Решето Эратосфена
С запада шла тьма. Мрак надвигался тугой и настолько плотный, что раскатам грома не под силу было разворошить его, а копья молний затупились от натуги. Грозные исполнители небесных танцев сменили гнев на милость, а точнее — струсили и спрятались где-то за кулисами, выставив на сцену бессловесный дождь. Тот старался за всех. Грудью налетал на темноту в надежде размыть ее, как обычную акварель. Тьма ухмылялась, поддразнивала — грех не посмеяться над дурачком!
Сырость, насыщенная мраком, пропитала мир до последней клеточки его материальности и потихоньку перебиралась в духовную ипостась. Во влажном воздухе словно сгущались мелкие частички сажи. Они оседали в настроении, чернили его и пачкали.
А дождь шел вполне прозрачный. Только он дырявил людей. Он не рассекал их на части, но простреливал прицельно и аккуратно. Хлесткие струи пробивали головы под зонтиками, прошивали тела и конечности в разных направлениях, бросаясь даже от земли. Горожане зияли проколами и прорехами.
Безобразие, дарованное небом, на уровне жизни никак не сказалось, и граждане предпочли внезапные повреждения игнорировать. Нескончаемые дела во имя успеха с закономерным повышением благосостояния требовали озабоченности и спешки, и граждане усердно поспешали, хмуря брови для пущей убедительности.
Олег не желал сливаться с толпой, а потому никуда не спешил. Он сидел на скамейке в ожидании Дениса и оценивал декорацию бытия, которая представлялась ему печальной. Чтобы не поддаваться мраку ни внешнему, ни внутреннему, Олег старательно искал хорошее вокруг — разглядывал все, что попадало в поле зрения и всех, изрешеченных дождем, в уморительной их сквозящей нелепости. Косохлест наводил красоту по своему усмотрению, отделывал народ своеобразно: кому-то напрочь выбивал глаз, кому-то сек голову в мелкое сито, но чаще перфорировал объекты небрежно — безо всякого толка и симметрии.
От рынка двигалась круглая тетка в вызывающе красном для серости дня плаще. На фоне темнеющей зелени ее пустоты виделись крупными черными горошинами — не иначе как из озорства водяной шалун превратил местную бизнесвуман в пыхтящую божью коровку. Тетка тащила три огромных тюка, кряхтела, спотыкалась, и безухий парень, бегущий в том же направлении, великодушно предложил взять на себя часть ее бремени.
— Пошел на…, козел! — окрысилась божья коровка, заподозрив покушение на личную собственность. И, чтобы обозначить более определенный курс, добавила еще три нецензурных уточнения.
Безухий джентльмен, нимало не расстроившись по поводу неосуществленного благодеяния, добавил скорости и скрылся в аллее. Отсутствие ушей во время словесных штормов — лучшее средство для сохранения спокойствия. Самообладание же, в свою очередь, выковывает броню мужества. Коровка тоже расцвела, получив повод для излияния всей нецензурщины, что накопилась в ней по отношению к благородным рыцарям. Ее прорвало, и она сладострастно лила потоки ругани на тротуар, на мокрые кусты, на клумбы, расправлявшие под дождем цветные крылья.
Божьей называть ее сейчас казалось даже грешно, да и суффикс "к" в определении был как будто лишним. Олег его убрал. Сам произвел в чин, сам и снял с должности — что значит сила собственного соображения! Со вздохом Олег рассудил, что дождь глуп и образы народу выдает незаслуженные: торговцы и благость, по ряду признаков, несовместимы.
Автобус тяжело остановился, распахнул двери и высыпал кучками перфорированных граждан, предоставляя новые объекты для разглядывания и похихикивания. Дениса среди них опять не обнаружилось. Неизвестно, появится ли вообще: о предстоящей встрече он не догадывался. И как умудрялись предки сохранять порядок в мире без мобильной связи? Какие там встречи? Какие свидания? Невест отыскать не могли и женились на тех, что приводили родители. А у предков вкус… лучше не вспоминать!
Дождь разорвал сотовую сеть и прошелся по телефонной связи. Город как будто лишили права голоса, погрузив его в неведомую глубину — во вселенский глухой колодец или сырой подпол деревенского дома, в котором за неимением холодильников хозяйки держали горшки с молоком и сметаной. Когда-то давно в один из таких горшков попали две бестолковые лягушки и одна сразу утонула. А другая не сдавалась, все била лапами сметану, пока не сколотила из нее масло. Похоже, что сейчас кто-то огромный и ехидный склонил над городом невидимое космическое рыло и ждет, что люди примутся сбивать для него ногами масло.
Олег представил физиономию небесного инквизитора и зябко поежился. Под взглядом сурового судии, взирающего с высоты, благородное выражение лица делать бессмысленно — кого обманешь? Судия смотрит вглубь, а там… Ну и что там? Человек как человек. Из тех, кого ругать жалко, а похвалить не за что. В безудержной погоне за удачей людям дозволяется творить глупости. Но запас добрых чувств у Олега был довольно солидным. А главное, — на пути к процветанию ему никогда не приходилось ходить по головам.
Мимо Олега со скорбно-сосредоточенным видом прошествовали два представителя дворовой санитарной службы. Они только что проинспектировали мусорные баки и наверняка выудили из них нечто ценное для предстоящего банкета, а потому искали подходящее для пикника место. Их привлек укромный пятачок под шатром буйных кленов, но, обнаружив там использованные шприцы и ошметки резиновых изделий вперемешку с пивными банками, ребята догадались, что напали на штаб более продвинутого контингента местного населения и благоразумно ретировались.
Парни устроились в кустах рядом со скамейкой Олега, и тот с горечью подумал: "За своего признали…" Тот факт, что сегодня он тоже лишился места жительства, добавлял черноты во внутренний душевный мрак.
— Выбирай: или я, или свадьба! — пригрозил он Маринке, уверенный в своем праве задавать альтернативные вопросы.
— Свадьба! — выбрала она, не задумываясь ни на минуту.
Ему осталось гордо вскинуть голову и хлопнуть дверью. На будущее он сделал вывод: никогда не ставить в центр одной из двух исключающих друг друга возможностей себя, любимого. Альтернатива — дама коварная, на расправу скорая…
По тротуару прошагала интересная парочка. Дождь так основательно продырявил колени вытянутому худому парню, что бедра казались отделенными от икр, и парень не шел, а воспарял над землей. Хорошенькая его спутница мерно постукивала каблучками, не сознавая, что выглядит всадницей без головы. Гордая голова летела отдельно, поскольку контуры шеи почти не просматривались. Парочка словно возносилась над тротуаром, эффектно и устрашающе. Олег замер, засмотревшись.
Возня в кустах на миг прекратилась — видно, санитаров картина нежданного вознесения с банального тротуара тоже заинтересовала.
— И что только погода с людьми делает! — неодобрительно произнес из кустов один из участников банкета. Голос у него был сиплый и рваный, точно зловредный дождь прошелся и по звуковым функциям.
— Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю, — изрек второй густым басом. Наверняка в свободное от инспекторских проверок время он посещал церковную службу.
Олег подумал, что для сомневающихся наступают времена, чтобы уверовать — уж очень настойчиво проводил настырный дождь идею о вселенском неблагополучии. Размельченная темнота обкладывала город. Призрачная копоть оставляла без внимания дома и деревья, но украдкой пробиралась в души, покушаясь на маломальскую их чистоту. Души начинали дрожать и прислушиваться к голосам персональных своих Немезид.
Дождь временно устыдился собственной назойливости и старался не шуметь, тихо копошился в листьях, прятался в траве. Наверное, и у гангстеров есть свои минуты раскаяния.
Откуда-то со стороны рынка явилась худая кошка. Она учуяла запах пиршества и уставилась на Олега голодными глазами, призывая поделиться с ближним. Олегу делиться было нечем, но кошка не уходила. Укоризна в ее глазах сменилась презрением.
— Не судите да не судимы будете, — мысленно урезонил ее Олег, проникаясь духовностью нечаянного собрата из кустов. Просить пирующих санитаров угостить кошку гордость не позволяла. Он все еще надеялся на ночлег в съемной каморке Дениса и заводить приятельство с бомжами покуда не собирался.
— Тьма судьбой прикидывается — людей на прочность проверяет, — вещал в кустах суровый бас.
— Еще как проверяет, — согласился про себя Олег. Вон Маринка наконец-то показала истинное лицо. Он-то, дурак, думал, что от бывшего она сбежала из-за великой страсти к нему, любимому! А оказалось, ей просто требовалось покрасоваться в белой фате на очередной своей свадьбе. Отказ от церемоний, которые Олег воспринимал только в качестве цирковых, она восприняла как удар в спину.
— Ты что, слепая? — вопросил он в надежде сослаться на погоду. — Ты не видишь, что на улице творится? Дождь, тучи, мрак…
— За мраком идет послемрак, — отрезала Маринка. — Мураками читать надо!
Олег опешил. Он привык считать, что главным средством взращивания интеллекта подруги служат проспекты из салонов свадебных услуг. А Мураками или Кафка в сумочке — исключительно для создания имиджа.
Мириться с вероломством потенциального жениха свадебная маньячка не собиралась. А ему роль наивного клоуна с султанчиком цирковой лошади на гордой голове не подходила категорически…
Кошка выяснила, наконец, где скрываются истинные кормильцы и решительно двинулась просить милости. Благодетели не обидели — поделились щедротами из мусорного бака.
В кустах чем-то забулькали, и до Олега донесся резкий запах одеколона — санитары приступали к основной фазе пиршества. Смачное кряканье сменилось аппетитным чавканьем. Кошка, приобретя статус полноправной участницы банкета, громко и с подвыванием урчала.
— Отойдем да поглядим: хорошо ли мы сидим? — довольно ворковал сиплоголосый гуляка.
Все пирующие в кустах так откровенно радовались жизни, что сторонним наблюдателям и невольным подслушивателям оставалось злостно завидовать.
Дождь как будто рассердился на непочтительность и сменил ленивую морось на бурные потоки. Он решительно обрушил на город прозрачно-серые волны, надеясь в их пучине захлестнуть бесстрашных граждан, призвать к порядку. Прохожие временно умерили прыть, забились под козырьки киосков и нечаянных крыш, но непрерывно из-под них выглядывали, непонятно зачем.
— Ишь ты! Полный стакан нахлестал! — оценил в кустах сиплый. — Палыч, ты давай не мешкай. Пей, пока дождь тебе градусы не разбавил. Или нечем стакан держать? Давай к губам поднесу!
— Справлюсь, — гордо ответил бас-Палыч. — Сей священный сосуд я и без рук подниму.
Олег хмыкнул. Нимб святости, по-пролетарски возложенный на мятый стаканчик многоразового пользования, его впечатлил.
— Что-то совсем руки у тебя кончаются, — не унимался в сочувствии драноголосый. — Дыр уже больше, чем… мяса.
— Нас этим не возьмешь, — торжественно провозгласил Палыч. — Народ наш боевой! Что там дождь? Воском дыры залепим — и сам черт нам не брат!
— Ух ты! — удивился Олег. Жизнерадостное глубокомыслие Палыча все комфортнее размещалось в его душе, причем, — без спроса.
От бодрых обещаний проповедника из кустов Олег даже подрос на своей скамейке. Вряд ли в категорию "народ" Палыч относил только друзей-санитаров. Судя по тому, как смело бежали через дождь продырявленные граждане, они заслуживали не меньшего уважения.Может, не стоит записывать себя в заложники ситуации и сокрушаться от сознания собственного несовершенства? Олег посмотрел вверх, на темное небо, где восседал виртуальный инквизитор, и мысленно спросил, не скрывая злорадства:
— Что, съел? Воск точно не осилишь.
— А меня дождь почему-то не берет, — пожаловался драноголосый. — Собак не трогает, Мурка вон совсем целая сидит, и я тоже… Я что, не человек, что ли?
— Человек ты, Коляш! — успокоил его Палыч. — Че-ло-век! А дождь не берет, потому что чванства в тебе не видит. Простой ты. А простота — она какая? Свята-ая. Что, думаешь народ ошибается, когда так говорит?
Олег нахмурился. Подвергать сомнению слова знатока и ценителя святости причин у него пока не было — нечаянный проповедник сумел уже втереться в доверие.Только всем же известно: простота хуже воровства....
— Природа кем недовольна? — продолжал Палыч. — Кого сечет? По умникам лупит! По головам! Все наши беды — от ума. Это не я сказал. Это каждый школьник знает, потому и учиться не хотят ребятишки. А вот ты слышал про решето Эратосфена? Этот грек, понимаешь ли, решето придумал, чтобы отсеять ненужные числа. У него выходит, что простые числа куда ценнее, чем всякие сложные. Вот и нас сейчас небеса через решето просеивают — чтобы проще, чтобы по-человечески…
Огорошенный теориями Палыча, Олег разозлился. С каких пор оказались не нужны сложные числа? И чем он, Олег, хуже драноголосого беспризорного Коляша? Тому-то легко: голого нищего и сто разбойников не ограбят. Но правильные аргументы в собственную защиту в голову приходить не торопились, да и дискутировать с санитаром со своей скамейки было глупо.
— Вот ты думаешь, почему в сказках всегда побеждают Иваны-дураки? — витийствовал в мокрых кустах беспризорный философ. — Да простаки они, а значит, все им дается просто. А умникам всегда кажется, что они умнее всех… Будто кто-то может быть умнее жизни… О, глянь на ту девицу! — Палыч вдруг отвлекся от высоких материй и перешел к заурядным пересудам. — Глянь, Коляш! Вроде недавно выпендривалась тут в юбке короче трусов, а сегодня — в штанах. Наверное, от ног ничего не осталось.
— Красивые были ножки, — пожалел драноголосый.
— Ну конечно, присмирел народ, — признал Олег, досадуя на то, как быстро превратился проповедник в рядового сплетника. — Наглости поубавилось и жадности тоже. Но это нормально. Нарушенная целостность прошлась по уровню притязаний и заставила мириться с тем, с чем раньше мириться не получалось.
Бодро простукал по рельсам трамвай с двумя зацеперами на красном бампере: малолетние экстремалы усердно экономили средства, совершая безбилетный проезд. Дождь бил сверху, добавляя пацанам острых ощущений.Из штанишек бездумного экстрима Олег давно вырос, потому неодобрительно покачал головой. Тем не менее, захотелось спросить:
— А это видел, темная твоя харя?
В душе Олега росла непонятная гордость. Да, люди, конечно, несовершенны. Но как смелы! В них жажда безрассудных поступков неизменно берет верх над любым страхом. Он опять посмотрел в темную высь, и небесный злодей вдруг представился ему смущенным и поверженным.
— Мраком обложил! Людей дырявишь! Мобильной связи лишил! Думал напугать? А не выйдет! Всякие пугали! А мы — в зацеперы! Мы — в стритрейсеры! Мы — паркуром по бездорожью! Капля никотина убивает лошадь? А мы из принципа курить будем! Потому что — не лошади! Потому что свободны. Хотим — курим! И пьем! И колемся! Не знаешь ты, с кем связался. Тьму наслал… Что нам твоя тьма? Уж не страшнее, чем ипотека. Или кредит… для безработного…
Он прислушался. Не к небу — к Палычу. Вдруг дождется нового откровения? Но Палыч был занят сочувствием: сиплый Коляш жаловался ему на изъяны селедки. Подозревать санитара в эпикурействе казалось неправильным, потому Олега сетования удивили, но потом он догадался, что Селедка — имя дамы, которая не желала отвечать Коляшу взаимностью. Вернее, отвечала, но только в тот момент, пока драноголосый воздыхатель вручал ей гостинец из мусорного бака. А потом передаривала подношение своему другу и, как полагал Коляш, — его сопернику.
Амурные дела пирующих Олега не заинтересовали. Со своими бы разобраться!
Он заглянул под куртку, туда, где с начала тьмы зияла дождевая пробоина — дыра никуда не делась. Чернела на месте сердца, огромная — воском так просто не залепишь. Когда выбирал между Маринкой и Верой, бросил на весы еще и Маринкину квартиру. Чаша, конечно, перевесила, а пустота в груди… Думал — не страшно. Ее же никто не видит?
Вроде с умом подходил. А что получилось?
Вдруг эта дыра — родственница черной, из тех, что связаны с антиматерией? Вдруг она способна затянуть в себя человека? Начнет потихоньку забирать тепло… а с ним — чувства. Лучше бы сначала мысли… Разум без чувства — скорейший способ деформации души.
Вот задал же Палыч задачку! Теперь надо думать: простота и глупость — это одно и то же?
От остановки шагал, перепрыгивая лужи, Денис. Олег встал, махнул приветственно и пошел навстречу, додумывая на ходу:
— Позвоню Вере. Нет, не позвоню — связи-то нет. Завтра зайду к ней в библиотеку. Заодно попрошу Мураками. Надо срочно выяснить, что там будет в послемраке…