2x2=?

О подставе я догадался сразу. Внеплановый экзамен, как же! Держи карман шире. Одна только довольная рожа мистера Зелински говорила обо всём. Он мне даже подмигнул:

— Всё для тебя Гарри!

Он лично раздал каждому его вариант работы, чтоб никто не перепутал. Мои вопросы отличались гениальностью.

Что Америка несёт миру? А. Мир и демократию. Б. Смерть и разрушение. Ц. Терроризм и нищету. Д. Голод и болезни.

И как прикажете отвечать на это?

А ведь мистер Зелински ещё три месяца назад объявил, что я буду лучшим учеником в классе. И меня ждёт светлое будущее на специальной стипендии в колледже!

Вот счастье-то! Третьесортный колледж в Джерси, выпускающий техников оборудования, чья зарплата ненамного выше пособий, а рабочий день по десять-двенадцать часов в сутки шесть дней в неделю.

Впрочем, пособие мне в любом случае не светит, я же не чёрный, так сильно угнетаемый в прошлом. Я факинг-угнетатель и расист. Работать на Грейт Американ Дрим есть мой прямой гражданский долг.

Попробуй только отказаться от этого!

Проходной балл в колледж — семьдесят. Пятьдесят пять, ограничение в правах в виду особенностей интеллектуального развития. И чёрт с ним, с правом голосовать. А вот невозможность легально купить ствол — это страшно. Это сразу превращает тебя в мишень.

Что Америка несёт миру?

Смерть и разрушение, терроризм и нищету, голод и болезни — попробуй написать это — тут же станешь неблагонадёжным. Кто тебя научил так говорить? Родители? Они уже сдохли — сорри! Соседи, половые партнёры? Ах да, ты же несовершеннолетний. Кстати, был у тебя уже сексуальный опыт или нет?

Они почему-то всегда сворачивают на сексуальный опыт. И их глаза при этом нехорошо разгораются.

Фак!

Половина работы прошло, а у меня уже сорок баллов. Так не пойдёт. Надо как-то выкручиваться!

Какой великий американский президент, уничтожил рабство:

А. Линкольн, Б. Кеннеди, Ц. Рейган. Д. Обама.

Почему я не чёрный, не латинос? Сейчас можно было бы смело писать Обаму, и был бы виртуальный правильный ответ. Виртуальные баллы — это круто. В общем табеле они учитываются, а при поступлении в колледж нет. Права у тебя сохраняются. Тебя не признают дебилом, платят пособия и не требуют наличия постоянной работы. Ну просто баллы ж виртуальные, как тебя с ними брать на серьёзную работу?

Но я не чёрный, не латинос. Для меня Обама не вариант. Опять же, начнутся вопросы: Ты действительно считаешь, что в Америке рабство существовало до двадцать первого века? Или ты просто клевещешь на наши свободы и права? От кого ты услышал это? Кто тебя научил? Кто подговорил тебя так считать? Гражданин ли ты вообще?

Мать твою, мистер Зелински, за что? Что я тебе такого сделал. Вон докапывайся до Патрика. Хотя … Два месяца назад кто-то сломал мистеру Зелински руку, и Патрик теперь говорит всем, что ему-то точно дадут пособие.

Вот бы и мне так. Но Патрик уже в банде. Он там свой. Его не кинут, как постороннего. Как меня, например, если я туда заявлюсь. В том году Джимми пошёл к арийцам. Для проверки ему дали ствол и сказали явиться к копам и заявить, что он стрелял. Он несовершеннолетний — ему ничего не будет. Из ствола завалили троих чёрных. Джимми светит двадцатка. Был бы совершеннолетним, была бы смертная казнь.

Я не такой тупой, чтобы кончить, как Джимми.

До конца ещё три вопроса. У меня шестьдесят девять. Грёбаный перевёртыш!

Сколько будет 2*2?

Всё. Приплыл. Варианты ответа. А. 4, Б. 2, Ц, 22, Д. Стеариновая свечка.

И контрольный в голову — правильный ответ два балла.

И что писать? Набирать семьдесят один балл — и всю жизнь потом работать техником?

Или достать ствол, прийти в школу и прострелить бошки всем этим учителям, неграм и латиносам? Только ведь много не настреляю, у них у самих у каждого второго ствол.

Факинг Зелински.

Два и двадцать два это подстава. И за то, и за другое сразу запишут в творческие личности. Дизайнеры, аниматоры, блогеры. Гуманитарии, короче. А ведь там все хлебные места заняты. Ты будешь учиться лет десять. Потом ещё десять лет просиживать сутками в интернете в надежде собрать аудиторию, придумать стартап, собрать краудфандинговый проект, или пойдёшь работать за копейки стажёром без малейших перспектив, но зато с приличным шансом стать гомосексуалистом. Причём, не тем, кто имеет, а тем, кого.

Нет уж!

Остаётся стеариновая свечка.

Только ведь это откровенная подстава. Хотя в чём здесь может быть подстава? Ну да, 2*2 должно быть числом. А мне захотелось стеариновую свечку. А что, стеариновая свечка не может быть 2*2?

Кого-нибудь у нас убивали стеариновой свечкой? Авария когда-то давно была в прошлом веке, когда весь Нью-Йорк остался без электричества. Тогда, наверное, свечками и пользовались. Но причём здесь 2*2? Вроде ж с расизмом никак не связано.

Остальные два вопроса я благополучно провалил. Мне оставалось только верить, что мистер Зелински проявит лояльность, и поставит мне шестьдесят девять.

***

Попасть домой из школы это та ещё проблема. Надо проскочить между тремя бандами и не попасться им на глаза. Год назад я нашёл неприметный букинистический магазин, в котором можно переждать пару часов. Всё-таки у банд не так много времени на отлов школьников. Им ещё надо расходиться по точкам и стоять на стрёме. Вечером они заняты.

И вот до вечера я торчу в магазинчике мистера Гольштейна. Он меня не прогоняет и даже даёт почитать интересные книжки. У него сохранились такие раритетные вещи, как Марк Твен, изданный в конце двадцатого века. Обалдеть, оказывается человек мог на протяжении всей книжки называть афроамериканца негром! И его за это даже не посадили! Я и не знал, что есть такой американский писатель.

И вообще, у мистера Гольштейна куча подобных вещей. К нему, правда, редко кто заходит. В основном, такие же старики, как он. Я узнал, что он беженец из тоталитарной России. Его хотели там расстрелять, потому что он еврей и у него родственники в Америке, но он сбежал. И вот теперь держит лавочку у нас.

После этого грёбаного экзамена я спросил у мистера Гольштейна, помнит ли он, как весь Нью-Йорк отключили от света. Он усмехнулся и сказал, что не настолько стар, чтобы помнить, что было шестьдесят лет назад, и спросил, зачем мне это.

Я рассказал про дурацкий вопрос. Сколько будет дважды два. И четыре варианта ответа. И рассказал, что мне светило, если бы я отметил "а", "б" или "ц". Вот только эта стеариновая свечка дурацкая. Причём здесь она?

— Надеюсь, ты не написал "д"? — участливо спросил меня мистер Гольштейн.

— Я ж вам говорю, у меня выбора не было. Семьдесят баллов, и всё. Прощай Брайтон, привет Джерси. И паши до смерти наладчиком за гроши.

Мистер Гольштейн стал совсем грустный.

— Всё так плохо? — догадался я.

— Был такой великий русский писатель — Тургенев, — начал объяснять он. — В одном из своих романов, он сказал, что женщина на вопрос сколько будет дважды два легко ответит стеариновая свечка. Понимаешь?

Фак! Фак! Грёбаный фак! Сука, мистер Зелински!

— Пять лет назад по требованию Международного Фонда Женщин, работающих в СМИ книги Тургенева на территории Соединённых Штатов были признаны сексистскими. В основном, из-за этого его высказывания. У меня есть экземпляр — дать?

— Конечно, — пожал я плечами.

У меня ещё теплилась надежда отвертеться от обвинения в харрасменте. Я согласился.

***

Ожидание затянулось на три дня. Сначала вывесили результаты экзамена. Как я и ожидал — шестьдесят девять баллов. Но это меня не порадовало. Я прочёл все книжки Тургенева, что были в магазинчике мистера Гольштейна. Что мне ещё оставалось делать?

На третий день меня вызвали в комнату школьного психолога. Именно в ней происходят все самые отстойные вещи. Полгода назад какой-то шутник нарисовал баллончиком на двери комнаты "лол". Типа, обхохочешься, как смешно.

Надпись до сих пор никто не стёр.

Кроме психолога мисс Вудворт, сорокапятилетней тётки с огромными буферами, были ещё мистер Зелински, миссис Макферсон, учительница английского, и её супруга миссис Паркер, учительница истории, мисс Онивара учительница евгеники.

В общем, собрались самые лучшие учителя школы. Наверное, увидев их всех вместе, я должен был потерять дар речи.

— Как ты себя чувствуешь, Гарри? — ласково спросила мисс Вудворт.

Она всегда и со всеми разговаривает ласково.

— Отлично, — ответил я.

— Ты понимаешь, почему мы здесь собрались? Можешь сесть в кресло.

Кресло в её комнате было очень неудобным. Оно стояло ровно посередине. Все учителя сидели рядом со столом мисс Вудворт и смотрели на меня, как на преступника.

— Спасибо, я постою.

— Наверное, тебе стоит присесть, — улыбнулась психичка. — Возможно, разговор будет долгим.

— Если устану стоять, я сяду, о`кей?

Мисс Вудворт пожала плечами и записала что-то в чёрный блокнотик. Учитывая, что она может отправить тебя в социальную службу одним звонком, выглядело это угрожающе.

— Гарри, у тебя проблема, — начал мистер Зелински. — Ты знаешь какая?

— У меня нет проблем, мистер Зелински.

— Ты не сможешь попасть в колледж на стипендию. Ты не набрал проходной балл.

— Это такая трагедия, мистер Зелински. Я ведь всю свою жизнь мечтал работать по семьдесят часов в неделю, получать за это гроши и сдохнуть нищим.

— Но ведь есть же Грейт Американ Дрим! — воскликнула миссис Макферсон.

— Грейт Американ Дрим умерла ещё до моего рождения, миссис Макферсон, — ответил я. — может, там, откуда вы родом, всё по-другому. Но я говорю про то, что вижу своими глазами.

— Это чудовищно, Гарри, о чём же ты тогда мечтаешь? — искренне посочувствовала мне миссис Паркер.

— Я мечтаю случайно заразиться СПИДом, и получать по этому поводу пособие. Только это должна быть стопроцентная случайность. Переливание крови или, там, врачебная ошибка. Чтоб наверняка.

И при этом я смотрел им в глаза. Я рассказал стандартную мечту жителей нашего района. Реальную работающую мечту. Пособие инфицированным ВИЧ равно пособию на восьмерых детей. Только ты обязан доказать, что в заражении нет твоей вины, прямой или косвенной…

Говорят, мои родители пошли на это, чтобы у меня был в жизни шанс. Отец подхватил СПИД и заразил мать, когда мне было два года. Ему пособие не выплачивали, признав его вину. Но матери выплачивали. Он умер, когда мне было три года, мать умерла, когда мне было десять. Опекунство оформили на мать моей матери. Это было легче, потому что мало кто хочет забирать ребёнка из семьи ВИЧ инфицированных.

— Гарри, подумай, у тебя же тогда не будет детей! — всё так же искренне возмутилась миссис Паркер.

— А зачем мне дети? — пожал я плечами. — Чтобы отдать их на усыновление вам и вашей супруге?

Кажется, своей грубостью я обидел учительницу истории. Мне почти стало стыдно.

— Гарри, у тебя всё ещё есть шанс! — вмешался мистер Зелински. — Один простой вопрос, сколько будет дважды два. Мы можем это исправить.

— Как можно, мистер Зелински? — возмутился я. — Исправлять результаты экзамена — это же преступление!

Он находился в пяти метрах от меня, но я видел испарину на его лбу. Я не задавался этим вопросом специально, но, кажется, мистер Зелински получает бонус за каждого своего выпускника, поступившего в колледж. И да, дураков поступать туда с каждым годом становится всё меньше. Не я один перестал верить в Грейт Американ Дрим.

— Ну вот почему ты выбрал "стеариновую свечку"? — горестно спросил он.

— Потому что это правильный ответ, — пожал я плечами.

Я увидел красный огонёк записывающего устройства в правом верхнем углу и улыбнулся в камеру. Вести запись в кабинете психолога вроде бы запрещено законом, но мы же сейчас в комнате "лол". Так что, вряд ли мистер Зелински и прочие смогут отвертеться.

— Кто тебе это сказал? — вкрадчиво и ласково спросила мисс Вудворт. — Подумай и вспомни, прежде чем ответить.

— А что тут вспоминать? — хмыкнул я. — Мужчина может, например, сказать, что дважды два равно пять или три с половиною, а женщина скажет, что дважды два стеариновая свечка.

Мне было приятно смотреть на лицо мистера Зелински. Оно посерело.

— Это возмутительно, Гарри. Кто научил тебя так говорить? — чуть ли не хором воскликнули все женщины.

— Иван Тургенев. Русский писатель.

— Это неправильный писатель! И любой порядочный человек обязан осудить его творчество и подать на него в суд, — твёрдо заявила миссис Макферсон.

— Ничего у вас не выйдет, — ещё раз хмыкнул я.

— Это ещё почему? — не было предела возмущению миссис Макферсон.

— Его творчество уже осуждено, а сам он умер.

— Гарри, ты говоришь чудовищные вещи! — трагичным тоном произнесла мисс Вудворт. — К моему великому сожалению, тебе необходима квалифицированная помощь.

— Социальная служба, да? — уточнил я.

Учителя как по команде опустили глаза. Надо же, оказывается у них ещё остались крупицы совести.

— Теперь я могу идти?

Спросил я прежде чем развернуться и уйти. Им больше не чем было меня пугать. И теперь у них не было пути назад. Мало того, что я процитировал нерекомендованного писателя. Так он ещё и русский! Ни один из учителей теперь не рискнёт замолчать мою выходку.

***

Я шёл домой по улице среди дня ни от кого не прячась.

Дорогу мне преградило штук пять "чёрных пантер". Разговор начал Билли из параллельного класса.

— Чувак, ты в курсе, что это место арендовано, и ты на частной земле.

Я подошёл к нему и посмотрел в упор:

— Это мой район. Я здесь живу.

Билли рефлекторно отступил назад и взглядом попросил помощи у друзей.

— Ты же Гарри, да? — поинтересовался вожак.

— Да, — спокойно ответил я.

— Тебя забирает "социалка"?

— Через два дня.

"Чёрные пантеры" расступились, давая мне дорогу.

— Держись братан!

— Это ещё не конец!

— Я знаю случай с чуваком из соседнего района. Он даже попал в семью. И даже не к педикам.

Я просто пошёл домой. Когда ещё афроамериканец назовёт белого братаном? Мне, наверное, повезло.

Я врал. У меня есть мечта. Моя Грейт Американ Дрим. Я хочу дожить до двадцати одного года. Просто дожить. Хотя бы относительно здоровым.

И у меня даже есть шанс.

Если меня не продадут на органы или на опыты, не заставят сниматься в бдсм-порно, если не отдадут семье геев, или семье профессиональных родителей, если удастся получить хотя бы урезанную медицинскую страховку, если удастся выбить документ на свою личность.

Кто-то же доживает под контролем социальной службы до двадцати одного года. В моём квартале таких целых три человека. Да, у них инвалидность, но они же выжили!

Я иду по родным улицам и думаю, какой же правильный ответ я должен был дать на вопрос: "Сколько будет дважды два?"

Вы будете смеяться. Но даже сейчас, зная, что меня ждёт — я верю, что на экзамене ответил правильно!