Любитель Шекспира

Любитель Шекспира

-Чудесный вечер, — думал Тим, сидя на ступеньках крыльца и любуясь закатом. Ему нравилась вечерняя тишина и собственное никем не нарушаемое одиночество. Почти три месяца покоя, вдали от города и крикливых школьников. Тим это заслужил.

Если бы сейчас кто-нибудь увидел Тима, он бы не поверил, что этот парень в разрезанных на коленках джинсах и в синей полинявшей рубашке — учитель русского языка и литературы. И, тем не менее, это было именно так.

Тим, в общем-то, любил детей, и ему нравилось их настороженное внимание. И нравилось даже то, что они подмечали любой недостаток, любую слабость своих учителей. Крохотное пятнышко на рубашке или неудачно сказанная фраза могли стать поводом для насмешек и ехидных обсуждений в соцсетях. Так что с ними надо было держать ухо востро! Но это там, в школе. А здесь, в дедовской деревне, где Тим проводил свой учительский отпуск, можно было расслабиться и до осени забыть про костюм, школьные дрязги на педсоветах и бесконечные отчеты.

Честно говоря, когда Тим поступал на филологический факультет, он и не думал идти учителем в школу. Он хотел остаться на кафедре и заниматься тем, что ему действительно нравилось: творчеством Шекспира. Но недостаточное финансирование гуманитарных наук, нехватка времени на серьезные исследования, а самое главное — острые разногласия с ректором вынудили Тима променять университет на элитную частную школу.

А теперь Тим просто сидел на крыльце и наслаждался тишиной.

— Усталое уж закатилось солнце;

След колесницы огненной его

Пророчит нам на завтра день прекрасный, -

проговорил Тим. Он прикрыл глаза, а когда снова их открыл, увидел перед собой странное свечение. Оно исходило от небольшого серебристого шара, висевшего перед ним прямо в воздухе. Шар явно приглядывался к Тиму. Было непонятно, чем и как он это делал, но Тим мог поклясться, что этот неопознанный летающий объект бесцеремонно его изучает.

— Здравствуй, белая горячка! — пробубнил Тим себе под нос. Шар тут же взмыл в небо и исчез из поля зрения.

Тим встал и пошел в дом.

— Да, раньше я такого за собой не замечал, — сказал он и стал умываться холодной водой из умывальника, который висел на стене. Тим взглянул на себя в зеркало. Легкая небритость — здесь, на старой дедовской даче Тим не утруждал себя каждодневным бритьем — взъерошенные волосы — все как обычно. Он пожал плечами и пошел готовить себе простой деревенский ужин.

Тим знал эту деревню с детства. Сюда, мальчишкой, привозили его на каникулы, и целое лето он мог лазить по соседским огородам, ходить с друзьями на рыбалку и кататься на велосипеде. Именно в деревне он научился первым матерным словам, которыми пересыпали речь его местные друзья. Здесь он выкурил свою первую (и, кстати сказать, последнюю) сигарету. Так что в этой Богом забытой деревне Тим чувствовал себя, как дома. К тому же, сейчас здесь было безлюдно: вся молодежь разъехалась по городам, а старики доживали свой век, стараясь не вмешиваться в чужие дела, и Тима, уставшего от суеты, это вполне устраивало.

Появление серебристого шара удивило его, но не настолько, чтобы Тим стал придавать этому большое значение. Так что на следующее утро он снова рубил дрова, носил воду из старого, заросшего крапивой колодца и собирал первые ягоды неведо кем и когда посаженной клубники.

А вечером шар вернулся вновь. Он возник из ниоткуда и снова беззвучно повис в воздухе.

— Ну это уж слишком! — возмутился Тим. — Что-то ты сюда зачастил. Как тебя звать-то, паранормальное явление? — Тим протянул к шару руку. — «Гораций, здравствуй! Здравствуй, друг Марцелл!» — сказал он.

Шар на мгновение замер, а потом отлетел на пару-тройку метров в сторону.

— О, да мы недотроги! — спаясничал Тим. — И что ты здесь забыл? Молчишь? Ну, молчи, молчи! «Пусть порицают тебя за молчание — не бранили бы только за говорливость», как сказал один великий классик, тебе, конечно же, незнакомый.

Раздраженный, Тим ушел в дом и стал заваривать себе ароматный чай из смородиновых листьев. Когда он вернулся на крыльцо, шара уже не было.

Так продолжалось неделю. Каждый вечер, на закате, стоило только солнцу раскрасить небо розово-оранжевым цветом, перед крыльцом Тима появлялся серебристый пришелец.

— Приветствую тебя, шар! — говорил Тим каждый раз и шел заниматься своими делами. И за то время, пока он носил воду, или делал чай, или просто сонно закрывал глаза, подставляя лицо теплому свету, шар исчезал так же тихо, как и появлялся.

А еще через неделю, разбирая завалы на пыльном дедушкином чердаке, Тим обнаружил замечательную вещь. Это был зеленый детский сачок с желтой деревянной ручкой. Тим хорошо его помнил: этим сачком он поймал немало жуков, бабочек и лягушек. Тим улыбнулся, вспомнив, как однажды подложил лягушку маме на кровать. Мама визжала, как резаная, и весь оставшийся вечер Тим провел закрытым в сарае, но это явно того стоило!

— Да, мама, лягушек ты не любила. Зато млела от сказки о «Лягушке-царевне». Парадокс!

И вдруг, нарушая привычную тишину, раздался звонок мобильного. Звонила мама.

— Вот тебе на! Легка на помине, — засмеялся Тим и взял трубку.

— Привет, сынок, это мама! («А то я твой номер не вижу», — подумал Тим.) — и стала рассказывать ему нудные городские новости.

— Мам, зачем ты звонишь? — устало спросил Тим.

— Как зачем? — даже по голосу было слышно, что мама возмущена. — Ты уехал в эту глушь, не звонишь, не пишешь! Я за тебя волнуюсь! И вообще, Тимофей, почему ты не позвал Лизу?

Да, сейчас мама закончит разговор своей коронной фразой. И, конечно, она прозвучала:

— Тимофей, тебе пора подумать о женитьбе! Мне хочется понянчить внуков! А то так и умру, внуков не увижу!

— Мам, отстань, а? — привычно буркнул Тим. — Будут тебе внуки. Когда-нибудь, — и, не дослушав, что ответит мать, сбросил вызов.

Разговоры на тему детей и внуков всегда выводили Тима из себя. Злость клокотала в нем, стараясь вырваться наружу.

Тим выглянул в окно. Перед крыльцом его привычно ждал серебристый шар, как всегда спокойный и бесстрастный!

— «Не искушай ты ненависть мою, меня тошнит, когда тебя я вижу», — Тим взглянул на сачок, который все еще держал в руке, потом снова на крыльцо, и злорадно засмеялся!

— Ты у врага в руках и будешь пойман в сети! — перефразировал он и вышел во двор.

— Ну что, побегаем, эн-эл-о поганое? — задорно крикнул Тим шару и замахнулся сачком. Шар неспешно перелетел на другое место. Тим не намеревался сдаваться, охотничий азарт уже охватил его. Ну и что, что вместо ружья у него был детский сачок, а вместо дичи — серебристый шар.

Тим резко прыгнул вперед, накрыв шар сеткой. Шар сверкнул неярким зеленым огоньком — и в руке у Тима осталась только желтая деревяшка. Зеленая сетка исчезла без следа. А шар снова растворился в вечернем небе.

— Вот паршивец! — проговорил Тим, скорее озадаченно, чем зло. — Ладно, мы еще посмотрим кто кого. Не сомневайся, я до тебя доберусь!

К следующей встрече Тим подготовился основательнее. Идея поймать серебристый шар в ловушку захватила его с головой. К тому же, как показал опыт с сачком, шар вовсе не отличался расторопностью.

— Сетку, значит, ты спалил. Что скажешь о жестяной банке?

Тим нашел в сарае старую банку из-под краски и поставил ее поближе к крыльцу. И как только в лучах закатного солнца появился шар, Тим молниеносно схватил банку, набросил ее на серебристое свечение и стал быстро прижимать ее вниз, к земле. Но на этот раз шар оказался быстрее. Он, как бы издеваясь, выплыл из банки, взмыл в небо и исчез.

— Ты прав, банка была глупой идеей, — сказал Тим. — Ну ничего! «Лети, лети, о ветреность, по ветру, и вместе с ним кружись и изменяйся». А завтра возвращайся! Будет тебе ловушка похитрее!

Но следующий день был невыносимо жарким, и Тиму было лень придумывать ловушки. Хотелось только вечерней прохлады и легкого ветра. А шару, видно, снова хотелось поиграть в дичь и охотника. Вечером он, как ни в чем не бывало, мирно висел у Тима перед крыльцом.

— Опять ты, — проворчал Тим. — Что ты ко мне пристал? «Я убегу и спрячусь в чаще леса, тебя ж зверям я брошу на съеденье». Да и что ты такое, в конце концов:

Благой ли дух ты, или ангел зла,

Дыханье рая, ада ль дуновенье,

К вреду иль к пользе помыслы твои…

И тут шар замер. Тим с изумлением посмотрел на него. Это было странно: шар как будто прислушивался к тому, что говорил Тим.

— Хм, интересно, ты что же это, любитель поэзии? Ну-ка, давай проверим? Акт третий, сцена первая…

Быть или не быть, вот в чём вопрос.

Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед…

Тим дочитал монолог Гамлета до конца. Шар слушал, замерев на месте.

— Интересная штука! — пробормотал Тим. — А как насчет Пушкина?

У Лукоморья дуб зеленый,

Златая цепь на дубе том...

Шар, не дослушав, плавно поднялся в небо и пропал.

— Значит, все-таки Шекспир. Понятно, — заключил Тим, хотя понятным не было ровным счетом ничего.

Всю неделю стояла ужасная жара, но как только она спала, Тим сел на велосипед и поехал в библиотеку. Она находилась в районном центре, в пятнадцати километрах от деревни. Но Тиму позарез нужно было проверить одну теорию. Из библиотеки Тим вернулся, нагруженный томами Шекспира.

И вечером, как только появился серебристый шар, он начал:

— Две равно уважаемых семьи

В Вероне, где встречают нас событья,

Ведут междоусобные бои

И не хотят унять кровопролитья.

Тим читал и читал, рассказывая шару известную всем землянам историю Ромео Монтекки и Джульетты Капулетти. Шар не двигался с места. И лишь когда Тим закончил читать «печальнейшую повесть на свете», шар, словно опомнившись, едва заметно вздрогнул, и улетел.

В течение следующих нескольких дней Тим прочитал шару «Двенадцатую ночь», «Генриха IV», «Венецианского купца». Временами Тим перемежал стихи английского классика Байороном, Марло, Киплингом, пытался читать своему гостю Шиллера и Гюго — напрасно: шар слушал только Шекспира.

И через несколько дней Тим решился на эксперимент. Продолжая читать, он тихо встал с крыльца и приблизился к шару, медленно поднял руку и коснулся серебристой поверхности. Она была гладкой и, без сомнения, теплой. Тиму даже показалось, что он чувствует легкую пульсацию в ритм стихов.

Тим прервал чтение. Шар вырвался из-под руки и стрелой полетел в небо.

— Так-так, внеземная цивилизация, кажется, я придумал способ тебя поймать! — произнес вслед шару Тим.

Следующим вечером все было готово. Металлический ящик с плотно прилегающей крышкой стоял у крыльца, Тим с томиком Шекспира, открытом на «Макбете», ждал своего иноземного гостя. Тот появился в свой обычный закатный час.

Тим начал чтение, потом медленно опустил книгу и продолжил читать строки любимого поэта наизусть:

Так — в каждом деле.

Завтра, завтра, завтра, -

А дни ползут, и вот уж в книге жизни

Читаем мы последний слог и видим,

Что все вчера лишь озаряли путь

К могиле пыльной.

Он подошел к шару, аккуратно взял его в руки, опустил в ящик и закрыл крышку. Серебристое свечение исчезло. Ловушка сработала.

— Попался! — полуудивленно, полуразочарованно сказал Тим, но уже в следующую секунду потрясенно уставился перед собой.

Шар тихо сиял в воздухе над крышкой ящика. Ящик, целый и невредимый, стоял на прежнем месте. Тим распахнул крышку, ящик был пуст. Парящий над головой шар презрительно вспыхнул и снова, как обычно, растворился в небе.

— Телепортация, да? — хмыкнул Тим. — То есть бороться с тобой бесполезно? Значит, удержать тебя можно только Шекспиром. Хотя вряд ли ты теперь вернешься.

Но шар все же вернулся. Тим посмотрел на него долгим задумчивым взглядом и стал читать ему «Юлия Цезаря».

Прошла половина лета. Шар удивлял и забавлял Тима. Было странно и нелепо сидеть каждый вечер на крыльце старого дачного дома и в лучах заходящего солнца читать произведения Шекспира. Шар, по-прежнему, не издавал ни единого звука, но все так же приглядывался и прислушивался, хотя у него не было ни глаз, ни ушей. А может, были, но прятались где-то в глубине серебристого свечения.

— Да уж, шарик! — засмеялся как-то вечером Тим, закончив читать «Отелло». — Моя мать была бы довольна! Наверно, я бы даже мог сказать ей, что каждый день читаю Шекспира своей возлюбленной. Только я вот почему-то уверен, что ты не женщина, а мужчина, так что никаких романтических чувств ты у меня, увы, не вызываешь.

— А раз так, — уже тихо продолжал он, — то мне остается только одно: сдать тебя ученым! Вот только как? Представляю себе: звоню на Первый и говорю: «Присылайте журналистов, у меня сенсация: иноземный шар, который увлекается поэзией Шекспира». Ко мне тут же отправят бригаду, только не журналистов, а людей в белых халатах с уколами успокоительного в руках.

Или как тебе такая картина: я сижу и двадцать первые сутки подряд читаю тебе сонеты, а в это время сто четырнадцать ученых пилят тебя лазером, измеряют твой вес и объем или просвечивают рентгеном. Слушай, а почему, собственно, я должен тебе читать? Может, тебе подойдет аудиоверсия? В этом случае сдать тебя ученым будет гораздо проще.

Интернет на телефоне, худо-бедно работал, и весь следующий день Тим скачивал себе на ноутбук аудиокниги Шекспира. Идея была проста. Нужно было только включить запись. И тогда шар, как миленький, будет сидеть в ящике и слушать стихи, пока Тим… Пока Тим — что? Этого Тим и сам не знал. Он совершенно не представлял, куда денет летающего любителя Шекспира. Скорее всего, отпустит на все четыре стороны. Но сначала выяснит, сколько шар просидит в ящике под действием поэзии.

Ответ оказался предсказуемым: нисколько. Компьютерный Шекспир шару был не нужен. Как только Тим включил запись «Ромео и Джульетты» в исполнении величайших актеров, шар обиженно моргнул и полетел вверх. Тим, так веривший в гениальность своей идеи, был раздосадован.

— Какая тебе разница, кто читает: я или компьютер? Эстет серебристый! — крикнул ему вслед Тим. — Ну и лети себе! «До ужина побуду я один. Так с богом — и до скорого свиданья».

Шар тут же спорхнул вниз и снова повис перед Тимом.

— Да, Шекспира в живом исполнении ты всегда узнаешь! Да ну тебя! — Тим ушел в дом, в сердцах хлопнув дверью.

Вечерние чтения продолжались до середины августа. Скоро Тиму предстояло возвращение в город, к работе и ученикам. Он сидел и читал «Короля Лира». Дочитав книгу до конца, Тим поднял взгляд и посмотрел на шар.

— Ну что, серебристый, и кто же из нас двоих, в результате, попал в ловушку: ты, каждый день требующий новой порции Шекспира, или я, вынужденный давать тебе это подаяние? Нда. Вот только скажи мне, почему Шекспир? Почему не Лермонтов, не Гете, не Омар Хайам? И вообще, как мне сплести ловушку из слов? Дайте мне флакончик «Виндзорских насмешниц», нет лучше сеть, сотканную из «Сна в летнюю ночь». Или клетку из «Короля Иоанна». Продайте мне клей из «Антония и Клеопатры»! А можете ли вы произвести прибор, излучающий вибрации «Двенадцатой ночи»? А как насчет дома, построенного из «Укрощения строптивой», и обеда из трех блюд, приправленных сонетами Шекспира? И все-таки, шар, я тебя поймаю!

Лето неумолимо приближалось к концу. Тим не мог уехать: он был одержим шаром.

И одним чудным августовским утром, нарушая основной принцип своей жизни: «не подводи людей, которые на тебя рассчитывают», — Тим набрал номер своего директора и сообщил, что по семейным обстоятельствам не сможет выйти на работу в ближайшие два-три месяца. Это означало потерю места, но другого выбора у Тима не было. В конце концов, он сумеет найти подработку в районном центре. А пока нужно было сделать еще один звонок.

Тим набрал номер:

— Тим? — в голосе ответившего явно слышалось изумление. — Привет, рад тебя слышать!

— Привет, Ромео! — сказал Тим.

Это прозвище уже давно не подходило Роме Жукову, высокому, шкафообразному мужчине, говорившему раскатистым басом. Но Ромео он стал еще в школе, когда Тим еще и знать не знал о Шекспире, а Ромка и не думал становиться астрофизиком.

— «Давно не видел вас! Ну, как наш мир?» — продолжил Тим. — Как дела, Ромео?

— Ничего, Тим, весь в науке. А ты по-прежнему в своем Шекпире? — хохотнул Ромео.

— Работаю учителем. Точнее, работал, только что уволился. Но я звоню не из-за этого. Мне реально нужна твоя помощь, Ромео. Это, конечно, странно прозвучит, но мне необходимо, чтобы ты приехал ко мне в деревню.

— Эту в какую? В которую ты все детство ездил, а я завидовал тебе черной завистью?

— Да, именно, — улыбнулся Тим. Все-таки, Ромео оставался его лучшим, проверенным годами, другом.

— Ты странный, Тим, и явно что-то недоговариваешь, но я приеду. Пришли адрес.

— Пришлю. Захвати шашлык!

Ромео приехал в ближайший выходной.

— Чертовски рад тебя видеть, Тим. Рассказывай, что стряслось, — пробасил он.

— Расскажу, но позже. Сначала мне нужно убедиться, что я не страдаю галлюцинациями.

— Галлюцинациями? Ну ладно, позже так позже! Мангал у тебя есть?

— Мангал вон там. А углей нет. Бери топор, а то ты, наверно, давно не рубил дровишек?

Хорошо было увидеть старого друга. Ромео обладал бесценным качеством: он никогда никому не лез в душу. Но именно ему почему-то доверяли больше всех тайн и нередко рассказывали то, в чем неохотно признавались даже самим себе. Тим и Ромео вспоминали школу и свои проделки, спорили о политике, размышляли о судьбах мира, и впервые за это лето Тим почувствовал настоящую радость от общения с живым человеком.

Солнце мягко скользило за горизонт.

— Садись, — сказал Тим, указывая на пень, стоявший у крыльца, а сам сел на ступеньки и взял в руки потрепанный томик Шекспира.

— Тим, ты нормальный? — Ромео смотрел на него с подозрением. — Ты позвал меня в эту глушь, чтобы поесть шашлык и почитать на крылечке стихи?

— Боюсь, что так, — ответил Тим, открыл первую попавшуюся страницу и начал читать.

Почти целую минуту ничего не происходило, а потом в розоватом закатном свете появился знакомый Тиму серебристый шар.

Тим краем глаза увидел, как вытянулось в изумлении лицо Ромео. Он читал еще пять, десять, пятнадцать минут, а потом резко захлопнул книгу.

Шар набрал скорость и пропал в небе.

— Вот черт, Тим! — только сейчас Ромео дал волю эмоциям. — Что это было?

— Кто у нас астрофизик, ты или я? Вот ты и скажи мне, что это было?

— И часто оно так появляется?

— Пару месяцев. Я испробовал на нем кучу классиков, но он слушает только Шекспира.

— Ты пытался его поймать?

— Да, — усмехнулся Тим. — Сачком. Не смейся, я серьезно. Еще жестяной банкой. И даже умудрился закрыть его в железном ящике.

— И?

— И он вылетел оттуда, даже не повредив крышку!

— А ты пробовал электромагнит, хотя откуда он возьмется в этой глуши? Или кислоту, щелочь, ну хотя бы какой-нибудь пестицид или что-нибудь в этом духе.

— Чтобы отравить его? Знаешь, Ромео, мне совсем не хочется его убивать. Я думаю, он живой.

— Живой? — Ромео аж поперхнулся.— С чего ты это взял?

— Я до него дотрагивался. И, понимаешь, он теплый. Ты, конечно, скажешь, что мотор тоже становится теплым, когда нагреется. Но, думаю, даже ты отличишь теплый мотор от теплой кошки.

— Тим, ты трогал этот шар? Ты совсем ненормальный? А если бы тебя убило электрическим разрядом или радиацией? Ты хоть когда-нибудь слышал про шаровые молнии? А этот объект очень на него смахивает.

— Ромео, это не молния, ты же сам видел.

— И что, так и прилетает на Шекспира? А запись пробовал?

— Пробовал, не действует.

— Только живой голос, значит? Интересно мне знать, любой или нет.

— Ну, сегодня он вряд ли уже вернется, а завтра можешь попробовать почитать сам.

— Непременно! — воскликнул Ромео. — Пойду звонить благоверной, говорить, что задержусь здесь на пару дней.

На следующий день Тим начал читать и на середине стиха передал книгу другу. Тот продолжил, стараясь четко выговаривать слова. Шар удивленно мигнул, недовольно завертелся и улетел.

— Вот пигалица! — проворчал Ромео. — Тогда, друг Тим, придется тебе ехать в лабораторию, — захохотал он. — Будем изучать, чем ты так уникален. Но, если честно, Тим, — посерьезнел Ромео, — я не шучу. Ты, кстати, пробовал записывать на диктофон самого себя?

— Пробовал. Думал, что хоть на это шар клюнет. Не клюнул. Зато ему, похоже, все равно, чей перевод Шекспира я читаю. Хотя ты, наверно, и не знаешь, что Шекспира переводил не только Маршак.

— Я и про Маршака не знал. Как-то не интересовался. Но не уходи от темы, Тим. Тебе нужно поехать со мной.

— Брось, Ромео, я никуда не поеду!

— Поедешь или совсем здесь спятишь. Ты уже попал в зависимость от этого шара, по глазам видно. И ты, очевидно, думаешь, что дело в родстве душ, величии поэзии или прочей гуманитарной ерунде. Возможно и так, я не спорю. Но ты, как в старом анекдоте, лирик, который состоит из богатого внутреннего мира и бренной оболочки, а я физик и состою из атомов и молекул. И ты можешь говорить, что хочешь, но дело не в Шекспире, Тим. Дело в твоем голосе. Видно, он обладает уникальным сочетанием тембра и тональности. Для шара, естественно. По мне так весьма обыкновенный противный голос!

— А мой голос в записи?

— Любой динамик так или иначе искажает звук. Что-то в твоем голосе меняется, поэтому шар и улетает.

— Хорошо, но почему Шекспир? Я уже месяц ломаю над этим голову!

— Можешь больше не ломать, я тебе объясню. Ты любишь своего чертого Шекспира. И читаешь его соответственно. Это даже мне слышно, а уж твоему шару, настроенному на тонкие вибрации, и подавно. Так что дело в тебе, Тим. И тебе придется выбирать: или остаешься на веки вечные и читаешь вечерами Шекспира, пока не состаришься, или едешь со мной и мы, с твоей помощью, создаем превосходную акустическую ловушку для твоего друга.

— Какую ловушку, Ромео? Из чего? Из моего голоса?

— Именно, Тим. Синтезатор речи. Твоей речи. Но нам нужно полное, максимально достижимое соответствие. Без тебя ничего не выйдет.

— И ты уверен, что шар будет так просто висеть и ждать, пока ты сделаешь свой синтезатор и приедешь сюда его ловить?

— Нет, не уверен. Так что тебе придется непросто: утром к нам в лабораторию, вечером обратно к шару.

— И кто из нас спятил, Ромео?

— Извини, Тим, но это единственный способ поймать твоего любителя Шекспира.

Наступила осень. Тим разрывался между деревней и акустической лабораторией, где работала знакомая Ромео. Голос Тима записывали, измеряли его частоту, интенсивность, динамичность. Тим не вникал, да и не хотел вникать в этот процесс. Он с нетерпением ждал вечера, чтобы вернуться в деревню и спокойно отдыхать, читая Шекспира серебристому шару. Через два месяца ловушка была готова. Она представляла собой камеру, увешанную датчиками и приборами и соединенную с синтезатором речи, который мог работать без подзарядки в течение 12 часов. Этого времени должно было вполне хватить, чтобы поймать шар и довезти его до Москвы.

Тим и Ромео сидели на крыльце и ждали. Когда солнце стало садиться, показался шар. Ромео включил синтезатор, и шар замер на месте. Ромео подошел к нему, подставил под шар камеру, аккуратно поднял ее, чтобы шар оказался внутри, и закрыл крышку. Синтезатор речи продолжал читать Шекспира голосом Тима.

— Готово, — сказал Ромео, осторожно устанавливая камеру с шаром в машину.

— И что будет дальше? — спросил Тим.

— Дальше его будут исследовать. Изучать, рассматривать, проводить на нем эксперименты. А потом астроматематики будут рассчитывать, почему шар появлялся именно в этой точке земного шара и именно в это время. Будут сопоставлять координаты, рассчитывать их изменения относительно Солнца и орбит планет, чтобы узнать, из какой точки галактики прилетел к нам этот пришелец.

— Погано себя чувствую, Ромео.

— Тим, с твоим шаром все будет в порядке. Физикам тоже неинтересно просто так взять и уничтожить его, иначе исследовать будет просто нечего! Так что не переживай за него, Тим. Ты теперь свободен и можешь смело возвращаться к своей работе. А мне всю дорогу придется слушать твой голос из синтезатора. Большое удовольствие, ничего не скажешь!

— «И ты, о Брут?» — проговорил Тим, когда машина Ромео скрылась за поворотом. — Да, пришелец, поистине, не доверяй землянам, читающим Шекспира.

Тим вздохнул и пошел собирать вещи. Приближалась зима, в старом деревенском доме становилось холодно, пора было возвращаться в город к своей обычной жизни.