Фанерный ящик
Вениамин Сергеев. Тридцать пять лет. Разведен. Работал в нескольких газетах на полставки. Колумнист, теперь уже бывший, глянцевого мужского журнала. Жил как пёс и сдох как пёс.
Да, именно такой некролог я, журналист, могу себе сейчас придумать. Благо есть повод — я уже довольно долго нахожусь в заточении, правда, понятия не имею где, как именно сюда попал и даже не представляю, сколько предстоит проторчать в этой ловушке.
Как же замечательно, твою мать, что я решил на прошлой неделе бросить курить. Всегда ненавидел эту моду на громкие заявления. "С понедельника начинаю новую жизнь!" "Купила абонемент на фитнес, буду заниматься, чтобы привести себя в форму к лету". "Я не пью пиво, только водку, в пиве же полно калорий". "Курю только легкие сигареты и только пять раз в день".
Каждый из нас знает, что рубить хвост кошке надо решительно — или да, или нет, никаких "если". Я докурил последний блок "Данхилла" и перестал носить с собой зажигалку. Никому не говорил: "Эй, посмотри на меня, я бросил". Просто не курю. Не хочу. Да всем и плевать, по большому счету. Ну вот, курить перестал, и зажигалки с собой при себе не было. Зато в кармане лежит мобильный телефон "Нокиа" последней модели, шестьдесят шесть что-то там, очередная дрянь от маркетологов. Инфракрасный порт, какая-то совершенно волшебная камера, цветной дисплей, вот только аккумулятора, как и раньше, хватает на десять, будь они неладны, часов разговора. И вот я стою сейчас в кромешной темноте с этим куском дерьма за шестьсот баксов и даже не могу осветить им окружающий меня мир.
"Чем больше развивается цивилизация, тем хуже становится качество жизни". Зажигалки нет. Телефон сел. Не отчаиваюсь, достаю из аппарата аккумулятор, тру им изо всех сил по рукаву пиджака, пытаясь разогреть, и о чудо, после этого мобильник включается, появляется мерзкая надпись, сине-черный экран, такой тусклый, что даже ноготь на пальце рассмотреть не удается. Занавес! Экран снова гаснет.
Начинаю злиться. Проклинаю того ублюдка, который изобрел этот модный смартфон, но не снабдил свое детище достаточной емкости аккумулятором. Как же, тогда шесть-шесть-два говна станет толще на три миллиметра и не влезет в карман рубашки. Никто его не купит!
Злюсь на себя, жирного стареющего искателя приключений на собственную задницу, который ходит на работу в шерстяном костюме и начинает изрядно вонять к концу рабочего дня. И, хотя у меня есть часы под костюм за пару тысяч долларов, я понятия не имею, который час — это же классические, мать его, часы, в них нет так нужной сейчас подсветки.
Снова вспоминаю создателя телефона. С превеликим удовольствием засунул бы в задницу этому уроду свои модный блестящий хронометр вместе с ремешком из прекрасной кожи, а к швейцарцу, автору бесполезных красивых часов, я бы аналогично применил бесполезный, разрядившийся в ноль, смартфон.
На ощупь, как гребанный крот, я начинаю исследовать стены. Помещение примерно полтора на три метра, высота около двух, сплошь, кроме только одной металлической стены, обитое фанерой. Даже потолок закрыт листом фанеры, вся эта конструкция пахнет как рынок строительных материалов, а под ногами, кажется, бетонная пыль.
Я, здоровый мужик тридцати с хреном лет, однажды прихожу в себя в каком-то контейнере из фанеры и понимаю, что ничего не помню. Почти ничего. Ну, то есть вчера, или даже сегодня, был вторник, я приехал домой под утро, припарковался и пошел домой. Кажется, был под допингом, не спал три дня и вообще день был трудный. Но это бывает, не суть, сейчас более значимы причины поимки меня, журналиста в несвежем костюме, в эту фанерную мышеловку.
Ноги затекают, глаза к темноте привыкли, но ровным счетом ничего не видят. "Эй! Есть тут кто?". Начинаю бить ладонью по фанере, раздается довольно громкий стук, но ничего не происходит. Моя темница немного шатается, видимо, контейнер неровно стоит.
В голове роятся нехорошие мысли. Вспоминается Дима Холодов и Влад Листьев. Я тогда учился на пятом курсе, все на факультете, мягко говоря, охренели от внезапного понимания того, что ты, журналист, делаешь такую же опасную работу, как киллер, который охотится на тебя. Вы по разные стороны баррикад, ты вооружен словом, у него — браунинг с глушителем или мина-ловушка. Для тебя, разумеется. И тебе, журналисту, крайне желательно не встретить на узкой тропе своего оппонента.
Может, и меня тоже чехи похитили, посадили в этот контейнер и запросят за меня выкуп. Интересно, у кого? У Михалыча, главреда этой газеты-подстилки? У бывшей жены? У грузина, хозяина глянцевого журнала для модных клубных дурачков и брутальных педерастов? Так и вижу, как бородатый кавказский парень сидит в грейдере или бульдозере, как там эта землеройка называется, набирает Михалыча и говорит ему прямо: "Мы тут придурка твоего взяли, если нужен, дай знать. Если нет, мы его зароем сейчас". Михалыч, конечно, для приличия спросит, о какой сумме идет речь, но денег не даст, даже если б у него в столе сейчас лежал десятилетний бюджет этой газетенки.
Ира? А что она скажет? Наверняка переспросит: "Это что, шутка? Веня, не смешно. Скотина, ты опять напился? Когда ты уже приедешь к ребенку? Куда ты вообще пропал со своими алиментами? Дочка тебя ещё ждет каждый вечер, а ты там с проститутками нюхаешь это свое белое дерьмо по модным тусовкам, блюешь сорокалетними шотландскими виски (сколько раз повторял дуре, что виски — он, мой, единственное число, мужской род), в номерах люкс, козёл".
Магомет положит трубку, нахмурится, возьмет автомат и без лишних сантиментов изрешетит контейнер. Потом спокойно зароет меня грейдером в суховатый весенний грунт и поедет к своей Лейле есть халяльные сосиски с макаронами.
Про босса из глянцевого журнала даже думать не хочется. "Вениамин? Кто это? Тот жирный журналишка, которого я держу только по знакомству? Сделай милость, избавь мир от него, дорогой джигит". И снова Калашников, снова грейдер, снова никаких шансов.
Мозг устает думать о гибели собственной туши. Возобновляю свою попытку орать и бить каблуком в дно ящика. Проклятый костюм тонкой шерсти, жара стоит уже третий день, а я все в этом костюме. Интересно, а как они на меня вышли? Может, пасли меня? Наверное, еще с той самой статьи про Ахмата. Какой же огромный прыжок совершила цивилизация за последние десять-пятнадцать лет — ещё вчера эти гоняли хворостиной баранов по горам, а сегодня уже читают мой ЖЖ. Контора пишет. Хотя, сомневаюсь, что будут меня за пост годичной давности сажать в металлическую коробку. Наверное, есть на то причины похуже.
Может, Ира? Конечно, она женщина, она слабая, сентиментальная, но, кто её знает, может, она? Может, с кем из бандитов связалась? Неплохая схема — Веню в ящик, ящик в землю, концы в воду. Сразу всем хорошо.
Версия с бывшей женой попахивала откровенной паранойей. Но надо рассматривать все варианты.
Ещё вчера я был сам царь жизни. На пятой бэхе, в дорогом костюме, нос в чем-то белом, будто клюкву в сахаре ел, в кармане — смартфон последней модели, какие проблемы? А сегодня сижу, как мышь, в этой коробочке из фанеры.
Я разбиваю в кровь костяшки правой руки. Толстая фанера, интересно, а зачем она? Может, за ней что-то более хрупкое? Я пытаюсь проломить фанеру кулаком, но безуспешно. Вспоминаю, что на поясе у меня был травматический пистолет. Наверное, если меня выпустят, шанс завалить хоть одного из палачей у меня есть.
В контейнере очень жарко, душно и хочется пить. Только не это! Снова паническая атака, вся спина мокрая, и я задыхаюсь. Я представляю, как сижу в этом костюме тонкой шерсти где-то на вершине Эвереста, где очень холодно, безумно холодно, настолько, что можно умереть от одного дуновения ветерка. Сижу на проклятой скале и жалею, что надел красивые и такие холодные штиблеты. Мне очень холодно, и я совершенно не в курсе, как спускаться в этом костюме офисного денди с проклятого восьмитысячника, поэтому с радостью окажусь в фанерной теплой коробке фиг знает где.
Без допинга воображение работает чуть менее чем плохо. Интересно, а может, это черные риэлторы? В прошлом году я купил себе двушку в новом доме, а теперь меня украдут, заставят отдать всё, что я нажил непосильным трудом, и пустят на органы куда-нибудь на Ближний Восток. Органы ведь проще всего везти в человеке, до предела накаченном нейролептиками, который, как та корова, добровольно идёт на смерть, ибо ему всё равно. Только коробка зачем?
Наверное, тот, кто меня сюда поймал, хотел, чтобы я подумал над своим поведением. Возможно, сосед из садового некоммерческого товарищества решил мне отомстить. Ему, видите ли, не нравилось, что я построил по периметру наших владений двухметровый непрозрачный забор, затеняющий его убогий газон. А мне лично не по душе видеть его недовольную морду, лучше уже кусок зеленого профнастила. "Ты ещё пожалеешь, Веня!" — сказал мне этот садовый гном.
Интересно, его работа? Ничего, когда он меня выпустит из ловушки, я всажу в супостата четыре пули. Первую — в пузо. Вторую — в ногу в районе бедра. Третью — в ту же ногу, в колено. А четвертую пулю я всажу ему в ступню другой ноги. Потом найму адвоката, того самого, Самвела, и он меня отмажет. Конечно, какие проблемы, телесные после любимой Самвелом сто пятой — уже просто смех какой-то. А может, я просто изобью подлеца руками и ногами? Все-таки стрелять я так и не научился, вдруг промажу?
Тут я прихожу к выводу, что мне уже плевать на эти дорогие штиблеты. Со всей дури бью ногой по фанере, и мерзкие щепки царапают лодыжку, рвут брюки и проникают под кожу, вызывая желание убивать.
С пятидесятого удара мне удается пробить лист десятимиллиметровой фанеры, но за ней оказывается металл, точь-в-точь такой же, покрытый зеленой краской, как на противоположной стене. Очевидно, контейнер открывается как шкаф-купе. Я пробовал, но ручек изнутри нет. Внезапно, снаружи, откуда-то снизу, раздается голос со среднеазиатским акцентом:
— Эй, ты что там делаешь? Ты кто?
— Ты, твою мать, меня об этом спрашиваешь? А ну открывай гребанный ящик! — отвечаю я ему.
Мужик о чем-то трёт с другим — я прекрасно слышу голоса двоих. "Я тебя сейчас убивать буду, лучше отпусти меня по-хорошему", — ору во все горло. Отступать некуда. Возможно, это какая-то шестерка, и нужно его напугать. Вдруг это уборщик или водитель? Я достаю травмат и стреляю в крышу контейнера. Фанера с хрустом ломается, пуля отскакивает в пол. Снова стало трудно дышать, и удушливая гарь заполнила мою фанерную клетку.
"Я сейчас мусоров вызову, что ты делаешь?" — кричит мне второй мужик. "Да хоть Папу, сука, Римского!" — отвечаю я ему. Папа, кстати, совсем недавно сменился, я помню репортаж на первом канале про эту трубу, из которой шел белый дым.
— Кто тебя послал? — спрашиваю я, — Что тебе нужно?
— Электричества нет, подожди, — отвечает мне этот хрен снаружи, — Сейчас дизеля будем запускать.
Я уже совершенно ничего не понимал. Неужто банда гастарбайтеров взяла меня в плен? В кармане пиджака я нашарил пачку денег. И тут меня осенило!
"Эй вы! — заорал я что было сил. — Мужики, как вас там? У меня тысяч десять есть, только выпустите меня отсюда. Я пить хочу и вообще ща сдохну".
Десяти тысяч, конечно, у меня не водилось, это был блеф чистой воды, но он сработал. Где-то совсем рядом я услышал голос этого чучмека:
— Эй, суй денгэ сюда!
— Куда совать? Я ничего не вижу.
Тут в самом верху контейнера появилась вертикальная тонюсенькая полоска света. "Сюда суй, где я свечу", — сказал мужик. Я сунул одну из купюр.
— Почему так мало? Больше давай! — радостно крикнул мне нацмен.
Я отправил в щель купюру номер два. Вроде крупная деньга, мне так на ощупь показалось.
— О, штука! Давай ещё, тогда выпустим! — и снова смеются.
Я решил, что в контейнере деньги мне совсем ни к чему. Одну за другой я отдал мужикам в щель все купюры. Это был хоть какой-то шанс на спасение. Чучмеки, взявшие меня в плен, ржали в голос. "Вот ведь гады, бабки забрали и ещё смеются!"
Внезапно азиаты зашептались: "Мусора пришли, атас!". По удаляющимся шагам я понял, что милиции тут рады далеко не все.
"Чё у вас тут случилось?" — спросил кто-то строго, видимо, мент. Голос был без акцента, но усталый и одновременно наглый. Точно рожа протокольная.
— Выпустите меня, ёж вашу мать! Я здесь!
— Сиди, дурак, ща электричество включат, и мы тебя оформим!
— Какое в жопу электричество, выпустите меня из контейнера. Я журналист Вениамин Сергеев!
Мусор лишь посмеялся в ответ. Затрещала его рация. "Да тут в новостройке какой-то дурак в лифте застрял. Свет вырубили, он, походу, весь день тут. Вроде вооружен, нужна подмога чтоб его доставать", — ответил блюститель порядка.
— Вас понял, — ответила рация.
Через пару часов, наконец, включили электричество, зажегся свет, и лифт поехал. Когда двери открылись, мусора первым делом меня хорошенько приложили по башке резиновой палкой. Воспользовавшись моим удивлением, заломали, надели браслеты на запястья и пинками погнали вниз по лестнице.
Так я оказался в отделении. Вечерело. Меня посадили на пятнадцать суток за мелкое хулиганство и сопротивление при задержании. Впрочем, это уже не страшно, ведь ещё три часа назад я был почти готов к смерти. Никогда не забуду, как провел в проклятом, обитом фанерой, грузовом лифте в новостройке двадцать пятого мая две тысячи пятого года.