Возвращение домой
И плачет Иванов, и воет, и рычит,
Пиная сапогом проклятую планету.
И, глядя на него, Вселенная молчит,
Лишь одинокий фавн играет тихо где-то.
Вадим Степанцов
Деревня (1988)
За окном тихо догорал мягкий летний закат, а в телевизоре привычно жонглировал ударениями молодой, но уже лысый генсек. Степан задумчиво хлебал борщ, вполуха слушая привычное словоблудие партийного бонзы. Зоя молча хлопотала у печи. С улицы донеслось протяжное мычание — Маруся, вернувшись с поля, подавала хозяйке сигнал к вечерней дойке. Её поддержал петух, прокричав, хлопая крыльями, что куры потоптаны, двор загажен, а лебеда поклёвана, пора бы уже и проса сыпануть.
— В город подамся, — ни с того, ни с сего сообщил Степан, глядя перед собой. — Колхоз на ладан дышит, им теперь и счетовода за глаза хватит, а в городе сейчас большие возможности открываются…
— Совсем, старый, из ума выжил? Так там тебя и ждут, красную дорожку уже расстелили, — всплеснув руками, Зоя присела на лавку. — А скотина, дом, хозяйство? Вот так и бросим всё?
— Ничего не надо бросать. Что тебе привычный уклад менять? Я один поеду.
— Точно, выжил. Да разве мне одной управиться? Не молодуха, чай, какая, уже давно восьмой десяток разменяла. Или ты мне примака молоденького найдёшь?
— Ну, завелась. Чёрт…
— А что? Я баба ещё хоть куда. Ты мне только чтобы видный был подбери, а то устала уже с задохликом жить — не мужик, а чучело какое-то инопланетное.
— Будет, тебе, будет. Глупость сказал. Вместе в город переберёмся. Снимем урожай, распродадимся и поедем. Стартовый капитал, опять же, поднакопим. Чтобы дело своё начать, непременно деньги нужны.
— Да что ж тебе на месте-то не сидится? Прижились, обзавелись хозяйством, люди нас приняли… Что ещё нужно, чтобы тихо дожить свой век?
— Рано мне ещё доживать, дело есть незавершённое.
— Да знаю я твоё дело. Всё к звёздам рвёшься? Можно подумать, тебя там ждёт кто-то…
— Ладно, Зоя, хватит, — поморщился Степан, будто незрелой антоновки откусил. — Сколько раз уже говорено. Не хочешь — не помогай, но отговорить всё одно не удастся.
Зоя вздохнула, взяла подойник и ушла в хлев к Маруське. Упрямство мужа было ей хорошо знакомо, как, впрочем, и её ему. Даже странно бывало, как они, обладая оба такими неуступчивыми характерами, прожили душа в душу больше пятидесяти лет и прошли вместе через столько испытаний. Пожалуй, эти испытания их и сплотили, заставили держаться друг дружки. Пораздельности давно бы уж пропали, утащенные на дно мутным водоворотом времени, а так трепыхаются ещё, даже карабкаются куда-то. С того самого дня как поздоровались впервые среди бескрайней тайги, так и карабкаются с переменным успехом.
Деревня. Шести десятью годами ранее (1928)
Юную, но уже ладную золотоволосую и голубоглазую девку Степан заприметил на сходке ещё в первые дни своего пребывания в селе Земцово. Он только устроился батрачить к зажиточному крестьянину Спиридону, как туда нагрянула агитбригада из района. В здание сельсовета людей набилось как сельди в бочку. Степан прислонился к стене у самой двери, Зоя сидела неподалёку, она искоса поглядывала на молодого батрака и что-то, смеясь, шептала на ухо подруге.
— Совхоз, товарищи, это новая передовая форма хозяйствования, — вещал с трибуны тощий парень в кожаной куртке. — Крестьянину нужно иметь только руки, остальное ему даст государство. В зале есть батраки? Поднимите руки.
Степан отлип от стены и неуверенно вздёрнул пятерню вверх.
— Вот вы работаете с утра до ночи, зарываете в землю свой тяжелый труд, а получаете сущие копейки. В совхозе всё будет не так. Оплата станет достойной, а труд — интересным. В совхозе, который мы создаём на базе помещичьей усадьбы, планируется сформировать тракторную колонну. Вот ты смог бы управлять трактором?
— А что? И смог бы, — ответил Степан, стушевавшись под десятками устремлённых на него взглядов.
По залу пробежали смешки. «Разухарился, это не хвосты коровам крутить», «Трактор не лошадь, там вожжи не предусмотрены», «Ты его пугой, пугой…» доносилось со всех сторон. Голубоглазая красавица тоже усмехалась. Степану казалось важным именно её мнение, хотелось, чтобы она поверила, что он действительно сможет.
— А ты проверь, — двинулся он к сцене, — освою ваш трактор за неделю. Записывай в совхоз.
— Молодец, что не боишься. Документы есть?
— Нет, — потупился Степан. — Сгорели при пожаре.
— Неважно. Смотрите, товарищи, вот живой пример как никто может стать всем. Сегодня этот парень батрак без роду, племени и документов, а завтра он станет уважаемым всеми трактористом, пролетарием сельского труда. Как зовут?
— Иванов Степан.
— Приходи, Степан, завтра в усадьбу. Для тебя начнётся новая жизнь. Кто ещё хочет в совхоз?
Народ галдел, но записывался неохотно. Степану было всё равно, он сделал свой выбор и перед ним лежал широкий и неизведанный путь… Кто ж знал, что тот окажется светлым, но очень коротким?
Во второй раз парень увидел голубоглазую красотку месяца через два.
Он ехал сквозь село с поля и остановился набрать воды. Судьба-злодейка припарковала его у плетня, за которым жала лён пара босоногих девиц.
— Ну что, Степан, стал пролетарием? Не тянут к земле частнособственнические корни? — ехидно спросила голубоглазая девица, выпрямляясь над жнивьём и забросив за спину толстую золотую косу.
Подружка, продолжавшая вязать сноп, прыснула в плечо.
— Покатай на тракторе бывших товарищей по нелёгкой батрацкой доле. Или брезгуешь уже? — гнула своё остроязыкая озорница.
— Ну, это… — смутился и оттого потерял дар связной речи Степан. — Нельзя мне. Страда жаркая, и горючее на вес золота. Вот осенью, если выпадет случай, другое дело.
— Значит, брезгуешь. Жаль, а я, ведь, познакомиться хотела. Трактористы, что б ты знал, в моём вкусе. Да и, если по совести, какая деревенская девка устоит против тракториста?
— Нет, что ты…я.., -блеял раскрасневшийся горе-пролетарий, понимая, что пропал.
— А меня Зоя зовут. Видишь, мы уже, считай, родные.
Как он мог устоять? Что он вообще видел в своей короткой жизни? Школа-интернат, шесть лет космолётки, три месяца практики на астероидах и сразу одиночный дальний поиск, из которого он так и не вернулся. Девушек он видел только на экране визора и в мутных голограммах, украдкой показываемых более опытными и удачливыми товарищами.
Конечно, он её покатал. И не только до околицы, а гораздо дальше.
Надсадно тарахтящий и воняющий соляркой трактор выжимал не больше двадцати километров в час, но для разбитого просёлка и столько было много. Машину нещадно трясло и мотало из стороны в сторону. Чтобы наглая, но обворожительная блондинка не вывалилась из открытой кабины, Степан придерживал её за талию. От близости разгорячённого женского тела кружилась голова, и дрожали руки. Внимание сосредоточилось на чепухе, которую несла весёлая пассажирка, и резкий поворот дороги остался незамеченным.
— Чёрт… — только и успел сказать Степан.
Трактор сходу преодолел разграничительную насыпь и, подпрыгнув, кувыркнулся в болото. Степан с Зоей перелетели через капот и плюхнулись в вязкую жижу. Пока, помогая друг другу, выбирались на твёрдое, трактор медленно, но уверенно исчез в трясине. Не то, что вытащить, даже нащупать его под слоем грязи так и не смогли.
Суд напоминал Степану неумелый и безвкусный розыгрыш. Слишком серьёзные лица были у присутствующих, слишком грозную кару требовал за утопленную государственную собственность обвинитель. Конечно, культура культуре рознь, а гипноментор кроме языка смог вложить в его голову только основы государственного строя и обычаев, но где ж это видано, чтобы человека за порчу газонокосилки расстреливали? Это же разного порядка вещи: плохо обработанный кусок металла и жизнь разумного существа. В косморазведке его за угробленный на днях десантный катер только пожурят и то не сильно, даже премии не лишат, если найдут, конечно. Казалось, вот-вот в зал войдёт Зоя, рассмеется и снисходительно, совсем как их наставник, слепой на один глаз и изрезанный шрамами седой старик, скажет: «Ну что, курсант, в штаны уже наложил? Вольно, можно вытряхивать».
Она не пришла ни на слушания, ни на оглашение приговора, ни провожать на станцию, когда его конвоировали в областной центр. Зато где-то через год она ни с того, ни с сего приехала навестить его в Сибирь, да так там и осталась.
Город (1989)
На кухне медленно капала вода, и жужжала одинокая муха. Руки Степана, туго стянутые за спиной верёвками, онемели, кровь из разбитой скулы стекала по подбородку, мокрая рубашка прилипла к телу.
— Не упрямься, дед. Всё равно деньги отдашь, а здоровья утраченного уже не вернуть будет. Тем более, частей тела, если до них дойдёт. Знаешь, как долго заживают раны у стариков?
Говоривший был толст и вонюч. Голый рыхлый торс лоснился от пота, короткий ёжик чёрных волос складками обтягивал бычий загривок. Его напарник, сидящий на подоконнике, на контрасте выглядел ботаником-интеллектуалом, случайно забредшим на огонёк рэкетирского наезда, но и он был благожелательным лишь условно:
— Да ладно тебе, на тот свет деньги не унесёшь. Колись, где прячешь, и доживай спокойно.
— Ну. Последний раз спрашиваю, где они?
Толстый навис над Степаном, зловеще щёлкая кусачками у него над ухом.
Входная дверь хлопнула. Вымогатель-интеллектуал мигом вскочил и исчез в коридоре.
— Привет, бабка, — раздался оттуда его голос. — Проходи, не стой. Мы добрые друзья твоего деда. Заглянули по делам на пару минут.
— Ой, сыночки, а что ж не предупредили-то? У меня ничего нет к чаю, — быстро сориентировавшись, запричитала бабка, — надо в магазин сбегать. Я мигом. Пряников, печенья, баранок всяких куплю.
— Не надо, старая. Ты ж вечность за ними ходить будешь. Давай деньги, я сам сбегаю.
— И то верно, касатик. Сейчас, сейчас, где это они у меня?
По притихшей квартире прошаркали тапочки, захлопали дверцы шкафчиков и комодов.
— Вот, родненьки. Только сушки с сухарями не бери, у нас с дедом уже, почитай, и зубов нет.
— Конечно, конечно. Слушай, а ещё пяти тысяч нет? Мы б, тогда, и с твоим дедом полюбовно расстались. А то он нам по всем понятиям обязан, а делиться не хочет.
— Есть, касатик, есть. Вечно он, старый хрыч, жадничает. Совсем на старости лет в скупердяя превратился. Будто на том свете его согреют эти деньги. Даже от меня свои сокровища прячет, но ничего, знаю я все его нычки…
Шум, источаемый радушной хозяйкой, усилился. Она двигала мебель, гремела посудой в серванте, шумно переставляла безделушки на полках. Даже говорить старушка стала громче, будто пытаясь перекричать самой же создаваемые децибелы.
— Чёрт… — прошептал себе под нос Степан и стиснул зубы. По всему выходило, что Зоя уже успела заткнуть уши пористыми вкладками и включит высокочастотный парализатор с секунды на секунду.
Знать о чём-то и быть к этому чему-то готовым — совершенно разные вещи. Казалось бы, много раз чувствовал Степан на себе действие этого устройства, знал, как бороться с накатывающей волнами болью, внутренне сжался и приготовился, но всё равно скрутило его, спрессовало, выжало и вывернуло наизнанку. Он будто повис между небом и землёй скрученный в трубочку и плотно упакованный в тубус.
Первыми ощущениями после забытья были жар и покалывание в руках. Зоя развязала его, опустила на пол и разминала одеревеневшие конечности.
— И где тебя черти носили? — еле слышно, с трудом раздирая пересохшие губы, спросил Степан. — Чуть богу душу не отдал.
— Его от смерти спасли, а он ещё и не доволен. Будешь блажить, разбужу твоих дружков, да ещё утюг с паяльником им принесу.
— Не надо дружков, лучше подняться помоги.
Кряхтя, Степан встал, пробрался вдоль стены в прихожую и позвонил Арсену. С задачей охранника бывший спортсмен справлялся не очень, но был незаменим в щекотливых вопросах. С милицией, пожарниками и санэпидемстанцией он находил общий язык с полуслова, а из переданных ему с рук на руки обколотых снотворным рэкетиров обратно никто не возвращался и претензий не предъявлял.
— Ушатают тебя, Стёпа, когда-нибудь, обязательно ушатают. И что я тогда буду делать со свалившейся мне на голову кучей денег? Я же тратить их совершенно не умею, — беззлобно ворчала Зоя, прибираясь на разгромленной кухне.
Степан опустился на стул, к которому был привязан, и обмяк. Даже огрызнуться не хватало сил.
Дверной звонок застенчиво трямкнул, и тут же хлопнула входная дверь.
— Как ты таких быков приваживаешь и пакуешь, дядя Степан, поделись секретом. Я тогда вообще ничем другим заниматься не буду, только туши на мясокомбинат сдавать, — весело болтал Арсен, стаскивая не подающие признаков жизни тела к выходу. — Тебе и ходить никуда не надо. Они сами к тебе как мухи на мёд тянутся со всех концов города. А эти вообще какие-то залётные. Местных я всех в лицо знаю, а их никогда не видел.
— Значит, никто не хватится?
— Наверняка. Мои ребята присмотрят за домом и магазинчиком недельку, но, думаю, на этот раз всё уже закончилось.
Зоя сокрушённо вздохнула, но промолчала. Степан наперёд знал, что она может сказать и был полностью с ней согласен, но другого выхода не видел. Вернуться к земле, как в первый свой приезд в город, не получится. Не за тем выбирались и своё дело затевали. Хотя, конечно, это многое бы и упростило.
Город. Тридцатью пятью годами ранее (1954)
Степан неподвижно сидел за столом, задумчиво держа стакан с тёплой водкой в руке. За окном устало прогремел рельсами перегруженный вечерний трамвай. Одинокий нетрезвый голос заклинал мороз не причинять ему вреда.
— Да что ты всполошился то так? — недоумевала Зоя, пристроившись рядом. — Что они вообще могут найти?
— Не знаю, но, судя по их интересу, многое. Второй раз просят пересдать кровь. Неспроста это.
— Да брось, так переживать из-за обычных анализов. Ну не возьмут сейчас на завод, поработаешь кочегаром годик и попробуешь устроиться ещё куда-нибудь.
— Если меня не разберут к тому времени на запчасти. К тому же, это не просто завод, а… ты, впрочем, не поймёшь.
— И что ж такого ценного в тебе есть, чтобы гоняться за тобой с секатором? Закалённая потреблением суррогатов печень или тренированное валкой леса сердце?
— Я с другой планеты, — наконец, решился Степан. — Мой катер разбился в двадцать восьмом у твоей деревни, я застрял у вас на Земле на долгие двадцать пять лет, и неизвестно теперь, когда отсюда выберусь.
— Ага, а я — принцесса Дея, — хохотнула Зоя. — Приказываю повиноваться Моему Высочеству беспрекословно, а для начала выбросить все глупости из головы и помассировать мне ступни.
— Тогда Ваше Высочество должна знать, как работают эти устройства, — Степан вытащил из тайника и разложил на столе походную аптечку, плазменный резак и высокачастотный парализатор.
— Что это?
— Помнишь, я в прошлом месяце ездил в Земцово за выпиской? Заскочил, заодно, к останкам катера, забрал полезные приборы. Особенно аптечка нам пригодится. Надо будет, кстати, тебе организм с её помощью почистить. Это замедлит старение. Лет сорок лишних проживёшь.
Зоя ошарашено переводила взгляд со Степана на стол и обратно. Впервые на его памяти она не знала, что сказать и судорожно шарила по карманам в поисках нужных слов. Спас её от необходимости демонстрировать скудные находки требовательный стук в дверь.
— Чёрт… — ругнулся Степан, вскакивая.
Он на цыпочках подбежал к двери и прислушался.
— Гражданин Иванов, открывайте, иначе мы выломаем дверь, — донёсся металлический голос снаружи.
Степан вернулся к столу, схватил парализатор и вложил его в руки Зое.
— Почувствуешь, что пахнет жареным — дави на красную кнопку. Слетит с ног всё живое в радиусе десяти метров. И не забудь вот эти заглушки в уши вставить, иначе сама на полу в баранку скрутишься.
Стук повторился. Громкий, хозяйский, раскатистый. Казалось, вместе с дверью трясутся и стены.
— Иду, иду, — прокричал Степан, и, оглянувшись на Зою, нехотя открыл.
На пороге стояли трое мужчин. Двое были одеты в белые врачебные халаты, а третий носил чёрный строгий костюм, белую рубашку и тёмно-синий однотонный галстук.
— Гражданин Иванов? — спросил одетый в костюм. — Вам придётся проехать с нами.
— А что, собственно, случилось?
— Вы являетесь носителем очень редкого и заразного вируса. У вас, судя по всему, иммунитет, но окружающие находятся в опасности. Если вас не изолировать, может вспыхнуть эпидемия.
— И надолго меня придётся… изолировать?
— На месяц, может, на два. Пролечим вас, обследуем снова и, если всё будет в порядке, отпустим домой.
— А если я откажусь?
— Ввиду исключительности ситуации, у меня есть разрешение применить к вам силу.
Степан кивнул, красноречиво посмотрел на Зою и стал собираться. Надел пиджак, набросил плащ, натянул кепку, повозился пару минут со шнурками. Гости терпеливо ждали у двери. Поправляя волосы, Степан исхитрился вставить в уши заглушки. Теперь он был полностью готов, но ультразвукового удара всё не было.
Степан оглянулся. Зоя сидела за столом, сложив руки лодочкой и уставившись в одну точку. Видимо, история рассказанная человеком в чёрном показалась ей убедительной, и она решала, кому лучше поверить, несущему околесицу мужу или человеку хоть и чужому, но наделённому полномочиями и говорящему простые и разумные вещи.
— Что ж, прощай, Зоя, — сказал Степан, вздохнув. — Сигарет принеси в больничку и почитать что-нибудь. Меня оттуда долго не выпустят.
Он ещё раз посмотрел на жену и шагнул за порог. Тут-то его и накрыла волна пульсирующей, выворачивающей наизнанку боли. Даже сквозь заткнутые уши она врезалась в мозг сотней свёрл одновременно. Однако, заглушки ослабили удар, позволив остаться на ногах, трое же гостей рухнули на пол одновременно и схожими движениями обхватили голову, свернувшись в кольцо.
— И что теперь? — спросила Зоя, когда гости были прочно связаны, санитары оттащены в чулан, а их предводитель усажен на шаткий табурет у стены.
— Допрошу его, узнаю, что им известно.
— Ты понимаешь, что если поймают, то опять загремишь на лесоповал?
— Значит, попадаться не стоит, только и всего.
Очнувшийся вскоре чекист говорить поначалу не хотел, но пара лекарств из чудо-аптечки развязали ему язык. Со слов человека в чёрном выходило, что удивлённый результатами анализов врач доложил о странном пациенте именно ему. Он же, желая выслужиться, взял пару крепких санитаров и кинулся столбить за собой перспективное дело, никого из конторы не предупредив об этом. Излишнее рвение сыграло с ним злую шутку. Еще укол и чекист отключился, блаженно пуская пузыри.
— Ты его убил? — глухо спросила Зоя, необычайно серьёзная весь вечер.
— Нет, накачал снотворным и психоделиками. Назавтра он вряд ли сможет отличить сны от яви, а то и вовсе забудет, что приходил к нам.
— А дальше?
— Схожу к врачу, заберу у него материалы, сделаю укол и ему. А потом… потом нам надо будет уехать отсюда.
— И всё? Так просто?
— Нет, не всё. Ещё райжилуправление надо сжечь вместе со всеми документами. Чтобы, если и вспомнят что приходили, не смогли найти к кому.
— Людишек, значит, пожалел, а государственное имущество нет? — вышла из ступора и оседлала любимого конька Зоя. — Никакого уважения к народному добру. Что трактор утопить, что учреждение сжечь — всё одно как в булочную за хлебом сходить. Как я раньше не догадалась, что ты чудище инопланетное? Не жечь, а вносить небольшую правку в документацию. Улавливаешь разницу?
Степан облегчённо кивнул. Зоя на его стороне и готова разделить с ним опасности. Не смотря на многолетнюю ложь и необходимость преступить закон, она не бросила его, не отвернулась в трудную минуту. Вдалеке от родины важно понимать, что ты не один, что есть живое, разумное существо, на которое можно положиться.
В этот вечер Степан впервые по-настоящему поверил, что он выберется в конце концов с этой не очень гостеприимной планеты, ставшей вместо трамплина к славе внезапной западнёй для молодого и неопытного косморазведчика.
Столица. Десятью годами ранее (1980)
Автоматизированная пивная, в просторечии «поилка», производила тягостное впечатление. Мокрый, грязный пол был усеян рыбной шелухой и обрывками бумаги. Мусор, обильно смоченный разбавленным пивом, хмурые и помятые завсегдатаи не убирали с длинных столов, а сдвигали к центру, высвобождая небольшой пятачок для кружки с закуской. В воздухе стоял тяжёлый запах прокисшего пива с добавлением тошнотворных ноток мочи и застарелого пота.
Степан не любил таких мест, но его собеседник неожиданно назначил встречу именно здесь, на самом дне официального советского общепита.
После побега из города они с Зоей осели в колхозе «Путь зари» неподалёку от места крушения катера, но Степан ни на миг не прекращал поиска пути обратно к звёздам. Он наводил справки, встречался с людьми, заводил знакомства, всё ближе и ближе подбираясь к своей цели. В один из приездов в областной центр он познакомился с Арсеном Горчаевым, олимпийским чемпионом по греко-римской борьбе, скромно работающим тренером в детско-юношеской школе олимпийского резерва. Арсен проникся мечтой колхозного бухгалтера о звёздах и направил его в Москву к дальнему родственнику, работающему в космической программе, а тот, в свою очередь, предложил попить пивка в таком странном месте.
— Понимаю, возраст, судимость, полететь самому ни за что не удастся, но хотя бы посмотреть на ракету, готовую к старту, можно? — гнул свою линию Степан.
— Я навёл о вас справки, — медленно и задумчиво сказал его собеседник. — Вам под восемьдесят, но выглядите вы гораздо моложе. После отсидки вернулись в деревню, но постоянно в непонятных разъездах. Руководство колхоза мирится с вашими частыми отлучками потому, что специалист вы хороший. Причем, во время поездок вы интересуетесь исключительно космической программой. Почему? Между вашим освобождением и прибытием в колхоз прошло примерно полгода. Где вы были это время? Данных о вашем рождении найти не удалось. Когда и где вы родились? Всё это крайне подозрительно. Кто вы на самом деле, Степан Владимирович? Шпион?
— Вы поэтому пригласили меня сюда? Чтобы поговорить без лишних глаз и не скомпрометировать себя этой встречей?
— Нет, просто люблю свежее пиво.
— Рубен Окопович, поверьте на слово, ни к одной из разведок я отношения не имею, информацию секретную не собираю и никому её не передаю. С вашими связями вы бы наверняка докопались бы до корней, если бы они были. Я просто хочу в космос. Это идея фикс, цель моей жизни. За возможность поболтаться полчаса в вакууме я отдам всё, что у меня есть.
— Допустим, но что может предложить колхозный бухгалтер?
— Вы упомянули мой слишком молодой вид. Признаюсь, есть секрет. Могу им поделиться. Это даст вам дополнительных лет пятнадцать-двадцать жизни.
— Двадцать лет жизни за экскурсию на космодром?
— Вы же понимаете, — потупился Степан. — Я угоню ракету.
— И подведёте себя под статью?
— Я не планирую возвращаться.
— Что ж, по крайней мере, честно. А я планирую прожить обещанные вами двадцать дополнительных лет на воле, но это будет трудно, если мой протеже украдёт целый космический корабль. Как бы мне не было интересно ваше предложение, я не представляю, пока, как смогу обезопасить себя от подозрений. Да убедиться в вашей искренности не помешает…
Повисла неловкое молчание. Оба обдумывали полученную информацию.
У автоматов по разливу пива началась вялая драка. Двое забулдыг не поделили дефицитную пустую кружку и попытались решить спор кулаками. В азарте борьбы один из них двинул другого оспариваемой посудой по голове и мигом лишил и себя и соперника стеклянного яблока раздора: с глухим хлопком она разлетелась на мелкие осколки. Оба неудачливых спорщика тут же успокоились и разбрелись по разным углам в поисках другой тары.
— Я подумаю над вашим предложением, — наконец сказал Рубен Окопович. — Сделать это будет необычайно сложно, но и лишние двадцать лет жизни на дороге не валяются.
— Когда вам позвонить?
— Я сам вас найду, когда появятся реальная возможность. Где вы обитаете, я знаю. До свидания.
Степанов собеседник вытер губы носовым платком, кивнул ему, медленно вышел из-за стола и пропал на долгие десять лет.
Столица (1990)
— Нет, Стёпа. Никуда я не полечу. Что я буду делать? Я же не знаю там никого…
— Ты и в Москве год назад никого не знала, а теперь как всю жизнь здесь жила.
— Сравнил тоже. Здесь советские люди, а там гуманоиды с антеннами вместо ушей.
— Чёрт, Зоя, нормальные там люди, нормальные. Как мы с тобой.
— Нормальные, но другие. Даже просто за границей не многие приживаются, а там другая планета, иной менталитет, чужие обычаи.
Это был не первый и, даже, не второй разговор на тему отлёта, и каждый раз Степан как головой в стену бился.
— У тебя буду я. Что ещё нужно?
— Привычной жизни, понятных людей, родной природы, лавочки у подъезда, наконец. Там можно с подругами погрызть семечки на скамейке и поосуждать подрастающее поколение?
Степан не знал. Он вообще не представлял, что могло произойти с его родной планетой за пятьдесят лет. Чем старше, чем технологичней цивилизация, тем больше событий и открытий втискивается одинаковый промежуток времени. Техническое развитие ускоряется в геометрической прогрессии. Его соотечественники вполне могли поголовно уйти в виртуальный мир или перевоплотиться в бессмертные сгустки энергии. Любопытство сводило его с ума, не давало спать по ночам.
— Я сам сколочу тебе лавочку и завезу с Земли самых склочных старушек.
— Не переживай ты так. Ты старичок ещё видный, найдёшь себе молодуху с ушами-пропеллерами, научишь готовить борщ и заживёшь как у Христа за пазухой.
Степан вздохнул. Можно бесконечно пробовать переубедить упрямую бабу, но результат будет таким же. Как упрётся, хоть кол на голове теши. А решать что-то нужно уже сейчас, пора. Он набрал знакомый номер и, поздоровавшись, сообщил:
— Зоя не полетит, можно второе место американцам отдавать.
— Нет худа без добра, — утешил его собеседник. — Теперь можно будет обойтись без кредита, а, значит, и без прохождения независимой медкомиссии, которую вы так боитесь.
— Да, Рубен Окопович, так проще. Я аванс за полёт на следующей неделе перечислю, а вторую часть непосредственно перед запуском.
— А мой… интерес?
— Зоя отдаст после старта. Не волнуйтесь, я слово сдержу.
— Я вам верю. Тем более, у меня руки длинные, если что и с орбиты достану, — хохотнул собеседник. — Удачи вам, Степан Владимирович, к чему бы вы не стремились.
Степан поблагодарил и попрощался.
Карты сданы, Рубикон перейдён, пути назад нет. За оставшиеся до старта время надо продумать, как добраться с космической станции «Мир» до разведывательного корабля, более пятидесяти лет ожидающего его на орбите. А для этого нужно понять, на какой именно орбите тот висит, просчитать и распланировать возможные маневры. На всё про всё четыре месяца. Задача сложная, но выполнимая. Уж чему-чему, а околопланетной навигации в космолётке их учили так, что угол тангажа и мощность тяги для оптимальной смены стационарной орбиты он до сих пор может в уме рассчитать. Дело, как говорится, в шляпе, осталось только найти в небе этот чёртов корабль.
Космодром (1991)
Шумихи в печати было много. Журналисты на все лады обсасывали состав первого коммерческого рейса в космос: американский миллиардер и бывший колхозный бухгалтер, а ныне — удачливый предприниматель, выложивший за билет на орбиту все заработанные во времена кооперативного бума деньги. Причём, если американец внимания практически не удостаивался — скучающий пресыщенный хозяин жизни решил развеяться, что тут непонятного? — то Степану косточки перемыли все и не по одному разу. Откопали в биографии и судимость, и утопленный трактор, и, даже, тёмные истории времён рыночно-челночного периода его жизни.
Вот и на предстартовой пресс-конференции миллиардер тихо сидел статистом в уголке, все вопросы задавались бывшему бухгалтеру.
— Скажите, как вы относитесь к Сталинским репрессиям?
— Нормально отношусь, с пониманием. Отправили лес валить — сел и поехал. Партия сказала надо — комсомол ответил есть.
— Как вы думаете, не слишком ли сурово вас наказали за утопленный трактор?
— Времена были такие. Спасибо, что не расстреляли, а могли бы, наверное. И вообще, лучше суровый и жесткий закон, выполняемый неукоснительно, чем сто хороших и правильных, но которые никто не соблюдает.
— Вы имеете в виду, что сейчас, из-за разгула коррупции и организованной преступности, живётся хуже, чем тогда?
— Я имею в виду, что мало принять правильные законы, надо добиться их выполнения.
— Скажите, а вы не знаете капитана КГБ Засулько?
— Нет, а кто это?
— В тысяча девятьсот пятьдесят четвёртом году он попал в психушку, утверждая, что нужно бросить все силы на поимку Иванова, который не человек, а бестия из преисподней или инопланетный пришелец. И было это как раз в вашем областном центре. Не вас ли он ловил?
Спрашивающий был сер и неприметен. От такого стоит отвести взгляд и уже невозможно вспомнить его лицо. Эта серость и настораживала больше всего. Степан внутренне собрался, прикидывая, чем может грозить неожиданно всплывшая информация.
— Вряд ли. Я, как видите, вполне нормальный человек, а Иванов очень распространённая в наших краях фамилия.
— Но он опознал вас по фотографии.
— Столько лет прошло. Я бы сам себя не опознал сейчас. Советую ему провериться у психиатра, возможен рецидив давнего заболевания. А вы не обращайте внимания на его слова, бывших сумасшедших не бывает. Других вопросов нет?
— Господин Иванов, как вы решились полететь в космос в таком возрасте?
— Это была моя давняя мечта. Со мной отбывал срок один из соратников Циолковского, он много рассказывал о межпланетных перелётах, и я ещё в юном возрасте загорелся хоть одним глазком посмотреть на звёзды вблизи.
Постепенно конференция вернулась в спокойное русло. Пара вопросов досталась и, заскучавшему было, миллиардеру. Всплывшие подробности давно минувших дней не давали Степану покоя.
— Вы смотрели пресс-конференцию? — спросил он вечером Рубена Окоповича по телефону.
— Интересная история, да? В её свете по-другому смотрятся предложенный вами эксперимент по коррекции орбиты. Сбежать хотите в свою преисподнюю?
— Они могут нам помешать?
— Сейчас контора слаба. В былые времена вы бы давно уже в подвалах Лубянки куковали. Есть у меня одна идея. Пара звонков, и им будет чем заняться до самого старта.
— Спасибо.
— Но график экспериментов придётся пересмотреть.
— Рубен Окопович!
— Шучу. Куда вы денетесь с подводной лодки? Мягкого старта.
Весь вечер и всё утро Степан ждал налёта людей с красными книжечками. Только после того, как они с напарником дружно помочились на колесо автобуса, беспокойство его отпустило. Он всё-таки сделал это. До возвращения к звёздам осталось всего ничего: обратный отсчёт и классическое «поехали». И его уже ничто не остановит.
Космос (1991)
Степан открыл люк и медленно выплыл наружу.
Запланированный маневр прошел успешно, разведывательный корабль должен будет пройти всего в какой-то паре десятков километров от их орбиты, но по иной траектории и с другой угловой скоростью. Нужно лишь переместиться на его орбиту и синхронизировать векторы скоростей к моменту предполагаемого сближения. Из инструментов — секундомер в наручных часах, электрический гироскоп и баллон кислорода в качестве двигателя. Проще пареной репы для бывалого космического волка. Другое дело, где его взять вдалеке от проторённых космических трасс? Всё придётся делать самому, методом проб и ошибок.
Степан оттолкнулся от станции, сверился с гироскопом и пустил короткую струю кислорода, придавая своему телу нужное направление. Подождал, посмотрел на прибор и снова прицелился. После нескольких корректирующих импульсов, он запустил импровизированный двигатель на полную катушку.
— Иванов, ты где? Не вижу тебя, — обеспокоенно нарушил тишину американец.
— Всё в порядке, провожу замеры.
Он действительно сверялся с секундомером, отмеряя продолжительность разгонного импульса.
Сближение с кораблём и стыковка с ним заняли больше трёх часов. Как всегда, не всё вышло гладко. Пришлось, стравив последние остатки кислорода из баллона-двигателя, отшвыривать его в сторону для придания себе дополнительного импульса, и, даже, корректировать курс, используя струю из рабочего баллона. Но победителей не судят. К исходу четвёртого часа Степан, сняв скафандр, сидел в кресле пилота и любовно гладил приборную доску.
— Иванов, ответь. Как слышишь меня? Ты где? — доносилось из опущенных на шею наушников. Индикаторы приборов призывно подмигивали.
Спасибо, Земля, за гостеприимство, но пора и честь знать. Впереди — родная планета, немногие однокашники, дожившие до этого дня и ставшие известными космопроходцами, и их благодарные потомки. Что ты можешь предложить взамен? За спиной после отбытия останутся лишь разваливающаяся под гнётом ошибок вождей депрессивная страна, потерявшие берега и вконец распоясавшиеся бандиты, утратившие влияние, но не хватку, агенты КГБ, пара-тройка добрых друзей и Зоя.
— Чёрт, старуха упрямая, — выругался Степан, ударив ладонью по приборной панели.
Что ты с ней будешь делать? Ведь, пропадёт, дура старая, ни за что.
Степан рассовал по карманам скафандра полезные мелочи, забросил за спину реактивно-плазменный рюкзак-двигатель и, включив аварийный маяк, покинул корабль. Медлить было нельзя, «Мир» обогнал его уже на полорбиты и снова начал приближаться.
Обратный путь к станции обещал быть легче, с полноценным переносным двигателем у него появилось право на ошибку. И времени на это уйдёт гораздо меньше, что тоже плюс, учитывая уровень кислорода в баллонах.
— Тут я Пол, тут, — успокоил Степан продолжавшего блажить американца. — Пренебрёг техникой безопасности, не пристегнулся и, неудачно оттолкнувшись, улетел в открытый космос. Хорошо, хоть, баллон с кислородом зацепил в последний момент. На нём и лечу. Скоро буду.
Струя плазмы за спиной толкала его всё дальше и дальше от родного корабля. Вскоре, тот превратился в блестящую точку и растворился в россыпи далёких звёзд. Земля огромной голубой слезой зависла над головой.
В конце концов, успокаивал себя Степан, по большому счёту, я там тоже никого уже не знаю. Товарищи, если и живы, давно забыли меня, прожив интересную, насыщенную событиями жизнь. Что я могу рассказать им, чему научить, что они смогут дать мне взамен? Чем буду заниматься, когда вернусь, в чужом и не знакомом мне мире? А тут, хотя бы, есть родной человек, друзья, незавершённые дела. Здесь, как ни крути, я дома и на своем месте. Ведь, «дом» это не там, где ты родился и какое-то время жил, а то место, где ты кому-то нужен. «Дом» — это то место, где тебя ждут.