Отредактировано
"Вселенная всегда помогает нам осуществить наши мечты, какими бы дурацкими они ни были. Ибо это наши мечты, и только нам известно, чего стоило вымечтать их"
Пауло Коэльо
Я пришел к себе ранним утром, чем вызвал настоящий шок.
— Ты кто? — воскликнул я, подпрыгнув на кровати.
— Я — это ты, — напрямик ответил я.
Черт, наверное, пока не очень понятно, о чем я толкую?
Что ж, попробую рассказать обо всем по порядку.
* * *
"Я был обычным пацаном, из тех, которых уже тогда отчего-то считали необычными. Вместо того чтобы играть в онлайн-рпг, пить "яжик" или качать головой под русский рэп, я читал книги и находил это замечательным времяпровождением.
— Во ты ненормальный, Джексон, — заявил как-то мой сосед Боря Коробков, отхлебнув "яжика". — Книжки читаешь, как старый дед…
Он был хороший, но тупой. Или, скорей, тупой, но хороший. Мы учились в одном классе и жили по соседству, потому и общались время от времени, хоть и не дружили — уж слишком разные были. Так, Боря иногда у меня списывал, а я изредка стучал в стену, когда он слушал русский рэп, и музыка, справедливости ради, обычно стихала. Боря был из неблагополучной семьи — отец его повесился, когда сыну едва стукнуло семь, и нашел его именно Боря. Собственно, из-за этого Коробков-младший в итоге и запил — по крайне мере, так утверждал он сам.
— Как зажмурюсь — его вижу, — откровенничал Боря после пары банок. — Болтается в петле, ну и типа как… улыбается. Над нами с матушкой ржет, походу. Типа, все, отмаялся…
Я с Борей никогда не спорил. Отчасти потому, что труп не видел и не знаю, была ли улыбка взаправду или нет.. Отчасти — потому, что Боря был самовлюбленным твердолобым ослом. Все, что от меня требовалось — слушать и кивать…"
— Евгений Викторович?
Я вздрогнул и резко оглянулся. В дверях стоял Аркадий Шестаков, мой домоправитель.
— Что-то случилось? — пробормотал я. — Гений за работой, знаешь ли.
— К вам госпожа Руденкова, — сказал Аркадий.
Услышав эту фамилию, я вздрогнул снова.
— Принесла нелегкая… — пробормотал я, промокнув лоб сложенным вчетверо платком. — Что она вообще ко мне привязалась?
— Интервью, Евгений Викторович.
— Это-то я помню! — нервно усмехнулся я. — Но почему нельзя побеседовать с помощью интернета? В том же… "скайпе"?
— Такова госпожа Руденкова, — с невозмутимым видом пожал плечами Аркадий.
"Вот уж ни убавить, ни прибавить…"
Лариса Руденкова была из тех "журналистов старой школы", которые почему-то считают, что никакие "ноу-хау" не заменят личной беседы с глазу на глаз. Мол, "интернет только для деловой переписки" и прочее в том же духе. Хуже всего в этой истории то, что интервью в колонке Руденковой — замечательная реклама, и мой агент радостно продал меня с потрохами, едва Лариса прислала ему письмо на электронку.
"Ну, конечно — отдуваться-то за все мне, а не ему…" — думал я, спускаясь вниз по лестнице.
Руденкова сидела на диване и смотрела на чашку кофе, которая стояла на журнальном столике перед ней. Только заслышав мои шаги, журналистка вскинула голову и расплылась в довольной улыбке:
— Господин Кунин! Какая честь!
— И для меня, — соврал я. — Для меня тоже честь.
— Где будем говорить? Здесь? — Она окинула гостиную взглядом. — Или же перейдем в ваш кабинет?
— Давайте лучше… здесь, — выдавил я.
В нос ударил запах ее духов, и внутри у меня все сжалось. На негнущихся ногах я прошел к креслу, стоящему напротив, и опустился в него. Теперь между нами был стол, но сердце мое продолжало вырываться из груди.
— Аркадий, — слабым голосом позвал я домоправителя. — Стакан воды со льдом.
Во рту было сухо, как в пустыне.
Слуга кивнул и вопросительно посмотрел на журналистку:
— Госпожа?
— Кофе вполне достаточно, — покачала головой Лариса.
Ее заинтересованный взгляд скользил по мне, и я чувствовал себя экспонатом в музее, который проверяет на подлинность видный эксперт. Что, если она сейчас презрительно фыркнет и, процедив: "Никакой вы не писатель…", просто выйдет за дверь, а потом в ее блоге появится статья с заголовком: "Нас всех навертели". Вот будет оказия…
Хотя на самом деле меня, конечно, страшило вовсе не это. Близость женщины, молодой, красивой, энергичной — вот чего я боялся до чертиков, до дрожи в коленях. И дело не в том, что передо мной известная журналистка. Будь на ее месте, допустим, продавщица косметики или там дворничиха, я бы комплексовал не меньше.
Ученые называли подобную боязнь "интимофобией". И, хоть причины моего страха были мне прекрасно известны, ни один из мозгоправов, с кем я работал, так и не придумал, как убить во мне этот странный трепет.
— Итак, господин Кунин, давайте начнем? — предложила Руденкова и, дождавшись моего робкого кивка, задала первый вопрос:
— Скажите, как вышло, что человек с такой сексуальной фамилией до сих пор холост?
В этот момент я понял, что грядущее интервью станет для меня не просто испытанием, а настоящей пыткой.
* * *
Позже я снова сидел в кабинете, запрокинув голову, и смотрел в потолок. Моргать я боялся: стоило мне смежить веки, и я снова видел Руденкову, причем совершенно голую. Фантазия работала вовсю, и я ничего не мог с ней поделать.
По крайне мере, пока что.
"Это пройдет, — успокаивал я себя. — Всегда проходит…"
Кому-то может показаться странным, что я, выдающийся писатель Кунин, родоначальник футур-примитивизма в литературе, испытываю проблемы в отношениях со слабым полом. Вероятно, каждый мой фанат, который платит свои кровные за мой новый роман, думает, что все свободное от написания текстов время я трахаюсь и бухаю, но это не так. Все, что я позволяю себе в часы отдыха — это стакан бренди и хорошая книга авторов двадцатого века, чей стиль ныне считается устаревшим, но мне безумно люб. Никакого кокса с ягодиц топ-моделей. Никаких оргий. Вечер в полной тишине с бумажной книгой — да, да, да. Вечер с женщиной — нет, увы, не сложилось…
На некоторых форумах считают, что я латентный гей, но это не так.
На самом деле я всего-навсего латентный девственник.
И Руденкова, судя по всему, об этом догадывалась, иначе как объяснить, что большинство ее вопросов касались интимной стороны моей жизни? Ларису не больно интересовало, как я придумал главный закон футур-примитивизма — "не больше пяти слов в предложении". Ее волновали только имена моих прежних пассий. Казалось, стоит их ей назвать, и она тут же отправится к ним и станет выпытывать, был ли у нас секс или я все наврал? Слава Богу, еще про Иру Коробкову ничего не спросила, иначе б я точно сорвался!..
— Может, вы все же хотите что-нибудь насчет творчества… узнать? — оттянув воротник, чтоб не мешал дышать, спросил я после настоящего допроса с пристрастием.
— Ну ок, давайте насчет творчества, — с явной неохотой сказала Лариса. — Кхм… Ну вот, допустим… Ваш первый роман, "Канитель", ставший мировым бестселлером, начинается строками: "Холодно, хотя апрель. В трусах все съежилось. Батарею трогаю — холодная. К соседу пошел. Тот вообще подох. Околел. Холодно же. Хотя апрель…". Скажите, как… как вам в голову такое пришло?
После этого вопроса я понял, что мой стиль Ларисе не нравится совершенно.
Впрочем, ничего удивительного. Я сам его ненавижу. А вот народ — любит. Для него и пишу.
Но моя автобиография — она будет… другой. Настоящей. С длинными сложносочиненными предложениями, с причастными и деепричастными оборотами… Как писали встарь.
"И пусть только кто-то попробует сказать, что это шаг назад!.."
Придвинувшись к столу, я открыл "ворд" и продолжил оставленный текст:
"А еще в нашем доме жила Ира Муравейникова, замечательная во всех отношениях девчонка с отменной фигурой и огромными глазами, в которых я безумно любил тонуть. Ира была наша с Борей сверстница, но училась почему-то не в одном с нами классе, а в параллели. По детству общались мы довольно много, но теперь, когда судьба разбросала нас по разным институтам, а Борю вообще закинула в ПТУ, обменивались только приветствиями да изредка справлялись о делах. "Как ты?" — "Нормик, как сам?" — "Пойдет". Вот и весь диалог.
Так бы и шло, если б однажды Ира не подвернула ногу, спеша с остановки домой, и не сломала каблук. Помню, осмелев, я тогда бросился к ней на помощь и сам не заметил, как она оказалась у меня на руках. Легкая, точно пушинка, Ира удивленно смотрела на меня, а я летел к ее подъезду, будто на крыльях. Я вел себя решительно, как никогда, и она, кажется, была очарована моим неожиданным порывом. Только у двери в ее квартиру я позволил ей спуститься на кафель пола.
— Спасибо… Жень… — Она робко потупилась. — Ты меня прям… прям выручил…
— Пустяк, — отмахнулся я.
— Ну а это… может, зайдешь? Чаю хочешь?
Я хотел.
Помню, мы сидели на кухне, пили чай и просто смотрели друг на друга, не зная даже, о чем говорить. Впрочем, тогда нам хватало и этого.
С тех пор отношения наши пошли на лад.
И все было хорошо — ровно до того момента, как Боре стукнуло двадцать, и он решил позвать меня с Ирой к себе…"
Колонки взорвались "скайповской" трелью до того неожиданно, что я, с головой ушедший в текст, аж подпрыгнул на стуле. Только пару мгновений спустя понял, что меня вызывает Семен Котов — мой одногруппник, после института устроившийся в некий НИИ. Сема был, по сути, моим единственным другом, единственным, с кем я мог говорить более-менее откровенно, потому что знал: Котов не выдаст.
К слову, Сема, в отличие от меня, уже пять лет состоял в браке с всамделишной женщиной, но она была до того массивная и страшная, что он предпочитал днями напролет прозябать в лаборатории, лишь бы пореже видеться с благоверной.
Вот и сейчас Котов, похоже, снова торчал в своем НИИ: на нем был его обычный рабочий халат и очки с огромными выпуклыми стеклами.
— Привет, Джексон! — улыбаясь, воскликнул Сема.
Я и сам невольно повеселел: была в Котове замечательная особенность — заражать позитивом всех, кто находился вокруг.
— Ответный привет ветеранам умственного труда! С чем пожаловал?
— Ну, это не совсем для "скайпа" разговор… в общем, не мог бы ты приехать?
— Куда? — удивился я. — Домой?
— Зачем домой? На работу!
— А на работу-то зачем?
— Ну… — Он снял очки, потер переносицу. — В общем, я, кажется, знаю, как справиться с твоей проблемой.
— С какой?
— Боже, Джексон! — в сердцах воскликнул Котов. — Ты сегодня какой-то… какой-то тугодум, право слово! С твоей ГЛАВНОЙ проблемой. Так ясней?
— О. Да. Ясней. Но… как твоя работа связана… с моей проблемой?
— Ох, блин… Вот ты зануда! Приедешь — узнаешь. Все, жду. И давай в темпе.
— И как скоро мне надо быть? — без охотки спросил я, косясь на настенные часы.
— Чем скорей, тем лучше.
— И все же.
— Господи, Джексон… Ну в течение часа было бы отлично!
— Хорошо. Я постараюсь.
— Постарайся уж! Отложи свои дела! Как будто это не тебе, а мне, блин, надо…
Он отключился, а я снова уставился на часы.
В течение часа…
Ехать к Семе на работу мне хотелось едва ли. Но он так уверенно говорил насчет разрешения моей проблемы…
"Может, это чертов розыгрыш?"
Да нет, Котов знает, что на счет моей боязни иронизировать не стоит. Мне эта фобия всю жизнь сломала, какие тут шутки?
Лень и любопытство боролись во мне еще минут пять, а потом я позвал Аркадия и сказал готовить машину.
"Ох, Сема… Что же ты там придумал?"
* * *
Я стоял и, открыв рот, смотрел на…
— Первая в мире машина времени, — с гордостью сообщил Семен. — Представляешь, Джексон?
— Я… я даже не знаю, что сказать…
Больше всего машина времени напоминала анабиозную камеру из фантастических фильмов. Док Браун недоуменно скреб бы в затылке.
— Объект, помещенный в кабину, подвергается модуляции…
— Давай ты не будешь меня грузить, Сем? — попросил я. — Я все равно ни черта не пойму.
— Короче, ты туда ляжешь, а я тебя… в общем, отправлю в прошлое.
— А она вообще нормально… работает?
— Да. По крайне мере, мы одного парня буквально вчера отправили на пять лет назад, чтоб он на стене конкретного дома сделал граффити. Потом вернули его, сходили, посмотрели — есть граффити. Вот как-то так.
Я тихо присвистнул.
— А тебе за то, что ты мне все это рассказываешь, ничего не будет?
— Не-а. Это частная разработка, не правительственная. Плюс проектом руковожу непосредственно я.
— Так у вас тут подполье или вроде того?
— Ну почему сразу "подполье"? — пожал плечами Котов. — Просто… некоторые проекты… лучше не афишировать.
— А не боитесь, что ваше частное лицо с помощью этой машины мир захватит? Ну там оружие будущего пронесет с собой в прошлое…
— Слушай, ну чего ты себе голову-то забиваешь? — хмыкнул Сема. — Главное, что, пока проект доступен, мы тебе можем помочь!
— Мне? — Я удивленно воззрился на друга. — А чем мне может помочь машина времени?
— Боже, Джексон… — Котов закатил глаза. — Как с тобой иногда тяжело! Ну напряги, напряги извилины! Ты же сам вечно говоришь, что твоя проблема кроется в твоем прошлом! Ну так почему бы тебе не вернуться в это самое прошлое и не помочь себе, тогдашнему, избежать проблемы?
Он замолчал, а я на какое-то время завис.
— То есть ты предлагаешь перенестись в тот день, когда зародилась моя интимофобия, и предостеречь себя от самого глупого поступка в моей жизни? — осторожно спросил я наконец.
— Ну… да.
— Круто! — воскликнул я и полез было внутрь, когда на мое плечо легла рука Семы.
— Но, во избежание проблем, лучше бы тебе не встречаться с самим собой, — сказал он без тени улыбки.
Тут я завис во второй раз.
— А… а как же я себя предостерегу, если мне лучше с собой не встречаться? — наконец выдавил я, с трудом подбирая слова.
— Ну вот придумай, как. Просто, знаешь ли, эффект бабочки никто не отменял… Мало ли, поговоришь там с собой, вернешься, а тут все по-другому? Не буду пугать тебя разрывом пространственно-временного континуума или чем-то еще, но феномен действительно не изучен, а, значит, последствия непредсказуе…
— Вот ты зануда! — перебил его я. — Давай уже, отправляй меня!
Таким решительным я не был с того самого дня, когда нес домой сломавшую каблук Иру.
— Придумал, как себя предостеречь?
— Придумал-придумал… — буркнул я, укладываясь поудобней. — Отправляй давай!
— Ну ладно, Джексон… Ни пуха ни пера!
— К черту! — успел сказать я, прежде чем сознание померкло.
* * *
— Ты как, Джексон? — спросил он.
— Получше вроде б, едрена вошь, — сказал я. — Жбан ужо так не раскалывается, пудово!
— Хорошо, если так. Ну, вернется мигрень — обращайся, проведу уж как-нибудь, в обедах, — сказал Котов, помогая мне выбраться из кабины. — А, и, кстати, жена твоя звонила.
— Жена? — переспросил я.
А потом подумал: ну да, точно, Ирка ж, пять лет в браке, а спим уже, поди, все десять. После барокамеры соображалось крайне туго, не знаю, почему.
— В общем, Ирка говорит, там то ли у вас канализацию прорвало, то ли соседи вас затопили… — пропустив мой вопрос мимо ушей, продолжил Сема. — Короче, не понял я толком, что там случилось, но случилось точно.
— Ясно-понятно… Ну, я тады поеду, Сем?
— Тебе, может, на такси подкинуть, чтоб ты поскорей добрался? — окинув меня сочувствующим взглядом, спросил Котов.
— Да были у меня бабки… кажись.
А ведь нету. В кошельке, как я тут же вспомнил, пара мятых червонцев.
— Потом с получки отдашь! — Поморщившись, Сема сунул мне в кулак розовую сотню.
Я посмотрел на нее и пробормотал:
— Ага… добро. От души, братан.
Как же достали у нас на заводе получку-то задерживать!.. Нет, ИТРовцам-то платят, гады, вовремя, а вот о нас, сантехниках, вечно «забывают»… уроды!
— Людке с Костиком привет, — бросил Котов, отворачиваясь.
Это мои детишки. Людке семь, скоро в школу, а Костику в садик, три ему стукнуло буквально на прошлой неделе. Дочурке — на учебники и форму, сынишке — на сторожа и шторы, уже выдали прейскуранты на собраниях и там, и сям… Везде — деньги.
«Где ж их взять?»
— Слышь, а какой в таксе номер? — попросил я.
— Что? — встрепенулся Сема. — А, да. Сейчас.
Он продиктовал, и я, пожав его холеную руку, вышел из медцентра.
Подъехала черная «шестерка», за рулем которой сидел темноволосый мужчина лет пятидесяти.
— Аркадий Шестаков, «Такси Плюс», — равнодушным тоном представился водитель. — Вы вызывали?
— Я, я, — сказал я, усаживаясь на пассажирское.
— Куда? — спросил Аркадий.
— На… — Я на миг завис. — На Кривопустенко, шеф.
Жили мы в однушке на самой окраине. Пятый этаж, угловая квартира, словом, хуже не придумаешь — летом от раскаленной крыши жар, зимой ветер задувает через щели, зуб на зуб не попадает…
Расплатившись с водителем, я пошел к подъезду. Брелок нашелся во внутреннем кармане куртки. Открыв домофонную дверь, я поднялся на пятый и вставил ключ в замок.
Ирка выскочила ко мне в бигуди и зеленом халате, который я ей, помнится, подарил на прошлое восьмое марта.
— Ты где лазишь? — накинулась на меня супруга. — Труба треснула под унитазом, там болото…
— Какая ты, Ирка… ниче… такая, — не слыша ее, пробормотал я.
Мозги мои в тот момент отключились. Не соображая, что делаю, я схватил Ирку, сорвал с нее халат и припечатал к полу. Она сопротивлялась, но вяло, и я овладел ей прямо в прихожей.
— А если… если дети… придут… или вода… там, в туалете… — шептала она между охами и ахами.
Наконец я закончил и, перекатившись на спину, улегся рядом с ней и уставился в потолок. Сеанс в барокамере уже принес свои плоды: надоевшая мигрень сгинула, как будто и не было, и я чувствовал себя превосходно.
— Да уж… — пробормотала Ира. — Я, чессказать, иногда забываю, почему меж тобой и Борькой тогда тебя выбрала… но после такого — вспоминаю…
— Помнишь, че тогда было? — спросил я.
— Как будто вчерашний день, — ответила жена. — Я думала, мы к Боре пойдем, а ты меня утащил куда-то в поля, на старую ветку железнодорожную… Так романтично было…
— Ага… А помнишь, я стихи сочинял?
— Помню. — Она ухмыльнулась чему-то.
— Вот бы, блин, писателем стать, а? — спросил я вдруг. — Ну, всамделешным? Вот типа… типа как Борька?
Ира посмотрела на меня, как на идиота и сказала:
— Не мели чепухи, Кунин. Иди лучше, унитазом займись. Это, так сказать, твоя профильная поломка.
Поднявшись, она запахнула халат и скрылась в кухне. Я тоже встал, не спеша, и, подумав, пошел в единственную комнату.
Книжка Коробкова стояла на самом видном месте. Это был его самый первый бестселлер «Канитель», положивший начало новому направлению в литературе — футур-примитивизму. Открыв первую страницу, я прочел:
«Холодно, хотя апрель. В трусах все съежилось. Батарею трогаю — холодная. К соседу пошел. Тот вообще подох. Околел. Холодно же. Хотя апрель…».
«Ну до чего ж талантлив, едрена вошь!.. Все б на свете отдал, чтобы так же уметь…» — с завистью подумал я и, вернув книгу на полку, пошел чинить унитаз.
март 2016