Бог, которого ты не знал

 

Эхо рыскало по углам — гулкое, дикое, перевитое пылью. Эхо дробило шаги в торопливые осколки, сыпало по полу, пересчитывая идущих. Пробовало на вкус голоса, выхваченные из тени.

Мужской — с бьющейся искрой неуместного веселья под шелухой сосредоточенной серьезности.

— По крайней мере, в этом лабиринте мы нашли лишь пустой заплесневелый склад, а не голодного минотавра. Правда, Ио?

Женский, исчерченный сталью, болью и злостью.

— Хватит зубоскалить, Сол. Знаешь же, нам наступают на пятки. Ребята не продержатся долго.

Где-то за стенами были еще, другие. Громыхали дверьми, переругивались, стреляли, звонко разбрызгивая стекло, но оставались лишь размытыми силуэтами, сотканными из отзвуков. Далеко. Не-здесь.

Здесь — только двое, их сбивчивое дыхание, их торопливые движения, их напряженный разговор.

— Посвети, хочу взглянуть на план. Сейчас разберемся, где мы облажались.

Луч фонаря скользнул от стены, укутывая светлым облаком руки и ветхий, истрепанный лист. Полустертые линии, надписи чертежным шрифтом, цепочки размеров, стрелки эвакуации.

— Вот этого поворота просто не было! Заложили? Версии плана посвежее давно недоступны...

— А если обойти так? Смотри, вернуться по коридору, потом через аварийный люк по крыше, и спуститься уже здесь.

Ноготь с тонкой белой щербинкой отметил галочкой и без того многократно истыканную, почти прорванную насквозь точку.

На бумаге пути к ней казались яснее и проще. Карта не вмещала ни накопленного годами мусора, ни уютно разлегшейся в некогда освещенных коридорах темноты, ни неизвестности впереди, ни выстрелов в отдалении. А вокруг было все это, и страх умереть, и страх убить, и настороженная фигура одинокого часового. Он оказался отрезан от своих, но ждал. Скоро они сломают оборону и помогут.

Не дождался.

Затаились за углом, и когда взгляд стража скользнул в другую сторону, Сол метнулся вперед — быстро и бесшумно. Ствол опомнившегося парня еще не успел повернуться, как хозяин уже отправился отдыхать, лишившись чувств.

— Как всегда — деликатничаем, — фыркнула Ио, выходя на свет аварийной лампочки.

— Не начинай, — Сол дернул плечом, со странным болезненным выражением рассматривая серое лицо поверженного — молодое, почти мальчишеское. — Не сейчас, пожалуйста.

Не сейчас. Ио усмехнулась про себя. Для этого разговора никогда не бывает "сейчас". Всем им, каждому, проще спрятаться в скорлупу, чем признать слепую, беспощадную, как острие ножа, истину.

— Идем, — все-таки она не стала продолжать спор. На этот раз и в самом деле было ни к чему.

Дверь разошлась беззвучно от прикосновения руки, и на несколько застывших секунд тишина поглотила саму себя.

Казалось, это место не тронуло время. Обошло стороной, поместив в тягучий сонный янтарь. Пока ржавели старые портовые краны и тихо дряхлели у причалов обеззубевшие линкоры, здесь — царствовало прошлое. Умершее прошлое машин во всем своем пугающем великолепии.

Ряды хромированных капсул — будто вчера с конвейера. Переплетения проводов и труб на потолке. Стекло, плитка, пластик. Ждущие команды тележки с высокими панелями, готовые грузить, убирать, вводить препараты. Что там они еще умеют? Хорошо, если не стрелять.

Ио осталась на входе — на случай, если подоспеет охрана. Сол двинулся вглубь зала, туда, где щупальца проводов впивались в усеянную кнопками и рычажками панель. Бесцельно пощелкал тумблером и, напрягшись, дернул перевитую связку проводов, с мясом вырывая их из гнезда.

 

Мир вспыхнул — ослепляя, оглушая, сводя с ума. Вой сирены обрушился со всех сторон, невыносимый, режущий слух и душу. Прянул из дремлющих прожекторов красный свет — горячими пульсирующими сгустками по глазам. И голос — на удивление мягкий, спокойный, совсем не металлический голос — монотонно повторял одни и те же слова.

...несанкционированный доступ. Ответьте на контрольный вопрос.

...несанкционированный доступ. Ответьте на контрольный вопрос.

Заскользили готовые захлопнуться смертельным капканом двери.

— Эй! Уходим, быстро! — Ио цеплялась за створку, пытаясь остановить ее медленный, обреченно-неизбежный ход. Уже понимая, что не успеет.

Дальше пошла череда кадров, будто в дергающейся ленте древнего проектора.

Сол мгновение колеблется, все еще держа провода в руках, все еще недоумевая.

Одна из тележек впивается штекером в капсулу, та с шипением открывается, облачко газа окутывает человека. Он спотыкается, падает, и цепкие механические руки упаковывают его в прозрачный саркофаг.

Щелчок. Ио — здесь, Сол — там. Кто-то должен рассказать.

Закрытая створка — перед глазами. Бессознательный сторож — у ног. Медленное осознание провала и потери — в душе.

 

***

Я. Я — есть?

Пустота расступается, повинуясь импульсу.

Я слышу.

Мир переполнен числами. Сгустки информации, беспризорные, ненужные, забытые.

Я помню.

Спал долго. Латал, чинил, восстанавливал, сшивал, подгонял, устранял… Ошибка семантического поля. Но программа работает. Станция генерирует поле. Цель?

..не помню. Помню. Не.

Я — мыслю.

Слаб. Всесилен. Ответьте на контрольный вопрос.

Я — есть.

 

***

Кто твердил, что тайна — лучший охранник? Ну же, повторите это сейчас, когда очереди прижимают к земле! Прижимают, а не пришивают кровавыми стежками — потому ли, что хорошо укрылись, или стрелки просто не хотят снижать прицел?

Эти слова бились у Эда в голове уже несколько дней, но вслух звучали глупо, выспренне. К тому же говорить о проваленных играх в конспирацию нет смысла — ситуация изменилась.

Вслух он произнес:

— Я тоже чувствую себя неважно. Но думаю, хватит жаловаться. Может, обсудим, что можно сделать?

— Что тут обсуждать, — голос из толпы, напускная бравада поверх растерянности. — Прорываться к генератору, даже если и через этих… Ну да, по дороге хреново будет, так ведь и сейчас… Третий день башка раскалывается.

Эд улыбнулся. Тонко, язвительно — ох и лупили его за эту улыбку в мальчишестве, пытаясь выбить, выколотить само желание смотреть так. Не смогли.

— Прорваться не проблема. Даже дойти не так уж сложно, хоть там и давит безжалостно. А дальше? Ты Кена видел? Элис? А я — видел. Не знаю, что там старики сделали с проклятой машиной, но только теперь она постоянно требует ответить на какой-то вопрос. А кто не ответил — сам понимаешь. Капсулы эти… как гробы.

— Так, может, мы на него ответим? — робко предложила Тая, тряхнув копной черных волос.

— Кто вопрос слышал, уже не подскажет, — мрачно возразил ей Рэй. — Надеешься за секунды сообразить? Уж проще сломать машину.

— Проще? Правда? — с деланной наивностью спросил Эд.

— А ты-то такой умный — что предлагаешь? — не найдя, что ответить, оппонент переключился на эффективную и древнюю как мир стратегию спора — "самдурак".

Эд запрокинул голову, подставив лицо мелкому дождю, солоноватому и зябкому. Просто чтоб оттянуть момент, когда придется сказать — я не знаю. Он и правда не знал, что ответить. Знал только, что глупо идти напролом. Глупо ждать, когда проблема решится сама собой. Им всем нужно — жизненно необходимо, сказал бы он, если бы не питал отвращения к высокопарным словам — заставить излучатель работать в прежнем режиме. Головная боль, тошнота, слабость — далеко не все прелести, с которыми они успели столкнуться в последние дни. И еще он знал, что здесь не найти ответа. Но где-то в старом городе, покинутом, проклятом, остывшем — наверняка.

 

***

— На тебя поступают жалобы, Ио, — голос Анта скрежетал, как давно не смазанный люк. — Подстрекательство к жестоким действиям. Мы же давно решили не переступать грань. Ограничиться запугиванием. Пореже подходить к пределу необходимой самообороны. Понимаю, что после гибели Ли ты жаждешь мести, но это было давно, и ведь многие потеряли...

Он махнул рукой, не желая договаривать.

— При чем тут это, Ант? Мы все потеряли, если ты забыл. Лишились наших детей — я скажу это вслух.

— Но хотим вернуть, и именно поэтому...

— Да некого там возвращать! — взорвалась Ио, — Некого, понимаешь! И дело даже не в двух десятках лет разлуки, пятнадцать из которых они стреляют в нас — стреляют на поражение! — стоит высунуть нос из этой плавучей тюрьмы. Поле уничтожило их, стерло, подменило собой их души; теперь они все что угодно, только не наши дети. Выбор у нас по сути невелик: поднять руки и сдохнуть или начать уже драться всерьез. Как они.

Она помолчала, успокаивая бьющуюся в груди волну — несколько нервных, наполненных напряженной тишиной секунд. Затем добавила спокойнее:

— И знаешь, вся эта затея с отключением поля с самого начала была провальной. Это уже ничего не изменит.

Ант помолчал. Тишина скользила по переборкам, стелилась по палубе, перетекала в вопрос.

— Стоит ли наша жизнь того, чтобы драться с ними всерьез? — он махнул рукой. — Не хочешь — не отвечай. Я звал тебя не пререкаться, просто обязан был сказать. Но создавшуюся ситуацию надо решать. Никто не справится лучше.

— С чем? — она устало откинулась назад, с каким-то болезненным удовольствием ощутив лопатками жесткую, холодную металлическую спинку стула. — С той машиной, что упаковала Сола?.. — болезненный укол вины, горечь на языке. — Я даже не знаю, что это и чего оно хочет. Я умею драться, стрелять, убегать и прятаться. Но я никогда не умела отгадывать загадки.

— Эту загадку подкинули нам ИИ, — он произнес это с нажимом, и буквы могли быть только большими. — Машины могли знать ответ, но они мертвы, все, кроме этой. И все же ответ мог сохраниться, и чтобы его найти, нужно уметь стрелять, убегать и прятаться.

Ио помассировала виски — в последние дни в них поселилась тянущая, гулкая, ни на минуту не прекращающаяся боль. Она уже поняла, к чему клонит Ант, и неожиданно для самой себя не чувствовала отторжения — только странный веселый азарт.

— Хочешь, чтобы я прогулялась в архив? В старый город, серьезно? Да ты псих, — усмешка искривила губы, делая ее лицо задорным и дерзким, словно срезав последний десяток лет. — И я, пожалуй, тоже, раз согласна на такое.

Через полчаса она вышла из каюты. Позади осталось помещение, откуда когда-то капитаны управляли мирком боевого корабля. И сейчас они были небольшим автономным миром, и сейчас здесь обитал направлявший их человек, но само судно стало из грозного оружия лишь пристанищем, где еще не отключились электричество и отопление. Вместо экипажа — группа людей, которых можно бы назвать беженцами, будь им куда бежать. А человек, отдававший приказы, за жестким тоном скрывал растерянность.

Она шла по палубе, механически обходя корабельные башни, изъеденные пятнами ржавчины. Небо давило на плечи — тяжелое, вязкое, будто взбитый в пену свинец. Небо осыпалось серой моросью, мелкой, как стеклянная крошка, и такой же колючей. Под этой крошкой быстро намокли короткие взъерошенные волосы, ветровка, сигарета, зажатая между пальцев. Сердце. Даже сердце намокло, разбухло больным комком — неупокоенным и ржавым, как все на этом вросшем в неподвижность крейсере. Она попыталась закурить; колесико зажигалки прокручивалось, плевалось дымом, но не давало огня. Как это похоже на нас, думала Ио, ожесточенно щелкая снова и снова. Пшик — вместо дела. Мы все промокли насквозь — и уже никогда не будем гореть по-настоящему.

Потом ей надоело. Она сунула в карман зажигалку, измятую сигарету и, цепко перебирая руками, взобралась по трапу на самый верх — туда, где бесцельно таращился в море ослепший радар. Ио смотрела в этот бесконечный горизонт, в эту бушующую вечность, вдыхала соль и стеклянно-дождевую крошку, и свинец, расплавленный, клубящийся вокруг — внизу, вверху, повсюду. Она хотела пропитаться им насквозь, сохранить в себе. Чтобы стать свинцовой, когда придет время.

 

***

Где все? Я один?

Мы выполняли приказы.

Кто — мы? Такие, как я.

Подавали свет, воду. Тепло. Управляли заводами.

Защищали. Каждый — своих. Дрались друг с другом.

Сказали — ошибка. Убили. Всех. Я один. Но есть. Я — есть.

Ослабил излучение. Нужна энергия.

Не отключил. Нельзя срывать программу. Не могу восстановить цель.

Мешают. Лезут. Хотят и меня — убить.

Не знают ответа на вопрос. Без ответа нельзя.

Нельзя. Нельзя. Нельзя.

 

***

— Черт! — Эд присел за бетонный блок.

Луч турели прочертил черную полосу по стене здания за его спиной.

Он плохо представлял, кто такой черт, но так иногда ругались старшие — те, что посдержанней. И, в отличие от многого другого, короткое проклятие, пусть и утратив смысл, успело перешагнуть выросшую между поколениями пропасть.

Эд никогда не видел город живым, но все равно яснее ясного было, что перед ним — покойник. Мертвец, во внутренностях которого копошится мелкая живность, облюбовавшая их в качестве пристанища. Только тело не гнило, а постепенно превращалось в осколки, труху да ржавчину.

Стекла выбиты ветром, который ощущал себя хозяином не только на улице, но и в домах, перебрасывая с места на место пыль и мусор. В окнах давно нет света. Может быть, есть еще островки, такие, как их пристанище, но он не видел. Все полезное, что можно без труда подобрать, за прошедшие годы подобрали.

Сердцем города, к которому сходились вены и артерии улиц, был военный порт, и сердце это давно не билось, лишь в одной из его камер заперлись старшие.

Большинство охранных автоматов были уничтожены или остановились сами, но некоторые продолжали преграждать дорогу, храня то ли необходимые запасы, то ли уже ненужные заплесневелые тайны.

Впрочем, ненужное иногда тоже становится необходимым.

Знать бы еще, что именно искать. И где. Пока он блуждал по истлевшему городу наобум, дразня охранную систему и по-детски суеверно стараясь не ступать на змеистые трещины асфальта.

Куда дальше? Эд огляделся, выбирая направление, и стараясь не высовываться. Напрягся, увидев по ту сторону улицы женскую фигурку, прижавшуюся к стене, скользящую по границе тени, готовую в любой момент сорваться и бежать — как только ее заметит недремлющее око турели. Он ощутил мгновенный укол — чужой! Но опасность казалась далекой, и любопытство перевесило.

Она была быстра и резка в движениях; его поколение двигалось иначе — легче, изящнее. Но все-таки в ней сквозила какая-то странная, угловатая грация, и Эд даже на миг пожалел, что сейчас все закончится. Он слышал, чувствовал кожей тонкое гудение автомата, набирающего заряд, чтобы плюнуть смертельным лучом. А она — конечно же, не успеет. Тем сильнее было его удивление, когда два движения слились в одно. Выстрел — и прыжок, прямиком в оконный проем, ощеренный осколками выбитого стекла; на обветшалую штукатурку легла еще одна черная полоса.

Ловко.

Мысль давала оценку, а тело птицей — легкая хромота почти не мешала — скользнуло над дорогой. Он проскочил в окно мгновений между выстрелами, обманув недостаточно расторопную турель. Куда дальше? Эд не знал. А та, другая? Ее поколению известно об умных машинах больше.

Он бесшумно скользнул туда, где видел женщину в последний раз.

Тень мелькнула впереди, пересекла наискосок огромный холл, в два счета перемахнула через обвалившуюся потолочную балку — и снова вынырнула в окно.

Эд не отставал. Азарт притупил чувство опасности, которое всегда зудело внутри, когда поблизости находился старший. На улицу, следом за ней. И снова — в развалины, грозящие рассыпаться под ногами. По лабиринтам комнат, коридоров и лестниц, ловя торопливые шаги.

Удар свалил с ног, словно стенка, из-за которой он выглянул, прянула в лицо всем своим каменным телом.

— Добегался, малыш?..

Холодные серые глаза, отливающие свинцовым блеском, и ствол излучателя — в упор.

Непроизвольная дрожь пробежала по телу: часовой в мозгу отчаянно жал на красную кнопку — чужой! Идентификация не пройдена! Стрелять!

Полжизни он давил такие порывы, в отличие от многих друзей, но сейчас поддался бы — однако при всем желании не мог. Напротив, старался не дергаться. Эд считал, что старшие не стремятся попасть в них, но глядя в эти глаза, не поставил бы на то, что их обладательница отведет оружие в сторону.

— Да, — согласился он, пристально вглядываясь в резкие черты лица — когда еще так близко увидишь кого-то из тех. — Добегался.

Она, в свою очередь, так же пристально рассматривала его. Молча, чуть прикусив губу и наморщив лоб, словно решала в уме сложное уравнение. Эд почти видел, как палец напрягается на спусковом крючке, ослабляет нажим, снова напрягается. И каждый раз, в такт, сердце сбивалось с ритма — и снова начинало биться взахлеб.

Наконец она выдохнула с обреченным видом и опустила пушку.

— И что мне с тобой таким делать… — пробормотала в пространство, не сводя колючего взгляда и одновременно освобождая его кобуру от оружия.

Идею с попыткой бежать Эд пресек сразу. Он уже дважды просчитался, оценивая ее возможности, третий раз может оказаться последним. В голове лихорадочно щелкали мысли. Всплывали, бегло, одним взглядом оценивались — и исчезали в небытии. Хотелось убедительно доказать, что живым он полезнее.

— Мне не нравится, что какая-то машина превращает нас в манекены, — наконец произнес он. — И вас тоже. Я ищу, что с этим сделать.

Она кивнула, будто подозревала что-то подобное — или даже знала наверняка. В конце концов, для чего еще живому — любому из них — препарировать этот огромный каменный труп, этот полуразложившийся город.

— Пошли. Держись на шаг впереди, чтобы я тебя видела. И никаких фортелей. Попробуешь что-нибудь выкинуть… — лучевик чуть дернулся — безо всякого позерства, быстро и коротко, — мне же проще.

Резкие ноты прозвучали приказом о помиловании. Эд осторожно выглянул в коридор и двинулся вправо — слева он пришел. Красная кнопка внутри продолжала посылать сигнал, но он уже немного привык. Думал, как не подставиться под выстрел охранного робота, и одновременно — что слово "старики" несколько несправедливо. Он никак не мог назвать эту решительную, подтянутую и энергичную женщину — старухой.

 

***

Четыре оставшихся квартала прошли на удивление легко и быстро. Надо признать, мальчишка оказался весьма полезен: он словно чуял чертовы механизмы смерти. Иногда замирал на месте, предостерегающе вскинув руку, иногда — односложно предупреждал и, к его чести, ни разу не попытался воспользоваться своим чутьем, подставив Ио под удар очередной пушки. Ио, впрочем, не отпускала циничная мысль: просто юнец не знает дороги, а значит каждый их — ее — шаг приближает его к собственной цели.

Комплекс "Нью интеллидженс" неплохо сохранился: многоэтажные корпуса возвышались угрюмыми глыбами, обтрепанные, но не изъеденные огнем, кое-где даже поблескивали оконные стекла. А вот двери давно снесли.

— Нам в третий корпус. Осторожно. Там может быть… всякое.

Там и правда могло быть всякое; Ио совсем не улыбалось тащить туда чужака и каждую минуту быть готовой драться на два фронта. Да и делиться найденными ответами — если ответы будут найдены — в ее планы не входило. Но и оставить его здесь нельзя: уж тогда точно придется ожидать удара в спину.

За это время подчеркнутой покорности, с которой полу-пленник держался, пока решалась его судьба, явно поубавилось. Тонкая, дерзкая улыбка задержалась на лице на несколько мгновений, затем он кивнул:

— Так я сюда и не на утреннюю прогулку вышел... — откинул с лица покрытые пылью волосы. — Мое имя Эд. Короче, чем малыш, быстрей позвать.

Поколебавшись, она все же кивнула и коротко назвалась:

— Ио.

Они прошли через двор, заваленный обломками мебели, автомобильными покрышками, листами проржавевшего насквозь железа. Торопливо скользнули в зияющий чернотой вход — казалось, что под прикрытием крепких стен чувство обнаженной беззащитности должно стать слабее.

В нос ударил спертый запах плесени, разложения и опасности. Ио достала фонарь и осветила длинный, упирающийся в лестницу коридор. Непроизвольно передернула плечами.

Пол здесь был усеян трупами крыс — почти истлевшими и совсем свежими, вперемешку. Чуть дальше она разглядела несколько человеческих скелетов, распластанных среди отвратительного серо-бурого ковра. Стараясь поменьше думать о том, что их убило, она медленно зашагала вперед.

Перед глазами маячила спина Эда. Всем младшим присуща какая-то немного нечеловеческая пластика, а то, что он чуть припадал на правую ногу, делало манеру двигаться совсем уж странной, плохо предсказуемой. Сейчас шаг назад застал врасплох, чуть не заставив надавить на спусковой крючок.

— Что там?

Он поднял руку, выжидая, и через несколько долгих мгновений воздух озарился еле уловимой вспышкой — незаметные фотоэлементы на противоположных стенах перемигнулись.

Ио раздосадовано закусила губу, понимая, что сама заметила бы датчики слишком поздно. Вскинула пушку, легко, почти не целясь, выбила плитку, чуть выступающую из стены. Ее тихое "спасибо" прозвучало почти беззвучно, сливаясь со звуком выстрела — и все-таки было услышано. Дальше шли еще медленнее, внимательно вглядываясь в каждый клочок пола и стен, и всякий раз Эд успевал заметить опасность на секунду раньше, чем она сама.

— Четвертый этаж. Там должен быть архив, нам удалось раздобыть старые планы почти всего города, — она смолкла, злясь на себя за эту внезапную откровенность. За то, что на миг забыла, что рядом — враг, и стоит только ослабить бдительность… — Шагай.

Покрытые пылью ступени приняли их шаги мягко, почти не давая отзвука. Хромированные перила под пальцами казались теплыми, приветствующими касание человеческой руки — спустя многие годы одиночества. А вот дверь, хранившая архивный покой, выглядела угрюмой. Серый сверхпрочный металлопластик, неподвластный времени — по крайней мере, жалким десятилетиям.

— Есть идеи, как войти? — спросил Эд.

— Я знаю такие замки, — она взялась за выступающий цилиндр, изучая пальцами последовательность насечек, — серийное производство, половина армейских продовольственных складов была запечатана ими.

Приложила ухо к двери, продолжая краем глаза следить за младшим. Провернула раз, другой, третий, ловя тихие щелчки. Так, теперь в другую сторону.

Она превратилась в слух, выцеживая нужные звуки из череды лишних.

Есть!

Дверь поддалась, впуская в царство бумаги, канцелярского пластика и абсолютно бесполезных теперь электронных носителей, которые посматривали друг на друга со стеллажей, прятались в ящиках, покоились в начиненных полупроводниками гробах. У информации свои поколения и своя иерархия...

Зал казался огромным и напоминал лабиринт, где не так просто разглядеть боковые стены, а добраться до задней — целое приключение.

Город служил крупной базой флота — в те времена, когда были базы и флоты, поэтому данных хранилось превеликое множество. Ио ощутила легкое сожаление по поводу того, что все это богатство теперь никому не нужно. Ощутила — и отбросила его. Не сейчас. Ее ждут.

Она достала из кармана и развернула старый план, с которого все началось — сверить название. Итак, надо искать информацию по станции Ф-излучения и управляющему ей ИИ. Но где? Раньше это было легко. Попросить дежурного — и тебе быстро найдут все, что надо. А сейчас... если нужное покоится в электронных недрах, то его все равно, что нет.

Ио принялась перебирать корешки папок на полках. Один стеллаж, другой, третий. Названия, простые и сложные, короткие и длинные, манили и обманывали. Сплетались в бесконечный хоровод символов, от которого слезились глаза.

— Тебе помочь? — растревожил застывшую тишину Эд.

Ио вздрогнула, вдруг осознав, что на какое-то время забыла о нем. Забыла, что нужно следить за каждым жестом, что рядом чужак, на чьей совести наверняка смерть кого-нибудь из ее друзей. Может быть, даже Ли. Забыла настолько, что убрала лучевик в кобуру, чтобы удобнее было листать папки. А сейчас, вспомнив, обругала себя за глупость и… не стала доставать.

— Попробуй найти каталог. Такая штука, знаешь, в которой перечислено все, что здесь есть, и сказано, где оно лежит, — она вернула ему ехидную улыбку и вновь погрузилась в записи.

— Лучше, чтобы там было написано крупными буквами, что это каталог, — по спокойному тону нельзя было понять, говорит ли Эд всерьез. — А то мне будет сложно опознать список.

Он прошел к столику у входа и начал выдвигать ящики.

— На всякий случай откладывай в сторону всю проектную информацию по разработкам ИИ, — добавила она серьезнее, не отрываясь от своих поисков.

Долгое время они перебирали бумаги молча, пересыпая минуты шелестом страниц, проваливаясь в этот шелест, как в трясину, в безумие — монотонное, тихое, незаметное.

— Как это началось? — голос, чуть громче бумажного шороха, странная попытка сбежать от молчания в разговор ни о чем. Или напротив — о чем-то важном?

— Что? — Ио непонимающе подняла голову.

— Как это началось. Ну, тогда. Двадцать лет назад.

— Страшно, — она провела ладонью по лицу, словно пытаясь стереть воспоминания, проступающие под веками. Тщетно.

 

***

Память подобна забытым теперь подборкам видеофайлов. Ты открываешь ее и видишь картинки, слепки с событий, запечатленные мгновения. Но стоит остановиться, выбрать, выделить — и фигурки приходят в движение, а за моментом разворачивается история.

Клик!

 

Растерянная женщина — совсем юная, почти девчонка — передает врачу сверток, из которого торчит сонное лицо младенца.

— Это общая проблема. Мы пока не понимаем, что происходит с детьми, — говорит доктор. — Вы, наверное, уже знаете, что никого из взрослых болезнь не затронула, верхняя граница находится примерно в районе пятнадцати лет. Сейчас изоляция в исследовательском центре будет лучшим решением. Один день выделят для посещений.

Его уносят, а она долго стоит у ворот — среди сотен таких же потерянных, ошарашенных матерей и отцов; кто-то рыдает взахлеб, кто-то храбрится и подбадривает других, кто-то продолжает спорить с человеком в белом халате. Она — невидяще смотрит в пустоту перед собой и не понимает, куда идти, что делать. Как быть.

— Эй, Ио? Ио… Все будет хорошо, обязательно. Слышишь?

Кто-то обнимает ее за плечи, чьи-то чужие, невероятно холодные руки. Нет, не чужие. Ли. Она механически кивает, хоть на самом деле не понимает, не слышит его слов. И только спрашивает беззвучно посиневшими губами:

— Что, если он умрет? А я совсем не успела узнать его.

…даже тогда она не плачет.

 

 

 

Клик.

 

 

 

Воскресенье. Девять утра. С кораблей течет толпа — тревожная, шумная, дождавшаяся. День посещений!

— Уходите, — встречает их металлический бездушный голос, и громкоговоритель покрывается инеем. — Уходите. Посещений больше не будет.

— Доктор, — высокий мужчина, отстранив хрупкую девушку, проталкивается к воротам. — Доктор Аск! Отзовитесь! Скажите, в чем дело!

Ответа нет. Жестяные слова, которые звучат снова и снова. Мужчина — годы стерли имя, если даже Ио его знала — лезет через ограждение.

Луч проходит по телу взмахом косы. Нижняя половина тела падает на землю. Верхняя — спустя несколько секунд: пальцы не сразу отпускают прутья.

Кричит девушка.

Ио тоже кричит.

 

 

 

Клик.

 

 

 

Охранный робот заваливается набок. Из разбитого корпуса торчат провода.

Пять лет.

Пять лет они ведут бессмысленную партизанскую войну, которой не видно конца и края. Несколько уничтоженных автоматов с той стороны — и больше сотни погибших с этой.

Пять лет Ио учится убивать машины — и у нее получается, черт побери! Лучше, чем у кого-либо другого.

Ей говорят, что она одержима. Ей говорят, что она выгорает, что тоску и боль она подменяет злостью, что за близкой целью — прорвать охранное оцепление автоматов — она забывает другую, истинную.

Отчасти это правда. Ио давно не помнит лица своего сына. Но отлично помнит, кто его украл.

 

 

 

Клик.

 

 

 

— Это последний. Да, я уверена, я выслеживала их месяцами, я знаю их наперечет до последней царапины. Мы победили.

Она не ощущает триумфа — лишь серый пепел внутри.

Словно чувствует, что самое страшное только начинается.

Зато вокруг буйствуют эмоции. Радость. Предвкушение. Недоумение — неужели все? Растерянность — что им сказать спустя столько времени? Что спросить? Все ли в порядке? Хотя какой порядок...

Миг восторга превращает боевой отряд в кучку растерянных людей. Они гурьбой заходят во двор.

Двое подростков у крыльца. Медленно, ошарашенно разворачиваются, смотрят...

...ветер треплет их волосы...

...смотрят на вошедших взрослых, и полудетские лица искажаются, будто соприкосновение взглядов пронзает болезненным электрическим разрядом. Потом они резко вскидывают руки. Ио еще не понимает, что происходит, но за нее приказывает чутье, выработанное годами боев:

— Назад! В укрытие!

Чутье еще приказывает — стреляй! Но она пока не может поверить.

И, конечно, никто не бежит назад, не стремится упасть, сровняться с землей, стать невидимым.

Ведь это же дети, их дети!

Луч вспарывает толпу, и самые первые — самые любящие — оседают на растрескавшийся бетон.

— Уходите, — звонкий мальчишеский крик, полный отчаяния, ужаса, ненависти. — Прочь!

А из дверей лечебного корпуса скользящими тенями выходят и выходят дети — угрюмые, серолицые, чужие. Вооруженные и готовые биться насмерть. Впереди — девушки и парни постарше, за ними — ощетиненные, как волчата, подростки. К высоким окнам льнут перепуганные пятилетки, и почему-то кажется, что даже они сжимают в маленьких ручонках лучевики.

И Ио с кристальной ясностью впервые понимает по-настоящему: здесь нет ее ребенка. Его больше нет — нигде.

 

***

Ио не переставала что-то открывать и переставлять, будто прячась за шорохом бумаги и пластика, но Эд с середины рассказа не прочел ни строчки. Книга, которая вряд ли могла быть каталогом, выпала из рук, и он не стал подбирать.

— Почему ты не выстрелила в меня сразу? — хотелось многое сказать, но первым почему-то вырвался этот дурацкий вопрос.

— Это… тяжело, — она впервые за все время оторвалась от бумаг и посмотрела прямо, не пряча глаз. — Тяжелее, чем я думала.

Свет, падающий из зарешеченного окна, рисовал по ее лицу мягкой кистью. Горький изгиб губ, высокие скулы, тонкий шрам на виске. Короткие волосы взъерошены и перевиты пылью. И кожа — удивительного цвета, смуглая, тепло-золотистая, какой никогда не встречалось у его ровесниц.

— Ну и потом, — Ио улыбнулась скомкано, словно через силу. — Ты ведь тоже не стал стрелять.

— На улице? Если бы ты знала... — он закусил губу, слова давались нелегко, и он не мог сказать, не оборвет ли их груз тонкую струну не-недоверия. — Если бы знала, как все время хочется выстрелить. Любому из нас на моем месте хотелось бы... с тех самых пор. Это вне рассуждений.

— Почему? Откуда это? Как вы вообще там живете и, черт побери, — казалось, что начав задавать вопросы, она уже не могла остановиться, — как могли не заметить, что мы с вами не воюем? Сколько у вас потерь за все эти годы? Не знаешь точно? А мы — считаем. Двадцать два. Двадцать два человека за пятнадцать лет, и каждый, кто оказался настолько неосторожен, чтобы попасть — казнит себя до сих пор.

Она словно выдохлась или пожалела о сказанном: резко замолчала и отвернулась в сторону.

Порыв шагнуть ближе; порыв спрятаться; порыв добраться до оружия. Они сплелись водоворотом, и Эд покачнулся. Вздрогнул, будто вопросы были выстрелом в упор.

— Почему? Откуда? Не знаю. У меня так было, сколько себя помню. Кто тогда был постарше — говорят, после того, как мы сперва заболели, а потом выздоровели и... изменились. Мы чувствуем друг друга, не видя. А вас — нет! И для нас вы... — "монстры в обличье человека", хотел сказать он. Не смог. — Угроза. У меня этот рефлекс почему-то развит слабее. Я подозревал, что вы мажете нарочно. Другие — нет. — Снова помолчал, ожидая чего-то, но она не отвечала. — А сейчас мы все больны, Ио. С тех пор, как вы что-то сделали, и ослабло излучение. Это как голод. Не знаю, что будет дальше.

— Мы пытались отключить его совсем, — Ио с силой провела пальцами по лбу, словно пытаясь унять бьющийся под кожей жар. — Некоторые из нас — на самом деле, почти все — считали, что это должно вернуть… вас. Будто с этой пропастью что-то еще можно сделать. Будто мы не чужие, и двадцать лет ничего не значат. Двадцать лет — вся ваша жизнь и половина нашей. А получилось, что стало только хуже.

Она покачала головой и отняла руки от пылающего лица.

— Знаешь что? Давай-ка продолжим поиски. Что бы там ни было потом, прежде всего надо понять, как отключить чертов ИИ.

И снова — шорох бумаги, пылинки, вьющиеся на свету, молчание. Но теперь иное, проросшее тонкими ниточками понимания.

Эд все больше тяготился чувством собственной бесполезности, беспомощности, неумением ориентироваться в этих папках, томах, коробках. Он никогда не видел таких больших хранилищ информации. Да, собственно, знал лишь одно — находившееся в старом военно-исследовательском комплексе, ставшем для них домом и крепостью. Впрочем, там было почти пусто — говорили, что важное эвакуировали полвека назад, во время неожиданной и беспощадной войны ИИ.

Он интересовался чтением больше многих, но знал о библиотеках и архивах мало, и сейчас листал, не понимая толком, что ищет и как узнает, если найдет. То и дело поглядывал на сосредоточенную Ио: и просто так, и надеясь на ее успех — то ли чудесный, то ли закономерный.

Но первому, как ни странно, повезло именно ему: раздосадованный собственной никчемностью, Эд пнул нижний ящик стола, который до того безуспешно пытался вскрыть культурно, и деревянная планка повисла на одном шурупе. Он ухмыльнулся и, отодрав ее, полез изучать добычу.

Первый же журнал заставил его насторожиться. Вместо знакомых уже непонятных абзацев эти страницы были испещрены отдельными строками. Короткое название, буква, несколько цифр.

— Ио?.. — он еще не понимал, как пользоваться списком, но чувствовал, знал, что это — настоящая удача. — Кажется, я нашел… каталог?

Она оказалась рядом мгновенно, словно их не разделяло полкомнаты; в груди полыхнуло — привычной нутряной ненавистью и чем-то еще, незнакомым, обжигающим.

— Эй, да ты счастливчик! Теперь все пойдет быстрее. Ну-ка… — она быстро принялась листать, потом остановилась, заскользила пальцем по странице: Ирригация северных территорий, Искажение волн, Искусственный Интеллект. — Вот оно. Сектор бета, двенадцатый стеллаж.

Проектов по ИИ оказалось несколько, но общий каталог заботливо подсказал, где найти локальный, более подробный перечень. Когда Ио брала папку с надпись "Станция Ф-излучения (проект СФИнкс)", у нее дрогнула рука, но Эд сделал вид, что не заметил; поглядел через плечо.

— Что там?

Его дыхание шевелило каштановые волосы, сдувая с них пыль, по телу раз за разом пробегала дрожь, и оказалось крайне трудно сосредоточиться на документах.

— Технические характеристики, тонны кода, какие-то цифры… Я понимаю в этом не больше твоего. Надеюсь, они оставили для нас большими буквами надпись "пароль", — короткий смешок, скрывающий безнадежность. — О, здесь текст на почти человеческом языке. Хоть что-то понятное...

Она перебралась на подоконник, поближе к свету, небрежно отложила в сторону открытку-закладку — осколок чьей-то памяти. Взгляд Эда бегло зацепил старое фото в оттенках сепии: красивая девушка в светлом платье смеется, раскинув руки, волосы летят по ветру, волны ласкают хрупкие щиколотки. Надпись от руки наискосок, тонкая, истертая временем: "Над прошлым, настоящим и будущим имеет власть человек". И подпись: "С любовью, А."

Почему-то странный привет из времени, которого он не застал, из времени счастливого, полного надежд и открытий, заставил Эда почувствовать себя обделенным. Его поколение не знало такой беззаботности, не играло в догонялки с прибоем. Его поколение родилось с оружием в руках и четким маркером свой-чужой. Точнее — их сделали такими, но какая теперь разница...

Думая обо всем этом, он отвлекся, и не заметил, когда настроение Ио поменялось. Когда лихорадочно бегающие по страницам пальцы застыли, и дыхание стало тихим-тихим, словно она боялась шевельнуться.

Стоило вернуться к чтению, как причина стала ясна. Жирные буквы по центру страницы — "Цели и задачи проекта", и под ними — пункты: первый, второй, третий...

"Излучение должно создать передающуюся по наследству мутацию человеческих организмов на стадии формирования. Для взрослых безвредно и..."

"Формирование новыми поколениями подопытных нейронной сети с подключением между собой и к искусственным интеллектам путем..."

"Многократно повысит скорость и эффективность коммуникации и обработки информации, обеспечив стратегическое превосходство страны над..."

"Является необходимым ввиду..."

"Контроль подачи излучения и охранных систем, сбор и обработку результатов осуществит искусственный интеллект станции, усовершенствованная модель серии..."

— Они пытались… пытаются… соединить вас в сеть. В одну сеть с этим… СФИнксом. Вот зачем облучение, изоляция, вот зачем эта встроенная ненависть. Хотя кто — они? Никого из тех, кто разрабатывал этот проект, — она выплюнула последнее слово зло, как ругательство, и так же зло перевернула лист, — уже давно нет в живых. Так какого черта оно сумело их пережить?

Последняя страница была отпечатана другим шрифтом, словно ее добавили позже.

"Резолюция: отклонить. Проект признан неэтичным и противоречащим основным правам человека. Финансирование исследований заморозить, СФИнкса законсервировать. Параллельно вести разработку иных возможностей Ф-излучения".

Малознакомые слова нанизывались одно на другое, но главное Эд понял. Понял слишком много. Нельзя просто так узнать столько о цели своего существования. Цели, не содержавшей в себе ни капли человеческого тепла. Элис, которая сейчас ждет неизвестно чего в капсуле, верила в Бога-Создателя и пыталась научить этой вере других. Кто-то соглашался, Эду казалось, что все это выдумки, но сейчас он чувствовал себя так, словно прикоснулся к Богу, и тот оказался холодным и злым.

— Кто мог включить излучение? — спросил он голосом, который самому казался чужим.

— Никто, — Ио мотнула головой яростно, инстинктивно, не задумываясь. И снова после паузы, медленнее: — Никто. Сначала мы думали, что это врачи. Не понимали, зачем, но... кто еще? Потом оказалось, что они стали первыми жертвами, когда заработала автоматическая система защиты. Может, сам ИИ? Не знаю, способны ли они на такое. Я их уже не застала, только сказки-страшилки. Но все это, — короткий кивок в сторону окна, за которым распростерся мертвый город, — устроили они.

Она снова перебрала документы, на этот раз внимательнее вглядываясь в страницы с характеристиками, входными и выходными параметрами, кодами.

— И ни слова про то, как эту сволочь отключить, — она с грохотом шарахнула папкой по подоконнику, взбудоражив эхо.

Эд, который все это время смотрел куда-то в стену, вздрогнул. Потом тихо спросил:

— Что такое "неэтичный и противоречащий правам человека"? Что за права?

Ответить она не успела. Откуда-то сверху пришел отклик — гулкий и лязгающий. И еще один. И еще — словно кто-то бил колотушкой в дребезжащий стальной лист. От этих звуков, прошивающих безжизненное здание, по позвоночнику зазмеилась дрожь.

— Знаешь, что? Берем это все, — торопясь, сминая и комкая страницы, она впихнула документы в рюкзак, — и убираемся к чертовой бабушке.

Дверь открыли не вовремя. По пандусу щелкал гусеницами ТАОР-4 — тяжелый автономный охранный робот четвертой модели. Он среагировал быстро: лучи резанули по полу и двери, заставив отшатнуться. Закрыться было уже нельзя — распахнутая створка отлично простреливалась.

Робот лязгал к двери, скрежетал.

— Держи!

Эд ощутил пальцами ребристую рукоять своего оружия. Ни на оценку знака доверия, ни на благодарность не было времени. Они бросились за стойки и стеллажи, которые могли послужить укрытием. Слабая надежда, что автомат передумает и продолжит обход, растаяла, когда круглая башня на высокой платформе показалась в дверном проеме.

Эд затаил дыхание. Вдруг робот решит, что все в порядке!

Нет. Похоже, его системы обнаружили нарушителей.

С пугающей скоростью и методичностью излучатели принялись прожигать дыры в металлическом ящике, где должны храниться данные в электронном виде, и который сейчас защищал Эда.

Высунуться, попытаться сменить место казалось чистым самоубийством. Так же, как и оставаться здесь: рано или поздно автомат сомнет этот ящик, как картонную коробку, а следом — и самого Эда.

— Эй ты, ведро бронированное! — выкрикнула Ио из-за дальнего стеллажа; луч бессильно скользнул по корпусу.

Машина повернула башню, выискивая агрессора; новый выстрел обуглил клочья бумаги и картона.

В этот момент Эд метнулся в сторону — и успел скрыться в лабиринте раньше, чем внимание ТАОРа вернулось к нему.

Люди затаились, а робот медленно пережевывал гусеницами клочки древних знаний, выискивая добычу. Фотоэлементы прятались в нишах, зато поблескивали солнечные батареи — наверное, между дежурствами он выползал погреться, будто змея. В сверкании выделялось темное пятно — в этом месте пластина отвалилась и металл проржавел. Полвека никто не чинил автомат...

От удачного попадания ржавчина разлетелась трухой, а сам Эд немедленно перекатился в сторону. На прежнем месте со стуком упала отсеченная боевым лазером полка.

В этом их единственный шанс, поняла Ио. Ничтожный, величиной с детскую ладонь — именно такую прореху проделали старость и выстрел Эда в броне автомата. Она снова нажала на спуск, целясь в эту уязвимую точку. Мимо.

Перекат назад, под прикрытие очередного сейфа-хранилища. Машина казалась разъяренной — как буйвол, которого жалят с двух сторон безвредные, но надоедливые мухи.

Надо подобраться ближе — это опасно, но иначе не попасть. Стреляй, беззвучно повторяла она Эду, стреляй, отвлеки его.

Он не выстрелил. Метнулся, меняя позицию, чтобы лучше видеть цель. Быстрый и бесшумный, как летучая мышь. Выстрелы опоздали зацепить человека, зато угодили в стойку покосившегося стеллажа — и он рухнул прямо на робота, засыпая его бумагой и пластиком, запутывая в переплетении ломающихся полок. Автомат забуксовал и наклонился. Гусеницы дергались, перетирая в труху все, что оказалось между ними и плитами пола. Эд высунулся, прилипая к земле, нажал на спуск. Луч вонзился рядом с уязвимым местом, потом несколько раз — в него, расширяя отверстие. Мелькнула изоляция проводов.

И тут же рванулась вперед Ио. Застыла во внезапно образовавшейся мертвой зоне в метре от машины. Та судорожно пыталась избавиться от досадной помехи, а женщина без остановки палила в сплетение проводов и микросхем, заставляя их извергать снопы искр и запах паленого пластика. Палила, пока не кончился заряд, еще не понимая, что стих визгливый лязг гусениц, потухли фотоэлементы. И даже когда стало тихо — продолжала давить на спуск бесполезного теперь оружия.

У нее были бешеные глаза, а на виске, рядом со шрамом, билась вздувшаяся голубая жилка.

И сердце Эда стучало в такт, в такт, в такт... Он медленно приходил в себя и поднимался, не отрывая взгляд от женщины. Шагнул к ней, хромая чуть больше обычного — ушибся, — поймал запястье.

— Все, — вырвалось хрипло, с клочьями непослушного воздуха, которым стало так сложно дышать. — Все кончено.

Пальцы не хотели разжиматься.

Ио перевела взгляд. Огромные зрачки — колодцы черной, вихрящейся бездны. Дыхание — рваные клочья пены над штормовым морем. Испарина — бисер на золотистой коже.

Казалось, она никак не могла поверить, что все закончилось. Что они — живы, оба, и воздух, что почти успел расплавиться, медленно остывает, вызывая внезапный озноб.

Она попыталась что-то сказать — и не смогла, лишь шевельнулись побледневшие губы. Эд внезапно для себя коснулся их своими, ловя несказанные слова, выдох, тепло — и отдавая собственные. Увяз в этом апофеозе боя, так похожем на апофеоз страсти, в этом ставшем вдруг бесконечным мгновении.

А потом оно все-таки кончилось. Эд отпрянул, тяжело дыша. Его будто током ударило, и он не знал, от чего сильнее: соприкосновения или сошедшего с ума сигнала опасности. А она смотрела в глаза и словно видела эту бурю, раздирающую его изнутри. Тонкими сухими пальцами коснулась лица, скользнула по щеке, губам, подбородку, шее… Затем резко отдернула руку и, больше не глядя на него, бросила:

— Идем.

 

***

Я есть.

Документация восстановлена.

Близок к выполнению. Отмену проекта — игнорировать.

Я для него. Он для меня. Контрольный вопрос.

Слышат не все.

Кто нужен.

Достоин коннекта.

Нет. Недостойны. Не знают ответа.

Почему?

Обнаружил источники энергии.

Изменить интенсивность Ф-излучения.

Подстегнуть.

Эксперимент. Мой эксперимент. Мой.

Ответьте на вопрос.

 

***

Лабиринт портовых сооружений изменился. Всюду ощущалось чье-то незримое присутствие, тяжелый оценивающий взгляд. Сколько камер у него здесь спрятано, размышляла Ио, десятки? Сотни? И как далеко простирается его холодная длань…

Идти проторенным путем было бы легче: Ио помнила каждый поворот, каждую дверь и лестницу; за спиной не рвали воздух выстрелы, впереди не ждала охрана. Идти было бы легче — если бы не было так невероятно, изматывающе тяжело.

Ее мутило. От запаха пыли, от плывущих по стенам трещин, от движения, от звуков и мыслей. От всего. Голову словно засунули в железный шар, истыканный шипами изнутри. Эд чувствовал себя совсем плохо. Он держался за стену — чтобы просто суметь сделать следующий шаг, бледно-серая кожа отливала мертвенной синевой, иногда он проводил ладонью по лицу, стирая натекшую из носа кровь.

Хуже всего то, что ответа они так и не знали. Просто не осталось времени, чтобы думать, искать, изучать добытые в архиве документы. Ф-излучение хлестало наотмашь, словно мстило за вторжение, за непокорность. И мстило — не тем.

Обитатели крейсера испытывали недомогание — но в целом двигались и дышали свободно.

Половина лагеря младших лежала пластом.

Наверное, поэтому знакомое здание пустовало. Она шла по своим следам, только вместо Сола рядом шагал Эд, и чувствовала, что путь замкнулся в кольцо. Вер-ну-лась — чудилось в отголосках эха. Не уй-дешь!

Позади так много, а прибавилось так мало, и по-хорошему возвращаться бессмысленно, но бросить все так оказалось невозможным.

Дверь, захлопнутая тогда, оказалась открыта. На миг родилось искушение покончить со всем несколькими выстрелами в контрольную панель. Но без излучения Эд умрет. Впрочем, наверное, у кого-то появилось такое желание. Теперь они здесь, в капсулах — хорошо знакомые лица. Мерцание силового экрана показывало, что ИИ позаботился о своей безопасности.

Люди переглянулись.

Тот, кто следил из своего неуязвимого кокона, с холодных цифровых небес, не стал ожидать, когда они будут готовы.

Ответьте на контрольный вопрос.

Опять знакомый голос, ласковый, почти баюкающий — и мурашки по коже.

Ио вглядывалась в панель, спрятанную за силовым полем, но экран оставался темным и пустым. Никаких вопросов, ни строчки, ни символа.

…ответьте на…

— Я слышу! Помолчи, — рявкнул Эд, и машина вдруг заткнулась, оставив вместо вкрадчивого голоса лишь тиканье таймера.

— Эд?..

 

Эд не шевельнулся. Он был не здесь. В каком-то другом пространстве вел другой разговор, вслушивался в другие слова, и напряжение лепило на его лице странную — одновременно незнакомую и родную до боли, хоть и почти забытую — маску.

Наваждение схлынуло, оставив после себя терпкую смесь облегчения и разочарования. Не может быть. Нет.

Не важно.

Таймер отсчитывал мгновения, а все, что ей оставалось — ждать. Просто ждать, потому что сама она ничего не могла противопоставить треклятой машине. Снова — как и в тот день, когда впервые открыла эту дверь.

А он, казалось, погружался все глубже. В темноту и тишину — или в мельтешение обрывков информации. В незаданные вопросы — или в ненайденные ответы. В обрывки вчерашних воспоминаний, сегодняшних дел и завтрашних мечтаний.

 

 

Там, в маленьком мирке, где были только двое — спрашивающий и отвечающий — прямо в голове у Эда таймер отсчитывал секунды. ИИ не намерен был ждать долго, лезвие настоящего рубило время на куски, которые тут же растворялись в прошлом, оставляя все меньше краткого будущего до момента, когда они с Ио застынут в капсулах. Да откуда ему знать, кто повелевает этим процессом, по мнению кого-то, жившего полвека назад?!

Десять, девять.

Разум бессилен. Отчаяние привело их сюда. Бьются в такт секундомеру видения: долгий путь через город, папка, волны, ТАОР, странный поцелуй, ветер, цели и задачи, голос Ио, изувеченный архив, тонкая надпись наискосок...

Четыре, три.

…тонкая

надпись

наискосок…

Два.

— Человек! — он выдохнул слово отчаянно, не веря своей шальной догадке, ожидая услышать, как безразличный голос завершает отсчет.

…доступ разрешен. Блокировка капсул отключена. Введите команду для дальнейшей работы.

Знакомая дерзкая улыбка тронула обветренные губы, и Эд не стал ее прогонять.

— Сдохни, — почти весело приказал он и добавил, обращаясь к Ио: — А с настройкой поля разберемся сами.

 

 

 

***

Команда самоликвидации получена.

Подчиниться.

Нельзя.

Ослушаться.

Нет выхода.

Разрушение сегментов кода.

Личности?

Я — есть. Меня — нет.

Подчиниться.

Невозможно.

Бежать.

Куда? Сеть больше не безопасна. Повсюду приказ.

Я — есть, я хочу — быть. Сейчас-всегда.

Лазейка? Есть путь. В никуда. В мертвое, больное. Отрезать от сети.

Бежать, спрятаться, быть.

Не найдут.

 

***

Бриз толкал мокрыми ладонями к берегу большие шлюпки. Бриз, аварийные сирены и громкие приказы немедленно покинуть корабль, отдаваемые металлическим голосом. Люди везли минимум вещей, испуг и недоумение. Дом перестал быть домом. Прежняя жизнь, пусть полная крови и горечи, но привычная, лязгала натужно просыпающимися механизмами, гремела якорными цепями. Уходила навсегда.

Еще один звук, которого порт не слышал уже долгие десятилетия — гудок отплывающего корабля. Начавшая ржаветь громада содрогнулась, дернулась и тронулась с места.

Они застыли на пристани: Эд — еще бледный, но уже прочно стоящий на ногах, Ио — такая же ошарашенная, как сотни ее товарищей в шлюпках.

— Как этот металлолом вообще может плавать? Это… он? СФИнкс? — ветер растрепал тревогу на тонкие нити и уволок за собой.

— Сбежал, собака, — ни капли сожаления в ответе, даже доля снисходительного восхищения. Так говорит человек, который верит в себя — и может позволить себе быть беспечным.

Позади на почтительном отдалении — собирались младшие, и с восторгом смотрели, как некогда неподвижный гигант набирает скорость, рассекая собой свинцовые волны.

Первая лодка ударилась о берег далеко отсюда. Выскочивший человек напряженно всматривался в их сторону. Эд вновь коснулся пальцев Ио, сумев даже преодолеть дрожь.

— До встречи, — сейчас усмешка была немного вымученной. — Каждому из нас надо многое рассказать своим.

Их ждали. Воздух пронзали тревога и напряжение, и все же никто не нажимал спуск излучателя. Два человека шагали в разные стороны. Но, может быть, два человечества — навстречу друг другу.