Ультиматум

Мне потребовалось сорок шесть лет жизни, чтобы понять простую вещь — нельзя добиться всего. Чем выше ты взбираешься по социальной лестнице, тем круче ступеньки, и тем больнее падать.

Два года назад я приобрёл небольшой домик на Чеджу, и каждое утро встречал рассвет любуясь водами Жёлтого моря, которое местные зовут океаном, а потом бродил по одному из самых живописных мест на Земле. Это были лучшие годы моей жизни. Сегодня счастье кончилось — на рассвете меня посетила дама

Впрочем, у правительственных агентов нет пола. Неполиткорректно называть это существо дамой.

— Мишель Гёсснер, — представилась она, протягивая руку.

Отвечать на приветствие я не стал. Пауза затягивалась, протянутая рука зависла в воздухе, и гостья пошла на штурм:

— Я присяду, если вы не возражаете, — уселась она в плетёное кресло напротив меня. Теперь нас разделял только миниатюрный столик, на котором стоял утренний коктейль.

Итак, она пришла в мой дом, села в моё кресло и готова выпить мой коктейль. Что дальше?

— Сорок восемь часов назад посол Земной Федерации объявил ультиматум баритам. У них есть стандартный галактический месяц, чтобы выполнить наши требования.

— Что вы сделали?

Я думал, что разучился удивляться — слишком часто приходилось сталкиваться со всякого рода глупостями и непрофессионализмом коллег. Но такого не ожидал даже я.

— До истечения этого срока они должны выдать нам убийцу гражданина Земной Федерации, — невозмутимо продолжила Гёсснер.

А ведь если бы я не ушёл из дипкорпуса, мог бы сейчас расхлёбывать последствия.

— Поздравляю! Очень твёрдый шаг!

Мадам Гёсснер предпочла не заметить иронию в моём голосе. Или правильнее называть её мадмуазель? На вид лет сорок. Из какой она партии — гуманистов или пацифистов? К сожалению, память отказывала. Последние два года я не следил за политическими новостями.

— Спасибо. Мы официально просим вас вернуться на службу, и назначаем помощником посла на Барриэте. Через полгода вы станете послом.

Вершина карьеры, которую я планировал достичь только годам к семидесяти. Сердце дрогнуло. Неужели во мне осталось ещё что-то от прежнего Майкла Эрли? Такой триумф!

— Нет.

Я пригубил коктейль и целых восемь секунд наслаждался замешательством госпожи Гёсснер. (Или она из эгалитарок? Всеобщее равенство сейчас в моде. Не дай бог подчеркнуть в общении социальные различия!)

— Как это нет?

— Я не вернусь на службу, — вежливо объяснил я.

— Вы не имеете права! — возмутилась Гёсснер. — Вы подписывали контракт. Это ваш долг перед Землёй и человечеством!

— Я понимаю, — перебил я поток её красноречия. — И готов нести любую ответственность за нарушение контракта, долга и прочей ерунды, которую вы можете на меня повесить.

— Вы ведёте себя как ребёнок! Как неполовозрелый юнец! Неужели вы действительно считаете, что можете просто так отказаться? Что какие-то личные амбиции могут стоять выше интересов человечества в подобной ситуации?

— Уже отказался.

Я встал, давая тем самым понять, что разговор окончен, и добавил:

— Су Джин, проводи госпожу.

В дверях появилась моя подруга, и, поклонившись, указала гостье рукой на выход. Вежливо и грациозно, как умеют это делать только азиаты. Гёсснер побледнела от гнева. Глаза её сузились. И, тем не менее, она бросила парфянскую стрелу:

— Кстати. Сколько лет Су Джин. Неужели двадцать три?

Я внимательно посмотрел на Гёсснер. Нет, это была не стрела. В её глазах уже горело торжество. Она поняла, что я осознал смысл сказанного. И сейчас, в эту секунду я должен был капитулировать.

— Да. Ей двадцать три. Либо вы покинете мой дом, либо я вызываю полицию.

Гёсснер застыла на пару секунд. Похоже, в её практике подобного не встречалось. Шантаж, это беспроигрышное оружие. Так нас всех учат. Если тебе есть, чем надавить на противника, и противник это знает — ты добьёшься поставленной цели. Я должен был капитулировать после этих слов. Выторговать себе приемлемые условия и сдаться. Я набрал номер полиции:

— Здравствуйте, меня зовут Майкл Эрли. Я сейчас нахожусь …

Дальше говорить не потребовалось — Гёсснер пулей вылетела из моего дома.

Увы, победа была пирровой. Я уже знал, что произойдёт дальше. Я усадил Су Джин на диван, обнял её и постарался объяснить:

— Скоро тебя заберут и поместят в изолированное помещение. Потом тебе станут объяснять, что наши отношения ненормальны. Что ты — жертва. Просто признай это.

Она уткнулась мне в грудь.

— Я не предам тебя.

Я понял, что сейчас закричу. Я сжал её своими руками, оторвал от груди и посмотрел в глаза.

— Даже не думай! Говори им всё, что они хотят услышать. Обвиняй меня во всех смертных грехах? Ты меня понимаешь?

В её глазах сквозили боль и обида. Она не понимала. Она не хотела понимать элементарные вещи.

А потом утро померкло во вспышках свето-шумовых гранат. В мой дом ворвались спецназовцы, возглавляемые агентами службы ювенальной юстиции. Меня брали как какого-то террориста, с шумом, взрывами и спецэффектами.

 

***

Комната была полностью серой. Серые стеновые панели, серый стол в центре с серыми, привинченными к полу стульями. С серого потолка лился бледный неживой свет.

Наверное, это должно было подавить волю.

Следователь по моему делу — дама в возрасте между пятьюдесятью и шестьюдесятью — смотрела строго и брезгливо.

— Вы понимаете всю глубину своего морального падения?

— Нет! — наивно ответил я.

Брезгливость в её глазах сменилась отвращением.

— Вы два года сожительствуете с несчастной девушкой, которая годится вам в дочери! Это аморально!

— Почему? — продолжил я валять дурака.

— Вы слишком стары для неё! — Подумайте хоть на секунду, что будет через двадцать пять лет, когда вам будет за семьдесят, а ей не будет и пятидесяти. Как можно строить отношения, когда между людьми такая пропасть в возрасте?

— Это наше с ней дело! — пожал я плечами.

— Не ваше! — следователь стукнула кулаком по столу. — Вы сами это прекрасно знаете. До тех пор, пока Ким Су Джин не исполнилось двадцать пять лет, служба ювенальной юстиции будет заботиться о её эмоциональном и психологическом здоровье.

— То есть она должна трахаться со сверстниками, меняя половых партнёров не реже раза в месяц, иначе вы сделаете вывод, что её психологическое здоровье под угрозой? — уточнил я.

— Именно так, господин Эрли! — сверкнула она глазами. — Но не такими вульгарными выражениями! До тех пор, пока Су Джин не получит всесторонний сексуальный опыт, её социализация в обществе находится под угрозой. Вы взрослый человек, и должны понимать это! Подавленные сексуальные комплексы являются самыми страшными разрушителями нашего общества. И если выяснится, что вы запрещали ей половые контакты с другими людьми, если выяснится, что вы принудили её спать только с вами … вы сядете. Вы сядете надолго!

Эта женщина. Она действительно верила в свою правоту. Весь её монолог проистекал не от служебного рвения — он шёл из глубины души. Самое противное, ещё два года назад я разделял подобные взгляды. Я был таким же, как она. Потом я встретил Су Джин …

— Мне вас жалко, госпожа следователь! Вы не знаете, что такое верность и честь!

Это было пощёчиной. Она задохнулась словами и посмотрела на меня уже с ненавистью. Потом приблизилась вплотную и практически прошипела:

— Ты мерзкое животное! Патриархальный ублюдок и выродок. Я сотру тебя с лица земли! Ты всю оставшуюся жизнь проведёшь в одиночке без права общения с людьми!

— Мне так страшно! — цинично ответил я. — Это всё, на что вы способны?

Следователь вылетела из допросной комнаты. Я подозревал, что останусь в одиночестве ненадолго. Минут через десять пришла Гёсснер.

— Ну как, осознали, что вас ждёт? Это Лидия Йео — одна из самых компетентных следователей ювенальной юстиции. Она закроет вас пожизненно как социопата, если откажетесь вернуться на государственную службу.

Я молчал. И это молчание Гёсснер восприняла как слабость. Ну да, именно так нас и учили интерпретировать молчание в подобных ситуациях.

— Ну же, Майкл, у вас и у Су Джин нет другого выхода. Вы же знали, что совершаете аморальный поступок. Надо было скрывать свои патриархальные моногамные привычки, притворяться, играть социальную роль. Вы же дипломат, Майкл, вы знаете, как работает система.

— Я действительно знаю, как работает система, госпожа Гёсснер, — и я посмотрел ей прямо в глаза. — Но я не хочу принимать участие в её работе. Ни я, ни Су Джин не будем шестерёнками этого механизма.

У Гёсснер дёрнулась губа.

— Вам предлагают выбор между высокой должностью и прозябанием в тюрьме. Вам предлагают либо жить с женщиной, которую любите, либо жить в одиночке. И вы ещё колеблетесь? Вы хоть подумали о той девочке, которую соблазнили и держали рядом с собой два года? Что будет с ней!

— А что вы собираетесь с ней делать?

По лицу Гёсснер пробежала тень удовлетворения. Она вот-вот подцепит меня на крючок и заранее торжествует.

— Её ожидает социальная адаптация в центре полового воспитания. Знаете, что это такое?

Когда я заканчивал университет, мне приходилось слышать об этом нововведении. У нас ещё шутили, что все недотраханные мальчики и девочки теперь смогут получать сексуальное удовлетворение за счёт государства. Кто-то даже мечтал пойти туда работать инструктором-воспитателем. Шуток ходило много.

— Вижу, что вам не приходилось сталкиваться с работой центров? — улыбка Гёсснер превратилась в оскал.

Она была на пике, эта престарелая мегера. Сейчас она сломает это ничтожество, этого слизняка — читалось на её лице. Мне было почти жаль обламывать кайф:

— Если вы приведёте свою угрозу в исполнение, мадам Гёсснер, в числе моих требований будет ваша голова. Это не фигура речи. Я потребую, чтобы вас убили на моих глазах!

Я сказал это спокойным тоном, глядя в упор. Она побледнела и отшатнулась.

— Видите ли, мадам Гёсснер, ситуация такова, что ваши боссы пожертвуют вами не колеблясь, потому что кроме меня договориться с баритами сегодня не может никто. И голова одной набитой дуры — очень скромная цена за улаживание межрасового конфликта.

— Вы блефуете! — нашла в себе силы выдохнуть она.

— Спросите у своего босса, как часто я блефовал в прошлом, — пожал я плечами. — И добавьте ему, что я попрошу не только вашу голову, но и головы всех, кто решил шантажировать меня через мою женщину.

— Вы не в том положении, чтобы что-нибудь требовать! — прибегла она к очередному психологическому приёму.

— Поверьте, мадам Гёсснер, я сейчас в том же положении, что и бариты. Я загнан в угол, и мне нечего терять.

— Вашу женщину … — начала было она.

— Мою женщину изнасилуют в течение ближайших двадцати четырёх часов. Таковы правила. Вы их прекрасно знаете. И после этого ваша смерть станет единственной моей наградой за урегулирование отношений с баритами. Ваша смерть и смерть насильников Су Джин. Всё просто!

Она вылетела из допросной комнаты в панике. Мне даже стало немного её жаль. Эта дура просто не доросла до высшей лиги, что бы она о себе ни воображала.

 

***

Прошло двенадцать часов с момента последнего разговора, когда меня снова ввели в допросную комнату. Новый посетитель уже ждал меня. На его лице сияла совершенно искренняя улыбка:

— Майкл, дружище, я так рад тебя видеть! — воскликнул он, вскакивая и двигаясь мне навстречу.

— А я тебя нет, — ответил я, усаживаясь на стул.

— Почему? — удивился он.

— Может быть потому, что ты увёл мою жену, испортил мою карьеру, оклеветал меня перед близкими? Достаточно или продолжить?

И я честно посмотрел в глаза Лерою Демпси. На его лице проскользнула тень непонимания:

— Но ведь это было так давно! Не пора ли забыть? Как там в мудрой книжке сказано: ударившему по правой щеке подставь левую! Майкл, дружище, жизнь продолжается. Нам надо двигаться дальше!

— Двигайся! — согласился я. — Только без меня.

— Послушай, приятель! Ты оказался в очень херовой ситуации. Но я тебя вытащу. Я пришёл к тебе с шикарным предложением, с предложением, от которого ты не сможешь отказаться.

Он шпарил без запинки, излучая доброту и заботу моего самого главного друга. Наверное, Демпси был главным "обаяшкой" всего Земного Дипломатического Корпуса. И сейчас он включил фирменное обаяние на полную катушку.

— Мне нужно немедленно поговорить с Су Джин, — потребовал я.

— Зачем? — поперхнулся он.

— Это моя женщина. Я за неё волнуюсь, — терпеливо объяснил я.

— Я подумаю, что можно сделать. Но сейчас у нас есть более важные дела. Земная Федерация нуждается в твоих услугах …

— Ты не понял, Лерой! — я перегнулся через стол, разделявший нас. — До тех пор, пока я не решу, что Су Джин в безопасности, разговоров не будет.

— Да в безопасности она! Что ты так кипятишься?

— Докажи.

— Наш разговор заходит в тупик, Майкл, — грустно сообщил мне Демпси.

— Полностью с тобой согласен. Если Су Джин изнасилуют, мне нужна будет физическая смерть её насильников и всех, кто принимал решение о её изнасиловании. Иначе разговора не получится.

Демпси вскочил:

— Что за бред? Ты спятил, Майкл!

— А разве это что-то меняет? — пожал я плечами. — Кроме меня договариваться с баритами некому. В случае войны человечество могут объявить расой-агрессором. И тогда уничтожат нас всех. Учитывая, что вы собираетесь сделать с Су Джин, я не против уничтожения человечества.

Я говорил спокойно, глядя в глаза своему бывшему лучшему другу, и видел, как его лицо бледнеет, лоб покрывается испариной, предательски дрожат губы.

— Ты это серьёзно?

Полувопрос полуутверждение. Конечно же я серьёзно, но как уложить в голове такое. Я начал излагать факты по делу, с которыми меня ознакомили в процессе ожидания очередного визита.

— Ситуация выглядит следующим образом. Один сынок нашего высокопоставленного деятеля совершая путешествие по Барриэту осквернил чувства верующих. Его, разумеется, убили. Бариты очень верующая раса. И доказывать им в их храме, что их бога не существует — верх идиотизма. Папа нашего идиота потребовал наказать убийц своего сына, и наш посол на Барриэте выдвинул ультиматум. Я пока правильно излагаю?

— У тебя странные формулировки. Всё должно звучать по-другому, — начал было Демпси.

— Я говорю про факты, а не про формулировки! Бариты восприняли наши требования, как объявление войны. Точнее, они объявят нам войну по истечении срока нашего ультиматума. И большая часть рас воспримет это как должное, потому что теперь любая звёздная раса может стать следующей жертвой нашей агрессии. Мы сильнее любой из них. И даже сильнее двух-трёх вместе взятых. Но ведь они объединятся. Просто потому, что у них нет другого выхода. Этого не понимает наше правительство. Они всё ещё живут в мире, где единственный закон: "разделяй и властвуй". А доклады наших военных в последние пять лет даже не открываются.

Сказанное мною не было всей правдой. Это была мягкая лайтовая версия событий. Но даже в эту сахарную вату мой бывший лучший друг не смог поверить. А ведь, если объективно, когда-то он был способнее меня.

— Майкл, что за бред ты несёшь?

Демпси смотрел на меня как на родственника, вдруг оказавшегося умалишённым.

— У вас осталось две недели до точки невозврата, Лерой, — пожал я плечами. — Мои требования ты слышал. Хочешь ещё что-то сказать?

По существу он ничего не сказал.

В своей камере мне осталось только гадать, насколько сегодняшнее наше руководство вменяемо.

Одиннадцать лет назад, когда мы только подписывали договор с баритами, эта раса казалась отсталой и деградирующей. Трудно было вообще представить, что в космос, пусть даже и ближний, могут выйти те, кто сохранил организованную централизованную религию. Наука и вера — это вещи несовместные.

Система Барриэта была богата ресурсами, в которых Земная Федерация испытывала острый дефицит, и эти ресурсы бариты не разрабатывали сами за ненадобностью. Они вообще освоили только две планеты из десяти, находящихся в системе. И у них не было военного флота.

Точнее, мы не видели ни одного их военного корабля.

Остальные расы, с которыми познакомилось человечество, были или намного дальше от нас, или намного менее гуманоидны. К баритам они симпатии уж точно не питали.

Этот договор с баритами, который от лица человечества подписывал в том числе и я, недавний выпускник Дипакадемии, он должен был подвести юридическую базу под мирную аннексию и колонизацию отсталых космических варваров. Наша экономика получала новый огромный рынок, наша промышленность новые заказы и рабочие места. И всё это мирным путём. Как покупка Лонг Айленда за бусы когда-то.

У меня была красавица-жена из влиятельного семейства, престижная работа с огромными перспективами, и я только что принёс на блюде человечеству новый мир. Я был на коне.

Через год жена сбежала от меня с лучшим другом, Лероем Демпси, и быстро родила ему ребёнка. Её родители протолкнули Лероя на моё место, а меня задвинули в захолустье без малейших шансов на продвижение. Я понял, что был калифом на час.

Несколько лет я пил. Потом, от нечего делать, стал изучать всю доступную информацию о баритах. И вот тут-то мне поплохело окончательно. Я понял, что меня подставили. Меня и ещё четырёх идиотов приготовили в качестве козлов отпущения, если что-то вдруг пойдёт не так.

А не так что-то пошло лет пять назад. Наши военные вдруг обнаружили, что у баритов есть военный флот, только его средства маскировки намного превышают наши возможности по его обнаружению. А ещё у баритов есть возможность менять орбиты довольно крупных космических объектов в заданном направлении. Например, запустить Европу или Каллисто точнёхонько в Землю.

Но докладу военных никто не дал ходу. Ни один наш серьёзный политик не стал принимать доклад в расчёт. Военных, доложивших об этом бреде, отправили в отставку и на пенсию с запретом на общение со СМИ. Неофициально предупредили всех причастных — любой панический доклад вышестоящему начальству будет караться немедленной отставкой.

Я понял, что не могу больше терпеть эту шизофрению и ушёл в отставку добровольно. Купил себе домик на Чеджу, нашёл Су Джин. Я просто сложил лапки и собирался доживать век в своё удовольствие, пока не случится неизбежное. Я рассчитывал протянуть ещё лет десять.

Но обо мне вспомнили. В нашем руководстве всё-таки нашлись люди, прочитавшие панические военные доклады. Хотя, что более вероятно, сначала был поставлен ультиматум баритам, потом военных поставили в известность, что мирную аннексию возможно придётся поддержать космическим флотом, и тут-то наш Генштаб выложил всё, что думает по поводу войны с отсталой космической расой, вплоть до поголовной отставки. Тупые солдафоны отказались начинать военные действия.

А время для принятия решения стремилось к нулю.

И тогда люди, принимавшие решения одиннадцать лет назад, вспомнили о запасном варианте. Мне оставалось лишь гадать, как далеко они готовы зайти, продолжая гнуть свою линию.

***

Ночью одна из стен моей камеры превратилась в огромный голоэкран. Мне показывали Су Джин. Она была под релаксирующим наркотиком. К ней подошли двое голых людей — мужчина и женщина — с масками на лицах. И начали насиловать. Разнообразные позы, всевозможные способы. Это продолжалось несколько часов с комментариями и подробным объяснением технических деталей.

Я мог бы не смотреть. Я мог бы отвернуться к противоположной стенке, закрыть уши руками и притвориться, что это хитрый видеомонтаж.

Я сидел и смотрел, как они проделывают всё это с моей женщиной. На них были маски, но я всё равно пытался запомнить хоть одну отличительную деталь. Из глаз у меня катились слёзы.

***

Следующим посетителем была Лидия Йео. Я вошёл в допросную еле передвигая ноги. Опущенные плечи, повисшая голова, пустой взгляд остекленевших глаз. Кажется, у меня даже капли слюны застыли на подбородке. Она светилась от счастья:

— Я искренне переживаю за вашу жертву, Эрли! Вы сами вчера всё видели. Её социализация ненормальна! Поведение бедной девочки не естественно!

Я сел на стул напротив твари и посмотрел в глаза. В них не было ничего кроме торжества и морального удовлетворения.

— Над несчастной Су Джин придётся долго работать. Привлекать лучших специалистов. Вот чего вы добились!

Кувырок через стол был стремителен. Силовая система просто не успела сработать, а парализаторы опоздали на десятую долю секунды. Они выстрелили только, когда я уже перелетал через голову Лидии Йео, ухватив её за лацканы пиджака. Дротик попавший в человека, вызывает мгновенный паралич — и это только усугубило ситуацию. Моё безвольное тело рухнуло за спину Йео, в то время как силовые наручники, сковывающие руки, вошли ей в горло. От резкого рывка сломались шейные позвонки, из разорванных артерий фонтаном брызнула кровь.

Это была лёгкая смерть. Она такой не заслужила. Но убить её другим способом я не мог.

***

Теперь вид Мишель Гёсснер был не столь победоносен. Она отодвинула стул как можно дальше от стола, но всё ещё пыталась диктовать условия. К ручным силовым наручникам добавились ножные магнитные браслеты, а разговор затруднял силовой экран, разделивший комнату на две части.

— Вы усугубили своё положение, Майкл. Вам теперь не удастся избежать пожизненного заключения или многолетней реабилитации!

— Это так печально! — согласился я с её выводами.

— Но мы всё ещё можем исправить!

— Вы можете воскресить Лидию Йео? — удивился я.

Она непроизвольно сглотнула. Наверное, она никогда раньше не разговаривала с убийцей, и в её задачи никогда раньше не входило установление с этим убийцей доверительных отношений.

— Вам что-то от меня нужно? — подтолкнул её я.

— Это вам нужно! Вам нужно не сгнить в тюрьме пожизненно! — вызверилась она.

Да, земная дипломатия окончательно превратилась в клуб по интересам!

— Но я же совершил ужасный поступок! — трагично ответил я. — Вот этими самыми руками я убил человека. Я до сих пор чувствую капли крови Лидии на своих браслетах. Я должен понести заслуженное наказание! Или вы считаете, что человек, совершивший убийство, должен остаться безнаказанным?

Она глубоко открыла рот, пытаясь что-то сказать, но слов не было. Это были её козыри. Я совершил убийство. Я виновен. Я должен искупить. Ну так я готов искупать свою вину! В тюрьме. Пожизненно.

И что дальше?

Её же не за этим посылали. Сейчас она лихорадочно пыталась придумать, как же ей спасти карьеру и выполнить задание, которое сначала казалось таким пустяковым.

— Вы чудовище! — выдохнула наконец она.

Я не стал спорить. Ей нечего было мне предложить.

***

— Да, дружище, наворотил ты дел! — почти искренне сочувствовал моей ситуации Лерой.

Впрочем, он сел даже на пару сантиметров дальше от меня, чем предыдущая гостья.

— Мне так стыдно, что я убил человека! — тем же задушевным искренним тоном ответил я, глядя ему в глаза.

— Чего ты хочешь? В пределах разумного, разумеется, — перешёл к делу Демпси.

— Я хочу своими руками убить людей, изнасиловавших мою женщину.

— Это не было изнасилование! Это часть программы реабилитации, — перебил меня Демпси.

— Этих двоих людей я хочу убить. Для начала. Потом можно будет обсудить условия. Передай своему начальству, Лерой, что у вас осталось двенадцать дней до принятия окончательного решения.

— Ты с ума сошёл! — не выдержал Демпси.

— Это что-то меняет? — пожал я плечами. — Я знаю, зачем нужен именно я. И без моей доброй воли ничего не получится. Нельзя выставить моего двойника, нельзя накачать меня психотропами или закодировать. Со мной можно только договориться по-хорошему.

— Ты слишком много о себе воображаешь! — не сдержался Лерой.

Я ничего не ответил. Это тоже психологический приём. Последнее слово должно остаться за тобой — и тогда это будет небольшой психологической победой над противником. Так нас учили. Постоянно шаг за шагом одерживать маленькие психологические победы.

Лерой ждал моего ответа минуту. Пауза затягивалась.

— Ты хоть понимаешь, что будет дальше с Су Джин?

Этому тоже учили нас всех. Давить на больное место оппонента до тех пор, пока у него не начнут лопаться глаза от гнева, и не пойдёт пена изо рта от собственного бессилия.

— Двенадцать дней, Лерой, — снова пожал я плечами.

Он возмущался ещё минут пять. Потом аргументы закончились.

***

Когда меня вводили в камеру, внезапно на долю секунды вырубилось освещение и включились аварийные системы.

— У нас минута — прошептал мне в спину охранник. — Вы можете остановить войну?

— Да, — не колеблясь ответил я.

Возможно, это была провокация. Скорей всего это была провокация. Только мне было всё равно.

— Что для этого нужно? — спросил охранник.

— Убить несколько десятков человек. Возможно, пару сотен.

— Это поможет избежать войны?

— Да.

Освещение снова стало нормальным. Охранник впихнул меня в камеру и закрыл дверь.

Странное дело. Я же знал, что это очередная попытка манипулировать мною. Заставить меня сделать то, что нужно кукловодам. Но у меня затеплилась надежда. Возникло дурацкое ощущение, что всё закончится хорошо. Именно так и ломают людей. Сначала дают им надежду, а потом, в момент, когда ты уверишься в своей победе, отбирают всё.

Я знал это.

Но надежда всё равно крепла.

***

Их привели в допросную. Парень и девушка двадцати пяти-двадцати семи лет. Ненамного старше Су Джин. Усадили напротив меня и зафиксировали магнитные браслеты, чтобы они не могли сбежать. Гёсснер дала мне пистолет:

— Здесь два патрона. Надеюсь, вы не наделаете глупостей?

Она интересовалась, не пущу ли я себе пулю в лоб. Глупость сделала она. Это была её личная инициатива. Её ставка ва-банк. Она решила, что я блефую. Что я лишь талантливый политик, а не свихнувшийся на мести психопат. Что она меня сломает этим пистолетом. Ну да, ведь каждый земной дипломат проходит в Дипакадемии совершеннейшую школу блефа. Блефа на таком уровне, чтобы даже представители рас, умеющих читать мысли, верили каждому твоему слову.

Я выстрелил в голову девушке. Это тоже навыки психологии. У нас принято считать, что половые различия между мужчиной и женщиной сегодня не существенны. У нас абсолютное равенство полов. А на самом деле женщины более выносливы психологически, легче поддаются психотренингу и в стрессовых ситуациях, как правило, стремятся действовать по внедрённому шаблону.

Мужчины ведут себя иначе.

— Это не я! Мы здесь ни при чём! Я стажёр дипкорпуса! Она тоже стажёр дипкорпуса! Это ошибка!

Я прервал истерику парня пулей в лоб, и положил пистолет на стол. Мишель Гёсснер застыла в параличе.

Её план был гениален. Она приводит двух подставных людей, выдавая их за насильников Су Джин. Когда я вдоволь над ними поиздеваюсь, угрожая физической расправой, они будут ползать у меня в ногах, вымаливая прощение и жизнь. Я, видя их искреннее раскаяние, должен буду либо нажать на курок (не факт, что выстрелю в них) либо вообще выкинуть пистолет. И то и другое обязательно меня сломает. Особенно, когда Су Джин покажут кадры, как её мужчина мог убить её насильников и не убил. Может быть, это даже показывали ей в реальном времени. А если, всё-таки, я выстрелю в них — мне подробно объяснят, что я чудовище, убившее невиновных людей. Опять же, на глазах у моей женщины.

Хорошая психологическая ловушка.

Когда Мишель Гёсснер начала приходить в себя, я добавил ей оптимизма:

— Мне нужны двое настоящих насильников Су Джин. У вас остаётся десять дней.

***

Прошло два дня. Меня никто не беспокоил. Больше не было никаких попыток сломать меня психологически. Мне даже не стали показывать Су Джин. Не стали демонстрировать ей в моём присутствии, как я убиваю невиновных людей. По ночам мне не включали записи с её новыми изнасилованиями. Впрочем, возможно, новых изнасилований и не было после моих действий.

Время уходило. Осталось восемь дней до точки принятия решения, и я был уверен, что Земная Федерация обречена. У нас просто не осталось политиков, готовых пойти на уступки перед таким ничтожеством, как я.

А потом снова включилось аварийное освещение в моём блоке. В камеру вошёл охранник, спрашивавший меня о возможности остановить войну.

— У нас пять минут. В чём заключается ваш план?

Да, это была провокация. Последняя попытка меня сломать. Именно так надо было считать. Впрочем, я уже ничего не терял:

— Надо убить несколько десятков человек вместе с их прямыми генетическими потомками. Все убийства должны быть подтверждены. Причём, подтверждены без всяких сомнений в том, что это монтаж и фальсификация.

Охранник глубоко выдохнул, переваривая услышанное. Секунд десять в нём шла внутренняя борьба. Потом он принял решение.

— Вы можете назвать имена?

— Мне нужно время. Несколько часов и выход в сеть.

— Ясно.

Охранник протянул свой наручный комм:

— Сделайте вид, что спите. Наберите нужную информацию под одеялом. Через четыре часа я принесу ужин. Постарайтесь вернуть его мне незаметно.

Я взял комм, лёг на койку и принялся за работу, даже не дождавшись закрытия двери камеры. В первую очередь я просмотрел новостные ленты. Все они пестрели сообщениями о чудовищно-агрессивных баритах, совершающих самые гнусные злодеяния каждый божий день. А также потоком шли ролики о благородных земных дипломатах, одиннадцать лет назад заключивших мирный договор с этими чудовищами. Ролики о выросшем агрессивном потенциале баритов. О необходимости нести им мир. И призывы к заключению нового соглашения, более справедливо отражающего реалии.

Кто-то пытался заботливо подстелить соломку под любое развитие событий. И я даже знал этих "кто-то" поимённо.

А потом я составил список, в котором были имена людей, подписавших договор с баритами, и имена людей, принимавших с нашей стороны решение о подписании договора. И возле каждого имени сделал пометку "вместе с прямыми генетическими потомками".

Хотите поиграть со мной в психологию, господа? Ещё не наигрались? Ну так играйте.

Через четыре часа я передал охраннику его комм.

Оставалось семь дней.

***

Четыре дня.

Четыре дня меня никто не беспокоил.

Я тренировал позу для медитативной практики. Я не Су Джин. Мои ноги не приспособлены для подобного сидения. Я выдерживал час, от силы два, потом приходилось вставать и разминаться. Я пил воду и смотрел на подносы с едой, тренируя волю. Хотя …

Мне просто не хотелось есть. Я вспоминал самые счастливые моменты жизни со своей любимой женщиной. Я прощался.

Это очень важно. Вся эта обманка с охранником — последний козырь в их колоде. Последняя карта, которую они могут разыграть. Я знал, что они наблюдают за мной двадцать четыре часа в сутки. Они ждут, когда надежда заставит меня поверить в то, что я выиграю.

Старые грязные психологические игры.

За мной пришли на пятый день.

На этот раз меня вывели в тюремный двор и показали самую желаемую картину. Двое молодых людей были зафиксированы возле стены магнитными кандалами. Рядом с ними стояли мой бывший лучший друг Лерой Демпси и сотрудник дипкорпуса Мишель Гёсснер. А в стороне от них, окружённая пятью личными телохранителями, стояла Лизз.

— Здравствуй Майкл! — улыбнулась она. — Ты прекрасно выглядишь!

На самом деле прекрасно выглядела она. Если бы она не была моей бывшей женой, я бы подумал, что это сверстница Су Джин. Она не изменила своей моде. Строгий деловой костюм будил эротические фантазии о суровой учительнице и непослушном ученике. Тем более, я знал, какое бельё скрывается под верхней одеждой. И мозг мог сколько угодно твердить, что на самом деле ей пятьдесят, и это тело пережило уже, наверное, сотню пластических и омолаживающих операций.

— Ты восхитительна, Элизабет! — искренне ответил я.

— Знаешь, ты был лучшим мужчиной в моей жизни! — её сожаление было искренним.

Этому нас тоже учили. Дипломат всегда должен говорить искренне. Любую ложь. И его сердце в этот момент должно выдавать требуемые эмоции.

— Я так понимаю, что идея надавить на меня через Су Джин принадлежит тебе?

— Ну что ты? Это идея Мишель. Я протестовала, но осталась в меньшинстве. У меня есть даже копия совещания, на котором принималось решение.

Лизз потянулась к своему наручному комму, подтверждая искренность слов. Я посмотрел на Мишель Гёсснер. Она была в ступоре от ужаса и отчаянья. Лерой улыбался чуть ли не до ушей — ловил кайф от релаксантов. Молодые люди, изнасиловавшие мою женщину, были парализованы.

— Кто ты сейчас? — спросил я у Лизз.

— Советник Федеративного Секретаря, — беспечно ответила Элизабет.

Это самая вершина власти. Не той, которая избирается раз в семь лет ходе ритуальных голосований, а настоящей. Впрочем, её семья правила бессменно вот уже несколько столетий, всё время оставаясь в тени. Таковы правила игры, неизвестные наивному избирателю.

— У нас осталось мало времени, Майкл. Давай решим все вопросы сейчас. А потом сможем поболтать за жизнь. Может даже переспим по старой памяти. Ты можешь делать со мной всё.

Если бы она произнесла эту фразу ещё три года назад, меня бы охватила волна эротических фантазий от лёгкого до жёсткого садо-мазо. В этом Лизз была мастерица. Это заставляло меня сходить по ней с ума.

Я взял пистолет, протянутый охранником и выстрел в головы четырём приговорённым. По одной пуле на каждого. Потом посмотрел на Лизз, опустив пистолет вниз.

— И всё? — удивилась моя бывшая.

Она знала меня совершенно другим человеком.

— Нет. Я обещал, что, если изнасилуют мою женщину, я убью всех, кто принимал решение.

— Я же была против, — как маленькому ребёнку объяснила мне Лизз.

— Это детали, — хмыкнул я.

— Ну так стреляй! — пожала она плечами. — Чего ждёшь?

Я поднял пистолет и выстрелил. Осечка. Потом ещё одна. Это кончились патроны.

— Майкл, ну нельзя же быть таким наивным! — Лизз превратилась в игривого котёнка. — Ты что, действительно думал, что сможешь убить меня? Кстати, зачем ты включил в свой чёрный список нашего сына? Ты ведь в курсе, что Арнольд твой сын, а не Лероя?

Это был по-настоящему сильный удар. Я почувствовал, как останавливается моё сердце. Действительно. Всё сходилось. Так и было задумано ещё одиннадцать лет назад. А я-то дебил верил, что мне выпал счастливый билет. Что через постель жены я добьюсь всего. Только через эту постель мне вживили крючок под жабры.

Пистолет выпал из моей руки. Лизз торжествовала. Я протянул опустевшую руку охраннику, безмолвно требуя новое оружие.

— Майкл, котик, ну признай уже, что проиграл! — томно протянула Лизз.

Десяток выстрелов слились в один и её охрана упала на землю с простреленными головами. Моя бывшая успела только моргнуть, когда в мою протянутую руку легла рукоять нового пистолета. Наверное, надо было насладиться моментом и наказать тварь, испортившую мне восемь лет жизни, но я всё ещё считал, что со мною играют.

Я выстрелил ей в голову.

Она упала, так и не успев осознать, что впервые в своей жизни проиграла. Я подошёл вплотную к её телу. Мой конвоир, поделившийся своим табельным оружием, фиксировал всё на клирианский мнемокристалл. Он тоже подошёл к телу моей бывшей, взял в капсулу немного генетического материала из пулевого отверстия во лбу, и зафиксировал капсулу клирианской печатью.

Подделывать клирианские устройства мы до сих пор не научились, так что в этом плане всё было сделано правильно.

Я снял с руки Лизз персональный комм и посмотрел запись, которую она подготовила для своей защиты. На ней совещались шесть человек, включая мою бывшую. В моём списке было четверо из них. Я перекинул информацию на комм конвоиру.

— Господин Эрли? — поинтересовался он.

— Здесь есть двое, не указанных. Опознать и уничтожить вместе с прямыми генетическими потомками.

— Есть, сэр! — не задумываясь отсалютовал мне конвоир.

До точки невозврата оставалось два с половиной дня.

***

Его зовут Алекс Нестероф. Ему тридцать пять. Он был полковником галактразведки. И это он устроил заговор, вытащивший меня из тюрьмы.

Теоретически подобное считалось невозможным. Всем нашим военным вживляются психоблоки, запрещающие применять насилие в отношении гражданских лиц и представителей власти. Военные слишком хорошо вооружены и обучены применению насилия, поэтому такое серьёзное нарушение гражданских прав против них, как коррекция личности, стало нормой.

Никто не мог предвидеть случившегося.

Алекс встретил меня у ворот тюрьмы. Он прилетел на планетарном десантном боте и тут же приступил к делу.

— Майкл, ты должен возглавить правительство Земли. У тебя минут десять, или я ни за что не отвечаю.

— Какое правительство? — поперхнулся я от такого напора.

— Легитимное, — объяснил он мне, как малолетнему дебилу. — Мои люди должны знать, что подчиняются закону.

Ну да, он же военный. Для него всё просто.

— Я объявляю себя Диктатором. С этого момента вся исполнительная, законодательная и судебная власть в Земной Федерации подчиняются мне, как верховному главнокомандующему. Любые лица, нарушающие мои приказы или саботирующие их, или выступающие против меня, являются государственными преступниками.

— Так годится? — перешёл я на обычный человеческий язык после официального пафоса.

— Да, спасибо! — просиял Алекс. — то, что нужно.

Теперь все действия его людей приобрели легальный характер, и им не грозила кома в результате выполнения действий, противоречащих установленным психоблокам.

Почему я назвал себя Диктатором?

Наверное, чтобы наказать себя за последующие действия. Диктатор — это ведь самое страшное для политика ругательство. Диктаторы прошлого уничтожали сотни тысяч и миллионы своих сограждан и граждан других государств.

Я собирался уничтожить пару сотен человек, включая женщин и детей.

Включая собственного сына.

Я стал чудовищем в глазах человечества, так зачем же тешить себя самообманом?

***

Мой корабль стартовал от Земли через сутки. В запасе оставался ещё один день, который я мог бы провести с Су Джин. Но у меня просто не хватило духу увидеть её после всего, через что она прошла.

Я пробыл Диктатором меньше суток, но уже вошёл во вкус. Я отдал приказ о физическом уничтожении всех сотрудников центров полового воспитания. А также о физическом уничтожении всех создателей этих программ. Алекс выслушал меня не моргнув глазом и уточнил:

— Вместе с генетическими потомками?

— Нет, — пожал я плечами. — Мы же люди, а не бариты.

— Когда вернёшься, объяснишь разницу, — поставил меня в известность Алекс.

Я не стал ему говорить, что не вернусь.

За час до отлёта доставили кейсы с восьмьюдесятью семью мнемокристаллами и запечатанными капсулами. Алекс рассказал, что есть ещё три случая: девочка десяти лет, парень лет пятнадцати и девушка лет двадцати пяти. Он обещал решить проблему в течение трёх-пяти часов. Я приказал прекратить. Мы всё-таки люди.

Мнемокристалл с записью убийства моего сына я подвесил на цепочке на шею.

Уже в полёте я запросил информацию, скольких людей убили по моему приказу. Двадцать две тысячи семьсот пятьдесят трёх человек. Включая стариков женщин и детей.

Это мне помогло.

***

Я снова был в том самом баритском храме, где одиннадцать лет назад подписывал договор с отсталой космической расой от лица всего прогрессивного человечества. Четверо человек, поставивших подписи вместе со мной, догадались умереть раньше.

Специально для землян в ограниченном объёме внутреннего помещения храма была воссоздана земная атмосфера. Это какая-то хитрая разновидность силовых полей. Напротив меня сидел барит. Тот же самый, что и одиннадцать лет назад. Наверное, большинство землян сочло бы его отталкивающим существом, но сейчас я видел только глаза, умные и всёпонимающие. Одиннадцать лет назад мне приходилось сдерживать рвотные рефлексы. Сегодня его внешность меня не интересовала.

— Вы Майкл Эрли, заключивший с нами договор от лица человечества? — начал разговор барит.

— Да, — спокойно ответил я.

— Человечество нарушило условия договора. Вы признаёте этот факт?

— Да, признаю.

Наш диалог транслировался на открытой волне, к которой мог подключиться любой корабль в радиусе светового часа. То, что происходило сейчас, видели представители десятка космических рас.

— Вы готовы нести ответственность за нарушение условий договора? — простой вопрос. Интонации барита не изменились. Не проявилось ни гнева, ни торжества, ни какой-либо другой эмоции.

Те самые строчки договора, которые обычно пишут мелким шрифтом на последней странице. "В случае, если переговорщик, выступающий от лица своей расы, не обладает должными полномочиями для гарантирования выполнения своей расой условий договора, он должен наказать себя вместе со своими генетическими потомками, для аннулирования договора. В противном случае вся ответственность за нарушение договора ложится на расу переговорщика."

Тогда, одиннадцать лет назад это всё казалось нам обычными ритуальными фразами, и наши переводчики подобрали неверное значение баритского слова. На самом деле, читать надо было "наказать смертью". Чего ещё ждать от варваров, которые настояли на подписании договора в религиозном храме?

Вот это и было ловушкой. Мы считали себя на голову сильнее баритов. И мы готовились постепенно шаг за шагом расшатывать те условия, которые нам казались неправильными и на всю катушку использовать те пункты, которые выгодны нам. Ну просто потому, что слабый всегда будет уступать сильному. Надо только не загонять его в угол и всегда оставлять пространство для манёвра, чтобы поражение не казалось ему абсолютным, и чтобы невыгодный поступок казался ему меньшим из двух зол.

Никто не задумался о нашей части сделки. Никто не собирался давать реальные гарантии соблюдения договора землянами. А если вдруг придётся отыгрывать всё назад, тогда пожертвуем пешкой. Вроде как те два стажёра-дипломата, которых я убил в тюрьме. Им ведь объясняли, что в последний момент их обязательно спасут. Только им надо достоверно сыграть роль. И их ждёт великое будущее и блестящая карьера.

Ну да. Именно. Каково это, всю жизнь считать себя умным, и только в последний момент понять, что всё повторяется. Одиннадцать лет назад вся моя жизнь была спланирована за меня. Впрочем, это не имеет отношения к делу.

В итоге всех наших шажочков и мелких побед через одиннадцать лет земляне незаметно сами для себя нарушили одно из основных условий договора. Мы выставили баритам ультиматум, который не имели права выставлять. Но к этому моменту мы уже столько раз отодвигали граничные условия, что ещё один шаг в сторону казался чем-то естественным.

Для баритов последний день нашего ультиматума означал только одно — автоматическое объявление войны Земной Федерации.

Или …

Перед баритом лежал кейс с мнемокристаллами и капсулами с генетическим материалом.

— Здесь доказательства наказания всех лиц земной расы, которые принимали участие в подписании договора с нашей стороны, и их генетических потомков.

— Здесь все причастные? — спросил барит, указывая на кейс.

— Не хватает трёх генетических потомков. Но они достойны продолжить свой род и не отвечать за ошибки своих родителей.

— Среди этих трёх есть ваш генетический потомок?

Простой вопрос. Без эмоций.

— Нет, — я достал мнемокристалл с записью убийства моего сына. — Моя ошибка непростительна.

— То есть, вы тоже должны быть наказаны? — а вот теперь у барита появилась эмоция. Это был интерес.

— Да. Я тоже буду наказан до истечения срока ультиматума, который человечество не имело права выдвигать. Прошу принять моё наказание, как извинение за непозволительные действия моей расы.

— А разве вы вправе просить извинений за всю свою расу?

Я уселся на пятки, достал кусунгобу, обнажил живот и грудь, демонстрируя нейросенсорные датчики, облепившие тело.

— На данный момент я являюсь Диктатором Земной Федерации. Надеюсь, в вашем языке есть соответствующее понятие?

Именно ошибки перевода стали одной из причин, загнавших человечество в эту ловушку. Храм, в котором я находился, посвящён не богу, а Истине. А другие храмы посвящены Справедливости и Закону. Сплошные философские понятия, сформировавшиеся в законченные этические концепции. Бариты не отстали от нас развитии, они просто никогда не шли нашим путём. Человечество только заигрывает с этими тремя понятиями, постоянно проверяя Истину, Справедливость и Закон на соответствие общественной морали и заявляя то одно, то другое, то третье единственно верным. Общественная мораль для нас намного важнее философских максим. Именно поэтому мы не могли понять, насколько серьёзную бумагу подписываем. То, что для нас сплошное пространство для манёвра — для баритов тонкая красная линия.

Мне надо было сделать всё правильно с первого раза. Интересно, на что вообще рассчитывали наши умники, готовя из меня козла отпущения?

Кусунгобу вошёл в моё тело практически без сопротивления. Я провёл две полосы, горизонтальную и вертикальную, стараясь не задеть печень и почки. Нейросенсоры транслировали боль моих нервных окончаний.

Я начал объяснять бариту, сидевшему напротив меня, какие причины толкнули человечество на подписание договора. Как именно мы хотели обмануть его расу. Зачем нам это было надо. Кто именно из землян придумал план. Боль была на удивление терпимой. Надо было только не двигаться. Я думал, что у меня будет полчаса. От силы час.

Народ, придумавший когда-то на земле этот вид извинений, возводил в ритуал практически любое действие. Вот только обычно лучший друг отрубал голову извинившемуся, даруя прощение. Этот народ участвовал во Второй Мировой Войне и проиграл. В конце войны один из адмиралов для спасения своей страны создал отряды специальные смертников. Не тех смертников, которые всегда вставали в первые ряды армий, надеясь выжить и стать героями. А тех смертников, которые осознанно и добровольно отдавали свою жизнь. Он убил четыре тысячи своих подчинённых. Когда его страна проиграла, он, извиняясь, отказался от помощи друга и умирал двенадцать часов.

Я убил больше двадцати тысяч. Я тоже спасаю свою страну. Разве я имею право на прощение?

К концу первого часа я закончил говорить правду. Социал-дарвинизм является неотъемлемой частью всех трёх этических концепций у баритов. Если какая-то особь не в состоянии признать элементарную истину, она уничтожается вместе со своим потомством, потому что у всех разумных видов дети в первую очередь копируют своих родителей, а мыслителей, вопиющих о слезинке ребёнка, у баритов как-то не возникло.

В конечном итоге, я заплатил за свою ошибку одиннадцатилетней давности. Я подвёл жизненный итог. Бариты не такие, как мы. Человеческая мораль к ним непримирима. Можем ли мы порицать их за это? Наш разговор видели представители десятка рас. Теперь война не начнётся.

***

А через два часа на открытую волну вклинился капитан моего корабля:

— Через пятнадцать минут к месту встречи спустится спасательный бот с десантом для возврата Диктатора. Если мне кто-либо помешает, я сотру в порошок крупнейшие города континента планеты. Бортовой мощи моего корабля хватит.

Я дёрнулся и чуть не потерял сознание от боли. Это был бы конец.

— Отставить, капитан! Возвращайтесь домой! Это приказ!

Барит легонько качнул верхней левой конечностью и передо мной возникла голокарта околопланетного пространства. Красный маркер обозначал наш крейсер с ополоумевшим командиром. А за ним, взяв его в полусферу и прижав к планете находились пятнадцать зелёных маркеров. Барит сопоставил их. Каждый баритский корабль был раза в три больше нашего ударного крейсера. Все наши военные паникёры, оказывается, были просто отчаянными оптимистами.

— Повторяю, — спокойным тоном ответил капитан. — Через четырнадцать минут к месту встречи опустится спасательный бот. При любой провокации я уничтожу крупнейшие города Барриэта.

— Я приказываю, отставить! — ещё раз закричал я, чувствуя, как внутренности горят огнём.

Капитан меня проигнорировал. Тогда я обратился к бариту.

— Разрешаю вам уничтожить этот земной корабль. Простите нас за этот инцидент. Мы не будем выдвигать обвинений. Это личная инициатива!

Чёрт бы побрал эти внедрённые психоблоки! Те самые, что должны защищать гражданских людей от тупых злобных вояк! У капитана просто снесло крышу. Когда на его глазах два часа умирал гражданский, да ещё и глава верховной власти. И плевать этому капитану, что из-за его действий человечество объявят расой-агрессором — он человека спасает! А я даже его имени не запомнил!

— Всё хорошо, Майкл Эрли! — моё имя барит произнёс идеально. — Я не против того, чтобы ты остался жив. Нам ведь надо заключить новый договор. Старый ты расторг.

И в этот момент я перестал дышать. Последнее, что я увидел — это звериный оскал гнусной баритской морды.

Наверное, так эти твари улыбаются.

***

Я лежу в регенерационной капсуле и плачу. Через пять часов мой корабль вернётся на землю. Андерс Торвальд, тот самый идиот-капитан, уже трижды заглядывал в медблок. Он очень хочет посоветовать мне прекратить рыдать, но не находит подходящих слов. Всё-таки я Герой и Спаситель Человечества. Зато подходящие слова для судового врача он находит с лёгкостью — я тебя, сука, лично расстреляю, если не приведёшь его в норму!

Нас щёлкнули по носу и дали нам второй шанс. Нам объяснили, как взрослые объясняют малым детям, что врать нехорошо. Вот только сколько людей на Земле сегодня способны понять смысл произошедшего. А надо ещё составить новый договор. Договор, в котором в первую очередь будут прописаны НАШИ гарантии. Гарантии того, что МЫ выполним свою часть сделки полностью. Всё, чему учили меня, всё, чему учили каждого земного дипломата — от всего этого надо отказаться. Надо всё начинать с ноля.

Когда я называл себя Диктатором, я знал, что очень скоро умру. Как знал это Ониси Такидзиро, создавший отряды пилотов-камикадзе. Мы оба спасали свой мир.

Меня обманули. Моя смерть просто уничтожит человечество. Теперь я должен каждый день глядя в зеркало видеть Кровавого Тирана, и переучивать взрослых людей, ломая об колено все их моральные нормы. Второй шанс будет последним для человечества.

В конечном итоге, с этим можно справиться. А потом попросить прощения за все свои поступки тем самым единственно-возможным способом, которого заслуживаю.

Я не знаю только одного.

Я не знаю, как я буду смотреть в глаза своей женщине, которую предал. Я ведь знал, как всё будет. Я знал, что с ней сделают. Я просто не хотел думать о плохом. Засунул голову в песок и жил сегодняшним днём. А потом я струсил и даже не попрощался с ней, улетая умирать. После всего, что она пережила. После всего, что с ней было.

И вот я возвращаюсь героем.

По моему лицу текут слёзы.

Надо просто увидеть её. Сразу же, как только сойду на землю.

А потом, надо просто заставить себя жить.

Почему я не верю, что у меня это получится?