Потерянные души
Это похоже на погружение в холодную темную воду. Реальность остается где-то очень далеко — над черной глянцевой поверхностью. Медленный, беззвучный полет. Ниже, еще ниже. Плавное соскальзывание в бездну. Все глубже и глубже. Вдруг понимаю, что не дышу. Не могу. Грудная клетка сжимается, ребра трещат, и весь я сплющиваюсь под страшным давлением. Уплощаюсь до состояния бумажного листа, тончайшего, полустертого древнего папируса. Смутно белеющий, словно лицо в ночи, лист бумаги. Он бьется в судороге удушья — умирает, забывая все, что было написано на нем.
Откуда эти звуки? — тихое позвякивание, легкий скрежет. Совсем близко. Звуки мешают окончательно забыться. Просыпаюсь и жадно, с полувсхлипом-полустоном вдыхаю прохладный воздух, втягиваю его сквозь стиснутые зубы, наполняю измученные легкие. Только потом открываю глаза.
Звезды. Крупные, белые. Спину холодит камень. Приподымаюсь на локтях. Вновь негромкий металлический звук. Сажусь, поднимаю руки к горлу. Долго ощупываю ошейник, просовываю под него пальцы, поворачиваю туда и сюда. Позвякивает цепь, прикрепленная к нему. Я, наверное, должен испугаться до полусмерти, но страха нет. Нет вообще никаких чувств: ни любопытства, ни подавленности, ни страха.
Встаю, озираюсь. Большая площадка, выложенная каменными плитами. Свет дают только звезды да тонкий серп Луны. Площадка огорожена, края стен неровные, чернеют на фоне ночного неба угловатыми уступами. Словно ледяная игла впивается в затылок — стегает по нервам внезапный ужас. На одном из уступов человеческая фигура. Пробило-таки. Перевожу дыхание, сердце бешено колотится.
— Эй! Кто там?! Что происходит? — мой голос странно искажается, отскакивая от стен. Слова кажутся чужими, как будто они произносятся на некоем неведомом наречии.
Фигура неподвижна. Да живой ли это человек? Может, статуя? Ветерок колышет края одежды. Разве статуи одевают? Левее замечаю еще одну фигуру — значительно выше первой, почти в два раза. Толком не вижу головы гиганта, лишь едва угадываю во тьме звериную морду — не то лошади, не то осла. Мне хочется проснуться, я щипаю себя, мотаю головой, поворачиваюсь на триста шестьдесят градусов и обнаруживаю еще фигуры. Их все больше и больше — может, три десятка, а может, уже четыре. Стоят на уступах стен, загораживая звезды. Разного роста, разной комплекции. Кривые рога, стоящие торчком длинные уши, поблескивающие в звездном свете клювы. Существа, которых не может быть. Безмолвные, неподвижные, живые.
***
Он забавен, но не более того. Тогда, в рок-баре, я выпила лишний коктейль. И согласилась на еще один, когда он предложил. А что? Я взрослый человек, сессия прошла как страшный сон, а моя подружка Маринка куда-то подевалась.
О да, он был обаятелен, постоянно улыбался, шутил. В нем, наверное, было литра три пива. Под старенькую балладу "Scorpions" пошли танцевать. Он все что-то бормотал про Египет, про то, что весной поедет на раскопки какого-то храма. Спросил, отправлюсь ли я с ним в дельту Нила? Я ответила, что хоть в гамму. Он уважительно хмыкнул. Дескать, греческий алфавит знаешь. Такая юная, красивая. И при этом образованная. Мол, это теперь редкость. И обдавал кислым пивным духом, и норовил носом уткнуться мне в шею. А губами — в ухо. Странно, да? Не знаю, как это у него получалось.
В общем, когда он пошел отлить в очередной раз, я — в гардероб и за дверь.
Это было три дня назад. А сегодня:
"Юля, здравствуйте. Это Леонид".
Номер Маринка дала, некстати вернувшаяся в бар. Он видел нас вместе. Наблюдательный, блин. Археолог. Он забавен, но… ведь староват для меня. Лысоват, нудноват. На концерт пригласил. "Пикник" — прикольная группа, хоть и динозавры. Как раз по его, Леонида, части.
Буквы на экране расплываются. Никак не привыкну к этим новшествам. Я очень устал, а написано еще меньше половины. Очень трудно дается текст. Но я должен его дописать. Должен закончить эту историю.
***
Вновь звякает цепь. Не моя. Из тени, что скрывает ближнюю стену, выходит нагая девушка. Ее кожа матово светится, тонкая шея схвачена ошейником. Она подходит ко мне почти вплотную, заглядывает в лицо. Ее глаза широко раскрыты, полные губы улыбаются. Я только теперь осознаю, что тоже совершенно голый. И еще осознаю, что девушка на грани обморока или истерики. И, кажется, я где-то ее видел.
— Кто они? О боже, кто они? — шепчет девушка.
Губы ее предательски кривятся, глаза стеклянно таращатся мне за плечо.
— Перестань!
Легонько бью ее по щеке. Вернее, мне кажется, что легонько — ее голову мотает из стороны в сторону. Но оплеуха оказывает должное действие. Девушка отступает на шаг назад и взглядывает на меня вполне осмысленно.
— Кто ты? — спрашивает.
— Я?.. — и осекаюсь.
А кто я? Не могу вспомнить. Кем я работал, где жил. Даже имени своего не помню. Теперь предобморочное состояние подкрадывается ко мне. Приступ тошноты заставляет отвернуться от девушки и сложиться пополам. Отдышавшись, оборачиваюсь, долго гляжу в красивое бледное лицо.
— Но ведь мы с тобой знакомы? Так?
Девушка молчит.
Становится светлее. Посреди двора возникает трон высотой в три человеческих роста. И трон этот не пуст. Сидящий на нем глядит на меня, и я все вспоминаю.
Беру девушку за руку.
— Аншепсут, ты ли это?
— Я, — следует тихий ответ.
И она вынимает свою руку из моей.
Больше мы ничего не говорим. Мы смотрим на весы — на одной чаше два наших сердца, пульсирующих, брызжущих кровью. На другую чашу медленно опускается белое перышко. В голове моей бьется одна мысль: "Это не справедливо. Как же два сердца смогут уравновесить одно легчайшее перышко? Как?".
***
После концерта я опять хотела от него сбежать. Я уже шла к автобусной остановке, когда услышала: "Юля, Юля! Я тут! Такси ждет".
Машина была старой и грязной. Внутри чем-то отвратно воняло. Водителя я толком не разглядела — он зачем-то напялил шапку-ушанку, хотя в салоне было очень тепло, а точнее — душно, как в парилке. "Вот псих!" — еще подумала.
Леонид лез обниматься, я старалась отодвинуться от него подальше. И пыталась представить, как у него дома? Наверно, жуткая холостяцкая дыра. С носками, разбросанными по углам и неприбранной постелью. Или все-таки, подготовился? Ну там, цветочки в кувшинчике, отмытый, простите, унитаз. На самом деле, мне было плевать. Я ведь сразу поняла, если он позовет к себе, то соглашусь. И останусь с ним.
И тут, в этот вонючем такси, я неожиданно увидела нас голыми, судорожно вжимающимися друг в друга. Картинка была такой яркой и жуткой, что я вздрогнула. Хотя нет, вздрогнула оттого, что Леонид затянул: "Будто я — египтянин, и за мноою и солнце, и зной… Будто я-а… у-у-у!".
Я пихнула его локтем в бок, чтобы заткнулся — а то водитель и так неадекватом выглядит, а тут подумает, что нашел родственную душу и сам что-нибудь отмочит.
Так, в общем-то, и получилось. Таксист, не поворачиваясь к нам, спросил:
— Египтом интересуетесь?
— Ага, — ответил Леонид, — интересуемся.
— Я тоже, — усмехнулся таксист. — Так, читаю кое-что. Кино смотрел. Про мумии. В интернете сейчас много всего.
Голос мне его не понравился, какой-то визгливый, как у бабы. И с акцентом непонятным.
— Историю как-то услышал. Тоже про Египет. О двух потерянных душах. Ну, типа, легенда. Там, короче, про любовь. Парень и девушка. Любили друг друга. А им нельзя было. Он, типа жрец, она — принцесса. Ну, дочь фараона. Их, короче, убили. Попали они на суд к богам ихним. И те не смогли их осудить. Потому что они вместе пришли к богам. Прикол в том, что их убили, когда они того — ну, трахались. И такая у них страсть была, что после не смогли их разъединить. И они, в общем, говорят, за ручку так и держались на суде. Ага. А там-то так не положено. Там-то свой порядок. Все должно быть чин по чину. Пока боги спорили, что с этими голубками делать, они так бочком-бочком куда-то съе… свалили. И никто их больше не видел. Ну, в смысле, души их. Так и потерялись. А бог у них там есть, который все записывает. Так тот чуть с ума не сошел. Вот так-то.
Потом этот придурочный как-то с подвыванием вздохнул и обернулся к нам.
Я взглянула на Леонида, он посмотрел сначала на водителя, а затем — за него. И закричал. Я тоже еще успела посмотреть в окно. Мы как раз ехали по мосту. Очень быстро. А затем уже не ехали, а летели.
Я почему-то не почувствовала удара о воду, наверное, на мгновение отключилась. Только что — летим и уже плывем. Вернее, тонем. Машина стала быстро наполняться водой. Леонид справа завозился со своей дверью. А придурок в шапке хихикает — язык здоровенный красный вывалил на подбородок и подвывает, задыхаясь от смеха.
Леонид свою дверь разблокировал и приоткрыл. Тут вода хлынула в салон, и я успела только крикнуть: "Сенхотеп! Сенхотеп! Почему ты покидаешь меня?!". И он вывалился из машины. А я умерла.
И теперь стою пред тобой и свидетельствую об этом, о, великий Осирис!
Больше я не выжму из себя ни строчки. Да, пожалуй, и достаточно. Души пойманы в силки текста и уже не вырвутся из него. Вторая жизнь не пошла им на пользу — мир, где все поодиночке, разъединил и их. Шакал приведет души на суд к Величайшему. И мне, вечному Тоту, богу слов и счета, богу разума и знаний больше нечего здесь делать. Прощайте!