Тропа
Здесь нет света…
Лишь вечная пелена смрадных испарений и тусклое сияние ржаво-коричневой хмары над головой.
Здесь нет ветра…
Лишь пропитанный ядом воздух и гнойные дожди, выпадающие с разверзнутого неба каждый месяц Рарут в дни великого сбора.
Здесь нет надежды…
Лишь страх и смерть, скрывающиеся в темных дебрях лесов караге, что протянулись от северных людских границ до самого края мира.
Тропа.
Филиу-лили! Филиу-иллилиил! Фьюи...
Голос флейты звал и манил. Ее звук — сияние во тьме. Звонкий и чистый, словно плач младенца. Он лился — изумрудный ручей; отражался, искажаемый, от бесчисленных стволов; исчезал в дали, в чернильном мраке.
Мелодия флейты вела, и люди шли. Люминариум освещал им тропу. Глядя на его сияние, отставший от толпы Ринке, вспоминал истории из детства — рассказы о маяках, стоящих среди пустынь, освещающих путь караванам…
"Тур вираг — глотка леса." — Произнес голос впереди. Ринке не видел, чей: сумрак скрывал очертания, делал знакомое ложным. Растянувшаяся, словно кольчатый червь, процессия людей медленно шла вперед. Они двигались сквозь чащу — не спеша, осторожно; с каждым шагом все больше и больше углубляясь в лес…
Вокруг них вздымались ввысь гиганты.
Здесь караге, древние как само время, росли в предельной близи друг от друга. Куда ни кинь взгляд — повсюду частокол белых, воскового цвета, стволов. В призрачном свете люминариума они казались громадными сталагнатами — порождение пещерной сырости — каждый расширялся кверху, формируя ячеистое основание, поддерживающее шляпку, и книзу, распускаясь сетью корней, образующих паутину мицелия. Бесчисленные корни грибницы простирались живым ковром, скрывающим каменистую почву, и при каждом шаге следовало смотреть под ноги, чтобы не запнуться за один из предательских отростков гифов.
Люди шли вслед за чарующим звуком флейты; вперед, спотыкаясь, сквозь корни и дебри.
Труу-труу-филиии...
Музыка сменилась. Теперь это была "ваке чтетла" — голос Чертога, мелодия смерти.
Державший музыкальный инструмент Варгон шел во вторых рядах; впереди всех же — Турак, несущий закрепленный на длинной палке люминариум; освещающий путь сквозь лес.
Варгон был гуури, мастером; одним из тех, кто способен извлекать звуки из мертвой плоти. Когда-то он сам выточил свою флейту — материалом послужила бедренная кость. "Не так то просто найти подходящего мертвеца, — когда-то говорил он Ринке — Для чистого звука нужны особые габариты, структурная основа. <...> Я сам ни один месяц по могильникам рыскал, по старым полям сражений..."
Крак! Какой-то звук раздался в лесу. Будто сухой ствол надломился или корень треснул.
Вся процессия разом встала. Люди повернулись, всматриваясь в черную чащу.
Тишина.
Турак поднял люминариум как можно выше над головой и направил его в сторону, где только что раздался звук. Тени стали четкими, угольной черноты; раскинулись веером, как спицы в колесе повозки. Между ними — мертвая земля, переплетение белых корней. Вверху — лишь блеск склизской мякоти бесчисленных шляпок.
Все застыло, лес был неподвижен...
"Ничего. Ничего там нет!" — раздался чей-то голос.
Через минуту, процессия вновь пришла в движение. Лишь Ринке продолжал стоять на месте, вглядываясь во мрак. Что-то было в нем завораживающее, тянущее к себе... На минуту ему даже показалось, что он видит тени; сумрак полз, двигался, клубясь.
"Мальчик! Держись ближе!" — раскатистый голос за спиной заставил Ринке вздрогнуть. Это был Друмлар; огромный, грузный как бык; с растрепанной, рыжего отлива бородой, и испещренным оспенными угрями лицом. Друг семьи Ринке.
Мальчик еще некоторое время смотрел в сторону леса, потом повернулся и ускорил шаг, обгоняя продвинувшуюся вперед процессию. Догнав Друмлара, Ринке подбежал к нему, чтобы задать вопрос:
— Мы уже долго идем. Скоро конец?
— Конец... Трудно знать. Знаю, что до рощи мертвых — полдня шагом. А тут о времени судить сложно, — он запрокинул голову, взглянув вверх. — Все — тьма!
Они шли.
Стволы караге обступали их, как частокол. Люди продвигались вперед, и сумрак стеной смыкался за их спинами.
Как и многие другие, Друмлар нес факел, но его тусклый желтоватый огонь не мог сравниться с ослепляющим сиянием люминариума. Тот свет был самой жизнью. Всего один раз за девятнадцать месяцев; один раз за весь временной цикл, от рождения до смерти этур-караге, ствола времени, своей жизнью отмерявшего годовой промежуток, можно было получить его — свет, подаренный самим небом. Ведь лишь несколько дней в год, одну декаду, в начале месяца Кагат сияли, источая свет, споры небесного караге. Их собирали, наполняя корзины и емкости, а потом высушивали, превращая в порошок — основу суспензии. Это и был люминариум.
"Кап!" — капля отвратительной склизкой влаги упала на голову Ринке. Его передернуло. Подняв взгляд, он заметил, что частокол караге стал реже. Вверху сквозь просветы между многочисленными шляпками виднелось небо; мрачное, давящее, полное дыма, оно казалось пылало изнутри. Тусклый ржаво-коричневый свет пробивался сквозь отравленную черную завесу.
Рядом шел Друмлар. Внимательный и настороженный, он каждые несколько шагов оглядывался по сторонам; тени от факела плясали на его лице.
Ринке смотрел на это лицо — все в рубцах и шрамах, пепельно серое, с болезненно-зеленоватым оттенком кожи. Для него в этом не было ничего нового или особенного — всего лишь кожа, такая же как у всех. В конце концов, Ринке не раз доводилось видеть "нефритовых" людей и много раз чаще, людей с лицами цвета серого пегматита.
Но он знал также, что рождаются все — другими, и этого он не мог понять. У детей кожа светлая. Однажды ему удалось видеть новорожденного младенца, его кожа была белой и гладкой; белее даже костяной муки. У взрослых же цвет совсем не такой; он серый или зеленоватый, реже — карий. И темнеет со временем; чем старше — тем больше. Отец Ринке говорил, что это все из за воздуха; из-за него кожа меняет цвет — в воздухе растворен яд, и чем человек становится старше, тем больше пропитывается этим ядом. Пока его не оказывается слишком много.
Задумавшись об этом, Ринке не заметил, как они вновь ступили в густую чащу. Здесь не было света — лишь скользкие твари; бесскелетные прятались под корнями караге, спасались от сияния люминариума. Флейта больше не звучала.
— Друм...
Лицо Друмлара, окаймленное спутанной бородой, повернулось в сторону Ринке.
— Чего?.. — пророкотал тот густым басом.
— А ты за пределами Фьорлинге был когда-нибудь?..
Не ожидавший подобного вопроса, Друмлар нахмурил брови.
— За стенами города?.. В других сепараториумах, ты хотел сказать? Ну... Приходилось. Однажды.
— Расскажи...
— А чего говорить ? Мир везде один. И беды одни — глад, дифтерия, мор... Но дыхание там горше, это да. И небо чернее... — Друмлар закатил глаза, вспоминая; потом почесал лицо всей пятерней — со стороны это выглядело, как попытка содрать с себя кожу.
— Ну хотя... Видел и гиблые земли; ни людей там нет, ни селений — только яд; в самом воздухе — смерть.
— Значит это правда?!.. — Ринке был поражен.
— Что?
— Что воздух бывает отравленный! Я знаю — когда хотят кого-то убить, то дают ему яд... То есть подмешивают, незаметно! В еду, или кубок... А еще я слышал — воздух бывает отравленным, тоже. Но я думал, что это — неправда, потому что разве можно подсыпать яд в воздух...
— В воздух? — Друмлар усмехнулся, обнажив гнилые зубы. — Ну пожалуй, как в тарелку, его туда не подсыпешь. Но по другому да, можно...
Заинтересованный, Ринке слушал.
— Послушай, ты о чадящих караге что-нибудь знаешь? — спросил Друмлар.
— Слышал, они на юге растут. Там, где край мира...
— Хм... Край-не край, но предел. За него никто не ступал. Но это на юге. Наш город — с другой стороны; он самый крайний на севере... То есть на севере от Оплота, а за ним — лишь лес. Это тоже предел. Никто не знает, есть ли конец у леса; даже достичь его никто не пытался. Здесь сотни лет, циклов, чаща росла. Может... Может даже жизни не хватит, чтоб до края дойти.
Ринке глядел вперед, во мрак, и ощущал, как мурашки волной бегут у него по спине.
— Так вот; на юге — где я был, да и на западе тоже — там предел другой. Там тоже леса; чащи без конца... и края. Но на самом юге, караге не такие как здесь, нет. Там лишь Орунге — чадящие, живые горны. Эти караге растут только на скалах, а под ними — твердь; много руд, до самых глубин. Эти караге дробят руды: поглощают и перемалывают. А потом исторгают... Как пыль и дым... Я это своими глазами видел.
Ринке был потрясен.
— Стена леса, а от нее чернь. Прямо в небеса; от каждой шляпки чад как от печи. Будто черная скала дыма от горизонта до горизонта... — Друмлар несколько раз кашлянул в кулак. — Это краем мира и называют — место где небо с землей сходится. А подойти к тому лесу нельзя; на пол пути любой замертво падает. И зверья там нет — бесскелетных даже. Смерть только... И вонь.
Друмлар замолчал. Они продолжили шагать сквозь мрак; медленно, осторожно. Шли, и корни — бесчисленное множество — хрустели под их ногами.
— А на востоке что? — не выдержал Ринке — Предел, тоже?..
— Про восток мало знаю. Слышал, там леса — как у нас, но не столь густые. И тропы в них есть. Прямо среди лесов дороги...
— Дороги?
— Да, дальше на восток.
— Куда дальше?
— А кто его знает... Наверно, в другие оплоты.
— Разве другие оплоты есть?..
— Хм... Хр... — Друмлар замялся. — Тебе бы лучше Турака спросить; он в этом больше смыслит. Я только слухи знаю. Хотя... Знаком был как-то с одним, кто из тех земель; он кой-чего рассказывал. Но как по мне — все чушь. Помню, он говорил, что наш мир, как шар — круглый. И как это мы с края еще не скатились?!.. А-ха-ха! — Друмлар расхохотался, да так громко, что идущий впереди них Гарвек подпрыгнул от неожиданности. — ...Вообще, он много чего говорил, и про другие оплоты тоже... Про горы. Не такие, как у нас; высокие... Такие высокие, что само небо пронзают. И еще про озера — бездонные, без края. Полные гноя и мертвой воды.
На мгновение, земля под ногами озарилась желтоватым всполохом; вверху блеснул свет — брешь среди живого купола бесчисленных шляпок. Ринке хотел взглянуть на небо, но не успел. Процессия стремительно двигалась.
Шли сквозь лес. Люди в жиппонах и коттах; многие с надетыми сверху кольчугами; часть с оружием.
Корни внизу становились все толще; некоторые нельзя было перешагнуть — только перелезать.
Однажды, вдалеке, Ринке увидел огромный караге. Ствол, толстенный, не меньше чем в семь охватов, взмывал вверх. Интересно — как высоко ? Тьма не позволяла сделать рассчеты.
Снова шли. Чаща стала гуще, стволы крепче. Запах сырости, плесени, смрада. Здесь сумрак был густым, как болотная жижа; ни лучика света не пробивалось сквозь живую крышу, лишь отвратительные шляпки над головой — несть числа; одни над другими, как слои в пироге Джагот. Мрак казался живым — дикий зверь, прячущийся при приближении людей, ускользающий от любого света.
Где то в небе прозвучал гром. Далекий, едва слышный.
Ринке огляделся по сторонам — они проходили через пустырь; вокруг — голая земля, скальная порода, очищенная от корней.
Но что-то было в ней странное... Головешки! Следы костра, остатки черных поленьев среди углей.
— Друм... Друмлар!
— Что еще?.. — голова Друмлара нехотя повернулась в сторону Ринке.
— Здесь костер! Смотри — поленья старые...
— Ну и чего?
— Это ведь наша стоянка, да?..
— Да. Раньше тут на привал становились. Тропа всегда одна.
— А сейчас? Не остановимся?..
— Нет.
— Почему?..
— Небо видел ? Цвета ярого пламени. Значит — почти середина дня. А нам до заката вернуться следует...
Друмлар повернулся, и они вновь зашагали. Дальше — в лес. Для Ринке это был первый подобный поход; раньше он никогда не отходил от дома. Он знал — в чаще только ужас и смерть, человеку там делать нечего.
Но только не в этот раз. Сегодня все было по другому.
Процессия шла; топ-топ — шлепали по корням бесчисленные ноги. Вокруг — стволы, как колоннады; изжелта-белые, покрытые слизью. Люминариум освещал им путь; его яркий бело-голубой свет разгонял непроницаемую стену мрака. Мрака, в котором что-то было...
Первый раз Ринке заметил это когда их шествие было прервано внезапной остановкой. Остановка была вынужденной — группа впереди идущих следопытов потеряла тропу, и теперь им приходилось заново выверять маршрут. Несколько человек отделились от основного шествия, углубившись в чащу, но так чтобы не удаляться слишком далеко — всегда следовало оставаться в поле света люминариума; границу за которой начиналась кромешная тьма пересекать было нельзя, даже с факелом.
Ринке с интересом смотрел как люди бродили вокруг стволов; они искали зарубки — руны Тори. Это были не просто следы на стволах; каждая зарубка была каллиграфическим знаком — сложным, со своим особым смыслом. Даже не многие следопыты были обучены их читать. Руны указывали области леса, развилки, стороны света; иногда — безопасные места стоянок, и рудники с чистой водой.
Наблюдая за слаженной работой следопытов, Ринке заметил вдалеке несколько поломанных стволов: высушенные и истлевшие остатки ножек караге вздымались вверх, наподобие причудливых столбов; их вершины были расщеплены. Многие в процессе высыхания изогнулись, образовав спирали, или вывернулись в некое подобие неправильных узлов; рядом лежали шляпки — распухшие и бесформенные от гнили, они теперь напоминали набитые падалью льняные мешки.
Поначалу зрелище сломанных караге вызвало у Ринке лишь удивление — кто мог сломить таких гигантов ? Но вскоре он понял, что стволы никто не ломал — эти караге просто были слишком старыми, и их стволы уже не могли выдерживать вес давившей сверху шляпки; когда она стала слишком тяжелой, ножки просто подломились и, тем самым, подарили гиганту быструю гибель.
Ринке смотрел на один из этих караге — ни дать ни взять, поверженный воин с отрубленной головою... Внезапно, что-то привлекло его внимание.
Он всмотрелся в даль, в сумрак: на первый взгляд там была только чернота. Ринке всматривался все больше, и вскоре его глаза начали привыкать к мраку... Нет, ему не померещилось; там действительно что то было — будто тень между стволов.
"Это", чем бы оно не являлось, не было похоже ни на очередной караге, ни на бесскелетную тварь.
Но на что?..
Ринке пригляделся; пристально, как мог. "Химеры играют со мной." — пронеслось в голове.
Но глаза Ринке не лгали; он ясно видел — там, среди чернильной тьмы, стоял силуэт. Отсюда, издалека, можно было различить лишь его абрис — пожалуй, он был похож на человеческий, но какой-то неестественный; что-то было в нем не так... Будто ломанные края... И еще эта странная поза: кажется "оно" опиралось рукой (рукой ли ?) на ствол...
Завеса тьмы прояснялась; теперь Ринке видел: существо стояло, окруженное мраком, и опершись на караге.
Стояло в самой чаще леса.
Стояло, смотря на него...
Осознав это, Ринке машинально дернулся назад; существо сделало тоже самое: шаг во тьму, и устрашающий силуэт растворился в окружающем мраке.
Мальчик выдохнул; уши наполнил шум.
Окружающая его толпа засуетилась; пришла в движение... Поначалу он даже подумал что суета как-то связана с силуэтом — возможно, существо видел не он один. Но нет. Вскоре Ринке понял, что это всего лишь следопыты нашли дорогу — ожидаемой передышки не вышло, и теперь, разбредшиеся в разные стороны, разложившие поклажу на земле люди, спешно собирали скарб, готовясь вновь продолжить путь. Лица у всех были усталые, но спокойные: очевидно, кроме Ринке, никто ничего необычного за время остановки не заметил.
Вскоре вернулся последний следопыт, и стремительно сгруппировавшаяся процессия вновь продолжила шествие.
Но Ринке забыть произошедшие не мог: черный фантом словно стоял у него перед глазами. Бегая зигзагами среди толпы, Ринке старался найти Друмлара; вскоре он его нашел: широченную спину великана было трудно не заметить.
Ринке подбежал к Друмлару, и с силой дернул того за рукав:
— Друмлар!
— Ммм... — Рыжебородый нехотя повернулся.
— Там... То есть когда мы останавливались, ты не заметил ничего... эмм... ну, ничего... необычного?..
— Необычного? Что, например?
— Дело в том, что я видел кое-что.
— В лесу?
— Да, да — в лесу... Не знаю, как объяснить; что-то навроде силуэта...
— Хм... — Друмлар насторожился. — Чей силуэт? Человеческий?..
— Да! Точнее, нет... Не знаю точно — он далеко был. Вроде и на человеческий похож... Но то ли доспехи на нем, то ли на шипы похоже; тело странное...
— Вот как...
— Ты знаешь, кто это?!
— Да... Да, думаю. — Друмлар огляделся по сторонам. — Тут лес не столь густой; помедленней ступать будем...
Они замедлили шаг, позволив процессии продвигаться вперед, пока не оказались в самом хвосте колонны; здесь любопытных ушей было значительно меньше.
— Если б ты по сторонам больше смотрел — давно бы заметил. — Произнес Друмлар грозным шепотом. — Лес следит за нами.
— Как это? Караге ведь не могут...
— Тсс! Все могут. Но не они это.
— Кто? Скажи, Друмлар!.. Кого я видел?...
— Бикори. Люди-вши.
Бикори... При этих словах Ринке ощутил ледяной укол страха — будто иглой в сердце.
Они были там, в чаще леса. Высматривали; следили...
— Тут земли их. — Продолжил Друмлар. — Недалеко. И тропы... Многие, с нашими пересекаются. Но для нас опасности нет — они света боятся... Яркого. — Он поморщился. — Вообще, увидеть этих тварей редко можно — обычно они перед дождем выходят. В конце года, когда ливни самые ярые, холодные, вот тогда они и выползают… На местах открытых собираются; пляски свои устраивают. Танцуют, прыгают; корчатся под струями, под разверзнутым небом, словно безумные…
Факел его ярко вспыхнул. Глаза Друмлара блеснули в желтом свете.
Он вновь заговорил:
— Вот только про гадин этих ты меня больше не спрашивай. Я про них что слышал — сказал; большего не знаю, и, упаси Кваргон, не узнаю никогда... Мерзость все это — трупоеды; выродки... Тьфу! — Он смачно сплюнул.
Дальше они шли молча.
Ринке шагал, и все время оглядывался в сторону леса — ему мерещились тени, силуэты. Вслушиваясь в звук шагов, он, казалось, за топотом ног, различал их звуки — щелчки створчатых челюстей, шелест хитинового панциря…
Он брел, и думал об этих существах: скользких и мерзких, копошащихся в сыром мраке… Здесь, на севере, где города вгрызались в самую чащу, бикори были как нигде близки к людским обиталищам. Рассказы охотников, жуткие легенды, все это впиталось в устный фольклор… Была даже песня — Ринке часто слышал ее в детстве:
В месяц Друин в чаще шепот, шипение:
Это бикори поют свои гимны.
О чем они шепчут? О бедах, о смерти,
Шепчут о тех, кто им пищей послужит...
Мальчик поежился — слова песни напомнили ему один случай. Это была встреча с бикори; первая и единственная, но он и сейчас помнил все; отчетливо, будто события вчерашнего дня.
В памяти его возник образ: небо — в то утро оно было темным, как запекшаяся кровь. Бикори вышла из леса, с северо-востока, со стороны холмов. Она появилась незаметно, прошла небольшое расстояние, и остановилась на покрытом вечно жухлой бурьян-травой пустыре, перед самыми людскими постройками.
Тени минувшего нахлынули на Ринке… Воспоминания ожили; окутали его, словно смог.
Мысли обратились потоком: бурный, он подхватил мальчика; увлек его, унося вдаль — прочь из чащи. Охваченный тревогой, он, казалось, вернулся назад; в прошлое, в тот самый день.
О случившемся тогда, Ринке узнал случайно. Занятый привычным в ранние часы бездельем, он проводил время, слоняясь по сумрачным трактам и переулкам селения. Фьорлинге еще спал. Окна домов зияли чернотой, но кое-где из труб уже шел дым — распускался бутонами пепла, и ниспадал, оседая гарью на стенах и крышах …
Воняло копотью, серой.
Скоро на город обрушился дождь, и Ринке поспешил скрыться от сырости в ближайшей трапезной. Он пересек главный тракт, и, преодолев заваленный хламом проулок, вышел к небольшому двору. С окраины селения доносился шум…
"Псы лают..." — Ринке насторожился.
Оглядевшись, он заметил справа ряд столбов. Вкопанные в землю, они стояли, покосившись; протянутая меж ними бечевка, гнулась под весом — на ней, как на гирлянде, висели головы. Девять штук: собачьи морды со свисавшими языками; сгнившие пасти в обрамлении острых клыков.
"Относись с почтением к черным псам" — так наставляли старшие. И верно, жизнь Фьорлинге зависела от этих зверей не меньше, чем от прихотей неба. Дубильщики и костевары, кожедеры и потрошители туш — все они трудились без устали; превращали звериные тела в ценный продукт, товар, привлекавший сюда, на край мира, иногородних купцов и караванщиков…
Ринке задумался.
Скоро ворота трапезной открылись. Спрятавшись под тенью карниза, мальчик наблюдал как из заведения вышли двое: толстяк-коробейник (его звали Кхуар), и не знакомый Ринке парень, в мантии охотника. Дождавшись, пока захлопнутся двери, жирдяй стал что то с жаром объяснять… Разговор шел на повышенных тонах; даже отсюда, за двадцать шагов, можно было ясно различить звуки речи:
— …Затемно еще заметили.
— Где? Здесь, у окраины?
— Ага. Со стороны дубилен подошла. Наш дозорный обход утром делал — он и сообщил… А тогда темно было, сумерки; он значит смотрит — холм, а рядом фигура. Ну, думает, бродяжник забрел. Или чумной… Решил его припугнуть. Хах! Только посветил на морду, и сам деру дал! — Кхуар схватил своего собеседника за плечо. — Плохие дела творятся! Когда тут бикори последний раз видели? Пять лет, десять назад?.. И ладно бы все тихо прошло — неет! Этот дурак же не к братьям пошел, а к мыловарам; те и разболтали всем... Там сейчас полгорода собралось, не меньше. Совсем из ума выжили! Я бы и глядеть на эту падаль не стал, тем более приближаться…
Он на миг замолчал. Вдалеке раздался вой — надрывный; протяжный…
Кхуар обернулся, подняв голову. Он взглянул вверх, на черно-алую хмарь. "Всего лишь псы…"
Опустив глаза, торговец заметил Ринке — тот стоял поотдаль, возле хибары. К счастью, Кхуар был слишком занят, и ничего не заподозрил. Ринке же, попятившись назад, незаметно отступил — меньше всего ему хотелось попасть под горячую руку коробейника…
Спустя мгновенье, он уже бежал по грязным улицам, окутанного вечным сумраком, города Фьорлинге. Лужи слякоти, отражавшие кровавое сияние неба, рассыпались брызгами под его ногами, но Ринке не обращал на них никакого внимания — любопытство, подогреваемое страхом, тянуло его к окраине; туда, где самый темный ночной кошмар стал реальностью, обретя лик и плоть.
Он несся сломя голову, почти не видя дороги; преодолев очередной поворот, Ринке остановился. Шум дождя стих, и лишь отдельные капли падали с карнизов зданий.
Кап, кап….
Переведя дух, Ринке прошел вдоль оконечной улицы. За последним домом начинался пустырь. Край людских владений — невозделанный и запущенный, был отмечен сорными травами: мертвый типчак и ковыль устилали почву, словно ковер.
Сгустился туман; в его призрачной дымке, стена леса впереди казалась черной скалой. Мальчик поежился — от холода, и не только.
Шум толпы…
Он увидел ее, едва отойдя от построек. Люди, три или четыре десятка, толпились чуть дальше, в низине. Если среди них и находилась бикори, различить ее за забором спин, вряд ли было возможно.
Продравшись через бурьян, Ринке спустился к столпотворению. Поотдаль стояла стража. В центре же, сплошная суматоха; испуганные лица, галдеж голосов. Среди них, один звучал громче прочих — старая Менхе, хранительница трав, выкрикивала слова на мертвом языке. "Грейл, грейл!.." — повторяла она, взывая к древним существам; лесным тварям, исчезнувшим задолго до появления городов на северных рубежах Оплота.
Вдруг, чей то крик донесся из толпы:
— Ширьте круг! Чего тут столпились?
Людская масса зашевелилась. Часть горожан отступила, разомкнув живую цепь. Ринке протиснулся вперед; скользнул в возникшую брешь. Самый центр.
Он огляделся.
Бикори стояла впереди, в семи шагах. Окруженная плотным кольцом тел, она была недвижима — черный фантом, укутанный в плащ. Не было видно ни морды, ни тела. Причудливая, грубая одежда, сшитая из вывернутой наизнанку кожи и какого-то тряпья, простиралась до земли; длинные плети-рукава прятали клешни; капюшон — лик.
Вокруг, что-то белело. Ринке склонился к земле. Ногти!..
Конечно, ногтевой оберег давал защиту от мора… Мальчик почувствовал страх. Свежесрезанные, заговоренные ногти, могли задобрить холеру и тиф, но его ногтей тут не было, и риск привлечь заразу оставался.
Фссс-с… — бикори издала приглушенный свист.
Люди разом вздрогнули, отстраняясь. Шум толпы смолк, и чья-то рука, взяв Ринке за плечо, мягко потянула назад.
— Эй, нечего тебе тут прозябать.
Обернувшись, он увидел Крула, портного. Рядом, в пепельной накидке и ожерелье из песьих клыков, стояла Озмен — мать костей, старшая рода.
Попавшая в детстве под черный ливень, Озмен была слепа. Она ходила по городу, считая шаги и повороты. Вне селения же, ее сопровождал Крул, кроме швейной иглы, прекрасно владевший клинком-острозубом.
Старшая подозвала портного, что-то прошептала. Крул повернулся к Ринке.
— Озмен говорит, чтоб ты ступал к очагу.
— Сестра мне разрешила! — мальчик соврал, не задумавшись.
Портной лишь хмыкнул.
В этот момент, в толпе началась новая суета. Зазвучали голоса стражи — команды, распоряжения.
Воспользовавшись суматохой, Ринке скрылся от Крула. Он отошел от центра людской массы. С периферии, происходящее стало понятным…
Братья Чертога.
Группа старцев в плащах, вместе со стражей, двигалась сквозь кучу зевак. Громилы отгоняли любопытствующих. Один из них, отстегнув от пояса шлем, поднял над головой; ударил дважды.
— Отойдите назад! Проявите уважение к несущим-подол-смерти!
Толпа стала рассасываться. Скоро, вокруг бикори осталось лишь пять человек, остальные разместились позади.
Ринке наблюдал.
На спине одного из братьев Чертога, он заметил тюк. Встав перед бикори, старик, не без помощи свиты, снял мешок с плеча; вывалил содержимое на землю. Плюх!
Нечто темное упало к ногам лесной твари. Та даже не дернулась.
Закончив дело, братья развернулись. Все так же молча, они пошли в обратном направлении. Лишь один из стражников, рослый, крикнул толпе:
— Расходитесь! Тут не на что глазеть…
Действительно, бикори осталась на месте. Содержимое тюка, как оказалось, было тушей пса. Черношкурый, он лежал перед ней; слегка подрагивал. Видимо, глотка была перерезана не до конца…
Толпа так и осталась стоять.
Впрочем, скоро холод взял свое. Ушла пара зевак, потом еще; затем — остальные. Начал накрапывать дождь… Ринке ждал до полудня. Он стоял на изрытом пустыре, пока не ушел последний горожанин. Один. Лицом к лицу с бикори… Осознание опасности пришло постепенно, когда оглядевшись, он не обнаружил вокруг никого, кроме жухлой травы и тумана.
Следовало возвращаться...
Поежившись от промозглой сырости, Ринке пошел назад. Пол пути до города он больше пятился, потом развернулся, и быстрым шагом двинулся туда, где виднелись силуэты построек; двускатные крыши амбаров и домов.
Уже на подходе к Фьорлинге, мальчик остановился. Смутное чувство тревоги заставило его посмотреть в сторону леса.
Он обернулся. От животного страха скрутило живот.
Бикори…
Существо удалялось, волоча за собой тушу… Шло к чаще — неспешно, неуклюже; шатаясь и дергаясь, как при параличе.
Ринке не мог отвести взгляд.
Приблизившись к самой границе леса, бикори замерла. Какое то мгновенье она стояла, будто раздумывая. Затем подняла собачий труп, взвалила на плечи, и… Обернулась.
Блеснули глаза — четыре капли под капюшоном. Раскрылись мандибулы…
Затем бикори судорожно дернулась. Склонившись под ношей, она повернулась к лесу, и неспешно зашагала, держа на плечах звериное тело. Скоро, силуэт ее скрылся среди караге.
Лесная тварь ушла, а Ринке стоял. Лишь когда далекий грохот принес весть о зарождающейся грозе, мальчик поправил ворот рубахи и направился домой; лай собак проводил его до порога.
Падали капли. Выли псы. Пылала кровью хмарь…
К вечеру, на город обрушился гнойный дождь, и лил два дня.
На третий пришла болезнь.
Несмотря на моровой оберег, вспышка оспы унесла жизни девяти людей. Среди погибших была и мать Ринке… Нужно сказать, на севере, вблизи чащи, смертельные инфекции являлись обычным делом. Но не здесь… Фьорлинге мор сторонился, и даже клоповья чума, бушевавшая в граничных городах, обошла это маленькое лесное селение.
Оспа...
Если ее действительно принесла бикори, то разве не безумны были действия старейшин ? Почему они, властвующие над городом, не убили, не прогнали лесную тварь, а дали ей, самой мерзкой из отродий Оплота, ценную плоть и шкуру?
Ринке думал над этим. Сейчас, шагая бок о бок с Друмларом, сквозь тьму и сырость чащи, он размышлял, и лишь одно слово, один ответ, приходил ему в голову — страх.
Как говорил одноногий Джулу — "Если приходит к тебе Лесной, дай ему, что просит… Может в окно ударит, может внутрь зайдет к огню… А мертвых ты не считай! Сегодня умерло девять, завтра — сотня. Кто знает, сколько лес возьмет, пока не насытит утробу… "
Мальчик вздрогнул.
Ему снова стало не по себе. Что-то сдавило грудь… Подойдя ближе к Друмлару, он ощутил тепло факела. Рыжебородый гигант шагал, закатив глаза — казалось, он спит на ходу.
— Друм…
— …
— О чем ты думаешь?
— Не твоим ушам это слышать. Глуп еще.
— Озмен говорит, я умею слушать…
— И не проси. — Друмлар тряхнул бородой. — Лучше, вот… Слушай, чего. Впереди Руфхорг идет; знать бы, далеко ли… Ну да ладно, вместе пойдем.
Он поднял факел выше, перехватил. Правой рукой поправил кольчугу на животе, и пояс. Потом зашагал.
Ринке едва поспевал за ним — великан шел столь же быстро, сколь и неуклюже; пыхтел на каждом шаге. Обходя процессию с левой стороны, Ринке наблюдал за лицами людей: скорбными,сосредоточенными, иногда потерянными, будто они сами не знали куда ведет их тропа…
Вот — Менхе, вот — Кхуар. Здесь были почти все. Все кто мог идти, и не нужен был для защиты города. Даже слепая Озмен шагала за руку с Крулом.
А вот и Руфхорг. Они нагнали его, пройдя две трети колонны. Курносый, угрюмый, он шагал, держа на плече каге — могильный шест. Другой носильщик, Рамхе, шел перед ним.
— Ну-ка… Подсобим. — Подойдя к Руфхоргу, Друмлар тронул того за плечо.
Носильщик сонно огляделся, кивнул. Он взял у Друмлара факел, а рыжебородый, его ношу. Теперь двое — Друмлар и Рамхе, несли заднюю часть шеста; еще двое людей — переднюю. По центру крепилось тело.
— Так-то оно лучше… Хм.
Встав справа, подле носильщиков, Ринке чувствовал гордость. Но больше — грусть. Он глядел на тело, завернутое в саван: кокон белой паутинной ткани, примотанный бечевкой к шесту… При переходе через толстые корни, он дергался, как тряпичная кукла, и мальчик боялся, что рука мертвеца вот-вот выпадет, указав на него перстом…
— Друмлар…
— Мм.
— Почему он умер?
Рыжебородый фыркнул.
— Этур-кваклаг, болезнь времени. Благородная смерть… Говорят.
— Благородная?
— Да… Хоть и не по мне.
— А какая по тебе?
Друмлар ухмыльнулся.
— А ты любопытный… Пф. Даже чрезмерно. — Гигант наморщил лоб. — По мне, нет смерти, достойней, чем от меча... От руки врага… А здесь? Только кровью и плюешься, да слизью. Пока замертво не рухнешь... Чем же лучше холеры?
— Но он ведь брат Чертога!
— Братья стары… А за старостью, этур-кваклаг ходит. Только сильного не тронет! Ждет, пока ссохнешь, сгниешь; хил для нее станешь… — Друмлар насупился — Вот он, Уклундар, силу имел! И жил долго…
— Как долго?
— Уф…
— Ты не знаешь?
— Нет. Сколько лет мне, столько — его седине… Уклундар-Вечный-Плащ — так его нарекли! И не зря, скажу… Редкому плуту, время обмануть удается!..
Рыжебородый замолк. Он смотрел наверх. Ринке тоже поднял голову… Искры! Тысячи искр, словно светлячки, кружились над процессией.
— Так много…
— Хм.
— Благой знак?
— Может благой, может злой. А может, и не знак… — Друмлар надул щеки. — По бокам лучше смотри. Скоро роща!
Шагали дальше.
Лес стал менее однородным. Трухлявые стволы, сухие корни… Вот — группа слизней. Жирные, они поедали огрызок шляпки. Из проделанных дыр капала склизская субстанция…
— Глядь, какие! — Друмлар усмехнулся. — Дать бы тебе острогу, был бы слизнелов.
— Разве их едят?
— Этих нет. Горьки… А вот длинных, змеесклизов — да... Помню, отец твой, Бунглар, их часто ловил…
Ринке промолчал.
Он не помнил отца. Мать говорила — тот был охотник. И жизнь проводил в лесах…
А однажды, пришли люди — воины из Оргомбо, сердца их земли; сепараториума Сакра Ур. Они забрали его на войну; одну из тех боен за урожайные поля, что части Оплота вели на южных землях… Больше Ринке о нем не слышал.
Лес рядел.
— Друм…
— Мм-м?
— Ты ведь сказал, скоро роща…
— Близко. Да… Будь ведуном, сказал б точнее… Уф! — Рыжебородый споткнулся. — Корень только...
Вскоре, шагать стало трудно. Лесной полог сменили камни. Корни — реже, но толще; много спиральных панцирей, части костей… Сзади подошли двое.
— Подмога…
Поклонившись сменщику, Друмлар отдал каге. Другой носильщик, Курубере, встал на место Рамхе.
— Ох-х…
Гигант шагал, тяжело дыша. Лицо его блестело от пота.
— Тяжел Уклундар-мертвец. Да и сам не молод… Скоро, этур-кваклаг присосется. Только жаль, рощи мне не ждать…
— Почему?
— Узнаешь… — Друмлар тряхнул головой. — Гляди! Вот и врата…
Ринке взглянул туда, куда указывал Друмлар. Он ничего не увидел. Лишь когда процессия подошла ближе, из-за спин впереди шагавших, стало заметно арку.
Живой свод…
Сформированная двумя караге, она вздымалась над лесом. Два ствола, сплетшиеся вершинами, различались лишь шляпками: правая была слева, и выглядела крошечной; левая же иначе — огромной.
Они приблизились вплотную. На стволе, Ринке заметил руны; вертикальная надпись из трех знаков. Выше — круглая выемка; внутри — череп.
— Друм...
— …
— Чья это голова?
— Хм. Не помню… Один из братьев, знаю. Может, первый. — Гигант фыркнул.
Процессия вошла в рощу.
Врата остались позади, и Ринке, бегая вокруг Друмлара, неистово вертел головой, стараясь ничего не упустить.
Поначалу, все было обычным. Такой же лес, такие же стволы. Разве что трухи меньше… Но потом, сумрачная чаща стала меняться.
Сияние!
Разгоравшееся, по мере приближения, оно давало тьме зеленый окрас… Лес вдали пылал! Казалось, изумрудное пламя бушует под шляпками…
— Что это, Друмлар?
— Тантар-караге.
— Небесные?
Рыжебородый улыбнулся.
— Хм. Неужто небесных не видел?..
— Нет.
— Те — ярче. Да и ниже… А свет, многие несут... В этих, суть иная. Поймешь..
Они шли сквозь рощу.
Тантар-караге освещали мрак. Подойдя к одному из светоносных гигантов, Ринке смог его рассмотреть: белый ствол, велюм, пирамидальная шляпка. Под ней, ячеистый нарост — источник люминисценции.
— Не отставай!
Заметив, что колонна ушла вперед, Ринке ускорил шаг. Нагнав Друмлара, он подбежал к гиганту. Мальчика распирало от волнения и впечатлений.
— Друм.
— …
— Друмлар!
— Мм?..
— Мы тут его оставим?
— Не здесь. Дальше…
— Ого. Мы уже вырыли яму?
— Яму?
— Да. Для мертвеца…
Друмлар лишь рассмеялся.
— Я слышал, на юге так делают...
— На юге — да. Но здесь — не юг… Тут земля тонка, коварна! Что не скроешь в ней, все исторгнет... — Друмлар пригладил бороду. — Можно было бы жечь мертвых. Так поступают на востоке… Но здесь воздух сыр, а горючие растения редки и ценны… Чаще, мы отдаем тела лесу. На корм чащобным тварям. Но скажи — желаешь ли ты, малец, такой судьбы, достойнейшему Уклундару?..
Ринке вздрогнул.
Он сразу представил картину: труп Уклундара, а над ним бикори; человек-вошь… Нет! Такой участи он даже мертвецу не желал.
— Тогда что же мы с ним сделаем?
— Увидишь…
Процессия продолжилась.
Колонна, вместе с усопшим, шла сквозь рощу. Двигались к центру. Скоро, вокруг не осталось обычных караге — лишь светящиеся гиганты-тантары.
Ринке был заворожен.
В этом странном, ниспадавшем сверху свете, лес напоминал мираж. Новый запах — сладковатый, как гниющие плоды, ударил в ноздри.
Шаг за шагом, вглубь…
Стволы сближались. Чем дальше они шли, тем гуще были насаждения. Под ногами — живой ковер из мирриадов корней… Много молодых караге. Не больше, чем два обхвата в диаметре, они, тем не менее, были высоки; шляпки — ярче.
Ринке за что-то запнулся.
— Мегх’грул! — он выругался, обернувшись. И сразу отпрянул.
У подножия ствола сидел мертвец.
— Друмлааар!..
Мальчик с ужасом глядел в пустые глазницы. Мертвец выглядел… Странным. Имевший молочно-белое сморщенное тело, он, казалось, был выточен из самого ствола. От позвоночника, срощенного с караге, исходила сеть корней; оплетала живот и конечности… Ступни, пальцы рук, так же переходили в корни.
Друмлар подошел сзади.
— Вот и увидел…
— Что?!
Внезапная догадка поразила Ринке.
Он только сейчас обратил внимание на кольцевую надпись. Нанесенная, чуть выше головы трупа, она флюоресцировала; рунические символы огибали ствол…
— Уклундар что… Станет. Как оно?
— Да. Плоть от плоти — караге.
— О..
Ринке был растерян и напуган.
Он слышал о роще мертвых; знал, что здесь обретают покой братья Чертога. Но об остальном — умалчивалось… Да он и не пытался узнать.
— Друм… Как же..
— Скоро. Все скоро увидишь… Этот — молодой еще. Старые, кто больше ста циклов, сильнее с корнями срощены.
Они шли дальше.
Ближе к центру рощи, мертвецов стало больше. Они сидели, иногда по несколько; все — спиной к стволам. Здесь были трупы в странных позах: держащие ржавые мечи, костяные трости… Один из мертвых, обнимал стоящий на коленях горшок.
Друмлар подошел к Ринке.
— Раньше, тут и воинов хоронили… Были. Были времена.
— А сейчас?
— Сейчас, чаща разрослась… Да и уклады другие. Кто ж ради дуболома, громилы сюда пойдет?..
Друмлар отвернулся.
Процессия шла дальше. Теперь, с ними рядом, шагал Турак. Ринке заметил, что тот убрал люминариум; обернул тканью светоносную часть, и повесил палку-держатель за спину. Мальчик указал на это Друмлару.
— Бикори боишься? — гигант изобразил ухмылку. — Не трусь! То, что им нужно было, останется тут. А в рощу они не сунутся… Обратно хоть во тьме можно идти…
— Почему?..
— Что?
— Почему не сунутся?
— Запах… Тантар-караге не любят. — Он принюхался. — А по мне, гниль-гнилью…
— Понятно…
Ринке чувствовал тоску.
Он жалел, что рядом не было сестры… Переболевшая оспой, как и мать, Скарге ослабла. Пусть сестре и повезло больше, путь до рощи, сквозь лес, она бы не перенесла… Так сказала Меске. Да и он это понимал.
Стволы смыкались…
— Центр!… — Друмлар топнул сопогом.
— Пришли?..
— Ага.
Остановившись вместе со всеми, Ринке огляделся; вытер нос рукавом.
В этой области, тантары были молодыми. Зеленое сияние, спускавшееся сверху, освещало десятки тел: братья-караге сидели группами, по три-четыре мертвеца на ствол… На коленях многих лежали кучки праха; иногда — песьи черепа, осколки глины.
— Теперь наблюдай.
Друмлар указал на Турака. Тот ходил меж стволов; подносил руки поочередно то к одному караге, то к другому.
— Что он делает?
— Пустил кровь себе… Ищет, какой ствол голоден!
— Как это?..
— А ты подойди… — Друмлар постучал по росшему рядом тантару.
Ринке приблизился.
— Видишь, волоски на стволе?
— Ага…
— Воот!.. По ним и видно. Сейчас спят… А если тебе ладонь свою надрезать , да поднести — сразу оживятся… У голодных — сильнее, у сытых — слабее …
— Ого…
— Лес свои тайны имеет, помни… Теперь, в тебе одна.
Процессия стояла.
Пока все ждали Турака, стройная колонна превратилась в шумную толпу. Наконец, крик из за дальних стволов, оповестил людей что нужный тантар найден.
Человеческая масса сдвинулась. Люди шли на голос, обходя стволы; Ринке же следил за Друмларом –лавировал в толпе, стараясь не упустить великана из виду.
Вот и Турак.
Он стоял, бинтуя руку, напротив молодого ствола. Здесь было просторно. Недостаточно, для такой толпы, но все же лучше, чем плотные заросли леса…
Люди собрались поотдаль.
Принесли каге.
Встав напротив рыжебородого, Ринке смотрел, как Турак и Варгон режут веревки. Шест — отдельно, кокон — отдельно. Готово… Далее, куль ткани перекатили; развернули паучий шелк…
Уклундар.
Он лежал, глядя вверх пустым выпученным взглядом; обнаженный и сморщенный; седобородый и бледноликий… Толпа наблюдала, встав полукругом.
Турак вышел с речью:
— Не нужно много слов… Он был достойным братом. И достойно носил плащ... Обычно, этот плащ, с руной Фьор — символом черного пса и нашего города, передается от брата к брату… Но я его не приму. Пусть лучше старейший из братьев Чертога, Уклундар-Вечный-Плащ и после смерти имеет то, что стало его талисманом при жизни…
Турак опустил голову.
Он отошел в сторону, в то время как четыре воина, взяв Уклундара под руки и ноги, поднесли к древу; усадили, возложив на колени темный сверток — плащ.
В это же время, Варгон, обходя вокруг ствола, вырезал по периметру знаки. Сок караге стекал вниз, светясь…
— Что он делает, Друмлар?
— Смотри.
Порывшись в вязаном мешке, Турак что-то извлек. Красный пузырь… Судя по всему, содержимым была кровь.
— Подкормка…
Подойдя к Уклундару, Турак занес пузырь над головой трупа. Блеснуло лезвие.
Вж-жух!
Миг спустя, мертвец стал красным. Капли жидкости падали с его лица на грудь, словно последние слезы…
На этом все закончилось. Наступило время скорби.
Несколько людей убрали ткань и веревки; толпа подошла ближе... Турак же, встав к остальным, сложил руки на груди; замер, прикрыв глаза.
Повисла тишина.
Но эта тишина была не той, что бывает в полях на заре, нет! То было звенящее молчание, оглушающий крик пустоты… Они, жители города Фьорлинге, что на краю Оплота, стояли, глядя на мертвеца; еще недавно живого и гордого, а ныне мертвого и иссушенного… Молчали, и каждый думал о своем.
Думали о мертвых и еще не рожденных, о грозных войнах и временах единого Оплота, о подземных дворцах и бесконечных лесах…
Скоро, кровь застыла.
Ринке огляделся… На смену тишине, пришел шепот. Наваждение спадало.
Рядом стоял Друмлар. Задумчивый и молчаливый, он смотрел на мертвеца, сжав кулаки… О чем же он думал?..
— Друм…
— Мм?
— Он ведь сейчас в лучших землях?..
Друмлар не ответил.
— Я слышал, те кто умирают в Оплоте, попадают в долину небесных караге… Там всегда светло. И не бывает ночи… А еще, там чистые ручьи. И урожай, каждый год!
Мальчик смотрел на Друмлара, надеясь найти в глазах великана, подтверждение своим словам.
— Что ж… — Рыжебородый посуровел. — Я и другое слышал.
— Что?
— Слышал, на краю мира есть расщелина… Бездна Нга. Столь глубокая, что свет не достигает ее дна... А по дну ее, течет река Аркар, несущая черные воды. И по берегам той реки, в ил, зарыты коконы... Так вот! Те, кто умирает здесь, воскресает в тех коконах, во тьме, в иных телах — изломанных и страшных…
Друмлар замолк. Потом продолжил.
— Там нет ни пищи, ни свежей воды… А живут, кроме людей, лишь караге-ори — существа с человечьими телами, и пучком шляпок, вместо головы… Они пожирают всех, кого находят, а те — воскресают в иле; вновь, и вновь…
Ринке не мог скрыть ужас.
— Ты веришь в это?!..
Лицо гиганта вновь стало спокойным.
— Нет… Нет, конечно. Думаю, все — чушь… Как те бредни, про круглый мир. — Друмлар нервно усмехнулся. — Люди боятся смерти. Вот и создают небылицы… А я думаю, смерть — это как сон...
— Сон?
— Да. Долгий безмятежный сон. Только вот… Ты никак не можешь проснуться…
Запела флейта.
Это была "Ваке Карагалур" — голос Рощи, мелодия перерождения. Ее пронзительный звук поднимался вверх; выше голов, выше толпы, выше тантар-караге, общавшихся меж собой невидимым глазу мерцанием…
И в этой чарующей мелодии, то нежной, как рука матери, то грозной, как раскаты грома, звучал тот рок, тот молох, что обращает все незыблемые вещи в прах; торжество рождения и торжество смерти…