь честью! Им не удержаться.

Полковник встал из-за стола, прошелся по комнате взад-вперед, заложив руки за спину. Комар все это время поедал начальство влюблено-преданным взглядом.

— Оставьте свою честь в покое, — наконец, процедил полковник.

Он с удовольствием добавил бы: "И меня тоже. Меня тоже оставьте в покое". Но сдержался.

В конце концов, это должно было рано или поздно произойти. Городок стоял, словно застрявшая в горле рыбья кость. Так чего тянуть?

Полковник беззвучно пожевал губами и коротко бросил:

— Хорошо.

— Нам нельзя больше медлить…— начал было тысячник, видимо, не надеясь на положительный исход. Он предполагал вновь и вновь убеждать тупоголовое начальство, приводить доводы, требовать, клясться, даже унижаться, если дойдет до этого, но…

— Да, ты не ослышался, Комар, — повторил полковник. — Веди своих людей на штурм.

Глаза тысячника радостно зажглись.

— Вы не пожалеете!

Полковник коротко кивнул на дверь:

— Действуйте.

Комар молниеносно развернулся на каблуках и бросился к выходу. Но на пороге резко остановился.

— Господин полковник!

— Что еще?

— Разрешите у оврага поставить пулеметчиков! На случай если эти побегут.

Слова вдруг отдались эхом и больно резанули слух. К полковнику вновь вернулся ночной кошмар, набравший силу, не смотря на ясное солнечное утро. Опять зазвучали настойчивые голоса, посыпая душу инородными, родившимися не в нем словами.

"Еще нарастут, просто люди…"

"Не удерут, не бойся… У них же тут детки…"

И он покорно повторил слово в слово:

— Куда им бежать? У них же тут дети…

Почудилось, что рука с ножом из ужасного сновидения снова вознеслась над ним. Но бессильно опустилась, так и не задев. А затем пальцы помалу разжались, и полковник явственно услыхал негромкий звук звякнувшего о бетонный пол металла. Безграничная сила пронеслась совсем рядом, но, словно вспомнив о непременности своей роли, беззубо отступила.

Полковник потряс головой, будто избавлялся от остатков навязчивого морока и скомандовал:

— Выполнять!

 

 


Автор(ы): Пустомеля
Текст первоначально выложен на сайте litkreativ.ru, на данном сайте перепечатан с разрешения администрации litkreativ.ru.
Понравилось 0