Координатор

Хуррия помнила, как они смотрели друг на друга в первую встречу. Отлично помнила она и какими взглядами они пересеклись этим утром. Абсолютно одинаковыми, напряженными. Так смотрят те, кто уже успел за свою жизнь не один раз обжечься, встретив не лучшего представителя любой из разумных рас. Кто не станет торопиться одаривать существо напротив своим доверием. И кому до невозможности страшно. Потому что неизвестно, что будет дальше. Как поведет себя это внезапное новое существо в жизни. Незваное.

Хотя, конечно, совсем незваным подростка, едущего с Хуррией в лифте, назвать было нельзя. Ее звали Сифра. Странное имя, но не столь уж и редкое, если подумать. Так назывался один из спутников планеты. Достаточно "молодой", если отсчитывать его возраст с того момента, как неприметное небесное тело все-таки рассмотрели на небосводе и нарекли хоть каким-нибудь именем, отличным от "одна из белых точек". Хуррия в который раз опустила взгляд в бумаги, которые держала в руках.

С тех пор, как они встретились впервые, прошло несколько месяцев. Оформление документов на усыновление занимает целую пропасть времени. Казалось, что с тех пор прошла вечность, расчерченная бесконечными встречами с самыми разнообразными специалистами в самых разных структурах. Может, потому воспоминания и стерлись…

Но не до такой же степени!

Хуррия точно помнила девочку, чуть бледную, мрачную и взъерошенную. Они все были такими, одинаковыми, словно были рождены одной матерью. Может, потому что все были детьми одной планеты. Им не на кого было равняться, кроме нее. Пустынной, сухой планеты, на которой с трудом ютилось одно государство, восхваляющее раскаленное светило, как своего бога. И с пренебрежением нарекшее спутники его непутевыми дочерями. Хотя вздохнуть полной грудью можно было только с приходом ночи. Смуглая кожа, расчерченная, словно дюнами, набором морщин, как ни странно, лишь смягчающих хмурое выражение. Жесткие волосы, как заросли кустарника, способного недели выживать без воды. И глаза, карие, но явственно стремящиеся к тому, чтобы стать черными. У жителей Тэлеты цвета в целом сводились к двум — черному и белому. Все остальные либо сгорали, либо выгорали, выбрав в конечном итоге одно из двух. Даже волосы сменяли цвет к двадцати пяти годам, к совершеннолетию, на белый. Сифре до этого было еще далеко.

Все это, кажется, объяснялось приспособленческими к жизни на суровой планете механизмами. Но то, насколько это было необходимо сейчас… Что ж, в воде Тэлета давно не нуждалась, разработав несколько альтернативных способов ее получения. Крупные города больше походили на оазисы в пустыне, вырвавшиеся вверх рядами небоскребов.

Но вывести государство на приемлемый в космическом сообществе уровень — это просто. По крайней мере в сравнении с необходимостью научить народ основам равенства. Не будь тэллы столь закостенелыми консерваторами — Хуррия сейчас поднималась бы в свой дом в гордом одиночестве. Ей позволили взять девочку из приюта, придирчиво изучив всевозможные документы, подтверждающие ее доходы, образование… Наиболее сильно сыграли на руку медицинское образование и несколько лет практики в психиатрии. Хорошо, что никого на самом деле не интересовал вопрос, почему Хуррия забросила практику. Женщина успешно отделывалась байкой о недостаточном уровне финансовой мотивации.

Родную планету, увы, не выбирают. А Тэлета, как никакое другое место, далека от понятия уютного дома. Не по причине суровых условий. Хотя, может, именно они внесли, на генетическом уровне, пренебрежение к личностной свободе тем, кто теперь принимал законы. Родится женщиной на Тэлете — уже сродни проклятью. Закостенелое общество, для которого гендерное равенство — пустой звук, какая-то сказка, которую крутили в роликах о других планетах. Родится женщиной на Тэлете и дожить до тридцати — подвиг, но на том борьба только начинается.

Хуррию много лет оберегало то, что в ее крови была примесь другой расы. Раскосые глаза, прикрытые третьим веком, спасали ее сначала от необходимости выбрать себе мужа едва ли не в детском саду, потом — от запрета самой выбирать работу. Под давлением космического сообщества тэллы все же пошли на то, чтобы местные законы не распространялись на представителей других рас, а после — и метисов всех видов. Многие относились презрительно, но среди современных организаций все чаще ценили навыки. Да и никто не смотрит на имя фрилансера, выполняющего заказ. А личные встречи и вовсе не обязательны.

Только от одного закона было не уклониться. "О выходе из демографического кризиса". Или как-то так сформулировали его название, но это было вовсе не важно. Закон вызвал бурю негодования в сети, но в конечном итоге… когда правительство заботило чье-то мнение? В результате каждая особь женского пола, прожившая на Тэлете больше десяти лет и не имеющая детей, по достижении ею тридцатилетнего возраста должна была в обязательном порядке обратиться в клинику для процедуры искусственного оплодотворения. Или решить данный вопрос самостоятельно, как и предпочитало большинство женщин.

Хуррия искала альтернативный выход из ситуации. И он стоял сейчас рядом с ней, сжимая пальцами лямки рюкзака. Они и смотрели друг на друга тогда именно так. Как на неизбежное зло. Тот компромисс, на который придется пойти. Одной — чтобы сохранить свой уклад жизни, второй… чтобы достичь нужного возраста и получить уже, наконец, свою свободу. Ну, в том виде, в котором свобода понималась на Тэлете.

Так почему, черт возьми, сегодня Сифра смотрит совсем иначе?!

Девушка повернула голову к Хуррии и улыбнулась, заставив ответить зеркальным отражением ее сияющего лица.

— Вы живете на последнем этаже? — вопрос из вежливости, чтобы нарушить тишину, хранившуюся в лифте. Хуррия мотнула головой.

— Нет, — она снова замолчала. Потом покосилась на девушку и со вздохом добавила. — Скоро приедем. По вечерам лифты еле ползают. Что-то там об экономии энергии.

Сифра кивнула, неспешно покачиваясь с пятки на носок. Кажется, она даже что-то напевала, беззвучно шевеля губами. Это, наверное, не было странным. В коротком досье, которое Хуррии выдали на ее подопечную, была пометка о любви к музыке.

— У вас красиво, — Сифра крутила головой, присев на тумбочку и расшнуровывая кроссовки.

— Угу, спасибо, — не слишком внимательно откликнулась Хуррия, — туалет и ванная там, твоя комната, — женщина кивнула на дверь, — вещи уже должны были привезти… — она заглянула в помещение, покрутила головой, — но, конечно, еще не привезли. Значит, будут завтра, — вслух продолжила Хуррия. — Проходи, я тебе сейчас найду что-то в качестве пижамы.

Когда она вернулась в комнату, девушка уже сидела на кровати, разбирая содержимое рюкзака. В большинстве своем там были книги. Обычные, бумажные. Некоторые, кажется, даже написанные от руки. Какое-то другое название они носили… а, да, конспекты. Это должна была быть пропасть в несколько десятков лет, непреодолимая, разделенная неудержимым напором прогресса… Но на деле была тремя километрами расстояния, за черту города, куда распределение энергии уже не распространялось. Там все работало на батареях. И писать книги от руки было выгоднее, чем использовать компьютер.

Кажется, смутить Сифру было не так-то просто. Но Хуррия все равно отвернулась, когда девушка начала переодеваться.

— Все? — уточнила она и, услышав утвердительное "угум", повернулась, — Тогда доброй ночи.

Сифра улыбнулась и кивнула, натягивая одеяло до самого подбородка.

— Подождите, — чуть судорожно окликнула она. И опустила глаза, — не выключайте, пожалуйста, — даже не просьба. Почти мольба, в попытках перебороть свое смущение. Хуррия кивнула.

— Хорошо. Доброй ночи.

Второй раз она окликнула женщину спустя долю мгновения:

— Спасибо вам.

Хуррия не ответила.

***

Тишину прерывало только дыхание. Напряженное, тяжелое. Звук, почти неуловимый в обычных обстоятельствах, — он оглушал, рвался сквозь перепонки, ввинчивался прямо в мозг. А, может, даже и пробирался напрямую, без помощи ушей. От глотки в сознание, разрушая само понятие тишины, заполняя собой все.

Только собственное испуганное, сбитое дыхание. Тело отзывалось на него дрожью, каждый вдох разрывая на несколько тактов. Почти музыкально, почти красиво. Если бы только не так страшно.

Как долго должен продолжаться кошмар, чтобы выработать к нему привычку? Чтобы перестать чувствовать? Может, прошло слишком мало времени? Нужно просто перетерпеть. Человек ведь ко всему привыкает. И дыхание, обжигающее гортань, постепенно успокоится. На смену страху придет исступление, равнодушие.

Иногда Уахэд удавалось успокоится. Воздух, который шумно врывался в легкие, переставал оглушать. Дыхание стихало, успокаивалось. Из череды однообразных звуков можно было вычленить биение сердца. За ним — шорохи от движений. Тихие, осторожные. Последними к сознанию прорывались тактильные ощущения. Достаточно, чтобы почувствовать, что постель гладкая, прохладная. Но если укутаться в покрывало — станет тепло. И почти не болели синяки и ссадины, почти не ныли промежность и вывернутые кисти. Только бы дышать получалось спокойно, ровно…

Но только до тех пор, пока кромешную тьму не прорежет косой луч света откуда-то извне. Он должен приносить надежду, благословенный свет великого светила — Хикмы. От него ждут просветления, тепла и доброго совета, он несет покой души. Так ее учили, так написано в книгах.

Но от всего осталось только дыхание. Тяжелое, отчаянное. Оно оглушало сильнее прежней мольбы и криков, опустошало еще задолго до того, как чужие руки грубо хватали за плечи. Встряхивали, словно игрушечную куклу.

Девочка должна быть кроткой и тихой. Девочка должна терпеть.

***

Сифра изучала квартиру так, словно это была некая новая планета. Она рассматривала комнаты, мебель, присматривалась к бытовой технике. Многое из всего этого она видела только на экране. Отлично знала теорию, которую рассказывали в школе, но никогда не держала в руках, не использовала, хотя и пыталась всеми силами это скрыть. Девочка не задавала вопросов. И это была одна из тех черт Сифры, свое отношение к которым Хуррия все никак не могла определить. С одной стороны, лишнего внимания девушка к себе не привлекала. С другой — приходилось за ней едва ли не постоянно наблюдать, чтобы вовремя подсказать. Как пользоваться новой моделью душа, как заказывать недостающую еду напрямую через холодильник. Что огромный мохнатый паук на стене — не живой, просто полуобъемный рисунок, скачанный из сети.

Через неделю насекомое, давно заслуживший имя Хуан, обзавелся цилиндром и тростью. Сифра делала вид, что она здесь ни при чем. Хуррия притворилась, что не заметила.

— Вы были психиатром?

— С чего ты взяла? — откликнулась Хуррия. Она работала, склонившись над планшетом. Быстро набирала что-то, едва касаясь кончиками пальцев поверхности, ощущая, как под подушечками чуть вибрирует прибор. И катастрофически портила себе осанку, свернувшись едва ли не штопором над небольшим экраном. Это, кажется, было тем самым "дурным примером", от которого предостерегали в бесконечных брошурках по усыновлению и воспитанию детей.

Сифра развернула голограмоту в тонкой стальной рамке, показала женщине. И та, конечно, укорила бы сама себя, что забыла спрятать, если бы вообще заметила, что там делает девушка. Хуррия была слишком увлечена. Сложный проект, который нужно было закончить в сжатые сроки. Но дело было даже не в стремительно приближающемся дедлайне. Проект был интересен.

— Почему вы бросили? — снова подала голос Сифра.

— Надоело, — откликнулась Хуррия, все-таки скосив взгляд на свою подопечную. — А ну-ка подвинься, — попросила она.

Сифра положила карточку на место и отпрянула на несколько шагов назад. Как раз вовремя, чтобы программа развернулась на всю ширину, не деформируясь о случайного человека. Галактика, пестрея разноцветными планетами, развернулась вокруг Хуррии. Женщина придирчиво осмотрела картину, которая предстала перед ней. Красной точкой на объемной карте пульсировало место отправки.

— Астролябия, — выдохнула Сифра, осматриваясь вокруг. — В школе ее только одна машина тянула… — выговорила она.

Обучаться хоть чему-нибудь важному на бесконечно устаревшем оборудовании было мучительно. Иметь возможность только читать о более удобных программах, о возможности проводить расчеты одним щелчком, а не десятками столбиков в тетради… Ей приходилось работать в этой программе всего несколько раз.

— Так вы навигатор, — если знание о профессии Хуррии и подняло ее в глазах девушки на добрый десяток ступенек, то прошло это быстро. Сифра скользнула взглядом по планетам, пока не уперлась им в Хуррию, глядя на нее прямо сквозь Уахэд — один из спутников Тэлеты. — Вот почему вы меня выбрали, — добавила она.

Женщина только сейчас подняла на нее взгляд. Даже сквозь пелену, которой ее окутывало любимое занятие, пробилось ощущение назревающей песчаной бури. Одно неверное слово — и расхлебывать заваренную кашу придется не одну неделю. Это, кажется, тоже было в какой-то брошурке. Хуррия несколько мгновений неотрывно смотрела в черные глаза своей подопечной, отливающие синевой сквозь муляж планеты. Женщина махнула рукой, разворачивая схему так, чтобы их ничего не разделяло.

В досье Сифры было не много информации. Кроме сухих данных — родилась, училась, — столбиков цифр, означающих ее отметки, была только одна приписка. О том, что девушка интересуется астрономией.

— Сифра, — серьезно заговорила Хуррия, — не буду лукавить. Я не собираюсь быть тебе мамой, — если эти слова и получили какой-то отклик в ее душе, то вида она все равно не подала, — но, — Хуррия чуть скосила взгляд на планеты, неспешно плывущие вокруг, — партнер мне, может быть, и не помешал бы.

В еще одной брошурке говорилось о том, что лучше всего говорить с ними, как со взрослыми. Дети понимают намного больше, чем принято считать… там же, кажется, говорилось, что не стоит при этом забывать, что они не взрослые. Но этот пункт не то вылетел из головы Хуррии, не то она намерено его не запоминала. В конце концов, именно потому она и ушла из психиатрии. Чтобы больше не копаться ни в чьей голове, кроме собственной.

Хуррия вернулась к работе, снова прокрутив галактику вокруг, устроив ее удобнее. Маршрут у путешественников был непростой, оплетал добрый десяток планет, к половине из которых можно было подлететь только с соблюдением дюжины условий. Среди которых легко могло затесаться и положение светила, и календарь праздников местного народа.

Легкое колебание уже проведенного луча, обозначающего путь корабля, заставил Хуррию резко обернуться. Сифра отняла руку от планеты, всем телом чуть подавшись назад. Но потом уже под взглядом женщины перехватила макет и переместила на несколько сантиметров в сторону, вслед за ним подправив и красный луч пути.

— Тут… можно сократить, — проговорила она. Мгновение Хуррия смотрела на нее, потом одобрительно кивнула. И снова возвратила внимание своему участку.

Проект был закончен только к вечеру. Точнее он стремительно близился к завершению — Хуррия вносила последние правки перед тем, как отправить его заказчику. Она возилась с ним уже несколько дней, а вдвоем дела пошли на порядок быстрее. Так что можно было бы даже рассчитывать на прибавку за завершение работы раньше срока. Это было приятным бонусом.

Сифра дремала, свернувшись на диване. В какой-то момент Хуррия отвлеклась, дабы накрыть ее пледом. Но вместо того, чтобы уютно свернуться и спокойно засопеть, перестав, наконец, ворочаться, девушка, наоборот, проснулась. Сонно щурясь против света на Хуррию, Сифра механически сжала в руках плед, хмурясь так, словно силилась осознать, что же происходит. Наполовину усыпленное, утомленное сознание отказывалось вносить ясность.

— Спи, — Хуррия поправила плед на ее плече, пытаясь снова уложить девушку на диван. Но Сифра только решительно мотнула головой.

— Не могу спать при свете.

Женщина засмеялась.

— Ну так иди в комнату. Что ты страдаешь, горе?

Девушка только кивнула, сонно щурясь. И, удобнее перехватывая плед, продолжая в него кутаться, неспешно поплелась в сторону комнаты. Хуррия проводила ее взглядом, едва заметно улыбаясь. Было все-таки свое очарование в работе вдвоем. И чтобы вот так отправлять человечка спать. Забота — понятие взрослое. И иногда она приносит некоторое ощущение удовлетворенности собой. Уже доросла, уже умеет.

Нечто неправильное в происходящем Хуррия ощутила, только когда свет в комнате Сифры погас. Женщина сморгнула, на мгновение перекрыв зрачки третьим веком. Не то инстинкт, не то дурная манера, от которой было сложно избавиться.

Ровно как и от привычки спать при свете.

***

Шум воды не оглушал, он тихо оплетал, окутывал сетями со всех сторон. Холод уже почти не ощущался. Его можно было осознать мозгом, взглянув на струи воды, или на собственные посиневшие ногти. Но почувствовать было уже невозможно — тело отказывалось передавать эту информацию мозгу. Словно игнорировало. Настолько, что временами казалось… почти тепло. Если вот так замереть, если не двигаться, если струи воды стекают равномерными потоками. Почти нежно касаясь лица, путаясь в полосах, оплетая занемевшие в неудобном положении руки.

Этнин прикрыла глаза, пропуская по ресницам стекающую с волос струйку воды. Так всегда было проще, чем пытаться отбиться. Позволить ей течь спокойно, забираться под ворот смирительной рубашки. Делая все однородным, сравнивая температуру, оставляя одно единое пространство.

— Мы же, — собственный голос — простуженный, охрипший, — показался чем-то чужеродным. Как будто звучал откуда-то из другого места, из чьего-то чужого рта. Язык ворочался с трудом, словно закаменевший, обледеневший, — можем договориться.

Она бы хранила молчание всю свою жизнь. Вела бы себя хорошо или, быть может, сделала бы так, чтобы все поверили, будто она сумасшедшая. Глотала бы пачками таблетки и, естественно, в конечном итоге действительно сошла бы с ума. Довела бы себя до исступления, до тихого безумия.

Только бы не холод. Все, что угодно, только не ледяная вода, льющаяся потоком откуда-то сверху. Слив душа захлебывался ею, гудели ржавые трубы. Им тоже было холодно.

Все стихло всего на мгновение, позволив судорожно втянуть в себя сырой воздух. Миг, за который сердце защемило в груди.

И вода хлынула с новой силой. Ударивший сверху поток едва не сбил Этнин с ног, девушка пошатнулась. Она устояла, но слишком быстро поняла, что в этом просто нет смысла. Второй удар оказался сильнее первого. Пусть он и не был физическим.

— Нет, пожалуйста, не надо, — она рухнула сначала на колени, а потом на бок, сжимаясь в комок и пытаясь забиться в угол, хоть как-то скрыться от вездесущей ледяной сырости. — Я ничего никому не расскажу… мне не поверят… пожалуйста…

Компромисс невозможен, когда никто не слушает.

***

То, что стук в дверь посреди рабочего дня ничего хорошего не сулит, Хуррия уяснила уже очень давно. Эта мысль каждый раз вызывала мучительную борьбу желания притворится, что дома никого нет, с не менее сильным желанием высказать непрошенному гостю в лицо все, что о нем думала не самая радушная хозяйка. Обычно в такое время приходили разнообразные проповедники. Власть у религиозных организаций на Тэлете была обширной, что, конечно, провоцировало их к бесконечной грызне между собой. Хотя, по правде, обыватели вряд ли могли разглядеть разницу в трактовках священной книги Хикмы.

Хуррия и вовсе всем трактовкам предпочитала электронный учебник астрономии. Но вслух об этом говорить не стоило. Так что и в ответ на приветствие незнакомца:

— Да будет освещен ваш путь сквозь тьму.

Она откликнулась:

— Храни вас Хикма, — но, дабы не затягивать церемониальное приветствие, добавила даже излишне поспешно, — что вас привело в мой дом?

Чем длиннее и вычурнее приветствие — тем большее уважение оказывается хозяину дома. По крайней мере, так считалось. Но тешить свое самолюбие долгими минутами благословений Хуррии хотелось в последнюю очередь. Тем более сквозь запертую дверь.

— Мое имя Кудама ибн Ахрам, я… — конец фразы женщина не услышала. Голос гостя утонул в шуме замков. Они пищали едва слышно, извещая о своем открытии, но и этого было достаточно, чтобы перекрыть приглушенный голос по ту сторону двери. Динамики барахлили, а вот изображение мужчины на экране справа Хуррия видела отлично. Но узнала его только тогда, когда он назвался.

— Психиатр Сифры, — озвучила она тот конец фразы, который сама успела дорисовать в своем воображении.

Кудама покачал головой.

— Не совсем. Я только ставил заключение о ее состоянии, — мужчина смотрел прямо в глаза Хуррии, но выглядел при этом по меньшей мере потерянным, если не виноватым.

Женщина чуть нахмурилась. Виноватый врач — это всегда плохо. Мозгоправ — вдвойне. Пойди разберись, что он натворил, как он мог исказить психологическое состояние впечатлительной девочки. Но он ведь не был ее врачом. Тогда в чем может быть его вина перед Сифрой и, как следствие, перед ее опекуном?

Хуррия пригласила мужчину на кухню, предложила чаю. Он отказался. Не усидел даже на месте, почти сразу вскочил и начал мерять шагами кухню.

— Понимаете, я был совершенно уверен в своей правоте, но потом… — он остановился, повернулся к хозяйке. Но так на нее и не взглянул — взгляд бегал по поверхностям, цеплялся за выступы, — муж моей сестры сейчас занят в расследовании одного дела, и…

Хуррия мотнула головой.

— Лишняя информация.

Кудама вскинул на нее взгляд и несколько раз неуверенно кивнул, едва заметно нахмурившись. Понадобилось несколько мгновений, прежде чем он сообразил, чем продолжить, чтобы информация не была лишней.

— Сифра была в плену у банды, занимающейся торговлей людьми. Она сбежала. Вы же знаете, это есть в ее досье.

— Да, знаю, — сухо ответила Хуррия. Она сидела, сложив руки на столешнице, и наблюдала за метаниями собеседника, все еще до конца не понимая причин его появления на пороге.

— И, соответственно, была свидетелем по делу… но произошедшее слишком повлияло на нее, девочка проходила лечение в клинике. И в конечном итоге суд признал показания недействительными в силу ее состояния. Да и она сама отказалась от них…

Хуррия медленно выдохнула.

— И что?

— И то! — мужчина резко обернулся и припечатал столешницу руками, нависнув над женщиной. — Человек, которого обвиняла Сифра, недавно был найден мертвым, — он на секунду прервался, сглотнул, смачивая пересохшее горло, — только найден не один. А в компании лечащего врача Сифры. Он числился пропавшим без вести. После его исчезновения всех пациентов перепроверили. Многие на деле оказались здоровыми… Это не афишировали, клинике не нужен лишний шум, — он отступил на шаг назад. Хуррия покачала головой.

— Это проблемы вашей клиники. Идите в полицию, к брату…

— Нет, вы не понимаете, — перебил мужчина. — Эти двое… они были изувечены. Их убили из мести. Ну, так считает полиция… А Сифра… она многое пережила. Гибель родителей, приют. Приемный отец оказался подонком, — Кудама замолчал, неотрывно глядя на женщину.

— К чему вы клоните?

— Хуррия, вы же знаете ее диагноз, — проговорил он. Мужчина снова облокотился о стол, но в этот раз просто устало уронив плечи. Доказывать что-то человеку, который не слишком склонен слушать, всегда тяжело. — Кто знает, на что она способна.

— Вы ставили ей заключение, — женщина чуть повела бровью. Кудама только кивнул.

— Да. И сейчас мне все больше кажется, что я мог ошибиться. Хуррия, ее нужно обследовать в клинике…

— Нет! — голос ворвался в разговор неожиданно. Они одновременно вздрогнули, оборачиваясь на звук. Сифра стояла у входа в комнату. И Хуррии еще не приходилось видеть большего ужаса в глазах у человека.

— В клинике? — в голосе просквозила усмешка, которая так и не добралась до лица. Хуррия хмыкнула, — в той самой, которой "не нужен лишний шум"? — женщина с трудом оторвала взгляд от Сифры и посмотрела на мужчину. Кудама покачал головой.

— Хуррия, я понимаю, после всего, что я рассказал, у вас нет причин нам доверять. Я ошибся в заключении, клиника скрыла всю неприятную информацию, но… поймите, сейчас это лучший выход. Она должна вернуться в клинику.

Хуррия не видела Сифру, но это и не было нужно. Она фактически чувствовала, как ужас опустошает ее. Девушка боялась ответа. Боялась, что женщина позволит забрать ее снова. И не в приют, в клинику. Хуррия чувствовала, как этот страх дрожит в воздухе, проникая в сердце, забираясь холодными щупальцами под кожу.

Она ведь обещала, что сделает все, чтобы наладить отношения с подопечной. Чтобы научиться ей доверять. И чтобы Сифра научилась верить.

— Вернуть пациента в травмирующую обстановку… — медленно протянула она, резко вскидывая взгляд на мужчину, — вы точно врач?

— Хуррия…

— Разговор окончен, — перебила женщина, поднимаясь.

Кудама порывался что-то сказать, но его уже просто перестали слушать. Она проводила мужчину до выхода.

— Вы совершаете ошибку. Рано или поздно вы сделаете что-то, что ей не понравится. Вы живете на пороховой бочке…

Хуррия захлопнула дверь.

Сифра стояла на том же месте, неподвижно. Только сжатые до боли кулаки выдавали напряжение. И глаза. Если минуту назад в них плескался ужас, то сейчас они были абсолютно неподвижны. И не менее абсолютно пусты, как будто ничего больше не осталось.

***

Тишина была полной. И тем бесконечней она становилась от того, что была исключительно внутренней. Девушка слышала шум вокруг, слышала голоса. Но тишина от этого не становилась меньше. Напротив — она разрасталась внутри, заполняла собой все пространство, надувалась, как воздушный шар. Пока не начала давить на грудную клетку изнутри, смяв внутренности, припечатав их до боли к ребрам.

Голоса доносились до слуха едва слышным эхом. Их не было. Они оставались где-то далеко, где-то не здесь. А внутри была только тишина. Полная, всеобъемлющая, занимающая собой каждый свободный уголок, который только могла отыскать внутри. И в самом центре ее, в самом сердце, зарождалось нечто тяжелое и острое, как обломок драгоценного камня. И такое же… нет, во много крат более важное.

Тэлета сильнее сжала пальцы. Рукоять холодила ладонь, но это ощущение словно бы доносилось откуда-то издалека, как и звуки. Тишина влияла не только на слух, она была везде, не оставляла кроме себя ничего. Она прятала. Не правду, но подлинное подтверждение ее. Не всем нужно знать. Не всем нужно чувствовать, как сводит кисть при замахе слишком тяжелым орудием. Как брызгает кровь, словно красная краска, заливая глаза. И крики. Угрозы, приказы, переходящие в тяжелый предсмертный хрип, когда алая жидкость вырывается из разорванной глотки в такт затихающим ударам сердца.

Соленый запах и стальной привкус на губах, который хочется стереть. Но не выходит — прикосновение рук делает только хуже. Она слишком перемазана кровью.

Но это не важно. Решение все еще стучит огненными буквами в сознании.

Они слишком долго мирились. Пора защищаться.

***

— Сифра? — Хуррия окликнула осторожно, еще не зная, как девушка отреагирует. Короткое мгновение та оставалась неподвижной. Потом вздрогнула и подняла голову, с усилием разжимая пальцы. Она взглянула с вопросом. И Хуррия добавила, — он ушел.

— Ясно. Хорошо, — откликнулась Сифра. Она сжала пальцами ладонь, потом потерла руки друг о друга, как будто ей внезапно стало холодно. — Вы знали?

Хуррия ответила не сразу. Она запрашивала полное досье Сифры, включающее ее историю болезни, несколько раз. С тех пор, как выбрала ее, словно в каталоге, из числа десятка детей, которым нужен был дом. Тогда это сопровождалось исключительно мерзкими ощущениями. И, может, именно отчаянное нежелание браться за новый «выбор» и заставило Хуррию столь упрямо настаивать именно на Сифре. Но какие бы причины ни были, что-то зацепило ее в этой девчонке. То, что и сейчас сквозило в ее взгляде. Намного сильнее, чем это могла передать любая фотография.

На каждый запрос женщине отвечали отказом. Конфиденциальная информация, не разглашается. Но упрямство всегда было отличительной чертой Хуррии. А еще практичность. Уходя из психиатрии, женщина оставила за собой набор контактов «полезных» людей, которые в конечном итоге и пригодились. Так файл с полной врачебной историей Сифры был переслан и бережно сохранен на компьютере.

— А ты как думаешь? — проговорила женщина, снова присаживаясь за стол. Довольно простой прием, способ ответить на вопрос, не отвечая. Позволить собеседнику самому выбрать вариант, заранее зная, к какому именно он склонится.

Хуррия так ни разу и не открыла файл с досье.

— Это неправда! — проговорила Сифра, но почти сразу же осеклась, опуская голову. Нелепая попытка защититься, пока по голове в панике бегают мысли, пытаясь разыскать выход. Для того, чтобы озвучить ложь, всегда нужно больше времени, чем для правды. Но на последнюю во много крат тяжелее решиться.

— Я знаю, — просто откликнулась Хуррия, заставив девушку резко вскинуть на себя взгляд. Женщина движением руки пригласила Сифру сесть напротив, на то место, которое проигнорировал Кудама. Та послушалась, неуютно ежась и едва заметно зажимаясь, словно была напугана. Но не настолько, чтобы открыто защищаться. Она пока не знала откуда грядет опасность и чем она чревата.

Хуррия несколько долгих мгновений смотрела подопечной в глаза. Как будто в них действительно можно было что-то разглядеть, как будто зрачок был окном во внутренний мир и сквозь него можно было увидеть то, что сложно передать словами. Хуррия вздохнула:

— И, полагаю, что самая большая ложь — заключение о твоем состоянии. Он ведь и сам это понял, — женщина скосила взгляд в сторону двери. — Но в первый раз провести его вам удалось. И кто же лучше всех врет?

Кое-что было и в общем досье Сифры, которое Хуррия успела прочесть от и до, почти выучить на память. Этого было достаточно, чтобы в общих чертах представить себе, кем будет человек, который придет в ее дом. Ровно как и заключить, какой диагноз был ей поставлен в клинике. Но заканчивался он четким и уверенным «излечена», заставив пропустить себя, отметив только мимолетно.

Сифра сглотнула. Она была спокойна, только взгляд блуждал неспешно по комнате, избегая останавливаться на Хуррии. Но через мгновение девушка снова опустила глаза на собственные руки, сложенные на столе. Женщина терпеливо ожидала ответ. Но к тому моменту, как он все-таки прозвучал, уже была готова дополнить вопрос чем-то, чтобы помочь подопечной определиться.

— Сифра, — проговорила девушка. И под вопросительным взглядом Хуррии пояснила, — они меня так зовут. Своего имени мне не досталось, не до того было. Их нужно было… научить общаться между собой.

— Так ты их контролируешь? — уточнила Хуррия. Не так просто делать вид, что знаешь больше, чем это есть на самом деле. Но порой именно в этом состоит работа психолога. Девушка в ответ мотнула головой с такой решительностью, что женщина сама исправилась, понимающе кивая. — Координируешь.

Сифра мгновение помолчала, словно примеряя непривычный термин. Она едва заметно хмурилась. Если бы возможно было разглядеть мысли под черепом, Хуррия не сомневалась, что увидит, как они скользят вокруг слова, извиваются, изучая, прикладывая его к нужным местам и проверяя результат. Сифра, наконец, кивнула. Слово подходило даже больше, чем можно было предположить.

Повисшая тишина не была тяжелой. Скорее какой-то глухой, пустой. Ее хотелось нарушить им обеим, но придумать, что именно сказать, в конечном итоге оказалось не так уж и просто.

— Знаешь, почему я ушла из психиатрии? — спросила Хуррия, почти сразу перебив себя саму. — Глупый риторический вопрос, конечно не знаешь, откуда тебе знать… — проговорила она. И на мгновение замолчала, медленно вдыхая. Не стоит частить, и так слишком много информации. Она кружила в голове вихрем, почти сводила с ума, стоило только попытаться свести ее к единому знаменателю. — У меня была пациентка. Хорошая, бойкая девочка. Я бы даже сказала — боевая, — Хуррия чуть усмехнулась, вспоминая всклоченную малышку с очередным набором синяков после падения с дерева или драки. — Сильная, увлекалась стрельбой… а ей настолько часто, так упорно и, порой, жестоко, — женщина снова сделала паузу, нехотя признавая то, что тогда отказывалась признать в силу не то молодости, не то неопытности. Ведь как можно в это поверить — что те правила, по которым живут целые поколения, способны калечить хуже самого жестокого насилия? — пытались вбить в голову, что она должна быть "хорошей девочкой", вести себя тихо, кротко и примерно, что… — Хуррия вдохнула, откидываясь на спинку. И продолжила сухо, — она повесилась. Я не смогла помочь.

— Ох… я… — начала было Сифра.

— Скажешь, что тебе жаль, — я тебя побью, — строго предупредила Хуррия. Долгое мгновение девушка смотрела почти испугано, не понимая, как расценивать эту "угрозу". И лишь после неловкой улыбки женщины Сифра усмехнулась в ответ, распознав, пусть неуместную, но все-таки просто шутку.

— Я не понимаю к чему вы, — честно призналась Сифра. Это не было похоже на ответную откровенность. Да и вряд ли к подобному, пусть и сделанному очень косвенно, может существовать достойный отклик. Не станешь же, в ответ на признание в убийстве, брать на себя вину за разрушение карточного домика.

Хуррия медленно выдохнула, на секунду прикрывая глаза. Порой непросто решить с чего начать, чтобы объяснить наиболее доходчиво.

— Ты уверена, что… как там зовут первую личность? — Хуррия вопросительно приподняла бровь.

— Уахэд, — подсказала Сифра.

Женщина кивнула:

— Так вот, ты уверена, что Уахэд… — Хуррия осеклась, — Уахэд? — переспросила она, недоверчиво вглядываясь в девушку. — Сколько их? — внезапно спросила она.

— Трое, — осторожно проронила Сифра, неотрывно глядя на своего опекуна, — Уахэд, Этнин и…

— Тэлета, — за нее закончила женщина. Девушка в ответ только кивнула, подтверждая, что она правильно поняла зависимость. Хуррия несколько раз кивнула, скорее обращаясь к своим собственным мыслям.

— И ты уверена, что Уахэд — изначальная личность? — прямо спросила она.

— Да, — Сифра ответила сразу, даже не задумавшись. — До нее ведь никого не было.

— Точно? — Хуррия улыбалась. Не усмехалась, криво и неловко, как мгновение назад. А улыбалась совершенно искренне и в ее глазах скорее была радость, чем что-либо другое. Сифра нахмурилась. Эмоция была неуместной, непонятной в текущих условиях. А от того она почти пугала, требовала объяснений. Причем желательно прямо здесь и сейчас. Но Хуррия, кажется, решила окончательно запутать девушку.

— Знаешь, что значит Сифра? — спросила она.

— Причем здесь это? — та уже не просто хмурилась — она выглядела совершенно потерянной. Но Хуррия только чуть повела рукой, снова повторяя свой вопрос. Девушка пожала плечами. — Название одного из спутников.

— Верно, — подтвердила женщина. — Знаешь, наши предки особой оригинальностью не отличались, — она снова облокотилась о стол, все с той же улыбкой глядя на девушку. — По легенде Тэлета была третьей попыткой Света создать жизнь. Название это и означает — третья. Ее спутники — Уахэд и Этнин — первая и вторая. А дальше… обнаружили еще один спутник, — Хуррия чуть повела плечами, — но легенда-то уже написана, люди в нее верят. Не может же третья попытка внезапно оказаться не последней, это половине священной книги противоречит. И спутник без названия не оставишь, — продолжила она. — Есть еще одна цифра. Которую… «пропустили».

Девушка несколько раз моргнула, неотрывно глядя на собеседницу. Но в этот раз Хуррия не заставила долго ждать.

— Сифра это ноль. Начало отсчета.

— То есть… — девушка продолжала хмуриться, но в ее глазах отчаянное непонимание сменилось на недоверие. — Ты хочешь сказать…

— Не просто координатор. Ты их создала, — проговорила Хуррия, обведя взглядом пространство за спиной девушки так, словно за ее плечами на самом деле стояли те, кто существовал только в голове. — Каждую из них.

— Они были мне нужны, — медленно проговорила девушка. — Чтобы выжить, чтобы… — она засмеялась. Всего на мгновение в голосе просквозила начинающаяся истерика, словно этот смех легко может перейти в надрывный плач, — не сойти с ума.

— Сифра, — осторожно окликнула женщина.

— Я не могу! — девушка отпрянула. В глазах отразился ужас, за мгновение вытеснивший все остальные чувства. — Я должна их уничтожить. Чтобы быть нормальной. Но я не могу! — голос сорвался на середине фразы, превратив последние слоги в надрывный писк. — Это нечестно! Они меня спасли, я не могу их бросить, — голос дрожал. Откуда-то изнутри рвались слезы, пока сдерживаемые на кончиках ресниц.

— Вы спасли друг друга. И, полагаю, не один раз, — тихо проговорила женщина.

— Хуррия, нет… не надо. Они же живые…

— Я ничего не предлагаю, — женщина развела руками. — Это твоя головная боль — тебе с ней и разбираться, — продолжила она. И спустя мгновение после того, как произнесла последний звук, поморщилась. — Плохо прозвучало, неправильно, — покачала головой, вздыхая. — Я не то имела в виду…

Хуррия замолчала. Девушка смотрела на нее неотрывно глазами, полными слез, от чего они казались вдвое больше, чем были на самом деле.

— Сифра, — серьезно обратилась женщина, — я могу быть опорой тебе. Если ты позволишь, — уточнила женщина. — Но держать своих демонов в узде тебе придется самостоятельно.

Слезы все-таки хлынули. Единым потоком, заливая лицо. Но только выражение изменилось на радость, от чего лишняя влага на щеках смотрелась если не неуместно, то как минимум странно. Хуррия улыбнулась. До чего же искренний ребенок.

Но через мгновение женщина картинно отпрянула.

— Это еще что?! А ну не реви! — строго проговорила она. Сифра глухо всхлипнула в ответ, растирая по щекам слезы.

— Вы им нравитесь, — проговорила девушка, в очередной раз проводя по глазам тыльной стороной ладони, — моим демонам, — пояснила она под взглядом женщины. — Всем троим.

Улыбка, которая было обосновалась на лице Хуррии, сползла куда-то.

— Только троим?

Сифра засмеялась.

— Четверым.