Медвежий дар

Любое совпадение имён, фактов

и обстоятельств, считать

случайным.

— Что это у тебя?

Семён протянул раскрытую ладонь, на которой сияла в лучах полуденного солнца серебристая капелька. Амулет, талисман, ловец удачи… Ловцом удачи и назвала этот камушек, похожий на большую каплю, Настасья Трофимовна. Слыла она в окрестных деревнях колдуньей и шаманкой. И веры ей было много.

Николай Дмитриевич двумя пальцами, будто опасное насекомое, взял камешек и придирчиво оглядел его. Даже к небу поднял. На свет, что ли, просмотреть пытался? Смешно. Камень, непрозрачный совсем — на свет.

— Где подобрал? В том раскопе, что мы в холмах нашли?

— Не-а. Он у меня давно. С детства. В желудке у медведя был.

— Ты же у нас из этих мест? — Виктория Сергеевна подошла сзади и решительным движением выхватила из пальцев начальника геологоразведки блестящий камушек. Покосилась на нелепый «довесок», доставшийся ей по особому распоряжению декана, и придирчиво оглядела давнюю Семёнову находку.

— Д…да, — смущённый таким вниманием старших, Семён повёл головой. Взгляд выхватил пылающий костер, светлые палатки, товарищей, прервавших свои занятия — его слова ждут. Решился пояснить. — Мне тогда тринадцать только исполнилось, на каникулах — зимних — я к деду поехал, а в деревне переполох: шатун объявился. Двух коров задрал. И на почтальоншу, когда она из райцентра возвращалась, напал. Повезло, что на снегоходе ехала, и дорога — под горку. Ну, к деду всем миром и пришли: выручай! Он у меня — лучший охотник. Если кого выследить, поймать или, как тогда: шатуна завалить, к нему идут.

Виктория Сергеевна поскребла камешек ногтем, послюнила палец, потёрла крутой блестящий бок. Произнесла задумчиво:

— Галька. И окатанная. Но где та речка, что тебя окатала?

Ольга прыснула. Хороший вопросик! Так камешек ей и ответит. Николай Дмитриевич хмыкнул и смерил куратора насмешливым взглядом. Славик же толкнул Семёна в бок и шёпотом спросил:

— А дальше что?

Виктория Сергеевна спустила очки на кончик носа, поверх оправы взглянула на Семёна. Он оглянулся. Вокруг собрались все — девять человек. Поёжился, хоть и тепло. Неуютно стало под вопрошающими взглядами.

— Дед согласился. Деваться-то некуда. Народу и председателю сельсовета не откажешь. И мне приказал: «Собирайся — вместе пойдём». Потом уже за ужином пояснил: «Пора тебе наказ предков выполнять — за родовое дело приниматься по-настоящему. Зайчиков и белок стрелять — невелико умение нужно. А вот мишку угомонить многого стоит. Особенно такого — сердитого». И рассмеялся. Будто не на злобного, сумасшедшего шатуна мы охотиться отправляемся, а так — по окрестностям прогуляться — зверьё проведать.

— Как это — зверьё проведать? — спросила Ольга.

— Так дед у меня — лесник. И зимой и летом зверей проверяет. Всё ли в порядке, не лютуют ли браконьеры. Нет ли мора какого, или стая пришлая разор учинит — пугануть нужно.

— А дальше? — снова поторопил рассказ Славик, его все так звали — не дорос, видать, до взрослого имени.

— Завалили они медведя, — влез Николай Дмитриевич. — Вспомнил я ту историю! Семён Маркович, как положено, желудок вскрыл, чтобы проверить: не ел ли медведь человека. А оттуда этот камешек возьми и выкатись. Видел я его тогда, лесник первым делом в геологоразведку — в мою партию — притащил. Бесполезная находка. Я ему посоветовал — внуку отдать, как награду. Его выстрел в той битве решающим был.

— Почему бесполезная? — Виктория Сергеевна, прозванная ребятами Ежевикой, перевела взгляд на начальника геологоразведки. Тот нахмурился. Этот придирчивый взгляд не могли выдержать не только студенты, но и некоторые преподаватели. Пояснил:

— Неизвестно, где медведь этот камешек подобрал. И когда. Мог ещё в те времена, когда за мамкой совсем в других местах бегал. А мог и в наших краях вместе с рыбкой какой заглотить. Только неведомо, по каким речкам та рыбка плавала и где на блестящую искорку позарилась.

— Мог, — Виктория Сергеевна покусала губу, а потом вернула камушек Семёну и приказала:

— Лаборант Пахомов. Коль вы лаборант, произведите анализ и на утренней планёрке сделайте доклад.

Семён опустил камешек в карман и задумался о том, как этот анализ делать будет, но долго думать не вышло, потому что куратор добавила:

— И прикиньте: где ваш мишка этот камешек подобрал.

Последнее было легко. На Ветреном Поясе — где же ещё. В других местах берега рек болотистые. Песчаную косу, подходящую для медвежьей рыбалки, ещё можно отыскать, а каменную только там. Так и сказал.

— Что за пояс такой? — спросил Борис, низкорослый и лопоухий отличник, больше всех страдающий от тягот походной жизни. И чего его в геологию понесло — городской ведь, в поле замается. Вон даже карту маршрута посмотреть не догадался. Семён хмыкнул, но ответил:

— Горы такие на южном берегу Бела моря. Кряж Ветреный Пояс называются. Низкие, самая высокая гора до полукилометра недотягивает. У нас там днёвка намечена — западнее Кожозера.

— А что он опоясывает? — встряла Наташка, включённая в группу из-за умения вкусно готовить на костре, других её достоинств Семён пока не заметил.

— Ветра же! Не пускает этот кряж холодные ветра на матёрую землю. Ловит и назад заворачивает.

— Дай посмотреть, — Ольга подошла со спины и стала так близко, что Семён почувствовал её запах, тонкий и свежий как цветущая сирень. И еще девушка пахла жареной рыбой. Духмяной, с травами. Той, что ели на обед. И разогретой солнцем кожей. Камешек сам выскользнул из пальцев на протянутую ладонь.

— Серебро. — Вынесенный вердикт не удивил. Да — серебро. Знал со слов деда. Тот, вернувшись от начальника геологоразведки, произнес это слово. Только добавил непонятное тогда — жильное. Семён долго гадал, почему — жильное. Откуда название такое появилось — из чьего-то жилища или из медвежьей жилы? Потом догадался у учителя географии спросить…

— А медведь твой с Печёры мог сюда забрести?

Придумала! Лет пять на такую дорогу мишке понадобится. И что его на это сподвигнет? От голода звери бегут. И от опасности. Но не так же далеко! Подумал и ответил:

— Наш это мишка — здешний. С Кольского приплыть мог. С Двины — в сухой год. В наших краях и медведи, и волки не редкость. Еды у них вдосталь. Реки рыбой полны, леса — ягодой, и зверьё разное мелкое — в изобилии.

— Надо найти, откуда это серебро, — подытожил Костя. Обстоятельный и вдумчивый, он старался быть и душой компании, веселя всех разными шуточками. А Алексей, в отличие от друга импульсивный и несдержанный, воскликнул:

— Представляешь! В «Новостях» объявляют: «Группа студентов во время летней практики нашла богатейшее месторождение серебра». И наши фамилии…

Семён ничего не ответил, а только рассмеялся. Весело. Хотя веселья не чувствовал. Первой фамилией Алексей хотел видеть свою. Как и Ольга. Иначе и быть не может — отличники. Все высказались, одна Оксана промолчала. Она вообще молчаливая — за день от неё, бывает, и двух слов не услышишь.

Отличница не заметила того, что разглядела Виктория Сергеевна. И Николай Дмитриевич, когда дед ему камешек носил, не увидел. Семён потрясённо таращился на записанные собственноручно результаты анализа. Кроме всякой мелкой дребедени типа меди и никеля в камешке обнаружилось десять процентов золота. Семьдесят восемь процентов серебра были ожидаемы, но вот это золото… Оно меняло всё. Теперь поиск места, откуда мишка подобрал самородок, становился обязательным.

Должно быть и декан, когда ловец удачи из Семёнова кармана прямо ему под ноги выкатился, что-то такое углядел. Не зря приказал включить второкурсника в группу пятикурсников, что на практику в родные края парня отправлялась. А Семён тогда подумал, что ловец удачи помог. Действительно ведь — помог.

Уснул Семён не скоро, и приснился ему медведь-шатун. Смотрел на него недобрыми глазами и вопрошал сердито:

— Кому мое золото дарить собрался? Ворам и лихоимцам, которые за грош родные земли распродают?

Не выспавшийся и злой Семён выбрался из палатки, когда дежурная Оксана, помогающая сегодня Наташке, начала стучать ложкой по миске, призывая всех к завтраку. Наскоро умывшись, он подошёл к костру и, получив порцию каши, уселся на бревно. Есть не хотелось. Ночные мысли, вернувшись, лишили аппетита.

— Что? Кусок в горло не лезет? — сказав это, Костя рассмеялся. И добавил ехидно: — Анализ слишком сложным оказался? Ты у Оленьки помощи попроси — она на все руки мастер.

Щекам стало жарко. И не близкий костёр был тому виной. То, что он к Ольге неровно дышит, заметили уже все. Надо было той жемчужнице подвернуться. Буркнул:

— Без помощи обойдусь, — уткнулся носом в кашу и сунул за щёку полную ложку. Вязкое месиво забило рот — ни прожевать, ни выплюнуть. Зато говорить не надо. И алость кожи горячей кашей оправдана.

— Самородок интересный. Что серебро — я еще в поезде, когда первый раз его увидел, определил, — Алексей сел рядом с Семёном и подтолкнул его локтем в бок, — только вот, скажи-ка, друг мой сердешный, что в нём желтизной отливает. Не латунь ли? Или мишкин желудочный сок плохо отмыли?

Семён молча жевал и смотрел на воду. Озёрную гладь морщил легкий ветерок. Лучи низко висящего солнца, пробиваясь сквозь тучи, пускали по ряби золотистые блики. Остроконечные ёлки пронзали макушками небо, закрученные морозом, тонкие берёзки трепетали листочками. Валуны, лежащие на берегу, хмуро таращились серебряными с золотом наростами лишайника на облака, на воду, на расшумевшихся у костра ребят. Семён не участвовал в споре, только слушал. И на ус мотал.

— Вот найдем мы эту серебряную россыпь, — говорил Костя. — Сообщат в новостях, наши фамилии на стенде вывесят. Может даже с фотографиями. И что нам с этого будет. Россыпь та, моментом, в чьи-нибудь в загребущие ручки уйдёт.

— А самое главное, — вторил ему Алексей, — окажется, что земля, на которой мы ту жилу отыскали, уже давно чьё-то частное владение. И нас ещё к суду привлекут: влезли на чужую территорию.

— Неправда! — пытался возражать правдолюбец Борис. — Богатые месторождения принадлежат государству. А уж драгоценных металлов — все без исключения.

— Как же! Ты это президенту «Газпрома» или «Уралникель» скажи! Или другому какому сырьевому магнату, — Наташка за словом в карман не лезет, ей никакие авторитеты не указ. Папочка у неё, как оказалось, один из этих самых сырьевых магнатов.

— Так-то богатые. Ты прежде докажи, что месторождение — богатое. Со времен Ивана Грозного обычай пошёл — занижать показатели, — сомневался Славик.

— Ну, ты и сказанёшь! — не выдержала Оксана. — У нас на Урале рудознатцы всегда правду говорили.

— Так то — рудознатцы. А приказчики разные и управители местные старались предприятие убыточным назвать и в свою кубышку добытое сгрести, — стояла на своем Наташка. — Отец рассказывал, что некоторые воеводы тех рудознатцев, что для казны руды искали, в тюрьму сажали и били плетьми.

— Так прямо и сажали?! — смех Алексея был очень близок к издевательскому. Если бы с рудознатцами так обращались, богатства Урала до наших дней в земле прятались.

— Не все воеводы были такими, — к костру подошла Виктория Сергеевна, — находились и те, кто думал не только о своем кармане, но и о пользе государства.

— Но я права! — выкрикнула Наташка. — О своём прибытке никто не забывал.

Семён вспомнил, как три года назад убили и обокрали парня, который нашёл колонию жемчужниц и больше килограмма добротного жемчуга набрал. Видели тот жемчуг многие. А до райцентра парень так и не добрался. Дед участие в поисках принимал и рассказывал, что нашли они только старое кострище и обугленное тело. Ни вещей, ни документов, ни жемчужин. По ДНК определили, что это тот самый удачливый добытчик…

Ветер взрыхлил воду и натащил на солнце тёмную тучу. Семён поднял голову: с неба на него скалилась громадная медвежья морда. Пасть шевелилась, клыки светились жёлтым. Будто зверь силился предупредить: «Покажешь дорогу к моей рыбалке — мою судьбу и повторишь. Найдутся желающие либо руки погреть, либо почести получить».

Читал Семён в какой-то книжке, что награду за найдённое в земле богатство редко сам находчик получал.

— Семён! — Виктория Сергеевна призывно махнула рукой, — пора докладывать, что в твоем камешке прячется.

Семён отложил миску с так и недоеденной кашей, медленно поднялся и подошёл к куратору, стал, руки по швам, спина прямая — как на экзамене вступительном. И с тем же волнением произнёс:

— Серебро — семьдесят восемь процентов, медь и никель — примерно по два, кобальт, молибден, сурьма, висмут — доли процента. И золото — десять и две десятых процента.

— Что!? — Николай Дмитриевич вскочил так резко, что чуть не рухнул в костер. Виктория Сергеевна ухватила его, удержав от падения. Показав не только силу, но и готовность к столь впечатляющим результатам анализа. — Какой метод использовал?

— Сначала обычный — химический. На присутствие. Потом уточнил проценты на портативном спектроскопе.

— Та-ак… — протянула Виктория Сергеевна. — Ты говорил, мишка с Ветреного Пояса пришёл? Николай, — дёрнула она за руку всё ещё бестолково пялящегося на огонь начальника геологоразведки, — этот Кряж далеко от нашего маршрута?

— Чуть на запад — лишние сто километров и ноголомная дорога, — Николай Дмитриевич выдернул руку из сильных пальцев кураторши, уселся обратно на бревно и вцепился в свои волосы. — Говорили же мне, что пришлые в тундрах золотишко моют. Не верил — смеялся. А всё тот московский профессор виноват: «Ну какое у вас, батенька, золото? Горы не те», — гнусавым голосом — явно передразнивая кого-то.

— У тебя геологическая карта есть? Давай посмотрим, прикинем…

— Но если подумать головой, — Николай Дмитриевич дёрнул себя за седеющие вихры, кураторшу он, казалось, не слышал, — на Кольском чего только не найдено. Хибины те же. Или магнитные горы. Ещё урановые рудники есть. А из болот корела железо вытаскивала сколько себя помнила. И самую глубокую скважину не где-нибудь, а в этих краях бить стали. Север Скандинавии — древнейшие горы на планете! А Ветреный Пояс — изначально их отгорок. Но окончательно вместе с Печорой формировался. А там...

Начальник геологоразведки тряхнул головой, пригладил истерзанные волосы и приказал:

— Завтра сворачиваем лагерь. Маршрут меняется — идём на Ветреный Пояс.

— Ну вот. Ещё неделю без планшета и мобилы, — опечалился Алексей.

А Семён смотрел на висящие над озером тучи, в которых ещё можно было углядеть звериную морду, и вспоминал, что видал он на Ветреном Поясе. Там берёт начало добрая сотня ручьев и речек. Одни истекают из маленьких прудиков, наполняемых зимними снегами и тающими ледяными линзами, прячущимися в холодной земле. Другие пробиваются в оврагах ими же сотворённых, выбрасывая из недр вместе с водой чистейший песок. Белый, черный, красноватый и очень мелкий. Третьи просачиваются сквозь моховые подушки болот, собираются грязными коричневыми лужами и вдруг начинают скакать по камням, оставляя на них муть и рыжеватую пену. Четвёртые текут из-под останцев, порой выплескиваясь с необычной силой, и брызгами разлетаются по скалам. Или падают сверху, будто небесный дождь, а внизу ничего не остаётся от срывающейся с утёса струи. Только вечно мокрая трава. Но ниже все капли и струйки собираются вместе, и вот уже прыгает по камням бойкая речушка. А в речушке рыба. Хорошая вкусная рыба — достойный обед для медведя.

Семён плохо знал Ветреный Пояс, всего-то два разочка здесь побывать получилось, но вёл отряд, уверенно двигаясь к намеченной точке. Путь долог, у него есть время — не торопясь все обдумать. И решить, следовать ли наущению облачного зверя.

Холмистость местности заметили на пятые сутки из-за вылезшей поперёк тропы речки. Бурной. Но крутые взгорки встретились только на следующий день. К вечеру.

Бывал Семён и в Хибинах. Дед его вокруг Бела моря с пяти лет таскал. Сейчас вспомнились снежные языки, не тающие даже в середине лета. И вездесущий ягель, ползущий между камней и взбирающийся на вершины осыпающихся гор. Да еще подушки сфагнума на болотах и кружева лишайника на темных валунах-окатышах. Тех, что древний ледник по тундрам и болотам разбросал. Подушки сфагнума и здесь были в изобилии, как и валуны — тёмные, с неясными знаками. Часто, поставленные друг на друга — древние вехи исчезнувших народов. Отличием от Зимнего и Терского Беломорья было обилие зверья. В первый день спугнули семейство лис, Оксана заметила зайца, а Славик разглядел на противоположном склоне лосиху с лосёнком. Птичье же многоголосье попросту оглушало.

«Край непуганого зверья», — сказал Борис. Любит он щеголять цитатами. Будто своего ума мало.

— Семён, а ты не мог бы вторую такую же жемчужинку найти? — Ольга подошла со спины и обняла за шею, как аркан накинула. — Я бы из них серёжки в городе заказала. Посмотри, сколько здесь ракушек. Неужели подходящую не найдешь?

Дыханье сбилось, жар вспыхнул в груди, даже щеки опалил. Но мысли остались холодными, может потому, что не поверил парень этой внезапной ласке. И пропел-прорычал словно кто-то рядом: "А ты не верь, не верь, не верь, не верь..."

Подумалось: «Не найду. И как она не понимает? Жемчужины не искусственные — это там полное подобие. А природа такого не любит». Но ответил другое:

— Не те это ракушки. И место не то. Вот завтра дойдем до речки покрупнее, с песочком. Там поищу.

Ушла Ольга, разочарованно фыркнув, а Семён сидел, смотрел на воду, струящуюся среди камней, на раковины моллюска разбросанные по дну. Лежала рядом куча хвороста, который их с Ольгой собирать послали. И тут будто кто его под локоть толкнул. Взгляд за одну ракушку зацепился. Наклонился, ухватился за скользкие бока. На самом деле услышал он предупреждающее звериное рычание в тот момент, когда нож вошел в щель, и пальцы привычным движением раскрыли створки. Она была там. Золотистая в свете скользящего по-над горизонтом солнца. Или не только свет Солнца был причиной необычного цвета жемчужины? Поблазнилось или нет? Что на Кеми жемчужины в желтый цвет красит, Семён знал. Но в этих местах жёлтые не попадались. А в его находке как золотая искра горит. А там что? Пальцы, зажав жемчужинку, нырнули в карман и погладили серебряный с золотом камушек. А ноги уже несли по речным струям, туда, где блеснуло солнце золотым бликом.

Он лежал между других камней, чуть припорошенный песком и илом, притворяясь таким же, как остальные. Только нож на нем полосу прочертил.

Легко.

И глубокую.

Поймал Семён свою удачу на безымянном ручейке, а вовсе не на речной косе, как предполагал.

Осмотрел ближайшие склоны и понял, откуда тот камешек мог скатиться. Или выше по течению вешние воды его из горы вымыли? Важно ли это? Нет. Когда понятно — здесь и только здесь золотую жилу искать надо. Словил удачу!

Шел Семен по лесу, своего «Ловца удачи» в кармане теребил. Только под пальцы то жемчужинка, то самородок подкатывались. И мысли всякие в голове носились.

Будет у Ольги пара из разных сережек. Белую жемчужинку она оправит в золото, а золотистую — в серебро. Чтобы цвет заметнее был. Из месторождения нового то серебро и золото будет. Золотой самородок он в свете костра на ладонь выложит. Засияет он оранжевым блеском, полыхнет на царапине золотой искрой. Красиво!

Ноги унесли размечтавшегося Семёна далеко в сторону. На нужную тропу выбрался, проплутав больше получаса.

Шёл, озираясь. Ветер не так дует и солнцу, вроде, положено в другой стороне быть. Но тропа, точно, нужная — здесь они с Ольгой проходили. Звуки впереди заставили остановиться и прислушаться. Голоса и шаги близились. Вот уже и слова различить можно.

— Третий день по кручам ползаем — и ничего. — Виктория Сергеевна явно разочарована, подумал Семён, приседая за валуном. Пусть пройдут, не будет он сейчас с радостной вестью из кустов выскакивать — погодит до вечера, как придумал.

— А если парень нас все-таки на жилу выведет? — в голосе Николая Дмитриевича слышалась надежда. И опаска.

— Тогда ты на мое имя участок этот оформишь, как договорились.

— Навар — пополам.

— Ишь, чего захотел! Мне ещё с деканом делиться. И заказчик меньше чем на шестьдесят процентов не согласится. Так что нам больше десятки не будет. То, что мы и золото, и серебро одним махом найдем — все проблемы заказчика решает. Может и двенадцать на двоих отмерит.

— А со студентами твоими, как быть? Направо и налево о такой находке болтать начнут.

— Со студентами просто. Будет у вас на Ветреном Поясе свой перевал Дятлова. Нужные люди уже в пути. Как найдем то самое место, отправим Наталью, Бориса и тебя в ближайший поселок за продуктами. А я с остальными пробы мыть начну. Вернётесь через два дня на все готовенькое.

— А ты?

— А меня у речки найдёте. Когда обратно явитесь — денька через два. Что случилось, я помнить не буду. Сыграть временное помешательство сумею.

— Ты уверена, что нужное место там, куда завтра придём?

— А больше негде.

Семён заворожено слушал. Пальцы сжимали и гладили находку, судорожным движением извлеченную из кармана. Смерть ласкала его пальцы и поблескивала ядовито-желтым. Прошли мимо ведущие разговор. Стихли их шаги. Подумалось парню: неспроста он заплутал. И в другую сторону шел. Опять «Ловец удачи» помог.

Вода журчала совсем рядом. И омуток с илистым, вязким дном отыскался. Зарылись в темную муть и золотая жемчужина, и самородок. И «Ловец удачи». Пусть подождут. Пока не их время.

Поморы говорят: «Вода — начало и конец. Воды рождают и воды погребают». Пусть лежит укрытый ими медвежий дар. Ждёт своего часа. И людей, этого дара достойных.

Добрался до лагеря Семён уже в темноте. Ребята расположились у костра. Все семеро. Старших видно не было. Большие уши Бориса отсвечивали розовым, а пышные волосы сидящей спиной Оксаны выглядели как нимб. Смех реял над поляной как флаг. Все были живые и веселые. Семён остановился у границы тьмы и света, замер, не решаясь ступить в оранжевый круг.

— Так вот. Идем мы с Костиком по этому темному коридору, а навстречу нам препод по физре. Ну, тот — маленький, Степаныч вроде, который на втором курсе нас по лыжне гонял?

— Помним-помним, — усмехнулся Константин, — ты, давай, заканчивай лясы точить. В группе всем эта твоя история уже надоела. Да и баиньки пора. Завтра Ежевика опять спозаранку поднимет.

— Так, то — в группе. А здесь я ее еще не рассказывал.

Ольга громко зевнула, и Алексей заторопился, боясь потерять внимание слушателей:

— Степаныч нас заметил, когда мы шагах в трех от него оказались. Затрясся, в сторону шарахнулся и выдал: «Ну, вы и даете ребята! Нельзя так подкрадываться. С вами в темном переулке лучше не встречаться», — Алексей захохотал.

— Еще бы! — фыркнула Наташка. — Таких шкафов, как вы с Костиком, и при дневном свете можно испугаться.

Семен подумал, что с этой парой не всякий бандит справится. И Алексей, если не привирает, еще какими-то «до» занимается. Хотя дед Семена, невысокий вовсе, а как дружкам начальника геологоразведки накостылял. Акурат перед появлением того мишки это было.

И опять смех взметнулся к звездам, будя эхо. Славик хихикнул и заметил:

— Это он вам польстил.

Тихонько хмыкнула Оксана и, как обычно, промолчала. Пошевелила палкой прогорающие поленья. К небу ринулись искры, прибавили огоньков на темном пологе и погасли, потушенные влажным ветерком. Так и людские жизни легко погасить. И следа от них не останется. Не успел Семен еще ощутимый след на земле оставить. Никто из них не успел. Несколько звездочек поплыли над поляной и нырнули с обрыва в темноту. Проводил парень дочерей костра взглядом и шагнул в круг света. Ольга повернула голову в его сторону, и Семен в который раз восхитился точеным профилем. Пока шёл, все время думал: напрасно он жемчужину в омут бросил. Что плохого в Ольгиной радости? Девушка вскочила. Обрадовалась будто. К Семену метнулась и воскликнула:

— Чего так долго? Я уже волноваться начала, — и тихо, чтобы никто не слышал: — Нашёл?

— Да… нет. Не нашёл, — Семен запутался в словах, потому что под пальцами автоматически сунутой в пустой карман руки шевельнулось что-то круглое и привычно гладкое. И небо зарычало грозно и предостерегающе.

— Жалко-о, — протянула Ольга разочаровано, а медленно поднявшаяся следом Наташка протянула Семену миску с ужином и, взглянув на небо, пробормотала:

— Опять гроза. Ненавижу грозу.

Вытащенный из кармана «ловец удачи» блеснул светом далекой зарницы. Семён оторопело смотрел на не пожелавшую покинуть хозяина капельку. Быстро сунул обратно, пока никто не заметил. Взял кашу, кивком и улыбкой поблагодарив девушку, достал из-за голенища ложку — так дед приучил ее при себе держать — и уселся на краешек бревна.

А ночью ему опять приснился медведь. Он стоял над тем самым омутом, довольно порыкивал и, как показалось Семёну, улыбался. Ехидно.