Ни звука
Я всегда любил большие отели, хоть в свое время и поддался моде останавливался в заведениях, именуемых в туристических брошюрах "уютными семейными гостиницами". Неизбалованный частыми поездками турист вполне может обнаружить в такого рода отелях определенный шарм и недоступные для мегаполиса покой и удовлетворение. А неизбалованный деньгами будет оправдывать себя увещеваниями о том, что все сетевые отели одинаковы. На это я смогу возразить, что также похожи между собой и небольшие гостиницы: потертая деревянная стойка, ключи на
тяжелом брелоке, добродушный пожилой хозяин или хозяйка, а, может, и
хозяин с хозяйкой одновременно. Наверняка кому-то по душе такое жилье, тем более, что в семейных поездках гостевые дома даже удобней для размещения.
Но для меня нет ничего духоподъёмней, чем поддавшись манящему гвалту, доносящемуся из услужливо распахнутой швейцаром двери, войти в освещенное громадными подвесными люстрами лобби дорогого отеля. Кажется, что, прибывая в подобную обитель гостеприимства, пересекаешь одновременно и незримый рубеж, отделяющий несовершенный и тусклый мир, оставшийся где-то там, позади, и мир роскошный, идеальный, полновластным хозяином которого ты оказываешься, хоть и на короткое время. Римский "ORO" был как раз из тех шикарных отелей, в которых предпочитают останавливаться кинозвезды и политики. В такие места не заселяют организованные группы туристов, проктологи со всего мира не собираются здесь на ежегодные конференции, и даже неизбежные, казалось бы, китайцы словно игнорировали "ORO". Хотя, пожалуй, этот отель стоил того, чтобы побывать в нем хотя бы раз.
Дорога из Фьюмичино до отеля, несмотря на поздний час, заняла непривычно много времени — этим вечером Лацио обыграл Рому в кубке Италии, и толпы фанатов просто-напросто заблокировали центр города. Поэтому я переступил порог "ORO" слегка за полночь. Разумеется, даже в такое время в холле отеля было многолюдно. Мне показалось, что только мои каблуки начали чеканить шаг по белоснежному мраморному полу лобби, постояльцы и гости "ORO" оторвались от бесед и прочих своих дел, чтобы посмотреть на вновь прибывшего своего собрата по роскоши. Даже пианист, расположившийся на небольшой эстраде под огромной хрустальной люстрой, как мне подумалось, отвлекся на мгновение от игры и поприветствовал меня таким образом. Не могу исключать, что все это было лишь моим внушением самому себе — честолюбие и желание оказываться в центре внимания, к сожалению, были и будут давними моими спутниками.
После недолгой регистрации, портье, вызвавшийся проводить меня, подхватил мой немудреный багаж, указал рукой на лифт и попросил следовать за ним. На протяжении всего недолгого пути до номера молодой человек без остановки болтал о прошедшем матче, переходя с английского на итальянский и обратно. Даже те пять евро, которые определил ему в чаевые, показались мне непозволительной тратой — терпеть не могу, когда обслуга пытается завязать с тобой разговор, хотя ее об этом и не просят.
В номере пахло свежими цветами, стоявшими в высокой вазе на столе. На прикроватной тумбе расположились ведерко с шампанским, пара бокалов и коробка конфет. В остальном номер мог произвести такое же приятное впечатление, если бы не доносившийся с улицы шум праздника, устроенные фанатами Лацио. Даже толстые оконные рамы не спасали номер от криков, песен и взрывов петард, перемежаемых гудением сигналов карабинерских автомобилей.
Кинув пиджак на кресло, я как ребенок с разбега плюхнулся на мягкую кровать, не снимая обувь, и растянулся на ней во весь рост. В кармане брюк пискнул телефон. Я уже знал, что это очередной пропущенный звонок от Ирины, но перезванивать жене мне не хотелось. Как не хотелось и отвечать очередной раз отвечать на одни и те же вопросы о том, где я, почему я опять задерживаюсь на съемках, не связался ли я вновь с какой-то молодой актрисой? Пусть труд продюсера и подразумевает всевозможные пороки, которые, каюсь, частично владеют и мной, но в настоящий момент мне хотелось лишь побыть одному и вдохнуть глоток свободного воздуха, вынырнув из пучины студийных будней, и, приготовившись нырнуть в омут семейных неурядиц.
Вместо телефона, отправившегося ночевать в ящик тумбы, я вооружился пультом и принялся переключать каналы в поисках чего-то стоящего, способного отвлечь меня от собственных мыслей и непрекращающихся воплей под окном. Итальянские новости сменились итальянской эстрадой, эстрада — итальянской кулинарией, кулинария — ток-шоу, в котором, перебивая друг друга о чем-то жарко спорили мужчины и женщины. Наконец, вся эта, бесспорно, полезная для апеннинских домохозяек кавалькада закончилась, и поиски мои были вознаграждены классической кинолентой "Гражданин Кейн" с великолепным Орсоном Уэллсом. Конечно, фильм транслировался на итальянском, но за свою жизнь я столько раз пересматривал эту ленту, что мог воспроизвести каждый диалог наизусть.
Не дожидаясь конца трансляции, мои живот неуместным в компании столь выдающегося фильма урчанием напомнил, что нормально (не считая бортового питания Люфтганзы) я не ел половину дня. Между походом в ресторан при отеле и заказом еды в номер я выбрал последнее, тем более, что бутылка презентованного шампанского вряд ли составила бы мне компанию за ресторанным столиком. Я бегло пролистал меню, доступное для заказа в номера, остановив свой выбор на хорошем стейке с овощами, и набрал на телефоне номер доставки. Соединения не последовало. Я несколько раз повторил попытку, но каждая из них закончилась тишиной на другой стороне провода. Ко всему прочему, телевизор неожиданно потерял сигнал и теперь показывал на экране лишь белую рябь, неизменную на всех каналах. Но, к моему удовольствию, шипение телевизора было теперь единственным раздражающим звуком — шум с улицы стих и за окном не было видно ни души, лишь фонари желтым светом освещали влажную мостовую.
Делать мне было нечего, раз уж остался я отрезан неисправным телефоном и от стойки администратора, и от возможности перекусить. "Если стейк не идет к Магомету, — скаламбурил я в уме, — то Магомед пойдет за стейком сам". Накинув пиджак, я вышел из номера. В коридоре на моем этаже было неприятно тихо, хотя из-за двери соседнего номера я расслышал такое же шипение телевизионного сигнала, как и на моем телевизоре.
Лифт сигналом дал понять, что достиг нужного этажа и раскрыл двери в абсолютно пустом лобби. В тот момент мне захотелось вернуться обратно в номер, залезть под одеяло и проснуться утром, удивляясь тому, какие странные сны порою снятся после долгих и утомительных перелетов. Тем не менее, я вышел в холл все так же залитый светом люстр, отражаемым блестящим полом. За стойкой, которая во время моего приезда была занята четырьмя администраторами, не было никого. Диваны и кресла в лобби, окружавшие одинокую нынче сцену с роялем, теперь пустовали. Только бокалы с напитками, стоящие на узких сервировочных столиках, намекали на присутствовавших тут когда-то гостей.
Я зашел за отельную стойку и взял телефон. Аппарат, а после него и другие, расположенные за стойкой, ответили тишиной. Страх, до той поры таившийся где-то глубоко, распространился по всему моему телу дрожью и ознобом. За тяжелыми дверями, как мне тогда думалось, все будет так как должно быть. Я вышел из "ORO" и уже рад был услышать пьяные вопли ультрас и сочувствующих им почитателей Лацио. Снаружи меня ждала все та же безмолвная пустота. Только ветер играл обрывками газет в свете фонарей, а воздух ночного города пах остывающим после дневного солнца камнем.
Оглядываясь в поисках хоть какого-то намека на объяснение происходящего, я, не понимая, что делать, шел по окутанным ночью улицам. Остановился я только воле Испанской Лестницы. Оглядев площадь, периметр которой оккупировали веранды множества кафе и ресторанов, я, решив подбодрить себя подумал о детской мечте, посещавшей мысли каждого ребенка — как же это здорово, когда все вокруг исчезнут и можно делать, что хочешь. Немного успокоив себя, я вспомнил, что, вообще-то, голоден. Бесцеремонно вторгшись в пустое кафе, больше других манившее ароматными запахами, я взял с витрины большой сэндвич с ветчиной, и, немного повозившись с кофеваркой, приготовил себе кружку хорошего кофе. Я даже подумал, что неплохо бы оставить на прилавке денег за мой импровизированный ужин, но, решив, что герои приключений, подобных моим не обращают внимания на такие мелочи, отправился за столик на веранде.
В обычное время переполненная людьми Испанская площадь сейчас была особенно красива, лишенная туристов, карманников и попрошаек. Тишину разбавляло только журчание воды в фонтане Баркачча и едва слышное гудение неоновых вывесок кафе. Я сделал глоток кофе, растворившегося теплом в груди, и, глядя на открывающийся передо мной вид, даже обрадовался, что могу похвастаться недоступным, наверное, никому удовольствием одинокого ужина в сердце вечного города. Пойманное боковым зрением движение сообщило мне, что я тут все же не один. У подножья каменной лестницы, уходящей вверх к, возвышающейся на холме, церкви, на меня, смотрел рыжий уличный кот. Решив, что угрозы я не представляю, ловец римских крыс потрусил в мою сторону через площадь, обошел отделявшую кафе ограду и без лишних экивоков запрыгнул на соседний со мной стул. Еще раз взглянув на меня, кот бесцеремонно начал вылизываться, а я, радуясь и такой компании, принялся за сэндвич.
— Ты будешь до конца его доедать?
Опрокинув чашку кофе, я вскочил со стула, озираясь по сторонам. Испуг от неожиданно прозвучавшего вопроса быстро отступил и дал место облегчению. В голове сразу пронеслась мысль, что еще по пути из аэропорта мое такси попало в аварию и вот теперь я слышу голос врача, изгоняющий меня прочь из этого кошмара.
— Я не настаиваю, но можешь дать мне немого ветчины. — Кот все еще сидел на стуле с задранной лапой, хоть и прервал свои омовения. — Только если там нет грибов, на них у меня аллергия.
Я молча сел на стул и уткнулся лицом в ладони. Обычный до той поры уличный кот теперь вел сеть точь-в-точь как кукла из телесериала "Сабрина — маленькая ведьма".
— Парень, тебе бы успокоиться. Сходил бы внутрь и взял бы себе чего покрепче кофе. — Кот сел и внимательно посмотрел на меня. — Так что по поводу ветчины?
Когда кусок пармской ветчины оказался перед котом, тот, лизнув пару раз ломтик, продолжил.
— Что у тебя случилось, парень? — Внимательный взгляд зеленых глаз убедил меня в том, что ничего я не потеряю, поговорив с котом в кафе, даже если и нахожусь в данный момент в коме, окруженный рыдающей в больничной палате родней.
— Люди вокруг. Выходит, что они пропали. — Мой голос слегка дрогнул.
— Эта ваша вечная зацикленность на себе, да? Все ваши беды от этого. Ходите такие важные, никого не считая себе ровней. — В голосе животного прозвучал нескрываемый упрек.
— Не понял?
— Смотри, парень, если предположить, что люди во всем мире неожиданно пропали в результате, скажем, козней Сатаны, или заговора тамплиеров, или кары Господа за людские грехи, а то и вследствие похищения пришельцами, то ты, выходит, избранный, последний представитель рода людского, оставленный промыслом создателя здесь ради высшей цели. Такой вариант сулит тебе множество подвигов, свершив которые, вернешь ты человечество на свое место, повергнув Сатану. Ну или тамплиеров. Ничего такой вариант? — Я пожал плечами, а кот продолжил. — Но есть и вторая теория — никакой ты не особенный и люди продолжают заниматься где-то там своими делами, пока ты находишься тут. Звучит убедительней, правда?
Я не нашелся, что ответить, лишь снова пожал плечами. Кот на мгновение застыл, глядя куда-то в темноту, а потом снова вернулся к разговору.
— Признавайся, задушил кого-то? Ограбил? Богохульствовал в пост? Так просто ведь не наказывают, сам понимаешь?
— Никого я не душил! — Я раздраженно крикнул на кота, ответившего мне удивленным взглядом.
— Ладно, парень, не мое это дело. — Кот приподнялся на лапы и застыл, уставившись в одному ему известную точку. Его подрагивающие уши выдавали беспокойство. — Да мне и пора уже. Тебе тоже не советую тут рассиживаться.
Рыжий кот, не удостоив меня никаким особенным прощанием, спрыгнул со стула и, вздернув хвост, поспешил в ближайший переулок. А мне оставалось лишь проводить его взглядом и вернуться к гнетущим мыслям о своем теперешнем положении. Мобильный телефон остался в номере. Да и чем он мог мне сейчас помочь? Можно попробовать добраться до аэропорта, но что там? Угоню самолет и буду летать из города в город как в "Лангольерах"? Наилучшим решением мне показался совет моего недавнего рыжего собеседника, и я отправился внутрь за чем-нибудь крепким.
Барная стойка блестела бутылками разных размеров, форм и цветов, но я потянулся к привычному мне Гленморанджи. Моя рука застыла в паре сантиметров от бутылки, в отражении которой я увидел темный силуэт за моей спиной. Я обернулся, а косматая черная собака, достигавшая в холке уровня барной стойки, хрипло залаяла, потрясая брылами. Оба глаза ее были зашиты толстой бурой нитью, а слюна, капавшая из собачьей пасти на деревянный пол зала, оставляла темные дымящиеся лужицы.
Пытаясь нащупать что-то, пригодное для защиты, я начал пятиться назад, к ведущей в кухню маятниковой двери. Слепой пёс с шумом втягивал воздух черными, покрытыми коричневой коркой, ноздрями и медленно двигался в мою сторону. Внезапно пёс завыл так, что у меня заложило уши, и резко сорвался с места. Я спиной откинул кухонную дверь, развернулся и что есть сил, скидывая с плит и стальных поверхностей утварь, способную послужить препятствием зверю, побежал к служебному выходу из кафе. Пёс несся следом за мной, заливаясь лаем и гремя опрокинутой мной посудой. Выход привел меня в темный, освещенный только тусклым светом фонаря, висящего над служебным входом, переулок. По правую руку находилась открытая площадь, и я повернул налево. Не оборачиваясь я бежал по узкому переулку, а хрипящий лай и скрежет когтей по замостившим переулок булыжникам был все ближе. Не в силах состязаться с животным в скорости я, отчаявшись, прыгнул в ближайшее окно, не закрытое ставнями. Звон разбитого стекла, смешался с моим же криком, вызванным болью от впившегося в плечо осколка. Преследователь по инерции пробежал мимо окна, оставив мне время на то, чтобы подвинуть к оконному проему тяжелый платяной шкаф, стоявший в комнате. Глухие удары о деревянную стенку шкафа и рычание не оставляли сомнений, что вскоре эта преграда будет преодолена зверем. Я двинулся вглубь помещения, надеясь найти выход до того, как пёс опрокинет сооруженное мной препятствие. Продолговатая комната была обрамлена по бокам столярными верстаками, стеллажами и тележками с инструментами. На рабочих столах в беспорядке громоздились заготовки под дешевые марионетки и деревянные фигурки, которые местные торговцы продают туристам. Взгляд на игрушки вызвал во мне новую волну страха, едва не перекрывшего потрясение от встречи с огромной черной собакой — сегодня был день рождения моего сына, про который я забыл. А Ирина, которую я обвинял до того в излишнем контроле моей жизни, звонила мне для того, чтобы напомнить об этом. Я прислонился спиной к стене и глубоко вздохнул. С собой у меня даже не было телефона, который, как мне хотелось бы верить, мог именно в этот момент прозрения, как это водится в кино и литературе, заработал и позволил бы мне связаться с семьей.
С улицы, за дверью напротив окна, через которое я вломился в мастерскую, раздалось дребезжание телефонного звонка. В этот же момент шкаф, отделявший меня от клыков зверя, накренился под ударами тяжелых лап и упал. Я рванул к двери, бывшей единственным путем к спасению. Пёс ворвался в мастерскую как раз в тот момент, когда выбежал на улицу и захлопнул дверь. Таксофон передо мной разорялся металлическим звоном, а за моей спиной ему вторили удары собачьих лап о тонкую деревянную дверь.
— Алло. — Я, дрожа всем телом взял телефонную трубку.
— Алекс? Я звонила тебе весь день! Так сложно было ответить? — Ирина могла ответить и жестче, но разговоры и музыка с ее стороны провода, дали понять мне, что жена находится среди гостей на празднике сына.
— Дай трубку Давиду, мне очень надо его услышать. — Вопреки своей воле, я всхлипнул в трубку. — Я так виноват перед ним.
— Он не хочет с тобой говорить. — Ирина смягчила тон. — Он правда очень расстроился. Как по-твоему должен чувствовать себя десятилетний мальчик, о дне рождения которого забыл его отец? Приезжай и извинись перед ним, не надо этого делать по телефону.
— Что он загадал? Я куплю самый лучший подарок и приеду сегодня же.
— Собаку. — После слов жены дрожь мелкими мурашками пронеслась по моему телу. — Он загадал большую черную собаку, чтобы она нашла папу, когда тот потеряется.
Петарда разорвалась возле моей ноги. Группа болельщиков Лацио затянула гимн любимой команды, поднимая в воздух голубые шарфы. Двое небритых карабинеров указали им на лежащие на брусчатке бутылки, которые ультрас покорно собрали и выкинули в ближайшие урны. Сквозь вернувшийся шум и гомон ночного праздника я слушал как Ирина отчитывает меня. Уткнувшись лбом в пластиковый козырек таксофона, я ловил каждое ее слово, размазывая ладонью предательские слезы, оставляющие мокрые дорожки на щеках. Рыжий кот, не испугавшийся криков и хлопков петард, пару раз потерся о мои ноги, свернулся возле основания телефонного столбика, бросил на меня короткий взгляд зеленых глаз, уткнулся носом в пушистый бок и заснул.