Апельсиновый сок vol.2. Комплекс мага

Ирия Аквиника.

Так её звали.

Маленькая волшебница. Я был очарован ею.

И, если выбирать, кого бы я хотел увидеть… Изо всех возможных персонажей и изо всех возможных реальностей… Если бы я снова мог выбирать, я бы всё равно выбрал её.

Ведь в каждом герое есть кусочек автора. А в любимых автор продолжает жить. Даже после смерти.

Я попробую рассказать о ней. Быть может, мне станет немного легче. Если я выговорюсь.

* * *

Она действительно оказалась «маленькой».

На площадке материализатора стоит женщина.

Невысокая, даже низенькая. Ниже моего плеча.

Она в точности такая, как я её представлял. Цепляется обеими руками за посох, чтобы не упасть, и оглядывает университетскую лабораторию.

Она напугана, пытается колдовать, но ничего не выходит. Пустые движения руками.

— Не бойтесь, ирия!

Она удивлена тем, что понимает меня. Разбавленный удивлением страх.

Как тут не бояться? Выхватили тёпленького, голенького, посреди гулкой лаборатории поставили и говорят: «Не бойся!»

Я укутываю её своим халатом. Я до последнего не верил, что теперь, вдруг, после стольких пустых попыток, всё сработает.

Но я касаюсь к её живому и тёплому телу — сработало. Она — здесь. Она — существует. Эксперимент подтвердил мою… нашу теорию!

* * *

Ирия читает.

Устроившись в углу моего дивана, перекладывает листы распечатки. Она в халате моей жены. Дикая невозможность этой картинки меня пугает и смущает.

Халат сваливается с плеча. Ирия немного раздражённо, привычным движением возвращает его на место.

Я сижу напротив и наблюдаю за её лицом.

Волшебница временами хмурится, иногда улыбается, а сейчас рассмеялась.

Смех рассыпался по комнате звенящими хрусталиками.

Ирия поднимает глаза от листа. Рукав свалился, обнажив руку до самого локтя. Округлое и тонкое в суставах, белое до синих жилок тело.

— Так значит, меня — написали?

Я киваю.

Она запахивает халат и опирается на спинку дивана.

Снова оглядывает комнату, вздыхает.

Она тут неуместна, как неуместна английская королева в хрущёвке.

— Значит, своим существованием я обязана, — она приподняла стопку распечатки, — автору вот этого?

— Не совсем. Воображение создаёт… Нет. Как бы засвечивает для нашего мира тот мир, который автор описывает…

Ирия зевнула, прикрыв рот ладошкой. Ладонь тонкая, округло-хрупкая. На обнажившемся запястье — шрамы. Как от ожогов — перетянутая, оплавленная кожа, отпечаток трёхпалой ладони.

Я замолкаю, смотрю, как она выбирается из своего угла. Придерживая слишком длинные полы халата, идёт к окну.

— Ты понимаешь, что мне нет места в вашем мире?

Волшебница говорит это тихо. Голос еле шелестит, роняя слова. Обречённостью веет от всего её облика, от опущенных плеч и округлившейся спины.

— Здесь нет волшебства. И я не понимаю, почему я вообще ещё жива.

Она смотрит на паркующийся автомобиль под окном. Сосед. Ставит свой рав на любимый газончик.

— Я здесь неуместна, как…

Я касаюсь её плеча — показать, что я рядом, я помогу.

Она отскакивает, запутывается в шторах, едва не падает на своих хромых ногах. Не падает потому, что я её хватаю. И тут уже не до этикета — хватаю поперёк тоненького тела.

Она растопыренными ладонями касается меня. Это слишком медленно для удара. Недоумеваю: чего хотела-то?

Её серые глаза с ожиданием всматриваются в меня. Потом она, почти со слезами, разглядывает свои ладони. И я понимаю, что она пыталась меня ударить магией. Магии в нашем мире нет. И сейчас я почти рад этому.

Бог знает, чего она хотела наколдовать.

 

— Отпустите меня!

Отпускать её мне не хочется. Хочется как раз наоборот. Она на меня не смотрит, руки держит перед собой — чтобы не касаться меня.

А я смотрю на неё. Тонкие губы, беззащитная шейка и снова свалившийся с изящного плечика халат.

Часть, она — всего лишь часть того целого, которое я потерял.

Но отпускать её мне совсем не хочется.

— Ирия…

Серый взгляд бьёт холодом.

— Не смейте звать меня так! Это — не имя. И… в этом мире… бессмысленно… отпустите же меня!

Она словно вспоминает, что здесь, «в этом мире», ей не больно будет касаться человека, отпихивает меня.

Я её отпускаю. Волшебница, припадая на правую ногу, опираясь ладонью о шкаф с книгами, потом на стол, добирается до своего посоха, хочет выйти из комнаты… но понимает, что идти ей некуда.

Я вижу, как поникли её плечи. Она снова опирается обеими руками на посох и оборачивается ко мне:

— Зачем вы меня сюда притащили?

— Я… Ирия! — она взглядывает жёстко. — Прошу вас, сядьте! Я попробую объяснить!

Она возвращается, садится на самый краешек уже немножко привычного дивана. Посох не выпускает из рук, пальцами изучает его поверхность. Движения нервные, повторяющиеся.

— Я уже объяснял о нашей теории, пузыри, миры, вселенные…

Она кивает, поправляет меня:

— Вселенная. Ваша теория верна, по крайней мере, она тождественна тому, что знаю о вселенной я.

— Так вот, мы — наша исследовательская группа — нашли возможность… путь… в любой «пузырь» по нашему выбору. То есть задать…

— Опять!

— Что?

Она сидит, прямая, строгая. Посох отставила. Теперь ладони на коленях и на движения её тонких пальцев смотреть больно — так она их терзает сейчас.

И я вспоминаю.

— Нет, ирия! — опять убийственный взгляд из-под чёрных, пушистых, таких, наверное, мягких, ресниц. — Я же… Мы не рвём оболочки! Мы материализуем часть той вселенной. Производим обмен некоторого количества информации между вселенными.

— Между мирами…

— Ирия…

— Да не зовите вы меня так!!

Я уже готов заорать на неё, но сдерживаюсь.

— Как же мне вас называть?

Имён у неё много, какое она выберет — я не знаю.

— Ника.

Этого имени я не помню. Она поясняет:

— Ника. Акви-ника. Насколько я помню, в вашем мире такое имя есть?

Она уверенна, что была именно в нашем мире. Я в этом не уверен. Потому что… Потому что я бы знал о подобного масштаба изменениях.

Я почувствовал, что запутался.

Реальность книжная поглощала реальность реальную.

Всё плывёт и становится зыбким.

Мне так казалось в тот момент.

— Да, такое имя есть.

Хорошо. Моя проблема обрела имя.

Сейчас она в задумчивости даже руки теребить перестала.

— Подожди, значит… если… Вы меня скопировали… Я не понимаю. Значит, вы хотите сказать, что вернуть меня… домой… Вы не сможете?

Я покачал головой.

— Нет. Пока не починим аппарат.

Её ладони стиснули друг друга. Она смотрит на меня внимательно-внимательно, но принимает мой ответ. Он даёт ей надежду.

Её больше ничего не интересует сейчас.

Вопрос «зачем?» стал неважен.

Вероятно, пока неважен. Но я был рад и такой отсрочке — ведь ничего внятного ответить я бы ей не смог.

* * *

Ирия… Ника смирилась со своим положением. По крайней мере, делала всё, что я просил или предлагал. Молча. То есть вообще — молча.

За эти два дня я не услышал от неё ни звука. Она сидела в моей спальне — больше поселить её оказалось некуда. Листала книги. Подолгу смотрела в окно, словно привыкая к миру.

Я сообщил группе об успешности эксперимента, но объяснил, что предъявить «объект» пока не могу.

 

 

На третий день меня вызвали в институт. Мои отговорки не сработали, приходилось идти.

— Ника! — как же ей не подходит это имя!

Женщина поднимает на меня глаза. Серые, стального оттенка, просвеченные заоконным солнцем до самого донышка. Я забыл, что хотел сказать.

— Ирия…

Она попыталась вскочить, но ноги подвели. Это не добавило ей мягкости. Тихо, прерывисто, будто захлёбываясь словами, она отчитала меня:

— Да вы издеваетесь! Здесь нет волшебства! Я не могу колдовать! Я не волшебница здесь, в мире без магии! А вы… вы каждый раз величаете меня… титулом высшего мага!

— Я… Мне трудно… Да я вас всю жизнь так называл!!

Я ткнул в лежащую на столе распечатку книги. О ней, обо всех её злоключениях, обо всех… Обо всём, что случилось с ней.

Мы оба смотрим на эти белые листы. О чём она думает? О чём вспомнила? Не знаю. Я подумал о том, чего лишил её. И о тех, кого лишил. А ещё о той, кого лишился. И чьей тенью для меня стала эта… Ника.

Я остыл. Как водой холодной облили.

— Имя это ваше — «Ника»— не идёт вам. Поэтому и запомнить не могу. … Я должен уйти. Наверное, на весь день. Вас я оставлять боюсь. Но придётся…

Я объяснил, что к двери лучше не подходить, телефон не брать, еда в холодильнике, чайником она уже научилась пользоваться.

Я почесал в затылке:

— Ну, вот… Вот вроде и всё.

— Тим, вы можете включить мне компьютер?

— Что?

— Компьютер, — она показала на ноутбук. — Мне было бы интересно…

Она видела, как я вылезал в сеть… Я отыскал оставшуюся ещё от жены книжку «Компьютер от а до я» — да-да, когда-то были такие. Положил возле ноутбука.

Понаблюдал, как моя волшебница изучает волшебство ютуба.

И ушёл.

Закрыл дверь. Стоя на лестничной площадке, я понял, что очень не хочу её оставлять одну. Очень. Но надо было…

И радостью стукнулось в мысли: она же заговорила!

* * *

Когда я вернулся, подъезд пах кофе. Терпкий приятный запах так соблазнителен, что я тоже решил сварить сегодня кофейку. Я знаю, что ирия любит кофе.

Когда я открыл дверь, понял, что пахнет из моей квартиры.

Разулся, прошёл в кухню в носках. И остановился в дверях.

Она варит кофе.

В кастрюльке помешивает пахучую пенящуюся жидкость. Для этого ей приходится привставать на цыпочки — низенькая она.

Невероятные её волосы уложены в большой пучок над шеей и перевязаны… я узнал пояс от халата. Моя старая майка и длинная юбка жены. Юбку пришлось подвязать, а по длине как раз получилось до пола.

В этих стареньких одёжках волшебница перестала казаться столь невозможной на этой обычной кухне.

Довольно напевая себе что-то под нос, она достала хлеб из холодильника и заметила меня.

Я поставил шуршащие пакеты на табуретку

— Тем же турка есть…

Она пожала плечами:

— В турке — мало.

Спрашивать про ужин было бесполезно — она готовить не умеет и не любит. Только кофе варить.

Поэтому я пошёл переодеваться. Ноутбук включен. Голубоватый его свет призрачен и только подчёркивает темноту в комнате.

Я бросил взгляд на экран.

Страница автора той писанины, из которой я её вытащил, эту волшебницу.

Я сел к ноуту. Такая знакомая, такая родная аватарка. Я коснулся экрана. Всё так же. Уже много лет. Без изменений. Страница мертва.

Волшебница позвала от двери:

— Тим, пойдёмте…

Я оглянулся на неё:

— Зачем ты её нашла?

Ирия наклонилась к клавиатуре, и я с удивлением почувствовал запах мяты и какой-то неопределимой сладкой свежести. Я поднял глаза, и увидел совсем близко от себя её лицо и тонкую нежную шейку.

— Смотри… я хотела… Вот. Ей можно послать сообщение. Я бы могла написать ей, попросить, чтобы она написала продолжение. Вернула меня… Как-нибудь…

В её глазах — надежда. Робкая, как непривычно сбивчивая речь. И я снова чувствую, как плывёт мир, как реальность переплавляется в чёрные строчки буковок, а буковки вырастают из страниц людскими тенями.

Я открываю свой аккаунт и набираю сообщение. Сообщение в никуда.

Ирия из-за моего плеча читает. Спрашиваю:

— Так — пойдёт?

Кивает и улыбается. Какая замечательная у неё улыбка!

Лицо будто озаряет свет, тёплый, мягкий.

Она обнимает меня сзади, за плечи. Я чувствую прикосновение её рук и шёпот:

— Спасибо, Тим!

Её радость.

Оказывается, радовать — приятно. Хотя и грызёт где-то внутри червячок, правдивый такой, противный. Надо было правду сказать, не давать ей надежду на несбыточное. Жестокая правда не так жестока, как подаренная пустая надежда.

* * *

— Я не надену это!

— Ирия!

Взгляд у неё злой, острый.

— Не называйте меня так!

— Да как же мне вас называть?

— Ника.

— Вам это не подходит!

Волшебница села на краешек дивана, прямая, руки на коленях, смотрит в сторону, не на костюм.

— Мне это не подходит. Почему бы вам не позволить мне самой выбрать для себя одежду?

— Ирия!

— Во имя богов Пятиземья… Вы понимаете, что величаете меня титулом высшего волшебства там, где и магии-то нет?

— Я всю жизнь называл вас именно и только так.

Ирия прижала ладонь к лицу, взглянула сквозь растопыренные пальцы на него.

— Если вы так много обо мне знаете, то знаете и то, какую одежду предписано носить магам.

Она опять сложила руки на коленях. Прямая и холодная. Тим вцепился в волосы.

— Но это же просто смешно!

— Я — абориген иного мира, так почему бы мне не одеться так, как мне хочется?

— Да потому хотя бы, что у меня просто нет больше денег!!

К его удивлению, этот аргумент пробил её упрямство. Ирия вздохнула, тяжело поднялась и взяла костюм вместе с вешалкой.

— Вы куда?

— Переодеваться.

— Вам помочь?

Презрительно-насмешливый серый взгляд:

— С ума сошли?

* * *

— Точно, вы сошли с ума…

Она рассматривала туфли, что он приготовил для неё.

— Что-то не так?

— Не так. Я же в них и шагу ступить не смогу.

Тим смотрел, явно не понимая, о чём речь.

— Хромая ведьма — меня так неспроста обозвали, знаете ли…

Ей не нравилось всё. Уже одевшись, она вдруг замерла перед зеркалом.

— Ох… Что же мне делать с волосами?

Она действительно еле шла. Переломанные когда-то ноги отзывались болью на каждый шаг. Волшебница сжимала зубы и молча чуть не падала. Тим предложил помощь, и теперь, касаясь её с трепетом, помогал подниматься по ступеням. Коса, мотавшаяся по спине, мешала. Тим цеплялся иногда за неё взглядом и забывал дышать. Собранные в одно волосы оказались толще его руки.

Так они добрались до четвёртого, чёрт бы его побрал, этажа.

Именно там был конференц-зал. А вот лифта в институте не было.

Не одолев последний пролёт, волшебница остановилась. Тяжело дыша и глядя на Тима промораживающим до костей взглядом, она проговорила:

— Ненавижу косы. Ненавижу лестницы, штаны и публичные выступления.

— Ирия… — он мужественно перенёс её ненависть, густо замешанную на боли — Мы опаздываем.

— Дайте мне отдышаться.

Женщина отвернулась к окну.

Торжественность. Высокие потолки, белая каменная лестница, арочные светлые окна. Цветы и особенная атмосфера причастности к науке.

Тиму это всегда нравилось.

Сегодня тут людно, даже слишком. Сбежались поглядеть, конечно. Фантазёры-неудачники сделали открытие! Теория мыльных пузырей работает!

Тим с неприятием разглядывал людей, ждал, пока волшебница передохнёт.

Тут, проскочив через галдящую толпу ротозеев, появился Дима, младший научный их отдела:

— Тимка! Наконец-то вы здесь!

И громким шёпотом:

— Это она, да?

Волшебница никак не показывала, что слышит этот любопытствующий шёпот.

— Она, она! Иди, мы сейчас.

— Ладно-ладно, уже ушёл!

Димка ещё раз скользнул взглядом по женской фигурке и ускакал вверх по лестнице, взбегая аж через три ступеньки.

Ирия оглянулась:

— Коллеги, да? Привели на показ зверика. Чудо-юдо невиданное. Хорошо хоть не в ошейнике и не голышом.

— Ирия…

Тим не знал, как её успокоить. Кроме неё — только бумажки да расчёты. Она — единственное его материальное доказательство, воплощённое свидетельство удачного опыта и подтверждение его теории. Многолетняя работа всей группы. Если она сейчас… да, конечно, ей деваться некуда, но… хотелось бы… Хотелось бы, чтобы она не создавала проблем. И он сказал то, что она услышать хотела.

— Ирия, я обещаю, после этой конференции я отправлю вас обратно. Потребуется повторить опыт, и мы его повторим. Вы будете дома, я обещаю!

Женщина выдохнула, взглянула на него искоса:

— Только поэтому я здесь.

Зал встретил их шумом. Ирия держалась изо всех сил. Тим волновался, он видел её поджатые губы и ледяной взгляд.

Только бы всё прошло гладко!

* * *

Не прошло.

Виктор Борисович вёдёт её по коридору. Он спас её от всех вопросов, от всех фотоаппаратов и шума, от всех этих многих людей.

Просто поднялся, извинился и увёл её. И сделал это очень вовремя.

Ирия уже поняла, что он руководил всеми работами с той машиной, которая её перенесла сюда. Значит — почти свой.

Ей хотелось ему доверять. Хотя причин для этого, вроде бы, и не было.

Они идут по коридору. Мимо дверей в классы — или это называется иначе? Мимо большущих, под потолок, окон.

Тихо, пусто. Пахнет пылью и мелом. И книгами.

— Как в Ирионе…

— А?

— Ирион. Университет, где мне довелось… работать.

— Да? и что же вы… эм… преподавали?

— Высшую магию защиты.

— Так вы действительно… Я, признаться, не верил, что у них хоть что-то получится.

— Да вы и сейчас не верите.

Виктор Борисович рассмеялся. Смех у него низкий, уютный такой.

— А вы очаровательны… ммм… Ника. Мне всё время хочется назвать вас Лидией. Почему-то. Знакомая у меня была… Тоже такая, изящная… Лидия Владимировна…

— Лидия… Хорошее имя. Но лучше всё же остаться Никой.

— Ладно.

Он открыл дверь, приглашая женщину в кабинет. Когда она проходила мимо, он почувствовал запах, странный, сладкий и свежий. Он его не сразу узнал.

— Мята?

— Что?

— От вас пахнет мятой…

— Это запах моей магии. … Неужели ещё пахнет?..

Виктор Борисович кивнул.

Когда она села, оглядывая кабинет, он уселся в своё кресло, по привычке сплёл пальцы, и, покачиваясь в кресле, предложил ей выпить.

— Чего бы вам хотелось?

Недоумённое движение хрупких плеч.

— Домой…

Он рассмеялся.

— Нет, я пока только о выпивке.

— Сок. Апельсиновый.

Он заметил, как она облизнулась.

— Апельсиновый… Апельсиновый есть.

Он налил в стакан. Женщина приняла его обеими ладонями, сделала маленький глоток и снова облизнулась.

— Вкусно.

Он не смог сдержать улыбки.

— Да, наверно. А чего-нибудь покрепче?

— Магам не позволено.

— Да?

Кивает:

— Кодекс.

Сказано так, будто это всё объясняет. Она с наслаждением пьёт свой сок, Виктор Борисович наблюдает за ней, тщась хоть что-то высмотреть не-земное.

Немного странная — не более. Изящная, хрупкие запястья, тонкие суставы и округлая фигурка. Там, где надо округлая. И где надо — тоненькая.

Хотелось проверить, сумеет ли он обхватить её талию двумя ладонями.

Он посмотрел на свою лапу под столом. Ну, почти сумею, наверное.

Черты её лица тонкие, правильные. Как на картинках рисуют красавиц. Вот только нос… длинноват и с горбинкой. Длиннющая коса расплелась. Волосы лежат тяжёлой волной, шёлковым отрезом заканчиваются где-то там, ниже коленей. Мягкость эту хотелось попробовать на ощупь.

— Какие у вас волосы!

Женщина улыбнулась. Она вся бледная, белая, а волосы — яркие, насыщенного каштанового оттенка. Странное сочетание, непривычное.

— Послушайте, я ведь до сих пор не верю, что вы… Что вы меня не обманываете. Все эти тесты — да. Однако сомнений это не развеивает.

— Отправьте меня обратно — вот вам и доказательства.

Она улыбалась. А Виктор Борисович улыбаться почему-то не хотел.

— Боюсь, это невозможно, ммм… Ника.

— Что?

— Мы не можем отправить вас домой, в ваш мир. Установка сгорела. Даже если мы её починим… Не выйдет.

— Почему же? Тим говорил…

— Мы не можем проникнуть в ваш мир. Мы можем только скопировать что-то оттуда.

Он помолчал, глядя на неё.

— Или кого-то.

Она некоторое время пристально смотрит в его лицо.

Потом прикрывает лицо ладонью. Мир рушится. Точнее — надежда рушится, а кажется, что это небесный свод падает на голову. Раскалывается и перестаёт быть.

Как жить без надежды?

— Я не верю.

— Что?

— Я не верю. Вы хотите сказать, что я — копия? И мне не вернуться домой? В мой… мир?

— Боюсь… Нет. Вернуть можно то, что забрал. А вас, строго говоря, даже не забирали.

— Материализатор… То есть я — только копия того, что осталось там? в том, в моём мире?

Виктор Борисович кивнул.

* * *

Ирия прикрыла глаза.

Все мои воспоминания — не мои. Это воспоминания того, кто остался там, в мире Пяти земель. Это её память, её шрамы, её счастье и боль.

Но болит-то у меня! И это моя нога не гнётся и подламывается! И…

Я же помню всё… И… Всё!

Перед глазами одно за другим, сбивая и оттесняя друг друга, вставали воспоминания.

Вот превращение моего дракона, вот дом с садом в столице графства. Ирион, Стефан, бой с оборотнями, нападение Кира и его кочевников. Предательство ученика. И гибель мужа… Последний закрытый прорыв и апельсиновый сок, и… Сколько всего!

И это всё — не моё? Это всё — чужое?

Тогда что оно делает в моей памяти?

Я же уверена, что я, именно я — настоящая. А они говорят — нет.

Мир вдруг распахнулся и напугал пустотой. Громадный, ошеломляющий, величественный. И абсолютно пустой. Нигде в этом мире ни одного родного человека нет. Даже просто знакомого — нет.

Никто не знает меня. Меня нет. И искать меня не станут, если пропаду.

Я — не настоящая. Я — копия. У меня не было прошлого. Не было детства, не было любви и солнца. И знания, и шрамы — не мои.

Меня собрали из здешнего вещества.

Словно голем с чужой памятью.

Она даже представила, какие нужны заклинания для создания такого голема.

Копия. Второй номер.

* * *

Мужчина напротив рассматривает маленькую женщину. Тонкие пальцы её вцепились в подлокотники, лицо бледно, а губы сжаты.

Тихий стон, и она сворачивается в кресле, утыкается лицом в ладони и в колени.

Это — первое её живое движение.

Движение живо, когда человек весь в нём. Весь, от мыслей до последней мышцы.

И вот это скручивание от боли было живым. Неподдельным. Настоящим.

* * *

У меня нет дома. Даже имя моё — не моё, чужое. Мне некуда возвращаться — там моё место занято. Мной.

И тут мне нет места. Я не знаю ничего. Эти люди тут выросли, а я? Я заблужусь на первой улице. И…

— Кто я без магии?

Женщина выпрямилась.

— Я умею только колдовать. Высшая магия моё мастерство, моё искусство. А здесь, где нет магии? Кто я здесь? Балаганная диковина?

Она стиснула пальцы, успокаивая их на коленях.

Продолжала, не поднимая глаз:

— Вы вырвали меня из моего мира. Почему бы вам было не притащить зверя? Ему всё равно, где его кормят. Зачем вы притащили человека? Мне больно.

Она не плачет. Даже не всхлипывает. Встала, прошлась по комнате. Два шага в одну сторону, три в другую. Она даже хромает грациозно.

Опустив сцепленные руки перед собой, поворачивается к хозяину кабинета:

— Вы не могли бы отвезти меня… Обратно?

Тот в замешательстве переспросил:

— Обратно?

— Да. Раз вы не можете отправить меня в мой мир, да и… Отвезите меня туда, где я смогу отдохнуть.

* * *

Ирия осталась одна. Она стащила туфли, босиком прошлась по полу. Пол оказался грязным. На ноги липли крошки и соринки.

В её мире одного движения двух пальцев хватило бы, чтобы во всём доме засияло чистотой.

А здесь… ирия знала, что такое веник и как именно им пользоваться. Но ни разу в жизни она этого не делала.

Да, она готовила. Она даже пыталась шить — и у неё получалось.

Вот только маги обделены силой творения. Творить, созидать могут только люди. Магам остаётся волшебство. И, как ни старайся, ничего путного из рук мага выйти не может.

А если ещё точнее…

Настоящий художник парой штрихов создать сумеет неотразимую красоту, а любому волшебнику, живи он хоть полтысячи лет — так руку не набить. Никогда. Творения рук волшебника, без магии, ручками — всегда корявенькие, всегда вызывающие улыбку сочувствия.

И в этом вечный комплекс мага.

У каждого из них, кого ни возьми, у каждого есть «ручное» увлечение. Кто-то вяжет, кто-то пытается шить, кто-то рисует, кто-то готовит или растит цветы.

И никто из волшебников не делает это лучше людей — истинных творцов.

Магу — магово. Чары и волшебство.

Поэтому ирия не умела ничего.

Даже подметать пол.

Мысли её метались и жалили. Больно было от этих мыслей.

Кому я нужна теперь? Когда самая моя суть вырвана из тела? Когда я — здесь, а магия — там. И мне до неё не дотянуться никогда.

Кто я без своего искусства? Без своего мастерства?

Кусок плоти. Пустой и годный к употреблению.

Отвращение. К самой себе, такой беспомощной неумехе.

Посох стоит у дверей.

Ирия взяла его. Задумчиво посмотрела на туфли. Демоновы колодки, да ещё и на каблуке.

Когда-то… Но теперь сломанные ноги вынуждали к удобству.

* * *

— Её нет!! Её нет!! Виктор Борисович!! Куда вы её вчера отвезли?!

— К тебе домой, Тим! Прошу тебя, не кричи — у меня всё звенит в трубке. Когда ты пришёл? Полчаса назад? Так… Я её отвёз к тебе… Угу. Прошло уже часа два. Она далеко уйти не могла. Полицию бесполезно… сейчас ребят обзвоню. Проверь деньги — если она их взяла, то искать будем дольше, потом отзвонись.

* * *

Город. Большой, высокий, невероятно грязный. Он даже пахнет… не так. Чем-то… тяжёлым, непривычным.

Вокруг в самое небо врастают дома. Высокие, они некрасивы и непросторны. В светящихся окнах ирия видит людей. Люди занимаются обычными своими делами. Люди живут.

Домов вокруг много, людей — ещё больше. Страх пробирается в душу вместе с осознанием их количества.

Как много в этом мире людей! Как много!

Что они все делают? Разве хватит тут на всех счастья? Как они живут тут?

Ирия прихрамывает мимо подъездов, мимо мусорных баков и стоящих машин.

Как это всё не похоже на её мир! Мой мир… Мир магии и магов, и творцов.

Белый Ирион, блуждающий, зачарованный. Ирионские светлые мосты, прозрачные на рассвете.

Дворцы Варны и лесной уют графства Колта.

Здесь, наверное, тоже есть красивое. Наверняка есть. Вон тут сколько людей. И каждый из них, каждый может создавать.

У волшебницы даже дух захватило от размаха созидания в этом мире.

Нога снова разболелась. Как всегда после ходьбы. Волшебница всё сильнее припадает на правую ногу, всё тяжелее опирается на высокий свой посох.

Посох. Символ её власти и её мастерства. Чем он стал теперь? Просто палкой для ходьбы.

Хм. Красивой палкой. Вычурной слегка.

Ирия улыбнулась. Посох всегда со мной, даже если магии уже нет.

Узенький мокрый тротуар возле дома превращался дальше в дорожку меж высоких и голых уже кустов. Волшебница не привыкла бояться таких мест и вообще бояться — не привыкла.

Так же, размышляя о мире и о себе в нём, прошла по дорожке.

Подняла глаза от подлой подмерзающей уже поверхности под ногами.

И замерла.

Перед ней неожиданно распахнулась гладь реки.

— Ох…

Поразительное зрелище! Волшебница остановилась, впитывая в себя красоту чужой ночи.

Позади неё высокие крыши домов плечами поднимают осенние тучи. Разноцветными светляками отражения окон падают на тёмную воду, дробятся множественностью огней на речных мелких волнах.

Зеркало воды полно тьмой поздней осени. Тревожат эту тьму только люди.

Они зажгли огни на берегу, они выстроили мост и украсили его огнями, они едут в автомобилях и светят, светят, светят во тьму. Гонят её от себя, оттесняют радужными ореолами света.

Люди-создатели. Люди-творцы.

Не то что мы, маги…

Мы?

Мы…

Ирия спустилась по скользкому откосу на набережную.

Пусто, холодно, мокро. Пахнет водой и мёртвыми листьями. Лавочки чуть подёрнулись ледком, лёд похрустывает под ногами, на плитах широкой дорожки.

Магу не пристало иметь много вещей. Зимние ботинки — уже много. Тёплый плащ, если есть летний — много.

Поэтому маги умеют мёрзнуть и терпеть холод.

Терпеть боль умеют хуже. Была бы магия, можно было бы чуть-чуть унять эту боль.

Ирия присела на скамейку. Потирая разнывшуюся ногу, рассматривает чужой мир.

Он не особенно красив. Он не особенно здоров.

Но, кажется, другого у меня нет.

Нога ноет. И так будет всю жизнь.

Некоторые раны невозможно вылечить. Даже магией.

Я всегда буду помнить мир Пяти земель. Всегда буду тосковать о нём. Всегда буду искать возможность вернуться туда.

Но сейчас этот мир — мой.

* * *

Сзади раздались голоса, и вскоре на набережную вышли люди. Трое.

Один из них достал телефон и голосом Виктора Борисовича сообщил кому-то:

— Тим, она здесь. Передай отбой.

Выслушав что-то, он снова повторил:

— Да, она здесь.

Виктор Борисович подошёл к волшебнице, сел рядом с ней на заледеневшую лавочку. Поёжился:

— Бр-р-р! И как вы тут сидите?

Она улыбнулась:

— Холодно немного.

Он видел её улыбку. Оглядел. Давешний костюмчик, сланцы и посох. Вот и вся одёжка.

— Пойдёмте в тепло, Ника!

— Пойдёмте.

Она протянула ему ладонь, и он помог ей подняться.

— Что же, вы решили остаться?

Она рассмеялась хрустальным своим смехом:

— У меня выбор невелик. Принять положение вещей или пытаться его изменить.

— И что же вы выбираете?

Он вёл её к машине.

— Я не люблю выбирать.

Ника улыбнулась.

— Так что же вы делать-то станете?

— Искать творца.

* * *

Волшебники привычны к холоду и умеют его терпеть.

Но волшебники не простужаются.

Ника кашляла и изводила бумажные платочки.

Доставая очередной платок из пачки, бурчала:

— Во имя всех богов Пятиземья! Это невыносимо!

Она не верила лекарствам, хмуро наблюдала за врачом, пытавшимся её лечить. Ему она тоже не верила, но молча.

Тим ходил по дому и тоже бурчал:

— Набегаются босиком по лужам, а потом соплями истекают.

Ника смеялась над ним, а потом морщилась от головной боли.

Тим оставлял ей лекарства, строгие инструкции о том, что делать можно, чего делать в квартире нельзя и уходил. Их группа пыталась сейчас восстановить материализатор.

Опыт требовалось повторить. Когда об этом сказали Нике, она разозлилась.

Будто льдом покрылась, закаменела. Холодно поинтересовалась, сжимая руки одна в другой:

— Ещё одного перетащите сюда?

— Да. Кота. Или собаку. Будем их кормить и лелеять.

Виктор Борисович улыбнулся. Он приходил к Нике чаще остальных. Показывал ей газеты с её фотографиями, журналы с совершенно непонятными статьями, показывал ей ролики в сети, приговаривая:

— Вот, о нас пишут!

Или:

— Погляди-ка, чего наснимали!

Обычно, когда он приходил, Ника тоже что-то делала в сети.

Напряжённо, морща нос, чего-то просматривала. Искала. Иногда Виктор Борисович просто сидел и наблюдал за ней.

Волшебница не признавала штанов. Даже категорически их не переносила. Она обзавелась длинной шерстяной юбкой, носила футболки с длинным рукавом. Чувствовалось, что такая одежда ей непривычна.

— В чём же вы там у себя ходите?

Волшебница взяла блокнот и парой штрихов набросала.

— Ну… вот, примерно так.

Она протянула ему блокнот и пояснила:

— Это то, что требует Кодекс. Мантия на трёх пуговицах, колпак, нижнее платье тоже предписано. Нам не дозволено иметь много вещей. Во-первых, это опасно. Во-вторых, не пристало магу обрастать привязанностями к материальному.

Она снова вернулась к монитору. Красивые плетёнки с бусинами удерживали её неимоверные волосы в причёске. Над тонкой шейкой получался большой, пушистый и мягкий, отливающий на солнце рыжим, «низкий пучок».

Это его так именовала сама волшебница.

Виктор Борисович снова вздохнул. Уже второй или третий раз.

— Виктор Борисович, я, к сожалению, теперь почти не понимаю, о чём думают люди вокруг. И, если вам хочется что-то мне сказать, скажите об этом! Так будет лучше…

— Лучше ли?

— Что? — не поняла Ника.

Виктор Борисович снова вздохнул, поправил усы и поинтересовался:

— Что вы там теперь ищете, Ника?

— Создателя. Творца.

Женщина развернулась к нему и продолжила:

— Смотрите, обо мне Тим прочитал, так? Он предположил, что в рамках вашей теории, мир Пяти земель где-то должен существовать. Так? И выудил из него меня. Зачем? Не говорит, паршивец.

Ника покосилась на Виктора Борисовича.

— Мир, мой мир в вашем был засвечен этим автором. И я помню почти всё, что она написала обо мне. Тим дал мне распечатку.

Волшебница помолчала.

— Знаете, потрясающая вещь — читать о себе то, что написал кто-то чужой. Кто-то, кто никогда тебя не видел и даже с тобой незнаком.

Ника хмыкнула.

— Этот творец даже … всё описывает. Достоверно так…

Волшебница оглянулась на гостя:

— Ужас, верно?

Тот, почему-то краснея от самых усов до залысин, смущённо, не поднимая глаз, кивнул:

— Да, ужас.

А про себя подумал, что надо бы почитать.

— Так вот что я подумала… творец смог бы описать моё возвращение. Быть может, если она написала то, что было, она сможет написать и то, что будет? Почему бы нет? Мир-почти-Пятиземье, куда я смогу вернуться… Он где-то есть.

Серые глаза смотрят прямо в душу. И Виктор Борисович видит в них такую надежду… Такую…

На таких надеждах обычно держатся миры.

И он не смог ей сказать, не смог…

Он смотрел на неё. Маленькая, очаровательная женщина. Она пахнет мятой, особенно сильно пахнет от её волос.

Она возбуждённо расписывает, каким бы образом можно было бы вернуть её домой…

Она была сама на себя непохожа.

Возбуждённая, энергичная. Болезненно энергичная. Как студент во имя экзамена накачанный кофе по самую макушку.

— Я нашла её на одном сайте, но она там почти не появляется и не отвечает — Тим при мне ей написал. А больше… не могу ничего отыскать.

Виктор Борисович встал, положил обе тяжёлые ладони на её плечи. Тонкие, прощупывающиеся до самых косточек.

Он наклонился к её розовому ушку и прошептал:

— Ника, я люблю тебя. И только поэтому…

Серые, с тёмным по краю радужки, в тенях ресниц, её глаза всматривались в его лицо. Она пытается понять и боится правды, которая должна прозвучать. Поэтому сказала сама:

— Автор — его ...

Ирия прикрыла лицо ладонью, сквозь растопыренную пятерню смотрела на экран. Там, рядом с Тимом, на фото стоит женщина. То же лицо, что и на аватарке аккаунта автора.

— Его жена. И она умерла.

Ника протянула ладонь и закрыла ноут. Тот пошумел, соображая, и погас.

Волшебница сидит в полной темноте. Тихо, опустив руки и не шевелясь.

* * *

Внутри так пусто, так голо и пусто, что, кажется — шевельнись — и захлебнёшься этой пустотой. Она всколыхнётся волной и затопит тебя, хлынет в лёгкие через ноздри, через горло и… всё. Не выплыть.

— Ника! — чьи-то пальцы сжались на плечах.

— Я не умею плавать.

— Ника!

Кто-то включил свет.

— Ника…

Кто-то шепчет её имя. Повторяет его снова и снова. А она сидит, боясь захлебнуться пустотой.

Говорят, надежда умирает после нас. Говорят, она умирает последней.

А что делать, когда надежда умерла, а ты ещё жив?

Пустой, продолжаешь жить дальше?

Кто-то гладит её по волосам, по спине и всё шепчет, шепчет её имя…

— Ника, я же люблю тебя!

И от слова «люблю» пустота внутри раскололась и тысячью осколков рухнула куда-то ниже пяток. Ника почему-то думала, что эта пустота вытечет. Слезами. Или просто схлынет.

А она вдруг раскололась, и стало больно.

Больно от того, что внутри, вместо пустоты вдруг что-то пустило корешки в живое и бьющееся её сердце.

— Ника, ты сама можешь это написать. Чтобы всё закончилась так, как тебе хочется. О возвращении в твой мир. Если больше некому, сотвори сама.

Волшебница покачала головой:

— Нет. Творить могут только люди. А я… У меня просто не получится.

Виктор Борисович поставил перед ней блокнот с её рисунком. Набросок, сделанный пару минут назад.

Ирия смотрела на мага в развевающейся мантии. Бородач будто шёл, чуть пригибаясь, против ветра, а тот трепал бороду и путался в полах мантии.

— Попробуй!

Тонкие пальчики касаются его ладони на плече.

Ника отрицательно качнула головой:

— Я — маг. Мне не написать так.

* * *

Виктор Борисович уходил злой. Ему не удалось убедить её ни в чём, а вот её надежду он погубил.

Если бы он не был так задумчив и так сердит, возможно, он заметил бы, что с провожавшим его Тимом что-то не так.

Заметил бы и, возможно, тогда бы ничего бы и не случилось.

Но он ушёл.

* * *

Я осторожно приоткрываю дверь в её комнату. Темно. Тихо.

— Что ты, Тим?

Она стоит у окна, вполоборота смотрит на меня. В комнате темно. Только свет дворовых фонарей разбавляет тьму и очерчивает женский силуэт на фоне окна.

Я подхожу ближе, теперь я за спиной у волшебницы.

Она молчит. И я тоже не решаюсь заговорить.

— Тим… Почему ты мне не сказал, что она умерла?

— Потому что это не имеет значения. Ты — её часть.

Я провожу рукой по её спине и она вздрагивает. Отстраняется и обходит меня. Меня это бесит.

— Тим, ты солгал мне.

— А ты? Ты мне не лжёшь?

— Я?

— Зачем он ходит к тебе? О чём вы тут шепчетесь?

— Ты ревнуешь? — я слышу холод в её словах и презрение. Это обидно. И даже, наверное, больно. Вот только я решил, что скажу ей всё. Но говорю совсем не то, что хотел.

— Я не хочу, чтобы он приходил.

Женщина пожимает плечами, включает свет:

— Как скажешь.

Почему-то это согласие меня не радует, наоборот, я уже готов ударить её.

Но она такая маленькая. Такая тонкая… Когда поправляет волосы ото лба и смотрит на меня… Как можно ударить такое чудо?

Волшебная кукла.

Я пытаюсь взять её за руку. Тонкая ладошка выскальзывает из моих пальцев. Не удержать. Не взять.

И злость снова заливает разум. Я схватил её за плечи так, что она ахнула. Серые глаза распахнуты и сморят со страхом, его же я вижу в изломе губ и бровей.

И всё равно она прекрасна.

Поцеловать. Коснуться её кожи губами. Гладкую нежность почувствовать.

Ирия отворачивается, пытается вывернуться. Молча.

Я снова встряхиваю её:

— Ты — моя. Моя! Я тебя создал. Я тебя нашёл! Ты не можешь быть больше ничьей! Только моя!

Это не то, что я хотел ей сказать. Не то! И не так. Эти слова рвутся из меня, захлёстывают, наполняют и льются наружу. Я сам себе неприятен сейчас. Но я люблю её! Я не знаю, как это сказать.

Слова не могут передать всё, что я хочу ей сказать. Я снова пытаюсь поцеловать её, хочу погладить, приласкать.

Но она рвётся прочь и мне приходится стиснуть её плечи снова.

— Мне больно!

Она дёргается и ахает, её лицо кривится болью.

И тут больно становится мне.

Очень больно.

Сквозь багровый морок слышу щелчок захлопнувшейся двери.

* * *

Я искал её потом. Искал везде, где мог. И как мог.

Нигде никаких следов. Виктор Борисович тоже искал. Потом он забрал у меня её посох. Он попросил и я отдал.

У меня остались видеозаписи с ней, газетные вырезки и старенький халатик, пропахший мятой.

На столе, в стопке распечатанных на принтере листов — история её жизни, когда-то давным-давно то ли придуманная, то ли записанная моей Оленькой.

Я часто перечитываю её.

И слежу. Вдруг в сети появится рассказ о маленькой хромой волшебнице.

Но, даже если не появится, я знаю, она придумала что-то.

Она выберется. Непременно выберется. Она жива. И в ней живёт часть… если не души, то личности… автора. Значит, моя Оля всё ещё жива.

А Виктор Борисович недавно уволился. Говорят, куда-то переехал.

А куда — не знает никто.