Альфа и Омега

 

Заключенные называли это место Кладовкой. Два ряда грязных, темных камер, разделенных длинным коридором, в конце которого располагалась приоткрытая дверь с надписью "Выход". Никто не знал, что находится за этой дверью, и, на самом деле, мало кто стремился узнать. Они сидели здесь долго, достаточно долго для того, чтобы потерять рассудок, смелость и желание изменить сложившееся положение. Большинство узников были мертвы, остальные привыкли к своим клеткам настолько, что постепенно становились с ними единым целым — спина одного заключенного из дальней камеры давно вросла в стену, к которой он прислонился. Альфа помнил его имя — Одиннадцатый — и меньше всего хотел повторить его судьбу.

— Напомни еще раз, какого черта мы здесь сидим? Ведь нужно всего лишь дойти до конца коридора и все. Мы на свободе. Так?

— Конечно. Ты совершенно прав, друг. Мы тут все загниваем, сходим с ума потихоньку и ждем — когда же Альфа скажет нам что делать? А решение то проще некуда, да? Выходим в коридор и топаем до выхода. Никаких проблем.— Собеседник Альфы стоял в дальнем углу камеры.

— Сколько раз ты пытался выбраться, Омега?— спросил Альфа. Язвительный тон сокамерника его ничуть не смутил.

— Два. Да, два раза, и знаешь — больше не хочется. У Бродяги около сотни попыток, и посмотри на него — стал полным психом. Остальные от него не сильно отстают. Из Кладовки нет выхода. Та дверь — ловушка. Выйдешь в нее и ты покойник, уж поверь мне.

— Лучше остаться здесь и сдохнуть в грязной камере, да? Или съехать с катушек, как остальные?

— Какая разница,— Омега медленно сел, скользя спиной по стене.— Альтернативы то нет.

Альфа усмехнулся. Он верил, что однажды сможет покинуть это место. И, так уж и быть, он заберет с собой этого слабака. Но не сейчас, чуть позже. Да и что он, в сущности, знает о Кладовке? Немного. Дверь камеры открыта, у Омеги есть ключ. Да что там — у всех заключенных есть ключи, вот только редко кто ими пользовался. За дверью длинный, ужасно длинный коридор. В конце коридора — выход. Но Альфа знал, что происходит с теми, кто пытается дойти до конца. Он и сам однажды пытался.

Боль от ожогов не шла ни в какое сравнение с болью от отрубленной руки.

 

***

 

— Почему я здесь? За что? Это такое наказание, да? Потому что если да, то оно чертовски эффективное,— у Омеги начался очередной приступ жалости к себе. Альфе Омега нравился, он еще мог думать связно, с ним были интересно разговаривать, но иногда он становился просто невыносимым.

— С чего ты вообще взял что ты наказан? Ты можешь думать, говорить, двигаться. Посмотри на остальных. Они, хоть и подают иногда признаки жизни, давно мертвы.

— Ну, это их выбор,— неожиданно серьезно сказал Омега.— Слабые. Глупые. Им здесь самое место.

— Но не тебе?

— Но не мне. Я выберусь отсюда. Я не такой, как они.

— Ты ведь говорил что выхода нет, помнишь? За дверью нас ждет смерть, мы все равно умрем и все в таком духе,— поддел Альфа.

Омега вздохнул.

— Знаешь, иногда мне правда кажется что выхода нет. Но это был бы ужасно глупый конец, согласись? Мы все появились тут хрен знает когда, хрен знает откуда и хрен знает зачем. И если единственная цель нашего существования это смерть от скуки и бездействия, то у Вселенной отвратное чувство юмора, друг. Есть дверь и я надеюсь за ней находится выход. Надежда, конечно, удел слабых, но больше у меня ничего нет.

— Тогда почему ты еще здесь?— тихо спросил Альфа.— Почему ты не пытаешься сбежать?

— Потому что я боюсь, идиот, неужели не очевидно? — ответил Омега.

— Чего ты боишься? Боли? Бродяга выходил сотню раз. Черт, больше чем сотню. Сколько раз ему отрубало руки? А ноги? Пол он уже, наверное, даже не чувствует. И это тебя пугает? Тогда ты слабее Бродяги, и уж точно слабее остальных.

— Не только боли. Я боюсь того, что может быть за дверью. Что там за мир? Что я скажу тому миру, когда выйду? Я даже не уверен, что мне есть что сказать. Кому я буду нужен там?

— А кому ты нужен здесь?

Омега задумчиво посмотрел на Альфу и кивнул. Затем медленно подошел к двери камеры. Раздался скрип.

Когда Омега вышел в коридор, Альфа отвернулся. Но он не стал зажимать уши, когда Омега начал кричать.

 

***

 

Бродяга кружил по камере, монотонно бубня что-то себе под нос. Он давно перестал обращать внимание на происходящее вокруг. С другой стороны, интересные события в Кладовке случались довольно редко.

Никто не знал точно, сколько раз Бродяга пытался сбежать. Он выходил из камеры снова и снова, но ни разу не смог добраться до выхода. Альфа ошибался — не смотря на количество попыток, ступни Бродяги чувствовали пол. Его нельзя было игнорировать.

Заключенные не знали, зачем существует Кладовка, но зато отлично знали ее устройство. Камеры и коридор — основа. Пол в коридоре состоит из металлических плит, раскаленных настолько что воздух над ними дрожит.

Затем то, что все называли "контрольные точки". Четыре линии, расположенные примерно в равном промежутке друг от друга. На каждой из "точек" узники теряли часть себя. В прямом смысле. Острые лезвия показывались лишь на секунду, но этого хватало, чтобы с хирургической точностью отделить руку или ногу от тела. Кладовку невозможно было покинуть цельным.

Но, стоило только на секунду отвлечься от двери в конце коридора, повернуть назад даже не телом — мыслью — как заключенный снова оказывался в камере. Целый и невредимый. С другой стороны, что лучше — быть целым и невредимым в тюремной камере или обрубленным и измененным на свободе?

Бродяга не задавался подобными вопросами. Он кружил по камере и что-то бормотал себе под нос.

 

 

***

 

 

— Попытка номер три оказалась провалом, а жаль. Я почти поверил что у тебя получится.

Омега стоял в самом центре камеры. Пальцы на ногах были сжаты в судороге, а руки до сих пор рефлекторно подергивались. Он прошел две "точки" перед тем как сдаться. Две "точки" означали потерю двух рук, которые отросли заново, стоило Омеге вернуться в камеру. Но боль никуда не делась.

— Пошел ты, ублюдок. Почему бы тебе самому не попробовать, умник хренов?

— Не сейчас. Я выйду позже, и я не поверну,— в голосе Альфы звучала уверенность, которой он на самом не чувствовал.

— Да-да, конечно, не повернешь. Никто не поворачивает, но почему-то все камеры забиты до отказа, хотя с чего бы это? Никто ведь не поворачивает. Каждый доходит до конца,— Омега сплюнул. Он уже начал приходить в себя, хотя его руки до сих пор дрожали. — Знаешь сколько раз я уже слышал этот треп? Тысячи, а я ведь тут недавно. Те кто еще может болтать болтают, строят планы, но дальше болтовни дело никогда не доходит. Гребаные пустозвоны.

— Успокойся. Ты попытался. Не получилось в этот раз, получится в другой. У нас тут все время мира, мы не торопимся. Отдохни.

Омега хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой и сел в дальнем углу камеры. Альфа подошел к нему и сел рядом.

— Как думаешь, у всего этого есть смысл?

— Нет. Мы сидим тут, пытаемся пройти долбаную полосу препятствий ради того, чтобы добраться до выхода, который ведет не пойми куда. Какой тут может быть смысл?

Альфа вздохнул.

— Знаешь, Омега. Мы ведь пытаемся что-то сделать. Покинуть это место. Но временами я думаю — а что если у нас не получится? Посмотри на остальных, как долго они тут находятся? Смысл их существования — сидеть в темной камере и ни о чем не думать. Они не верят в свободу, не верят в то, что однажды тоже смогут выйти в ту дверь. Я не хочу становится таким же.

— Иногда я им завидую,— ответил Омега и усмехнулся, увидев удивленное выражение на лице Альфы. — Они смирились. Им нет дела до всего, что происходит вне их тесного мирка, который они сами для себя создали. Конечно, для этого им нужно было выйти в коридор сотни, тысячи раз, но теперь они точно знают — их место здесь, в Кладовке. Я бы хотел знать где мое место.

— Точно не здесь!— воскликнул Альфа.— Никто из нас, всех нас, не должен находится здесь. Это тюрьма, черт возьми! Мы все выберемся отсюда, кто-то раньше, кто-то позже. Просто им нужно больше времени. А мы сбежим гораздо раньше. Я в это верю.

— Идиот ты, Альфа. Мы никогда не выйдем,— Омега сделал паузу, а затем устало продолжил. — Я бы на твоем месте уже начал создавать свой тесный и ограниченный мирок. Чем быстрее ты сойдешь с ума, что по меркам Кладовки будет означать что ты стал почти что нормальным, тем проще тебе будет. Тут все такие.

— А что на счет тебя? Что ты будешь делать?

— Понятия не имею. Я ведь до сих пор не придумал, что мне сказать миру за дверью.

— Думаешь, он сильно отличается от этого места?

Омега задумался.

— Вряд ли. Та же тюрьма, просто больше. Думаю, так.

— Ты ведь его даже не видел.

— Послушай меня. Тот мир полон безвольных слабаков, прямо как наша Кладовка. Полон идиотов, которые ничего не делают для того, чтобы перестать ими быть. И большая часть, я уверен, не любит тот мир — но боится пройти по горячему полу и лишиться конечностей на "контрольных точках", а ведь мы оба знаем, что это единственный способ выбраться. Как и наши с тобой безмозглые друзья, которые, однако, ничего не делают.

— Это ты и скажешь, когда дойдешь до конца? "Вы все идиоты"? Стоит ли оно того?

— Кто-то ведь должен. А теперь отвали, Альфа, я устал,— сказал Омега и отвернулся к стене.

Альфа подошел к выходу из камеры. Обхватил руками решетки, покрытые хлопьями коричневой ржавчины и прижался к ним лбом. Он внимательно разглядывал дверь в конце коридора.

— Я почти вышел однажды,— раздался голос из соседней камеры.— Прошел четыре "точки". Дополз до двери, но я вернулся.

— Почему?

— Да, я вернулся,— продолжал Бродяга.— Я хотел сбежать, но вернулся.

— Почему ты вернулся? — повторил Альфа, уже не надеясь на ответ.

— Мы все бежим. Я сбегу отсюда, от них, от всех. Я устал, я тут слишком давно, я должен сбежать. Здесь тоскливо, я сбегу от тоски. Я не могу так больше, мне нужно уйти. Но не сейчас, понимаешь? Понимаешь? Я уйду позже, сейчас я занят, у меня много дел. Я должен их закончить. Я не могу уйти сейчас, но я уйду. Эта мысль не дает мне покоя. Мысль не дает. Понимаешь? Ты понимаешь?

Бродяга еще секунду смотрел на Альфу в упор, а затем снова начал ходить кругами по своей камере. Его голос стал тихим, речь — неразборчивой.

Альфа отпустил прутья решетки и отступил назад. Он решил попытаться позже, Бродяга совсем выбил его из колеи.

 

 

***

 

— Как его звали?— спросил Альфа.

— Дитя. Говорят, он вышел давно, еще до того, как я тут появился.

— Он вышел? Как это было?

— Ты никогда не задумывался, почему у нас всех такие идиотские имена?— вдруг спросил Омега.— Дитя, Бродяга, Одиннадцатый. Да и мы с тобой, друг, тоже выделились — Альфа и Омега, куда уж глупее!

— Нет. Мне плевать. Рассказывай, как он вышел?

— Прошел по коридору, потерял руки и ноги, дополз до двери. А чего ты ожидал? Что он прошелся по потолку? Или научился летать? Нечего рассказывать, нет никакого секрета. Он просто дошел до конца.

— И что дальше?

— И все.

Альфа вздохнул и отвернулся. Когда-нибудь, остальные тоже будут обсуждать его, сидя в своих камерах. "Как его звали?", "Его звали Альфа". Но черт возьми, почему так тяжело заставить себя ступить на раскаленные плиты? Если смог другой, то и он сможет, так? А иначе в чем смысл? Условия ведь у всех одинаковые. Чем тот заключенный, Дитя, отличался от остальных?

От мыслей Альфу отвлек звук открывающейся двери. Он быстро окинул взглядом камеру, но Омега был на месте, в углу. Зато соседняя опустела. Бродяга снова решил попытать удачу.

 

***

 

К боли невозможно привыкнуть. Даже если ты испытываешь ее десятки раз, она не ослабевает. Да, стоит вернуться в камеру как обугленные ступни заживают, а вместо отрубленных рук появляются новые. Но боль подтачивает волю. Альфа многое знал о боли.

Он делал все, что было в его силах, однако этого было недостаточно. Пока он добрался только до второй "контрольной точки" и был уверен — это конец. Потеря обеих рук была настолько болезненной, что он возвращался в камеру в тот момент, когда лезвие касалось второго плеча. О том, чтобы потерять ноги и ползти на животе, оставляя за собой след из обугленной кожи и шипящей от жара крови он даже думать не мог.

— Знаешь, Омега, я уже начинаю сходить с ума. Это конец?

Омега, сидевший в углу камеры, поднял голову.

— Конец будет тогда, когда ты перестанешь задавать вопросы. В чем дело? Ты даже до третьей "точки" не дошел. Рановато сдаешься.

— Я не могу идти дальше. Что не так? Почему я слабее Бродяги? Слабее тебя? В чем дело?

— Ты идиот, вот что с тобой не так,— ответил Омега.

— Пошел ты.

Альфа снова вышел в коридор. Вторая "контрольная точка", крик, полный боли, камера.

Еще раз. Вторая "точка", крик, камера. Воля истончается, словно тетрадь, из которой вырывают листы.

Третий раз был другим. Как только Альфа потерял первую руку, следом за ним вышел Омега.

 

***

 

— Какого черта? Зачем ты здесь?

Омеге было тяжелее, ведь приходилось идти сразу за Альфой, постоянно поскальзываясь на пролитой крови. Но он шел, и даже нашел в себе силы крикнуть в ответ:

— Иди вперед, ублюдок! Не трать силы на разговоры, иди! Впереди вторая "точка".

Альфа молча отвернулся и продолжил шагать. Ступни его уже почернели, а на месте левой руки зияла кровоточащая дыра. До потери второй оставалась пара шагов.

Омега догнал Альфу только потому, что сразу после второй "точки" тот остановился. Не вернулся в камеру, как это обычно бывало, но и не пошел дальше. Просто остановился.

— Идиот, ты чего встал? Если ты решил отдохнуть, то выбрал для этого охренительно неудачное время.

Неожиданно Альфа улыбнулся.

— Дальше мы пойдем вдвоем. И не делай вид что ты этого не знаешь.

— Какой же ты… — Омега хотел махнуть рукой, но рук у него уже не было. Странно, что он об этом забыл. Боль почти исчезла.

— На третьей будет сложнее?— спросил Альфа.

— Откуда мне знать? Я не заходил дальше второй.

На третьей действительно оказалось сложнее.

Стоило лезвию коснуться бедра, как правая нога с мерзким чавкающим звуком отделилась от тела. Альфа пошатнулся, но удержал равновесие. Омега упал. Раздалось шипение.

Боль пришла сразу. Она накрыла Омегу со всех сторон, проникая во все уголки его истерзанного тела. Одной ноги хватало, чтобы ползти дальше, но он не мог даже думать о том, чтобы продолжать. Все, чего ему хотелось прямо сейчас это вернуться в…

— Эй! А ну пошел, не вздумай возвращаться! Мы прошли три из четырех, финальный рывок!— крикнул Альфа.

Крик подействовал отрезвляюще. Боль была все такой же мучительной, но Омега смог подавить желание немедленно возвратиться. Действительно, осталось совсем чуть-чуть. Он начал ползти. Альфа кивнул, и направился к последней "точке", передвигаясь небольшими прыжками.

 

***

 

— Что дальше?— спросил Альфа. Он тяжело дышал, на губах пузырилась кровавая слюна.— Вот он, конец.

Они сидели, прислонившись к двери. Над ними ровно светилось слово "Выход".

— А дальше мы как следует навалимся на эту долбаную дверь.

— Я боюсь. Что с нами будет?

— Мы станем свободными.

— И ты сможешь сказать…

— "Вы все идиоты", да,— Омега рассмеялся. Смех перешел в хриплый кашель.

Они навалились на дверь.

 

***

 

Дверь студии распахнулась, с громким стуком ударившись о стену. Все члены группы как по команде посмотрели на вошедшего.

— Ну наконец то!— воскликнул барабанщик. Затем вышел из-за своей установки и сжал в объятиях вокалиста, который с довольным видом прошел в центр студии.

Гитарист отложил инструмент в сторону.

— Где ты пропадал?

— А поздороваться?

Гитарист рассмеялся, встал и крепко пожал руку другу.

— Где наш парень с бас-гитарой?— спросил вокалист.

— Опаздывает. Ты не увиливай, говори где был?

— И как жена?— поинтересовался барабанщик.— Восьмой вроде месяц?

— Ага. Да. Она отлично.

— Придумали, как назовете?

— Пока нет. Зовем просто — наше дитя,— расплылся в улыбке вокалист.

— Беременность это конечно хорошо, но не ты же не поэтому пропускал репетиции? Тебя почти месяц не было, алло!

Дверь распахнулась во второй раз, снова ударившись о многострадальную стену. Первой в студию пролезла бас-гитара в чехле, следом — ее владелец.

Когда наконец утихли приветствия, хлопки по спине и рукопожатия, вокалист сел на пол и достал из кармана мятые листы.

— Вот почему меня не было, парни. Я написал песню!

— Неужели?— обрадовался гитарист.— Ты наконец закончил "Одиннадцать долларов"?

Вокалист поморщился. Он начал писать "Одиннадцать долларов" пару лет назад, получалось неплохо. Но затем застрял на припеве, забросил эту песню и с тех пор о ней не вспоминал.

 

***

 

… где-то, в одной из камер Кладовки заключенный по имени Одиннадцатый шумно вдохнул. Его взгляд стал осмысленным. Он хотел встать, но его спина прочно приросла к стене. Одиннадцатый уже забыл, как долго находился в Кладовке. Он с хрустом оторвал себя от стены, пошатнулся и упал вперед. Ноги его не слушались. Он медленно встал, держась за стену. Посмотрел в конец коридора, на дверь с надписью "Выход". Моргнул. И, впервые за долгое время, сделал шаг…

 

***

 

— Спасибо что напомнил про "Доллары",— язвительно ответил вокалист.— Над ней поработаю потом. Нет, эта песня совершенно другая. Новая. Чертовски крутая. Вот.

Он раздал листы, на которых перемешались ноты, аккорды и текст песни, остальным участникам группы.

— Неплохо,— первым высказался басист.— Очень даже неплохо.

— Неплохо? Да это хит!— барабанщик подкрепил свое высказывание громким хлопком в ладоши.

— Согласен. Мне нравится,— подвел итог гитарист.— Почему ты не сказал нам, что пишешь песню? Мы бы поняли.

Вокалист смущенно кашлянул.

— Это очень личная песня. Я ее еле закончил, дома сидел целыми днями. В первый раз со мной такое, парни. Обычно придумывается легко, но эта песня особенная. Она лучше чем все, что я писал раньше.

— Так и есть,— барабанщик уже сидел за установкой, отстукивая ритм ногой.

— Пару раз хотел забить на все и бросить, так тяжело она мне давалась. Свалить, знаете, побродить где-нибудь, прочистить голову. Придумать что-то другое, попроще. Устал жутко. Сочинял себе отговорки, выдумывал другие дела, лишь бы к песне не возвращаться.

— Но ты не свалил?— басист перестраивал свой инструмент в более низкий строй, как того требовала новая песня.

— Не мог. Я должен был закончить. Когда все было готово, чувствовал себя так, словно по углям прошелся.

— Мысль, если она правильная, должна рождаться в муках,— с глубокомысленным видом сказал барабанщик.

— Очень смешно,— улыбнулся вокалист.

— Тут, кстати, нет названия. Не подсказывай, сам догадаюсь — "Вы все идиоты", да? По смыслу бы отлично подошло.

— Нет. Она называется по-другому.

— Как?— хором спросили остальные музыканты.

— "Альфа и Омега".