Пургаторио

 

Одурманенный сиренью, сад уснул, погрузившись в тишину. Ночь ступила хозяйкой на аллеи, но вела себя, как любопытная гостья: ворошила лиловый дурман, пробиралась сквозь лепестковый снегопад яблонь, ласковым крылом прошлась по кустам пионов, набирающих цвет.

Бархат темноты под долгим взглядом Арсения обрел прозрачность и выдал дорогие сердцу картины, исполненные в строгой ночной графике: силуэты шалых от мая деревьев, уходящий в темноту коридор аллеи, плеск лунного света в листве. Арсений жадно вбирал в себя запахи сада, впитывал тишину и наслаждался мигом, скоротечность которого делала его еще более совершенным.

Когда в детстве мечтал он о полетах на дальние планеты, трудно было представить, что по истечении лет самым прекрасным местом покажется вот это. Тихий уголок сада в корявых объятиях яблонь, старый родительский дом, помолодевший от встречи с блудным сыном. Рано или поздно любому космическому страннику суждено убедиться, что, независимо от гравитационного потенциала планет, наиболее сильным притяжением обладает Земля.

Перелеты и приключения, перепады температур и впечатлений — Арсений устал от пестроты событий, он так соскучился по тишине! Дом щедро предлагал все ее варианты: устоявшуюся безмятежность будней, задушевность молчания у костра в саду и бездонный душевный покой. Арсений планировал посвятить отпуск теплой грусти, к которой взывала ностальгия. Дом радовался его планам. Он едва успел раскрыть Арсению нежность объятий и предложить альбом воспоминаний….

Но братец Юрий выразил протест: сказал, что отдых должен быть активным, что в старики Арсению записываться рано. И тоном, не допускающим возражений, объявил, что старший брат должен сопровождать их с Варварой на Пургаторио.

Варвары возле Юрки Арсений никак не ожидал. Ничто не предвещало появления молодой жены у младшего Ковалева, потому старший опешил, когда братец торжественно представил ему свою Барби. Вот тебе и птенец-желторотик! От растерянности Арсений даже забыл их поздравить. Он разглядывал новоявленную родственницу и удивлялся, почему Варвара не снимает темной шапочки в гостиной. Потом он обнаружил, что шапочки никакой и нет. Просто линия волос начиналась слишком рано у лица и срезала лоб на нет. Но какое все это имело значение? Юрка выглядел счастливым, а это значило, что принимать молодых Ковалеву-старшему следовало только в паре.

— Почему Пургаторио? — мрачно поинтересовался Арсений. По большому счету ему одинаково не хотелось лететь куда бы то ни было, но вдруг предложение покажется действительно заманчивым?

— Самый престижный тур, — просветила Варвара с придыханием, призванным обозначить статус выбранного тура.

Желая предупредить ироническую ухмылку старшего, Юрка поспешно добавил:

— Говорят, это красивейшее место среди туристических новинок.

Знал, шельмец, чем пронять брата! Не хуже Арсения ведал, что рыщет старший по космическим просторам в поисках идеала совершенства. Понимание — тонкая материя, без него узы родства — пустая формальность. Юрка заметил, что ухмылка-таки появилась и добавил совсем уж смиренно:

— У нас с Барби еще не было свадебного путешествия…

Этот тон — с позиции опекаемого, слабого, выбран был как самый верный в обращении к Арсению. Отказать тому, с кем делил одно на двоих детство, старший Ковалев чувствовал себя не вправе.

Арсению той части детства, что осенялась надежным крылом родительской заботы, досталось больше, а Юрка оказался несправедливо обделенным. Младшему из Ковалевых было всего четырнадцать, когда родители погибли. Арсений тогда учился в Академии Космоплавания, жил насыщенной, напряженной жизнью, времени на брата не хватало. Оставалось только изо всех сил жалеть Юрку. Чтобы хоть как-то компенсировать недоданное брату судьбой, он щедро оплачивал любые его прихоти, субсидировал обучение в той же Академии Космоплавания и продолжал выдавать деньги по первому требованию, вне зависимости от возрастания запросов.

— Если путешествие свадебное, то третий лишний вам ни к чему, — хмыкнул Арсений.

— Ну как будто не знаешь, в чем проблема! Совсем оторвался от действительности… — Юрка досадливо махнул рукой и посмотрел с укором. В присутствии молодой жены напоминать о несамостоятельности мужа со стороны старшего брата было по меньшей мере неделикатно.

— Мы с Юрой, находясь на иждивении, считаемся недееспособными, и нам разрешаются только путешествия в пределах Земли, — пожаловалась Варвара. Ее неодобрение было широким: оно захватывало не только орбиты Земли, но и все ее законы с запретами, и странноватое положение зависимости, которую Арсений воспринимал как добровольную. Диплом космоплавателя Юрка получил полгода назад, но до сих пор не сделал еще ни одного вылета.

Пока он собирался с мыслями, чтобы осторожно разузнать, когда же брат намерен распроститься с ограничением собственной дееспособности, у того уже возникла новая идея.

— Тебе тоже не обязательно лететь одному. Хочешь, я приглашу Беату? — лукаво прищурился братец. — Мне она точно не сможет отказать, ты же знаешь.

Прежде, чем Арсений сумел возразить, Юрка быстро нажал кнопку видеокоммуникатора экстрасвязи. Пожалуй, слишком быстро для того, чтобы его решение выглядело спонтанным. Белесая муть экрана, помедлив, расцвела голубовато-серебристыми тонами — классика оттенков для мира Снежной королевы. Ленивый сказочный вихрь закружил перед глазами зрителей, не давая визуальной опоры на привычные предметы. Квартиру представляло кружение световых пятен в шуме искусственного дождя. Сверхсовременный дизайн интерьера предусматривал не просто модульные видеокартины, а трансформацию мебели из пластичной полуматерии по требованию хозяев.

Беата царила в неясном потоке сенсорных волн, призванных корректировать настроение. Арсений уже успел отвыкнуть от аморфности собственной квартиры и сейчас, глядя со стороны, не мог поверить, что когда-то вписывался в это затейливое пространство. Да он попросту мирился, потому что атмосфера таинственной неопределенности изумительно подходила Беате. Она и внедряла модерновый стиль трансформации в дизайне. Арсений лишь уступал, как и положено мужу. Иногда он думал: а что, если жена вдруг захотела бы и лицо сделать таким же меняющимся и текучим, как ее жилище? К счастью, Беата сознавала, что не следует совершенствовать совершенство и лицу своему покуда была верна. Не лицо, а лик с серебряной печатью: изысканно и безупречно.

Юрка вел себя, как заправский сводник и говорил с Беатой так, словно нормой последнего времени для Ковалевых был разговор, а не напряжение молчания. Она вроде бы не удивилась, впрочем, Беата хорошо умела скрывать чувства под царственно-холодной маской. Под аристократическим спокойствием не каждый мог разглядеть ранимость и хрупкость натуры, утянутой в серебристую ирреальность.

— Ладно, суть я изложил, а дальше думай, как лучше принять наше предложение, — забавлялся младший, кося хитрым глазом на одеревенелого Арсения. — Нам с Барби нужно кое-что обсудить наедине.

Юрка принялся оттаскивать от экрана упиравшуюся Варвару: девушка с жадным любопытством разглядывала сверхсовременную квартиру и прекрасную ее хозяйку, даже подалась вперед, будто в надежде, что декоративно-сенсорные волны втянут и ее в глубину замысловатого пространства. Но муж тянул настойчиво и был сильнее. Тяжко вздохнув, молодая супруга покорилась, и они вышли, выразительно закрыв за собой двери.

— Расслабься, Ковалев, — сказала Беата после неловкой паузы. — Я же поняла, что инициатива исходила не от тебя. А Юра неплохо умеет расставлять ловушки…

Он кивнул, жалея о том, что так и не научился носить спасительную маску, и жена спокойно читает по его лицу все то, что так хотелось бы ему скрыть. Когда он мнил себя свободным от снежнокоролевских чар, стоило принять во внимание привкус тоски, обнаруженный у свободы.

— Спасибо за предложение, но… принять не смогу, — сказала Беата. — А тебе советую. Пургаторио — не заурядный комплекс развлечений. Это нечто большее.

— Была там? — поинтересовался Арсений.

— Совсем недавно. В служебной командировке, — великодушно добавила жена, и Арсений понял, что она по-прежнему видит его насквозь и что не стремится подчеркнуть, насколько свободна сейчас в своих решениях и передвижениях.

— И что же там такого особенного в этом Пургаторио? — спросил он, надеясь, что вернул себе независимый вид. — Экстрим?

— Психоэкстрим, так бы я сказала.

— Экстрим всегда находится в сфере психо, — возразил Арсений.

— Да… Но у дамианцев он не сопутствует, а организовывает психо. У них, как я поняла, идет расчет на трансформацию сознания. Эдакая творческая планетная лаборатория с привлечением туристов в качестве испытуемых.

— Ага. Выходит, тур — сеанс развлекательно-ментальной терапии. И что, по-твоему, я нуждаюсь в психокоррекции? — спросил он с вызовом.

— Знаешь, нам всем требуется корректировка, — вздохнула Беата. Вот тебе бы я посоветовала подлечиться от перфекционизма.

— Не самое плохое качество, — хмыкнул Арсений.

— Вот уж не скажи. Помнишь, как ты говорил про розу?

— Я и сейчас готов повторить. Не могу наслаждаться красотой розы, если на ней сидит жирная навозная муха.

Беата кивнула.

— Именно. А я вот думаю, что муха тоже имеет право на существование.

Арсений понял, что в ней изменилось. Спокойствие Беаты сейчас было не наигранным и не в угоду хорошим манерам. Спокойствие приобрело глубину, изливалось уверенно, полно и походило на заслуженный результат стараний беспокойной души. Сенсоволны, отражающие настроение, казались совершенно чистыми — никаких серых и мутных тонов. На заднем фоне, в проеме виртуального окна, лился прозрачный и веселый дождь. Неужели действительно воздействие Пургаторио настолько целебно? Тогда стоит попытаться. Взять — и излечиться… к примеру, — от Беаты. А что? Неплохая идея.

 

 

Собирались быстро и шумно. Юрка, с потребительской небрежностью, заказал перелет в компании "Космопрестиж", что несказанно удивило Арсения. "Космопрестиж" не баловал качеством обслуживания, хотя цены драл непомерные, потому среди космолетчиков и бывалых пассажиров считался прибежищем богатеньких лохов.

— Какой смысл оплачивать тщеславие? — сердито поинтересовался Арсений.

— Я думала, что суперлетчикам мелочность не свойственна, — тут же насупилась Варвара. И добавила с ехидцей провокатора. — Неужели доходов профессионала не хватит на маленькое путешествие?

— Вот когда твой муж займется космоплаванием, посмотрим на ваши доходы, — огрызнулся Арсений.

— Не займется, — пообещала Варвара. — Я его от себя никуда не отпущу.

Арсений хохотнул и бросил на брата взгляд сообщника. Ему ли не знать, как мечтал Юрка о дальних путешествиях? Не зря же пошел по стопам старшего! Но Юрка отвел глаза. Арсений понял: Варвара не шутит. Не случайно ведь сидит возле нее преданный молодожен, отказываясь от самостоятельных заработков, мирясь со статусом ущемленного в правах…

— А как ты собираешься содержать семью? — спросил он с той неуверенностью, которая касается только близкого, когда боишься его обидеть. Неловко было требовать понимания того, что очевидно. А еще не хотелось, чтобы Юрка заподозрил в нем нарастающее нежелание бесконечно содержать младшего.

— Не все помешались на деньгах, — поджала губы Варвара.

— Деньги — не главное, — подтвердил брат. — Ты вон долетался по командировкам — семью потерял. А я не собираюсь разменивать любовь на звонкую монету.

Крыть было нечем. Брат с женой выступали вдвоем, семейным фронтом, а значит — имели численное преимущество. Да и били по больному.

Арсений приуныл. Он не узнавал брата. Куда девались юный романтизм и непосредственность? Уже понятно: шашлыки в саду и рыбалка на речке, мечтательный огонь костра, тихая, пробирающая до дна души песня, — ничего этого не сбудется. Точки соприкосновения утеряны. И не Пургаторио виною.

Пониманию требуется наличие обратной связи, но контакту даже самых близких людей очень мешают помехи. Неясная муть сомнений, рябь тревог, шум наскоков и подозрений. Измена… как в случае с Беатой. Но хуже всего, когда помехой является человек. Третий ли, четвертый, но… лишний.

До Варвары теплоты отношений им хватало. Юрка был замечательным братом, другом и собеседником. Он так жадно слушал рассказы старшего об иных мирах и о романтике космических путешествий! Арсений надеялся, что новоиспеченный космоплаватель после стажировки начнет работать в той же компании, что и он, присматривал вакансии.

Но Юрка стал другим — иначе родственность душ пришлось бы назвать иллюзией. Откуда взялась эта Варвара? Барби, как называет ее братец. Только имя Варвара подходит куда больше, соединяя в себе напор древних завоевателей и деревенскую незамысловатость.

От Барби у девчонки только ноги. Красивые, смелые. А голова всегда в темной шапочке. Пусть и нет ее, но ощущение остается. В глазах девушки — странный голод, к тому же Варвара их постоянно прячет, потому встречаться с ней взглядом неловко: кажется, что подсматриваешь. Юрка считает избранницу прелестницей. Его право, конечно. Когда Арсений смотрел на них со спины, то даже гордился: высоченный красавец, а рядом — модель с точеными ножками. Только не ходить же старшему все время сзади!

— Она тебя боится, — недовольно поведал Юрка, улучив момент.

— С чего это? — изумился Арсений.

— Ты смотришь на нее с подозрением. И не разговариваешь.

Упрек стоило переадресовать в обратном направлении! Варвара сама смотрела сычом и никакого дружелюбия не выказывала.

— Арс, девочке в жизни пришлось несладко. Она — сирота. Намыкалась по приемным семьям. Ты будь уж с ней поприветливее…

Конечно же, Арсений попытался отнестись к Варваре с большим сочувствием, но разговоров не получалось, как он ни старался. Во-первых, говорить было не о чем. Во-вторых, девушка вела себя так, как будто в общении не нуждалась. Видимо, волновало ее не отсутствие разговоров, а их качество. Вот если бы лесть комплиментов да непрерывная забота, то согласие было бы гарантировано, как с Юркой. Но Арсения на такие нежности не хватало. Ну не ласков он по натуре — что тут поделаешь?

Юрка сделал заказ на путешествие и только потом взялся выяснять, куда же они отправляются. Просматривал в справочнике видеосети не туристический путеводитель, а отзывы путешественников, чье беспристрастие вызывало большее доверие.

— Пургаторио находится вовсе не на Дамиано, — объявил Юрка.

— Не удивительно, — отозвался Арсений. — Мне сразу показалось странным, что зелененькие сделали ставку на туризм. Общительностью они не отличаются, живут замкнуто…

— Однако мир развлечений создали именно дамианцы! Пургаторио у них — что-то вроде большого эксперимента с уклоном в психологию. Находится за пределами планеты, типа развлекательного центра на искусственном спутнике. А народ валом валит туда за нирваной.

— Там обещают нирвану? — встрепенулась Варвара. Упование на блаженство еще более увеличило ее туристический энтузиазм. Арсений посмотрел с сомнением. Насколько ему помнилось, нирвана подразумевала отказ от желаний. Но от каких желаний следует отрекаться двум влюбленным?

Сомнениями делиться он не стал. Балом здесь правил не он.

 

 

Туристический центр орбитальной станции Дамиано переживал мощный наплыв туристов, однако никакой суеты не наблюдалось. Пока одни туроператоры отправляли группы на Пургаторио, другие занимались вновь прибывшими. Туристов обязали пройти медосмотр. Зеленые эскулапы проворно снимали энцефалограммы, проводили тестовые опросы и сличали данные с показателями мнемограмм. Дотошность процедур вызывала раздражение, но никто не роптал — на диво благонравная оказалась публика!

Когда Арсений проходил ментаскопические исследования, он вдруг отметил, что друг с другом лаборанты, контролеры и туроператоры совершенно не разговаривают, хотя слаженности их работы можно было только позавидовать. Неужели пользовались мыслеречью?

Отчего-то Арсений встревожился. Представилась тонкая сеть из мыслей дамианцев, а в этой паутине — головы всех туристов-инопланетян. Не в этом ли причина столь высокой дисциплинированности прибывших?

Большеглазая бесстрастная дамианка, надевающая на Арсения шлем ментаскопа, посмотрела долго и пристально, и Ковалев вдруг сразу успокоился: разве здесь происходит что-то запретное?

Со стоимостью предстоящего тура определиться никак не удавалось.

"Мы не можем брать предоплату за неоказанные услуги", — так сказала дамианка-чиновница, охлаждая коммерческое рвение путешественников.

— Но мне хочется знать, уложимся ли мы в пределы суммы, которую позволит мой бюджет, — настаивал Арсений.

На него посмотрели, как на идиота.

— На Пургаторио ничего лишнего с вас не возьмут. Вы платите тем, что вам не нужно…

Упорствовать казалось глупым, тем более, что Юрка и Варвара откровенно наслаждались. Пока их тургруппа готовилась к вылету на Пургаторио, организаторы массовых развлечений, даже не с Дамиано, усиленно потрошили карманы ожидающих. Юрка то приносил Варваре сказочные букеты мыслезнаков, то водил в бассейн искрящихся пузырей с гелем-массажером, а Арсений с тоской следил, как в расширяющуюся дыру его бюджета безвозвратно утекает мечта о собственном грузовом перевозчике.

Самому развлекаться не хотелось. Он как будто обнаружил в себе неприятного, брюзжащего типа, который очень мешал радоваться жизни.

Их ознакомили с длинным списком правил пребывания на Пургаторио, предложили внимательно изучить требования техники безопасности и заставили расписаться под заявлением, что в случае нарушения таковых администрация Пургаторио ответственности не несет.

После цепких бюрократических лапок вкус свободы показался Арсению упоительно сладким, и он решил, что основная прелесть хваленого тура, пожалуй, и состоит из этой вот, дарованной зелеными чинушами свободы. Однако настоящие чудеса только начинались.

Аэрокар плыл в радужных тоннелях, а туманные долины чудо-мира стелились внизу в чувственном томлении. Страстная экзотика пейзажей будила восторг сродни дикарскому, а следующая картина затапливала нежностью, от которой душа летела ввысь перышком ангела.

Юрка ликовал и непрерывно посматривал на свою Барби, желая видеть на ее лице ответный восторг, но Варвара, отметил Арсений, относилась к породе людей, что радости боятся, будто она и в самом деле может послужить причиной грядущих разочарований. Он знал, как сильно обесценивает общий праздник вот такая сдержанно-кислая улыбка, но корить за это Варвару не мог, потому что обнаруженный в нем самом занудный ворчун вел себя ничуть не лучше.

То ли из-за роли опекуна для молодых Ковалевых, то ли из-за непреходящего раздражения Арсений чувствовал себя старым и одиноким. Дамы-туристки старости в нем, к счастью, не видели, а на одиночество липли, как на мед, всеми силами стараясь его скрасить. Дама романтического образа и другая, с прической "розовый одуванчик" подружились на почве старания держаться поближе к Арсению. Они были ненавязчивы, безмолвны, милые, но… чужие.

Пургаторио пленял. Покорял буйством красок, чудесами световых явлений. В этом мире хотелось раствориться, но рядом ахала дама романтического образа, разрушая хрупкую неповторимость момента, и декламировала что-то возвышенное о золотом рыданье арфы, о парении хрусталей света. Подруга-"одуванчик" градус восхищения поддерживала, хотя произносила нечто более заурядное:

— Да… Красота точно спасет мир!

Брюзга, засевший внутри Арсения, ехидно вопрошал:

— Интересно, а что сказали бы по этому поводу троянцы?

Правда, вопросы он задавал мысленно — хватало ума лишить своего внутреннего ворчуна права голоса. Зато тот буянил в мыслях и доставал самого Арсения всякими ненужными замечаниями, в основном, мрачными:

— Если учесть, насколько восприятие красоты субъективно, то о спасении можно и не мечтать: слишком уж разнятся критерии…

Он смотрел на Варвару и все больше мрачнел. Невестка, явно пресыщенная Юркиным поклонением, жадно ловила интерес в глазах встречных мужчин, распускаясь навстречу чужому зову. Жалеть эту сиротскую душу, не получившую любви во время роста, получалось плохо. Арсений вместо этого жалел брата с нелепым его обожанием, обесцененным до нуля. Варвара шла с Юркой в обнимку, а в мыслях ежеминутно ему изменяла. И было уже непонятно, что лучше: тысячу раз в мыслях или один раз по-настоящему.

Он все больше тосковал по Беате. Представлял ее рядом. Мужчины смотрели бы на нее совсем не так, как на Варвару в закулисной роли Мессалины, но удивленно и благоговейно, не отрывая глаз. А она бы шла спокойно и отстраненно, равнодушная к чужой страсти и восхищению, серебристая и таинственная.

Ах, Беата… Будь она похожа на Варвару, Ковалев бы скорее простил неверность, но королевскому ее великолепию измена совершенно не шла. Ну не должно быть в лепестках прекрасной утренней розы никаких мух!

Наглость этих мух обрекает людей на пустоту бесчувствия, на одиночество в толпе восторженных туристов, на непреходящую тоску…

 

 

Пургаторио был создан виртуальностью, допускающей присутствие материи. Калейдоскоп волшебных картин выдавал все более прекрасные виды. Чудо-город непрерывно трансформировался, архитектурные комплексы плавно перетекали в иные, более изысканные. Ажурные мосты выгибались и превращались в радуги над серебром каналов. Гроздью огромных колонн, прекрасным парадоксом поднималось в небо здание туристического центра, чтобы назавтра оказаться прозрачной воздушной каплей.

Визуализатор вбрасывал их в иные миры, и туристы поочередно то вдыхали влажный воздух Акваниллы, то огромными скачками с хохотом неслись по поверхности планеты со слабым гравитационным полем.

Молодежь радостно штурмовала аттракционы парка. Старик из созвездия Волопаса задумчиво созерцал кипучее веселье, потом произнес:

— Вы заметили, как мастерски готовят здесь сознание к перелому?

— Перелому? — удивился Арсений.

— К очищению. — Старик быстро взглянул на Арсения, словно удивляясь его непониманию и пояснил. — Вы наверняка здесь впервые. А я прилетаю специально, чтобы пройти ментально-оздоровительные процедуры. С моими перегрузками, стрессами…

— Хм. Ментальные процедуры, — пробурчал Арсений. — Насколько мне известно, туристические предложения не предусматривают какого-либо воздействия на сознание.

Взгляд старика сделался снисходительным, словно тот обращался к несмышленышу.

— Воздействие на сознание совершается всегда. Даже в ходе самой безобидной, не нацеленной на результат беседы. Вопрос лишь в том, какова цель этого воздействия.

— И какова же у организаторов Пургаторио? — спросил Арсений.

— Дамианцы, как мне видится, мечтают об экологии мышления во вселенском масштабе. Замечаете, как целенаправленно, проводя туристов по аттракционам, операторы устремляют объединенное сознание группы в русло саногенного мышления? Им важна самоидентификация личности. Нет, Пургаторио — не забава для тела. Здесь на первом месте — дух.

Арсений досадливо поморщился. Стремление разделять человека на составные части казалось ему столь же непривлекательным, как необходимость человека анатомировать.

— Разделять не стоит, — согласился старик. — Но очень важно помнить о том, что первично. Люди привыкли считать, что мысль вторична, и когда думают о благе, ищут в основном пользы телу…

Их разговор прервала дама — "одуванчик", прибежавшая от аттракционов. Подскочив к Арсению, она затараторила:

— Простите, но мне кажется, что вам нужно вмешаться. Там ваши подопечные затребовали немедленной нирваны. Все говорят, что они еще не готовы…

— Конечно, не готовы! — подтвердил старик. — Нирвана требует особого состояния духа. Она идет по завершении процедур.

Арсений догадывался, что Варвара сэкономила силы на восторге и заскучала, не получив бешеного признания почитателей. А поскольку признавала только "вынь да подай", то и затребовала немедленных удовольствий.

 

Он прибежал в разгар перепалки. Собственно, спорила только Варвара. Юрка ухмылялся, выжидая, чем все кончится. Туроператор-дамианец отвечал официально и ровно:

— Просветление требует беседы с Мастером, а он может принять вас только в назначенное время.

— Да не нужна нам его беседа! Я хочу в нирвану! — Варвара закусила удила и ничего не желала слышать. Арсений, как ни пытался, не мог вставить и слова. — Разве на Пургаторио не обязаны выполнять требования туристов?

— Мы предоставили вам все, что относится к внешнему плану. Нирвана затрагивает мир вашего внутреннего "я". Над ним мы не властны.

— Вот именно! — крикнула Варвара. — Это мой мир! И я хочу, чтобы вы не мешали мне туда попасть.

— Хорошо, — не счел нужным дальше спорить дамианец. — Но вам следует прослушать лекцию по технике безопасности.

— Да сколько можно? — возмутилась Варвара. — Прямо планета бюрократов! Мы что, мало читали всяких инструкций? Если поставили недостаточно подписей под всякими договорами, подпишем еще один, только давайте обойдемся без лекций!

— Не думал, что ты такая пробивная, — восхитился Юрка, когда организаторы сдались и проводили Ковалевых к отдаленному, упрятанному в гуще деревьев зданию с биометрическими терминалами, в которых им предстояло пройти сеанс блаженства.

Варвара горделиво вздернула носик. Щеки ее раскраснелись, и даже Арсений улыбнулся. Она показалась ему забавным ежиком, который выиграл нелегкий бой с судьбой. Разубеждать молодых смысла не имело, ему осталось только присоединиться к невоздержанным родственникам. "Вот и ладно, — подумал он себе в утешение. — Чем скорее разделаемся с этим Пургаторио, тем быстрее вернемся на Землю".

Пространство, куда он попал, вброшенный оператором, выглядело совсем не сказочным: серое марево, отдающее безбрежной тоской. Его внутренний мир? Спросить было не у кого: Арсений один на один с собой в персональной камере. Жаль все-таки, что не удалось встретиться с Мастером. Одиночество охватило туго и плотно, от беспомощности захотелось плакать. Перед глазами пошли вдруг забытые воспоминания детства, далекие обиды всколыхнулись жарко и остро, а потом из темноты словно возникли руки маминой теплоты и отцовской силы, обняли его и пришло понимание: ты не одинок, пока любим. И неуязвим, когда любишь…

— Уязвим, — возразил он непонятно кому. — Я любил Беату…

— И любишь, — ответили ему. — В этом — твоя сила. А боль — спасение от равнодушия. Боль исцеляет от пустоты. Не заостряйся на ней. Прощение выше.

Прощение накатило, как теплая волна, смыло обиду, что показалась вдруг такой бессмысленной, тоска одиночества, как грязь, поплыла с уставшей души, освобождая ее от ненужной тяжести. Сердце дрогнуло, беспрепятственно возвращаясь в нелепую гостиную дома-трансформера, где им с Беатой было умопомрачительно уютно, когда вместе. А прощение все омывало и счищало последние коросты — какие-то пустые амбиции, мелкие обиды на судьбу, беспокойство о будущем. И наступила нирвана.

Арсений плыл в безмятежности, никуда не стремясь, ничего не желая. Душа летела птицей над безбрежностью бытия, а само бытие представало бесконечным счастьем…

— Второй уровень пройден, — прозвучало в динамиках. — Приготовьтесь к выходу.

Арсений вспомнил указание оператора строго следовать рекомендациям. Конец первого уровня, как он понял, знаменовал начало прощения. Освобождение — второй. Третьим оказался обыкновенный покой. Чистота и легкость, как во время прогулки на лужайке родного сада после долгой разлуки.

— Конец сеанса, — объявил металлический голос. — Вам необходимо покинуть кабину.

Арсений открыл глаза, со счастливым вздохом потянулся, нажал кнопку блокировки и вышел из кабины с чувством небывалой благодарности ко всему, что наполняло его осознанием. Он шел осторожно, боясь расплескать ощущение невероятной чистоты и свободы. Никакой старый брюзга не покушался сейчас на его непорочность!

— Угроза. Уровень номер один. Срочно покиньте кабину. — сказал металлический голос на фоне неприятно нарастающего гула.

Арсений удивленно посмотрел на соседние кабинки. В самом деле: ни Юрки, ни Варвары. Где они? В ряду пустых кабинок две заполнены. Там — его родственники. Каждый — в невесомости личного пространства. Он посмотрел на контрольное табло оператора. В зоне цветовой пульсации — те же фигуры, только в мультиизображении. Призрачный голубоватый свет, парение прекрасных тел… плыли в необъятности своего блаженства младшие Ковалевы. Арсений подошел ближе, через прозрачные двери заглянул в лица. На них — восторг такой силы, что походит уже на болезненную гримасу.

— Эй, выходите! Вам что, блаженства не хватило? — крикнул Арсений, глупо надеясь, что из сурдокамер его все-таки услышат.

— Угроза. Уровень номер два. Срочно покиньте кабину. Начинается растворение, — сказал металлический голос, слышный как в салоне, так и в динамиках, установленных внутри сурдокамер. Зловещий гул превратился в тревожное завывание сирены, звук вибрировал, бил по нервам.

На дисплее оператора с фигурами, плывущими в невесомости, начало происходить что-то странное. В неясном голубоватом свете они слегка потускнели. Конечности стали прозрачными, словно плоть постепенно растворялась в безумии синевы.

— Да вы рехнулись, идиоты! — заорал Арсений и кинулся к Юркиной кабине. Никакой ручки — личный мир имеет выход только изнутри. В панике он огляделся, подбежал к стойке администратора, ударом ноги выломал металлический брус и бросился к Юркиной кабинке. Он с силой обрушил нелепое орудие на прозрачную дверь. Стекло рассыпалось после третьего удара. Арсений ворвался в тесную кабину, подхватил полубезжизненное тело брата и выволок наружу.

— Угроза. Уровень номер три. Разрушение, — объявил голос в динамике под жуткое завывание сирены.

Арсений схватил спасительную палицу и бросился к кабинке Варвары. Стекло не поддавалось, а он все бил и бил. Лицо Варвары таяло, как льдинка в голубоватом свечении пространства, а выражение умиротворения витало над уходящей телесностью превосходством торжества над страданием. Он понимал уже, что случилось непоправимое, но упорно молотил в дверь и ворвался-таки в сурдокамеру, чтобы удостовериться: персональная кабина Варвары пуста.

 

Дождь шел серый и такой тоскливый, что казался осенним. За окном волновались и нервничали мокрые яблони. Беата куталась в шаль. Она всегда зябла не от холода, а от настроения.

Юрка сидел в кресле, посеревший и постаревший — ничего от счастливого молодожена недельной давности. К ослабевшим его ногам потихоньку возвращались силы, но младший Ковалев не испытывал радости по этому поводу. Полноценным он ощущал себя только в присутствии Барби.

Зажужжал видеокоммуникатор. Беата посмотрела на дисплей и сказала:

— Адвокат Горин.

— Пропади они все пропадом! — равнодушно пожелал Юрка.

Говорить с адвокатом вновь пришлось Беате. К категории деловых людей она не относилась и понимала, что толку от нее немного. Но должен хотя бы кто-то от Ковалевых отвечать на звонки!

Арсения уже воротило от бюрократических формальностей, которые на фоне потрясения отдавали откровенных цинизмом. Ввиду неординарности события юристы Земли схлестнулись с юристами Дамиано, но речь о возвращении Варвары не шла. Основной темой обсуждений стала исключительно финансовая сторона дела. Арсению мысль о возмещении морального ущерба казалась кощунственной: как можно возместить потерю деньгами, если эта потеря — человек? Как будто они, торгуясь, продавали жену брата дамианцам…

Беата закончила разговор, отключилась и растерянно посмотрела на Арсения:

— Представляешь, они даже не отменили туры на Пургаторио. Сказали, что такой необходимости нет, если туристы готовы соблюдать правила и не игнорировать требования техники безопасности… Единственное, что они сделали, — это уволили оператора, отвечающего за сеанс…

Уволили? Верится с трудом. Тот выглядел абсолютно безмятежным, когда Арсений подскочил к нему с яростным криком:

— Где наша девушка?

— Она сделала свой выбор, — бесстрастно отвечал зеленый.

— По-вашему, нирвана — это смерть? — кричал Арсений.

— Любая чрезмерность разрушительна. Это — закон жизни.

Дамианец даже не выразил сожаления. Зато выдал, что исчезновение девушки вызвано не случайным стечением обстоятельств, а является закономерным результатом, следствием поступков и мыслей. А потом совершенно спокойно заключил:

— Если человек не способен нести ответственность за качество своих мыслей, то он не в состоянии иметь высокое качество жизни.

Арсений не выдержал. Он зарычал и, не помня себя, бросился на негодяя, чтобы сжать в руках его хлипкую шейку. Но… он не смог сделать и шага. Дамианец остановил его на расстоянии. Просто выставил маленькую ручку ладонью вперед, и нападавший замер, скованный невидимой силой.

— Как вы думаете, то, что сдерживает вас сейчас, имеет отношение к материальности? — спросил дамианец, словно отвечая на незаданный вопрос о том, как возможно, чтобы тело могло раствориться в эфире. — Вы, земляне, — странный народ. Вашим телом движет мысль, но вы упорно в это не верите. Представляете сознание производным тела, потому обращаетесь с ним возмутительно небрежно. Не развиваете, не очищаете. Отдаете его на волю страсти, злобных импульсов и грязных эмоций…

Беата подошла к Арсению, села рядом и успокаивающе положила руку на его плечо. Рука была холодной, но присутствие жены — таким отрадно-теплым, что стало неловко за их единение, столь контрастное Юркиному сиротству.

Ну почему не позволила Варвара им встретиться с Мастером? Почему не встретилась с ним сама?

Мудрец, в отличие от туроператора, никого не обвинял. В глазах его, по-дамиански огромных, стояла вселенская печаль. Он напомнил Арсению о волновой структуре человека, рассказал о материальности мысли, о том, что разум, расширенный в пространстве, носит полевой характер. То, что тело так легко перетекло в невидимость пространства, Мастер объяснил просто:

— Когда человек целиком отдается своей страсти, вся его энергия перетекает в эту страсть до такой степени, что человек перестает быть человеком.

— Вы имеете в виду… — начал Арсений и замолчал, не решаясь продолжить.

— Да. Чаще всего расплачиваться людям приходится за свою жадность, — с горечью подтвердил дамианец.

Печаль мудреца простиралась на все мыслящее человечество. Но ведь Арсений тоже был его представителем. Ходил рядом с Варварой, рядом с братом и тоже жадничал! Молчал, откупался, не желая плохо выглядеть, а получается, — скупился на искренность. Разве не старший должен заботиться о моральном состоянии младшего? Что ж не объяснил, как важно иметь личную систему самоограничений? Менталитет дефицита куда страшнее самого дефицита. Кто, как не Арсений позволил ему разгуляться в душах молодых до ненасытности? Сейчас тошнит от собственной фальшивой щедрости!

И еще эта фраза диспетчера, который отказывался брать предоплату за экскурсию на Пургаторио:

— Вы платите тем, что вам не нужно.

Фраза раздирала в воспаленном мозгу свежую рану, звучала, как грубая насмешка.

Что подумает Юрка, если узнает о ней? Выходит, что у Юрки не смогли бы отобрать его половину, если бы за путешествие платил он сам? Неужели Варвара для Арсения была до такой степени "ненужной"? Неужели дамианцы, копающие подсознание, нашли в нем именно это? Не жалость к глупышке, обделенной пониманием, что такое настоящие ценности, а полное отречение…

Рассыпчатые струйки дождя сбегали по стеклу, Беата следила за ними неотрывно. Арсений вновь подумал, что жена изменилась. Разглядывает простую обстановку старого родительского дома, словно удивляясь тому, что не придавала раньше значения незатейливой красоте обыденных вещей. Вряд ли променяет теперь живой дождь на искусственные его аналоги в доме-трансформере.

Беата тихо погладила его руку, — животворное касание. Где вообще пролегает измена — в сфере физиологии или в области души? Кому что важнее, но…не всякая измена — предательство.

Юрка поднялся, неуверенно ступая, словно не чувствовал ног, прошел к бару, неловкими руками взял бутылку, налил себе водки. Простонал, не глядя на старшего:

— Зачем? Зачем ты меня вытащил?

— У меня один брат, — сухо сказал Арсений, — и он мне дорог.

— Но почему ты вытащил меня, а не Барби? Кем я должен себя ощущать, спасенный? Каином? Увез и бросил… Ты же сам учил: мужчина в ответе за женщину.

— Наконец-то и в тебе заговорил мужчина, — сказала Беата. — Только жаль, что ответственность ты по-прежнему возлагаешь не на себя.

Жена сказала это таким прожигающе-ледяным тоном, что Юрку словно отбросило. Он посмотрел на нее растерянно, как мальчишка, каковым по сути и являлся.

— Она ждала ребенка, — сказал Юрка и заплакал.

Арсению хотелось обнять его, как маленького, но он не стал. Он и так слишком долго держал его за маленького.

Права Беата. Но правы и мудрецы Пургаторио. Пусть страдание субъективно, но груз вины нести теперь Арсению пожизненно.

Юрка тоже прав. Спасать нужно было в первую очередь женщину.

Арсений поежился. Храни его, судьба, от Пургаторио!

Если вновь поставит она Арсения перед выбором, окажется ли этот выбор правильным?