Догонялки на выживание

Ich bin erlegen jener Macht,

Die in mir wutet,

Mich zu brechen droht.

Sie jagt mich,

Treibt mich weit hinaus

Zu suchen meinen Festtagsschmaus,

Zu jagen voller Wut

Nach rotem, heissen Blut.

 

(Я побеждён той силой,

что бушует во мне,

грозит сломить меня.

Она охотится на меня,

Гонит всё дальше и дальше,

в поисках праздничного угощенья

в яростной охоте

за алой, горячей кровью)

 

Schandmaul — Zweite Seele

 

Пролог

Узкие, неровные улочки Внутреннего Города переплетались столь замысловато, что человек, живущий за пределами старой крепостной стены, легко мог заплутать. Развилки, повороты и неожиданные тупики дезориентировали. Невысокие, в три-четыре этажа, дома будто бы упирались в самое небо, нависая над головой. Казалось, что они поджидают неосторожного путника, чтобы зажать его своими шершавыми стенами, сдавить, поглотить. Многие окна были заколочены или же щерились острыми краями разбитых стекол. В остальных горел тусклый, болезненный свет, который не освещал кривые улочки, а будто бы наоборот — лишь подчеркивал сгущающийся мрак.

Цоканье каблуков отскакивало от старых стен. Быстрые шаги, учащенное дыхание и затравленный взгляд — девушка пыталась найти выход. Страх пульсировал где-то за грудиной, сдавливал легкие и проступал на поверхности кожи капельками пота. Каждый толчок галопирующего сердца подгонял её, заставлял двигаться быстрее, почти бежать. Она касалась ладонями шершавых стен, будто ища опоры, но тут же отрывала ладони от шершавых камней. Ей казалось, что земля вот-вот уйдет у неё из-под ног.

Она не помнила, как оказалась здесь. Вернувшись с работы в седьмом часу вечера, она поднялась на третий этаж, отперла дверь и вошла в свою квартиру. Привычным жестом протянула руку к выключателю, чтобы зажечь свет в коридоре. Пальцы коснулись холодного стекла. От неожиданности она отдернула руку, повернулась, и увидела, что дотронулась до окна, которого на этом месте никогда не было. Затем она осознала, что находится не в помещении, а на улице. Сердце пропустило удар. Она огляделась, двигаясь резко, почти судорожно. Судя по табличке, висевшей на стене противоположного дома, девушка находилась на улице Мамедьярова. Это название ничего ей не говорило, но она уже успела сообразить, что такие старые дома и тесные, неровные улочки были только во Внутреннем Городе. Значит, нужно было выйти на Малую Крепостную улицу, которая тянулась вдоль древней каменной стены, и идти по ней до ближайшего выхода. Или же выйти к приморскому бульвару. Потом поймать такси, поехать домой. Девушка двинулась вперед.

Старая, местами потрескавшаяся плитка под ее ногами сменялась булыжной мостовой и периодически прерывалась двумя-тремя кривоватыми ступенями. Улицы, подобно змеиному клубку, извивались, пересекались, сливались и разделялись вновь. Казалось, будто из этого лабиринта нет выхода и с каждой минутой хитросплетение улочек, тупиков и переулков пугало ее все сильнее. Стемнело. Казалось, что окружившие ее дома мрачно взирают пустыми черными глазницами выбитых окон, молча наблюдая за ее попытками найти выход. Девушка побежала. Она боялась этого чужого, безжизненного и темного места. Лишь человек, тенью следовавший за девушкой по пятам, так и остался для нее незамеченным.

Её тело обнаружили утром, на Военной улице, с размозжённой многочисленными ударами о каменные ступени головой.

 

Право на месть

Девушку, жестоко убитую в ночь с четверга на пятницу во Внутреннем Городе, решено было похоронить рядом с могилой ее отца, скончавшегося четыре года назад от инфаркта. Пожилая мать неподвижно стояла у края могилы, не проронив за время похорон ни слова, ни слезы. Душа женщины, слишком рано потерявшей мужа и пережившей собственную дочь, была пуста. Рядом с ней, поддерживая под руку, стоял Фархад — жених погибшей. Лицо молодого человека осунулось, на нем смешались выражения тоски, боли и усталости. Больше никто не пришел попрощаться с погибшей, не считая нескольких собак, которые сидели поодаль и внимательно следили за людьми. Это было хорошим знамением. Считалось, что живущие на погребальном поле собаки сопровождают душу погибших к Ормазду, отгоняя дэвов.

Голос хирбада, нараспев зачитывающего гимны из Авесты, дабы очистить мертвую, а потому оскверненную плоть, разносился по аллеям погребального поля, теряясь в высоких кипарисах. Когда обряд очищения был закончен, Фархад вместе с хирбадом опустили гроб в забетонированную могилу, и, при помощи специального механизма, накрыли ее каменной плитой. Мертвая плоть не должна была смешиваться с землей, даже после очистительных молитв, она оставалась осквернённой Ариманом. На небольшой гранитной табличке, прикрепленной к плите, было выгравировано имя усопшей, даты её рождения и смерти. Отняв от сегодняшнего дня день её рождения, можно было получить двадцать три года.

Закончив обряд погребения, хирбад удалился, оставив близких усопшей наедине с их горем. Они постояли какое-то время, а затем тихо ушли, провожаемые лишь внимательным взглядом все также смирно сидящих неподалеку кладбищенских собак.

Фархад проводил несчастную женщину до ее дома.

— Зульфия-ханум, — сказал он, стоя на пороге так хорошо знакомой ему квартиры. — Если вам что-то нужно, вы скажите.

— Нет, спасибо Фархад, — ответила она. — За все спасибо. Ты прости, я хочу лечь спать.

— Да-да, конечно. До свидания, Зульфия-ханум.

— До свидания.

Дверь закрылась, тихо щелкнул замок, затем послышались медленные, удаляющиеся шаги. Фархад спустился вниз на один лестничный пролет, прислонился к стене и зарыдал. Слезы текли по щекам и скулам, срываясь крупными каплями с подбородка. Он широко раскрывал рот, будто бы хотел закричать, но издавал лишь сдавленный хрип, а затем судорожно вдыхал воздух. Фархад медленно сполз по стене, забился в грязный, заплеванный угол, сжавшись в сотрясаемый рыданиями комок. Именно здесь, на этой самой площадке между этажами они впервые поцеловались. В тот день он был счастлив, полон надежд на будущее. Он чувствовал внутри себя теплую и мягкую, будто бы плюшевую, радость от того девушка, которую он любил, ответила ему взаимностью. Теперь же холодная боль рвалась изнутри, терзая, разрывая душу на части. Все там же, в груди. Образы с огромной скоростью проносились перед ним: он провожает её до дома, надевает кольцо в день обручения, дарит букет сирени, она улыбается, кутается в его куртку от резко поднявшегося ветра, плачет из-за ссоры, её голову разбивают о каменные ступени, он помогает хирбаду спустить гроб в каменную темницу. На этот раз вместо хрипа он издал протяжный горестный вой.

Выплакавшись, Фархад вытер лицо краем чёрной сорочки, отряхнул брюки, спустился на первый этаж и вышел из здания. Он направился в сторону проспекта Гусейна Джавида, к ближайшей автобусной остановке. Глаза опухли и горели, нос был заложен. Слабый, но прохладный северный ветер вызывал озноб. Прохожие старались не обращать внимания на растрёпанного молодого человека, который шёл ссутулившись, держа руки в карманах. Он казался то ли сильно простуженным, то ли вообще наркоманом в "ломке". И в том и в другом случае, к нему лучше было не приближаться слишком близко. Даже сидевший неподалеку от витрины кондитерского магазина нищий, начавший было привычно выклянчивать мелочь на "кусок хлеба", замолк на полуслове и поспешил отвести взгляд.

Фархад медленно добрел до остановки "Академия наук" и занял свободное место в самом конце автобуса, напротив окна. Салон заполнялся людьми. Рядом с ним устроился грузный мужчина, тут же погрузившийся в чтение газеты "Правдивый глас". Заголовки обещали скандальные разоблачения, раскрытие коварных интриг культистов и правительства, а также сенсационные журналистские расследования. Статьи были занимательны, полны шокирующих подробностей, но, вопреки названию газеты, не имели с правдой практически ничего общего. Но мужчина читал их с интересом, периодически вздымая в удивлении кустистые брови и фыркая в усы. Фархад смотрел на пробегающий под автобусом асфальт, прислонившись лбом к холодному стеклу. До любителя прессы на соседнем сидении ему не было совершенно никакого дела. Он и представить себе не мог, что именно этими некрасивыми, пухлыми руками, аккуратно перелистывавшими страницы, минувшей ночью была убита его невеста. Впрочем, тучный пассажир автобуса Фархада тоже не знал, и ему не было до него никакого дела. То, что они оказались в одном автобусе, было чистой случайностью, которая часто заставляет нас вспоминать о том, что мир на самом деле тесен, а любой, даже самый густонаселенный город — это всего лишь большая деревня.

Тучный мужчина с газетой сошёл через несколько остановок, около медицинского университета. Фархад же ехал почти до конечной. Выйдя на проспекте Кара Караева, он прошел по нему два квартала, свернул на улицу Дейера и вошёл во второй подъезд дома номер четыре. Добравшись, наконец, до своей квартиры, он сбросил с ног неудобные чёрные туфли, прошел в спальню и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Он лежал лицом вниз, левая рука свисала с края постели, кончики пальцев касались паркета. Ни мыслей, ни чувств не осталось. Через некоторое время он уснул.

Тем временем, убийца молодой девушки, успевший забрать результаты анализа крови из лаборатории при медицинском университете, возвращался к себе домой. У него было хорошее настроение, поскольку все показатели гемограммы были в пределах нормы, что говорило полном его здоровье. Погода казалась вполне приятной, поэтому он решил остаток пути преодолеть пешим ходом. По пути ему встретился бездомный, спросивший, не поделится ли добрый человек газеткой. Он отдал газету и даже добавил какую-то мелочь. Беззубый, одетый в истрёпанные джинсы и порванную в нескольких местах рубаху, старик, которому "Правдивый глас" на ближайшие ночи заменит простыню, матрац и одеяло, долго благодарил доброго человека.

В булочной, располагавшейся прямо у входа во двор его дома, он купил рогаликов к чаю. Поздоровался с соседками, обсуждавшими сидя на скамейке падение нравов современной молодёжи. Зашёл в подъезд. Преодолев пару ступеней, мужчина услышал, что сверху кто-то спускается. Чтобы не показаться любопытным, он продолжал смотреть себе под ноги, пока сосед не оказался достаточно близко, и лишь после этого поднял взгляд. Он успел увидеть, что перед ним молодой парень, прежде чем удар молотка проломил его лобную кость. Тучное тело грузно рухнуло на ступени и скатилось вниз, оставив на ступенях кровавую полосу шириной с ладонь. Рогалики высыпались из пакета, и остались сиротливо лежать на ступенях. Парень спустился, встал на одно колено рядом с безжизненным телом, и нанес молотком еще с дюжину ритмичных ударов. Затем поднялся, отбросил орудие убийства в угол, быстрым шагом вышел из подъезда и покинул двор. Сидевшие на скамейке женщины обсуждали некультурного молодого человека около двадцати минут, после чего плавно перешли к обсуждению обильной личной жизни Зинки и третьей квартиры. В одиннадцатом часу, когда почтенные матроны начали расходиться по домам, в сгущающихся сумерках раздался истошный крик.

 

***

Фархада разбудил настойчивый стук в дверь. Часы показывали 4:04. Это было не осторожное постукивание человека, вынужденного побеспокоить его в столь поздний час, но и не грубые удары недовольного соседа. Стучали настойчиво и размеренно, будто ночной визитер был совершенно уверен в том, что хозяин квартиры дома, и не оставлял иных вариантов кроме как открыть ему дверь.

Фархад поднялся с постели и медленно подошёл к двери. Правая рука затекла и неприятно покалывала, во рту пересохло, голова болела. Он отпер и распахнул дверь, даже не посмотрев в глазок. На пороге было двое полицейских. Один был высоким и худощавым, но, благодаря выправке, не казался при этом тщедушным. Второй был пониже, но шире в плечах. Поломанные уши выдавали в нем профессионального борца.

— Агаев Фархад Джавид-оглы? — обратился к нему "высокий" оперативник.

— Да, это я. В чем дело?

— Младший лейтенант Керимов, мой коллега — сержант Акперов, — полицейские показали удостоверения. — Мы должны сопроводить вас в зал Митры для дачи показаний по делу об убийстве гражданина Салахова. Собирайтесь.

— Не знаю такого, — сказал Фархад, надевая кроссовки.

— На месте все выяснится, — ответил сержант.

Наручники на него надевать не стали, но двигались в конвойном порядке — спереди шел Керимов, затем Фархад, Акперов замыкал шествие. Фархад чувствовал, как оперативник буравит взглядом его затылок, готовый при первой же попытке к бегству повалить его на землю и скрутить в бараний рог. Они молча спустились, и прошли к припаркованному под домом громоздкому служебному автомобилю, светло-синего цвета, с белой эмблемой министерства правосудия по бокам и на капоте. Керимов открыл заднюю дверь, Фархад забрался внутрь. Оперативники заняли передние места, за руль сел Акперов. Задняя часть салона была отделена прочной стальной решеткой, двери открывались только снаружи, стекла не опускались. Сержант завел машину и тихо тронулся с места. Ночная дорога была пуста, поэтому они добрались до места назначения достаточно быстро.

Зал Митры, являл собою высокое здание, облицованное серой плиткой. Массивные дубовые двери, с декоративными медными вставками, казались неприступными вратами древнего замка. За ними находился просторный холл, в центре которого был алтарь. Высеченный из мрамора бог держал меч над очагом, в котором круглосуточно поддерживался Аташ Дадгах — "законно установленный огонь", символ божественной справедливости. Фархад и оперативники, проходя мимо пламени, слегка поклонились, пересекли холл и свернули в один из узких коридоров. Фархада довели до сорок четвертого кабинета. Акперов осторожно постучал.

— Войдите.

Керимов открыл дверь и жестом пригласил Фархада войти.

— Агаева привели, Искендер-бей.

— Спасибо ребята, можете идти. Присаживайтесь, Фархад.

Искендер Маммедов, если верить табличке около двери, был следователем по особо важным делам.

— Скажите, вам знаком этот человек? — Искендер показал Фархаду фотографию полного мужчины, внешности скорее отталкивающей, нежели добродушной.

— Н-нет, я его не знаю.

— Зачем же вы тогда его убили?

— Я не… что?! Я не убивал его!

— Где вы были сегодня, во второй половине дня?

— Я был… дома. Спал. Послушайте, сегодня были похороны моей невесты…

— Я знаю, — прервал его следователь. — Этого человека звали Салахов Акпер Вахид-оглы. Скорее всего, именно он убил вашу невесту, Багирову Эльнару Дамир-гызы. Об этом говорят множественные отпечатки пальцев, оставленные Салаховым на месте преступления и некоторые другие улики. Вы ведь за это его убили?

Фархад непроизвольно сжал кулаки и стиснул зубы. Этот ублюдок, жирная свинья, скотина, убил его Эльнару! И теперь он мертв, но эта весть не принесла никакого облегчения. Фархад ненавидел этого человека всей душой, а умерев, он будто бы сумел сбежать. Что толку ненавидеть мертвеца, которому уже всё равно?

— Я его не убивал. Убил бы, если бы знал, что это он… убил бы сотню раз. Но это не я.

Искендер несколько секунд пристально смотрел ему в глаза, а затем спросил: "хотите чаю?", и, не дожидаясь ответа, поднялся из-за стола, подошел к длинному шкафу, стоящему у противоположной от Фархада стены и открыл его дверцы. Внутри оказался электрический чайник, тонкие прозрачные стаканы в алюминиевых подстаканниках, упаковка чая в пакетиках и небольшая конфетница с колотым сахаром и древневековыми ирисками. Следователь нажал кнопку на ручке чайника, дождался, пока тот вскипит, бросил пакетики с чаем в стаканы и залил их кипятком. Затем он поставил стаканы и конфетницу на стол, и сел напротив Фархада.

— Угощайтесь.

Фархад осторожно отпил дымящийся напиток.

— Послушай, — сказал следователь через какое-то время. — Ну чего ты боишься? Любой суд тебя оправдает согласно lex talionis. Этот урод убил твою невесту, ты отомстил. Все нормально, имел право. Твоё алиби подтвердить некому, мотив на лицо, да и наказания не последует. И молоток ты бросил рядом с трупом, так что нам достаточно только отпечатки пальцев твои снять. Но тогда тебя будут судить за сокрытие правды. А если сам признаешься, то тебя оправдают. Я же тебе помочь хочу, ну к чему отпираться?

— Я его не убивал. Хотел бы, да и убил, если бы знал его. Пусть даже осудили потом и забили камнями. Сто раз бы убил, тварь!

— Тихо. Выпей чаю.

Фархад послушно сделал несколько глотков. Следователь вздохнул, покачал головой и угостился "барбариской". Он какое-то время перекатывал карамель за щекой, затем с хрустом разгрыз ее и допил чай. Поставив стакан на стол, Искендер сделал глубокий вдох, собираясь продолжить уговоры, но его прервал стук в дверь

— Войдите, — сказал следователь.

Дверь открылась, в кабинет вошел младший лейтенант Керимов.

— Искендер-бей, еще два убийства.

— Через десять минут, мне нужно закончить допрос.

— Простите, но… там эксперты сразу пальцы откатали, прогнали по базе и… в общем, они совпали с теми, что были на молотке, которым убили Салахова.

— Что?

— Это еще не все, — продолжи сержант. — Судя по всему, его убил не задержанный, а второй труп. Ну, в смысле другой потерпевший. Тоже убитый.

— Белиберда какая-то. Так, — Искендер повернулся к Фархаду. — Вам придется подождать меня здесь. Если это все подтвердится, то вас отвезут домой.

Следователь и оперативник покинули кабинет. Фархад медленно допивал остывший чай, пытаясь обдумать всю цепочку смертей, о которой он только что услышал, но мысли его всё время возвращались к погибшей невесте и её убийце.

 

Два тела на одно сознание и два сознания на одно тело

Опознать тело убийцы Акпера Салахова было достаточно сложной задачей, поскольку его фрагменты были разбросаны на протяжении полутора кварталов. Единственным, что могло помочь в установлении личности погибшего, оказалась кисть левой руки, на которой уцелели все пальцы. Однако, результаты проверки дали неожиданный результат, о котором младший лейтенант Акперов тут же доложил следователю.

Когда Искендер прибыл на место, оперативники уже успели обнаружить свидетеля преступления. Им оказался пожилой дворник, которого нашли в подвале дома напротив, полуживого от страха. Вызвали карету скорой помощи. Прибывший в ней врач вколол пожилому человеку успокоительное, после чего Искендер смог его допросить.

— Здравствуйте, — обратился он к всё ещё трясущемуся от страха дворнику. — Меня зовут Искендер. Я следователь. Как вас зовут?

— Меня? Меня звать дядя Теймур, — ответил он.

— Кем вы работаете, Теймур-бек?

— Я же это, дворы мету. Дворником, значится, работаю.

— Расскажите, что вы видели?

— Я, значится, работал. Ну, мел улицу. А по другой стороне, ну, напротив, значится парниша шёл.

— Какой парниша? Можете описать?

— Ну, обычный. Лет эдак двадцать пять, молодой совсем. Я ещё, значится, подумал, что рановато он вышел, видать от девки идёт. Дело, значится, молодое. Но потом гляжу, он дерганый какой-то, всё оглядываться, как будто ищет чего.

— Хорошо. И что было потом?

— Потом было… Потом на него сверху что-то вдруг черное упало. Такое, как будто вода, но круглое и руки у ней тонкие, как канаты. Много рук. И глазища ещё. Тоже много, больше чем рук. И упало, значится, а потом ручищами то задергало и парнишу… того… раскидало по улице.

— И куда оно потом делось?

— Не знаю я, товарищ городовой, я как увидел, что с парнишей-то стало, я метлу бросил, да и полез в подвал. Спрятаться, значится, хотел. Думал, убежать от этого всё равно не убегу, так хоть залезу поглубже, авось не заметит. Что же это за чудище-то такое? Он и за мной придет?

— Псиморф это, дядя Теймур. Не бойся, не вернется он больше. Спасибо за помощь.

— Всегда, значится, рад помочь. А точно не придёт оно? Вы поймайте это чудище, пожалуйста.

— Поймаем, дядя Теймур, поймаем, не беспокойтесь. Вас сейчас в больницу отвезут, полежите там денёк, отдохнёте, ага.

— Отдохнуть это хорош, это я с радостью.

Искендер кивнул врачу, который помог пожилому дворнику подняться на ноги, и проводил его к карете скорой помощи.

— Я так понимаю, вторая жертва — это оператор напавшего псиморфа? — спросил следователь у лейтенанта Керимова.

— Да. Кассандра Миллз, сотрудница судостроительной компании "Mutterhydra". Работала на верфи Нобеля.

— Как её убили? И где?

— Во дворе дома через пару кварталов отсюда. Несколько ударов осколком кирпича по голове. Это всё, что успели наши эксперты. Сейчас там всё оцепили люди из её компании, говорят у нее в голове модуль какой-то дорогой или что-то в этом роде.

— Орудие убийства успели забрать?

— Да, успели. Фирмачей интересует только тело этой девушки.

— И псиморф. Его тоже они забрали?

— Нет, он… оно исчезло.

— Что значит исчез? Псиморф управляется оператором, труп которой лежит в соседнем дворе. Раз оператор была убита, псиморф, потеряв сигнал, должен был превратиться в студенистую лужу.

— Тем не менее. Сотрудники фирмы божатся, что поймают его в течение часа.

— Так, ладно. Пусть с осколка кирпича снимут отпечатки пальцев и прогонят по базе. Похоже, что тот, кому они принадлежат, будет убит следующим.

— Эксперты уже работают.

Искендер ещё раз окинул взглядом залитую кровью улицу, затем сел в автомобиль и направился в зал Митры. Фархада можно было отпустить домой — мотива для убийства девушки оператора у него не было, пси-морфом управлять он не мог тем более.

Следователь терялся в догадках. Все произошедшее казалось бессмысленным. Салахов, жестоко убивший Багирову, мог быть психопатом. В пользу этого говорило то, что за день до своей смерти он обратился к врачу, с жалобой на кратковременную потерю памяти. Врач не проявил к подобной жалобе особого внимания, направил его сдать общий анализ крови, просто чтобы создать видимость серьёзного отношения. Разумеется, показатели гемограммы были в норме. Салахов успокоился, эскулап избавился от мнительного пациента. Все довольны. Затем Салахова в тот же вечер хладнокровно убивают, причем характер преступления отчасти напоминает смерть Багировой — те же многочисленные удары по голове. И единственным кандидатом на роль убийцы становится жених убитой, Фархад Агаев. Он же подходит под описание соседок Салахова, которые видели выходящего из блока молодого парня. Но Фархад отрицает свою вину, а затем его слова подтверждают дальнейшие события, результаты экспертизы.

Убийца Салахова — жертва нападения псиморфа, тоже молодой парень. Возможно, он был поклонником Багировой, которым та пренебрегла. Это, конечно, уже догадки, но вполне вероятные. Вот только зачем иностранной работнице натравливать псиморфа на парня? И кто убил ее саму? Здесь логика начинала буксовать. Следователь чувствовал, что за всей этой цепочкой странных и жестоких убийств стоит нечто извращенное, выходящее за нормы причинно-следственных связей. Эти убийства напоминали безумную карточную игру — на десятку лег валет, валета покрыли дамой, а даму побили тузом. В любом случае, сейчас следовало как можно быстрее найти убийцу девушки-оператора псиморфа. Найти живым.

Тем временем, сотрудники отдела коммерческой безопасности доставили тело Кассандры Миллз в подвал представительства компании "Mutterhydra", расположенного в многоэтажном здании "Cathooloo Plaza". Нейромодуль управления псиморфом серьезно не пострадал, однако требовал некоторого ремонта. После рассечения спайки с правым полушарием и извлечения из черепа девушки, его направили в лабораторию.

Труп оператора, согласно контракту, кремировали тем же вечером.

 

***

Даже когда тело Кассандры превратилось в пепел, часть ее сознания продолжала жить внутри Вуггербадди. За годы совместного сосуществования, псиморф сумел зафиксировать большую часть мыслеформ девушки. Смерть собственного тела Кассандра осознала почти мгновенно. Воспоминания о последних двух сутках полностью отсутствовали, более ранние — были обрывочными. Сейчас же, она-морф убила человека. Возможно, не первого. Скоро здесь будет полиция, затем — фирма. Вуггербадди обездвижат, заморозят, доставят в лабораторию и перефрагментируют, после чего Кассандра перестанет существовать окончательно. Нужно бежать. Псиморф проворно вскарабкался по стене дома, и по крышам двинулся на восток. Отдалившись от места преступления километров на пять, Кассандра-Вуггербадди остановилась на крыше семиэтажки. Нужно было любыми путями сохранить себя. Ее поимка — вопрос времени, надо было решить, что делать в оставшееся время. Псиморф думал.

 

***

Отпечатки пальцев, оставленные на обломке кирпича, принадлежали Асланову Мураду, бывшему пациенту Масштагинской психиатрической лечебницы, стоящему на учете с диагнозом "диссоциативное расстройство идентичности". Помимо самого Мурада, внутри него существовала вторая личность, именовавшая себя Дарум. Начиная с тринадцати лет, Дарум начал брать контроль над телом. Ненадолго, просто чтобы немножко поиграть. Он ловил в траве мелких насекомых, отрывал им лапки и бросал на асфальт, наблюдая за тем, что же они будут делать, смогут ли сдвинуться хоть на сантиметр.

В четырнадцать лет Дарум начал мучить уличных кошек. В шестнадцать переключился на собак. Взрослые несколько раз ловили за этим занятием, но ограничивались лишь непродолжительной воспитательной беседой, а то и вовсе — неодобрительными восклицаниями.

Однажды Мурада избили местные хулиганы, для которым замкнутый, хлипкий мальчик показался отличной мишенью. Даруму не нравилось, что его тело портят, и когда Мурада стали задирать в следующий раз он взял тело под свой контроль, вытащил из заднего кармана брюк отвертку, и ударил самого рослого из противников в живот.

После медицинского освидетельствования его направили на принудительное лечение в психиатрическую лечебницу. Дарум быстро смекнул, что к чему, и сделал вид, что лечение заставило его исчезнуть. На самом же деле он всего лишь затаился. Безмолвно и бездеятельно следил он за тем, как Мурад пытался наладить свою жизнь, и беззвучно смеялся, когда тот, стоя перед зеркалом в ванной, убеждал себя в том, что поправился и что все с ним будет хорошо. Дарум ждал. Несколько раз он брал контроль над телом ночью, выходил из дома, убивал собаку или кошку, тщательно заметал все следы и возвращался в кровать. В ночь убийства Кассандры Миллз, он собирался повторить ночную вылазку, но с удивлением обнаружил, что Мурада в теле больше нет. Вместо него было совершенно иное, чуждое сознание. Точнее — всего лишь малая часть сознания, не отождествлявшего себя с этим телом, большая, чем человеческое тело может вместить в принципе. Оно будто бы лишь взяло Мурада, чтобы передвинуть с одного места на другое, как фигурку на шахматной доске.

 

Дюжина павших фигур

— Ты еще кто? — спросил Дарум.

Он почувствовал, что тот, другой, был удивлен. Приятно удивлён.

— Двуликий? — его мысли казались слишком громкими, эхом отскакивавшими от черепной коробки. — Мы любим двуликих. Двуликие — на грубый отзыв. Зови нас Икки-Сиффиат.

— Где Мурад? Зачем тебе наше тело?

— Второй — нигде, второго — нет. Я сделаю ход, второй вернется.

— Ход?

— Забрать фигуру брата. Затем он должен забрать эту. Такие правила. Но ты — двуликий, ты можешь уцелеть.

— Уцелеть? Что значит уцелеть?

— Сделав ход, фигуру надо отпустить. Взять другую. Помешать забрать эту. Обычно очень трудно успеть, потому что вы слишком медленно реагируете. Но ты — двуликий, ты можешь всё увидеть. Ты будешь готов.

— Готов к чему?

— Выжить. Помочь мне выиграть.

— Каким образом?

— Если заберу дюжину фигур брата, прежде чем он заберет тебя — выиграю. Иди туда, где много фигур и выживи там. А пока — будь готов. Смотри!

Икки-Сиффиат, управлявший телом Мурада, поднял с земли обломок кирпича, затем подошел к стоящей к нему спиной девушке и с силой ударил ее острым краем камня по голове. Девушка упала. Икки-Сиффиат склонился над ней, и нанес еще одиннадцать размеренных ударов. Затем встал, отбросил кирпич в сторону, и исчез. Сознание Мурада вернулось, он все еще спал и поэтому начал падать лицом вперед. Дарум перехватил контроль и вернул телу равновесие. Его трясло. Он пытался убедить себя в том, что этот Икки-Сиффиат — просто еще одна личность, дремавшая до этого момента или ждавшая чего-то. Но он знал, что это не так, он чувствовал, как от мыслей этого существа его голова до сих пор гудела как медный колокол. Также он знал, что это существо хоть и покинуло его тело, но всё еще следит за ним. Не только за ним, но за всеми "фигурами на доске". И его противник уже готовится сделать ответный ход — "забрать" их с Мурадом так же, как Икки-Сиффиат только что "забрал" эту девушку со странной металлической штуковиной, которую он успел заметить в том, что осталось от её головы.

Дарум нервно огляделся. Ему казалось, что за каждым деревом, за каждым углом и в каждом подъезде притаились люди, готовые размозжить ему голову. Дарум поспешил убраться со двора с мёртвым телом как можно скорее.

Светало. В воздухе пахло соленой водой и немного — гарью. Улицы стали заполнятся спешащими на работу людьми, дороги — автомобилями. Дарум двигался быстро, озираясь по сторонам. Проспект Бюль-Бюля показался ему слишком людным, и он свернул в переулок. Это было ошибкой. Не успел он пройти и двадцати метров, как на него сзади напал бездомный, минуту назад мирно спавший под мусорным баком. А ведь он и внимания на него не обратил, приняв за кучу выброшенного тряпья! Бездомного выдал резкий, тошнотворный запах, учуяв который, Дарум шарахнулся вперёд и в стороны. Булыжник, который бомж использовал в качестве оружия, вскользь ударил его по плечу. Не удержавшись на ногах, бездомный упал, выронив камень. Дарум попытался убежать, но противник ухватил его за ногу, повалил и начал подминать его под себя, пытаясь добраться до головы. Бездомный был слишком грузным, и держал на удивление крепко, не давая и шанса вывернуться.

В переулок вбежал мужчина в костюме-тройке, стащил бездомного с Дарума и принялся бить его кулаками по лицу. Дарум, отталкиваясь пятками, отполз к противоположной стене и заметил неподалеку булыжник, который чуть было не проломил ему голову. Он рванул к нему, схватил и катнул по земле в сторону сцепившихся людей. Мужчина в костюме тут же подхватил булыжник и начал бить противника по голове. Ровно дюжину раз — Дарум считал. Камень врезался в голову сначала с хрустом, а затем с влажным чавканьем. Кровь запачкала дорогой костюм, который теперь не спасёт и химчистка. Закончив свое дело, мужчина обернулся к Даруму:

— Я говорил — иди туда, где много фигур!

Сосредоточенный взгляд мужчины сменился удивлением, а затем, по мере того как он увидел свои окровавленные руки и размозженную голову бездомного, ужасом. Казалось, что он сейчас закричит, но его глаза внезапно закатились, и он потерял сознание. Дарум поспешил убраться из переулка, и побежал в сторону приморского бульвара, на котором находился недавно открытый многоэтажный универмаг. Если где и будет "много фигур" — так это там.

 

***

Посетителей в универмаге оказалось мало: было ещё слишком рано. Работники только-только поднимали тяжелые жестяные шторы, закрывавшие витрины. Девушки обменивались сплетнями, мужчины обсуждали вчерашний хоккейный матч. Дарум шёл по коридору крадучись, в любую секунду ожидая очередного нападения.

Первым на него набросился продавец магазина домашней утвари, держащий в руках тяжелый чугунный утюг, которого перехватил часовщик, вооруженный латунным маятником от напольных часов. Раздался пронзительный женский крик. Следующим был владелец магазина кухонных принадлежностей, вооруженный сковородкой. Дарум увернулся от удара, забежал в магазин и схватил самый большой из попавшихся ему на глаза ножей. Прежде, чем он успел им воспользоваться, консультант из отдела спортивных товаров вывел его противника из строя при помощи клюшки для поло.

— Три-ноль, в твою пользу, Сиффи! — Прокричал Дарум высокому мускулистому блондину, размеренно орудовавший клюшкой. Тот на секунду отвлёкся от своего занятия, кивнул и сказал в ответ:

— Ещё девять.

Началась паника. Люди кричали, толкались, пытаясь выбраться из универмага, подальше от безумного кошмара, творящегося прямо у них на глазах. Продавщица бижутерии упала под напором толпы. Она попыталась встать, но сильный толчок вновь повалил ее на землю. Кто-то наступил ей на спину, заставив взвыть от боли. Затем чья-то нога врезалась ей под ребра. Подняться она так и не смогла.

Кое-как увернувшись от бегущих людей, Дарум забежал в крупный магазин одежды. Вокруг висели деловые костюмы и свитера, куртки разных покроев и сорочки всевозможных цветов и размеров. Вдоль стен стояли ряды лакированных туфель. Дарум тяжело дышал, крепко сжимая нож. В магазин по одному забегали вооруженные чем попало люди. Сначала враг, затем — друг. Если, конечно, подобные определения были применимы к этим существам, для которых эти люди были сродни игральным картам. Прчем весьма малого достоинства. Один сходил женщиной с газовым ключом, другой ответил мужчиной с тяжелым пресс-папье. Полная дама с мраморной статуэткой перебила юношу с ножкой стула. Самое ужасное, что победившим "фигурам" тут же возвращалось сознание. Они кричали и падали в обморок, пытались убежать или забивались в угол. Но каждого из них охватывал ужас. Даруму дважды пришлось отбиваться от нападавших ножом, прежде чем Икки-Сиффиат поспевал на помощь. Шестнадцать человек, не считая Дарума, вошли в магазин. Половина погибла. Добивая восьмого, Икки-Сиффиат сказал:

— Последняя фигура — самая опасная. Убегай из этого места.

Спорить Дарум не стал и поспешил последовать совету. Люди успели покинуть универмаг. Двое или трое человек лежали на полу, затоптанные толпой. Слышался вой сирен — к универмагу ехала полиция.

Дарум выскочил из здания и побежал в сторону площади Флага. Вой сирен приближался — его явно заметили и начали преследование. Оглянувшись, Дарум понял почему — он буквально оставил за собою кровавый след.

Впереди дорога оказалась перекрыта — этот участок приморского бульвара ещё реставрировали. Дарум свернул вправо, перебежал дорогу, чуть было не угодив под колеса проезжающих автомобилей, и рванул вверх по лестнице, ведущей к Нагорному парку. Полицейские не могли проехать дальше, поэтому продолжили преследование пешком. Некоторые из них стреляли на бегу. Пули с глухим стуком врезались в стволы елей, подбрасывали в воздух кучки земли. Пытаясь не обращать внимания на горящие огнём лёгкие и галопирующее сердце, Дарум продолжал бежать к вершине холма. Туда, где в небо устремились "Огненные Башни", которые в народе прозвали Щупальцами Ктулху.

У подножия трёх изогнутых небоскребов его окружи. Бежать было некуда. Два десятка полицейских нацелили на него парабеллумы.

 

***

— Мурад, бросай нож! — кричал Искендер. — Сдавайся! Тебе не уйти! Мы знаем, что ты действовал не по собственной инициативе! Обещаю тебе, что мы во всем разберемся, но сейчас ты должен бросить нож, встать на колени и завести руки за голову!

Младший лейтенант Керимов, стоявший справа от него, прикрыл левый глаз, и совместил прицельные метки с головой подозреваемого.

Раздался выстрел.

Керимов упал. Из ровного отверстия в его виске потянулась тонкая струйка крови. Искендер опустил руку с оружием, и высадил в голову младшего лейтенанта всю обойму. Полицейские замерли. Следователь выронил револьвер, и с удивлением посмотрел на свои ладони.

Дарум бросил нож, поднял руки вверх и начал приплясывать.

— Сиффи, — кричал он ликуя, — сукин ты сын! Приберёг туза в рукаве напоследок!

С вершины средней башни сорвалась крупная черная капля. Рухнув позади Дарума, Вуггербадди обхватил его множеством тонких псевдоподий, смял, ломая кости, и тут же начал отрывать от него куски. Полицейские открыли огонь, но пули псиморф, казалось, просто не замечал. Полностью поглощенные перестрелкой с жутким противником, который продолжал рвать подозреваемого на куски, полицейские не заметили, что к ним бегут двое людей в деловых костюмах. Приблизившись, один из них призвал стражей порядка прекратить огонь и предъявил им целую кипу различных документов. Тем временем, второй извлёк из продолговатого кейса странного вида устройство, больше всего похожее на фантастического вида винтовку, прицелился в псимиорфа и, сверяясь с показаниями осциллографа, стал наживать на необходимые кнопки и корректировать регулятор. Несколько секунд спустя, Вуггербадди втянул псевдоподии и принял форму сферы. Сотрудники компании "Mutterhydra" подогнали фургон, погрузили в него псиморфа и уехали.

 

Эпилог.

Опросив свидетелей бойни в универмаге и разобравшись с цепочкой кровавых убийств, суд постановил оправдать следователя Искендера Маммедова, в виду нахождения последнего под временным контролем сверхъестественного существа. После реабилитационного курса ему было разрешено вернуться к работе.

 

 

***

Зульфия Багирова прожила после смерти дочери полтора месяца, после чего покончила с собой, спрыгнув с крыши двенадцатиэтажного здания. Тоска по дочери оказалась слишком сильна. Её похоронили рядом.

 

***

Фархад Агаев, спустя четыре года после описанных событий, женился на официантке из кафе, находившегося через дорогу от его дома. Здесь доктор Время всё-таки сумел помочь.

 

***

В узких ходах пятиэтажного дома на улице Басина, симбиотический организм, состоящий из частички псиморфа, несущий мыслеформы Кассандры Миллз, и серой крысы, медленно рос во тьме.