Зодчий

Глухой ночью, когда сны пушистыми хлопьями осыпают мой город, я проникаю в маленькую комнату, где меня всегда ждут. Окно двухэтажного домика с плоской крышей выходит на узкую, как ручеек, улицу. Вместе с луной я тоже, как хранитель чудес, навещаю добрых людей. Девочку зовут Сария, и она часто по ночам слушает мои рассказы о Скрытой истине. В этих легендах оживают древние богатыри, великие герои и прославленные мудрецы, сказку сменяет быль, история жизни народа расцвечивается яркими красками.

Ребенок не боится бесплотного гостя, для нее главное, что в теплом сумраке звучит спокойный голос, словно тихое бормотание каспийских волн. Маленькая Сария все запоминает, в ней воплощена будущая продолжательница летописи моего края. Я уверен, что годы спустя она вспомнит рассказанные ей истории, запишет, передаст детям.

Я осторожно опускаюсь в бордовое продавленное кресло, и лунный свет пересекает лимонными стрелами мое прозрачное тело. Кресло не скрипит, меня не видно, однако Сария точно знает, что я сижу рядом с ее кроваткой и смотрю в большие темные доверчивые глаза. Движение пальцами — и крохотная звездочка возникает посереди комнаты, в ее малиновом отблеске отражается старинный шерстяной ковер на стене и кремовый от времени портрет важного усача в сюртуке и папахе с большим кинжалом за кожаным кушаком. Комната бедно обставлена, но в ней уютно и спокойно.

Изредка при полной луне в кресле вырисовывается мой силуэт, хотя я не уверен, но Сария утверждает, что дважды видела меня, как в телевизоре.

— Ты очень красивый, Зодчий, — решительно заявляет она, — почти как прадедушка Керим.

И кивает на портрет бравого прадедушки.

— Возьми, это тебе, — она протянула мне дорогую шоколадную конфету с вишенкой внутри. Я знал, что в высоком ажурном буфете, что царит на кухне, стоит хрустальная вазочка сладостей, и в ней среди карамели и мармелада хранятся всего три такие конфеты, которые мама Сарии бережет для почетных гостей. Отказаться? Закутавшись до подбородка в мягкое одеяло и баюкая куклу Машу-Марьям, малышка заговорщически кивает.

Шурша конфетой, начинаю рассказывать очередную историю.

— Давным-давно, больше ста лет назад, в Баку жил славный веселый бек, знатный уважаемый человек, почти князь. У него был богатый дом, где ковры, вазы, шелка и книги радовали глаза и удивляли гостей. Но, конечно, дороже всех драгоценностей для бека была его семья — любимая жена и две хорошенькие маленькие дочки.

— Дочки? — Сария сразу ухватилась за ключевое слово.

— Да, девочки семи и девяти лет. Старшая — Фатима, а младшая — Софья, которую мама часто звала Сонечкой.

— Сонечке было столько же лет, как и мне сейчас, — почему-то обрадовалась моя маленькая слушательница.

— Правильно. Но только ты не перебивай.

Сария подалась вперед, накручивая темный локон на пальчик. В ней проснулось любопытство, и она волнуется на всякий случай, переживая за девочек.

— Бек много рассказывал дочкам о великом Шелковом пути, по которому днем и ночью в Баку шли богатые караваны с волшебным грузом, и могучие верблюды переносили из далеких стран чудеса и красоту. Девочки слушали, забыв обо всем. Может любящий отец подарить детям сказку? Гордый бек обещал дочерям, что они увидят великую дорогу древности, преодолеют часть Шелкового пути сами. И тогда небо пошлет благодать юным путешественницам, потому что они познают мудрость знаменитых странников.

Мама очень любила своих принцесс, и сначала испугалась, когда бек решил отправиться с семьей к знаменитым Железным воротам, что на севере в двенадцати днях пути от Баку.

— Как можно пускаться в дальний путь с детьми? — тревожно спрашивала она мужа. — Фатимочка такая непоседливая, она не сможет терпеливо перенести множество впечатлений. А Сонечка еще слаба, для нее утомительное путешествие может стать опасным испытанием.

— Именно испытание! — восклицал неугомонный бек и гордо разглаживал свои пышные усы. — Клянусь кашмирским шафраном!

Жена хмурилась, зато девочки были в восторге! Это сегодня из Баку до Дербента можно доехать за несколько часов на поезде или в автомобиле. В те годы нужно было долго собираться и упаковать одежду, смену обуви, запас еды и даже лекарства и оружие. Целый отряд отправился в путь.

— Они ехали на войну? — удивилась Сария.

— Нет, но на бывшем караванном пути могли встретиться разбойники или дикие звери. Ведь тропа пролегает в густых лесах и среди безлюдных скал. Теплым весенним утром они выехали из Баку. Время было выбрано удачно, вся земля расцветала под ласковым солнцем, и сразу за городом путешественникам навстречу хлынули степи, покрытые нарциссами, тюльпанами, маками, примулой.

Впереди на упитанной лошадке ехал старший слуга бека, отважный Расул с большим кремневым ружьем «даян дулдурум». За ним следовал сам хозяин дома во френче с газырями, вооруженный револьвером и красивой саблей. Он часто придерживал коня, оглядываясь на вместительный фаэтон, в котором удобно устроились жена и обе девочки. С ними же в фургоне сидела няня девочек — преданная Лалэ, которую обе малышки звали Лялей. Правил фаэтоном мрачный Хаган, одноглазый, большезубый, рыжебородый, хриплый — страшнее разбойника. Чему втайне радовалась жена бека, уверенная, что при виде Хагана настоящие разбойники передумают нападать на мирных путешественников.

На этом месте впечатлительная Сария уснула. Я поправил ей одеяльце, прислушался к тихому сопению за стеной и выскользнул в окно. Строгая луна смотрела с высоты на сонный островок в центре спящего Баку. Это мой Ичери Шехер, «внутренний город» или Крепость, как ее называют бакинцы, имеет территорию в 22 гектара, когда-то здесь жило тысяча триста семей, защищенных от всех опасностей высокими стенами с бойницами. Более двух тысяч лет рядом с обитателями Крепости существуем и мы, зодчие клана Каспиев. Мы не любим называть себя призраками, предпочитая именоваться стражами древних истин. Меня не смущает разница тысячелетних изменений в природе и сознании людей. Я быстро и охотно впитываю новые знания, понимая, что человечество развивается, движется вперед, значит, и хранители истины должны думать и говорить на языке того века, в котором оказались. Мне, например, никогда не нравилось огнестрельное оружие, но я вынужден мириться с его существованием. Сегодня с большим подозрением отношусь к спутниковым тарелкам и кабельному интернету, не доверяю всяким вотсапам, вайфаям и блютузам, много веков человечество успешно пользовалось рабами-скороходами, почтовыми голубями и сигнальными кострами. Но да простят меня пращуры за инакомыслие — айфоны нынче в тренде, да снизойдет благополучие на их юных и седовласых владельцев!

***

…Привычно выбрался в узкий боковой проем для стражников и оказался за стенами цитадели. Когда-то Крепость имела две оборонительные стены, разделенные рвами. Больше двухсот лет назад внешнюю стену снесли, построив на ее месте жилые дома. Сегодня все еще сохранились двадцать пять башен и пять ворот. На рассвете я приветствую древних защитников Крепости, великанов, вросших по пояс в землю, скрытых за тяжелыми камнями Ичери Шехер, навечно застывших в обороне. Почти никто из ныне живущих не видит плотные ряды бесстрашных защитников, они никогда не спят, переживая в воспоминаниях моменты своего триумфа. Свидетели ураганов и нашествий, патриоты из числа простых рыбаков, виноградарей, пастухов.

Я прошел вдоль священных стен, шепча с почтением: «Салам, аскер!». И меня сопровождал глухой рокот героев: «Мир тебе, Зодчий». Некоторые тени чуть кивали, другие смотрели вдаль, всегда готовы вновь заслонить родину от стрел, ядер, пуль и жадности. Среди них встречались совсем юные лица. Мальчики, пережившие стариков. Женщины, что пришли в час волка на помощь мужьям и братьям. У них никогда не будет правнуков.

Обходя крепость, спускаюсь к Девичьей Башне, вглядываясь в суровые лица, и представляю, что наступит день — они вернутся. Может, этот несовершенный мир изменится.

Предрассветное небо пока еще сонное, строгое, высоко над водой догорели факелы, растаяли звезды… Вдали художница задумчиво провела по горизонту жемчужной кистью, потом перламутровое сияние коснулось невидимых волн, и рыжие, золотые, янтарные искры вспыхнули у берега. Традиционное утро, чистое, солоноватое, пьянящее. Весь бульвар качнулся в километровом пробуждении, корабельные колокола сопроводили пение муэдзинов и звонкую радость чаек, по-детски целующих морщинистые щеки Каспия. Брызги ветра. Сладость полета.

Пора возвращаться в Крепость…

Но я еще пару минут смотрю на море, пытаясь проникнуть сквозь тайну Бакинской бухты и вернуться в прошлое. Там, в сиреневой глубине на дне сохранились руины караван-сарая, когда-то одного из самых крупных на побережье, легендарный город Сабаил. Пятьсот лет назад здесь останавливались богатые караваны. Они шли в страны Рума-Византии через великие степи и бескрайние пески Азии, огибая Каспий с севера, миновали Железные Ворота и спускались сюда, к благословенному Бад Кубе или Бакуйе. Арабские и персидские историки рассказывали о фонтанах нефти и газа, горячих минеральных источниках и грязевых вулканах. В первом веке Баку уже был небольшим портовым городом, он хранит в памяти античность возрастом в две тысячи лет.

Подробности не принято было спрашивать, но мои земляки знали, что маршруты великого Шелкового пути тянутся из Баку к Трапезунду, откуда бывалые купцы отправлялись в страны Рума. Они переправляли караванами нефть, соль, рыбу, шафран, кошениль, марену. Негоцианты ценили прекрасные изделия ремесленников из шелка-сырца: ткани, ковры, покрывала. Тысячу лет назад купцы из Хазарии, Руси, Персии, Византии, Индии, Китая приезжали в Дербент, Шемаху и Баку с запасами меда, воска, мехов, оружия, дорогих тканей, пряностей, фарфоровой посуды, драгоценных камней.

Я привычно перенесся в памяти на несколько веков назад.

Вот к Крепости подошел богатый караван.

Столпотворение и праздник.

Приветствия, топот, крики, щелканье кнутов, гортанные восклицания.

Злые ослы. Невозмутимые кони. Надменные верблюды. Остроухие собаки.

В их блестящих глазах все еще отражаются золотые пески, вечное синее небо и кипящее солнце пустыни. Погонщики ведут усталых животных к узким каналам на водопой. По каменным арыкам текут сверкающие струи. Пыль. Ржание. Плеск. Лохматые воробьи суетятся под копытами лошадей, лихо склевывают зерна и колоски.

И среди всего этого пестрого безумия, словно степной холм возвышается вожак верблюдов Сарыдаг, что означает «Желтая гора». Могучий и справедливый. Отважный и злой, как шайтан, всем известна непокорность и великодушие этого царя пустыни. Трех бешеных волков он забил огромными копытами, защищая караван. Грудью опрокинул вожака разбойников вместе с конем. На отвесном берегу Кюра, где бурные перекаты скрывают острые камни, спас от смерти юную ханшу. Когда порыв ветра сдул шатер со спины белого верблюда, Сарыдаг ухватил шелковый ком зубами, и девушка повисла, как в гамаке, над кипящей водой. Он единственный среди всех животных, кто видит меня.

Рядом с ним всегда Гуру Муса — Сухой Муса, невысокий жилистый человек, с таким густым темным загаром, что его иногда называют эфиопом. Это правая рука караван-баши, лучший проводник Шелкового пути Малой и Средней Азии и Закавказья, самый опытный погонщик, друг, мудрец, провидец. Он никогда не кричит на животных — верблюды, лошади и собаки понимают его взгляды и жесты. Он единственный, кто слышит меня.

Гуру Муса одет по самой моде — поверх льняной рубахи с глубоким воротником на нем узорчатый кашемировый кафтан, который позже стали называть архалыком. Он всегда носит стертые до блеска темно-малиновые шелковые шаровары с кожаными заплатами у бедер.

Купцы приказали раскинуть лагерь у главного караван-сарая. Они привычно оставили верблюдов в шестиугольных дворах постоялого двора, а сами расположились на верхнем этаже. Вечером их ожидают завораживающая музыка, танец живота, жонглеры с горящими кинжалами. И, конечно, обильные угощения. Вокруг уже царят запахи жирного шашлыка, густого плова, благоухание дорогих специй.

…очнулся от воспоминаний. Меня окружали извилистые узкие улочки Малой Крепостной, которая всегда пробуждается одной из первых. Раннее утро, но аромат свежезаваренного чая витает над домами и дразнит солнечных зайчиков. Сколько хозяек — столько соблазнительных рецептов. Заваривая чай, женщины добавляют в него сушеные соцветия чабера, чабреца, гвоздики, многие распаривают кипятком листья мяты, иногда приправляя напиток кардамоном, гвоздикой, корицей, имбирем. Иные настаивают чай на розовой воде. А в стаканы опускают ломтики пронзительного настроения лимона.

А какие варенья они заготавливают весной и летом!

Сколько хозяек — столько и соблазнительных рецептов.

Всегда улыбчивые сестры Рафига и Лятифа варят нежный садовый инжир, полная медлительная Тукезбан ханум — красный лесной кизил. Молодая певунья Севиндж выбирает сочную вишню-шпанку, а пожилая Бикя хала — айвовое и гранатовое варенье, никто так не умеет подгадать сроки выдержки над огнем этого деликатеса. Красавица Мехрибан славится секретами ханского варенья из отборной белой черешни, начиненной грецкими орехами и лимонами с добавлением меда и гвоздики. Пятьсот лет назад такое варенье подавалось лишь к ханскому столу по особо торжественным дням. Для этого опытным кулинарам издалека везли лимоны, черешню, орехи, мед, пряности. Огромные светло-кремовые и белые ягоды трепетали в тяжелом розовом сиропе, словно драгоценные турмалины…

Елена Васильевна, которая сорок пять лет работала учительницей в соседней школе, варит любимый крыжовник и ежевику. Она ходит с палочкой, ей трудно покидать дом, но соседи покупают хлеб, молоко, картошку, угощают домашней выпечкой и пловом.

Мама Сарии варит сливу ренклод и перетирает смородину с сахаром.

И все поголовно заготовляют клубнику. Ее изобилие приходится на середину мая, самые дешевые и сочные ягоды закупаются пластмассовыми ведерками и осторожно переправляются в сверкающие тазы.

Надышавшись ласковыми ароматами чая, умылся сладким ветром, и отправился в дневной обход. Сначала к иноземным гостям. На территории Крепости находятся посольства Сербии, Венгрии, Польши, Португалии, Италии, представительство Швейцарской конфедерации. Дипломаты гордятся, что расположились в историко-архитектурном заповеднике, любят устраивать здесь национальные праздники, выставки, привозить художников и музыкантов для вдохновения. Ну, а местные жители рады, что по соседству с их скромными двориками открыты границы дальнего зарубежья, главное, никаких заборов и паспортного контроля! Иной раз шагнешь чуть левей или правее, и пожалуйста! — нарушил европейскую неприкосновенность. Пустячок, а приятно. Надо сказать, что работники посольств снисходительно относятся к этим преступлениям…

Минуя посольства, я кивал крохотным призрачным стражникам у входа, и каждый иноземный гномик вежливо кланялся. У них своя служба, у них все в порядке.

Возле дома Вагифа Мустафа-заде меня окружил рой сверкающих стрекоз. Переливаясь снежными искрами, трепеща бриллиантовыми крылышками, они сновали ажурными светлячками. Это не танец, это музыка. Призраки джаза и иллюзия мугама бурлили в хороводе ликующей импровизации. Клавиши пианино в доме-музее хранят отпечатки пальцев молодого композитора, а рожденные виртуозной игрой фантазии по-прежнему жарко мерцают над алтарем искусства. Би Би Кинг как-то сказал, что хотел бы играть блюз так, как играет Вагиф. Я часто замечал, что прохожие замедляют шаг возле этого дома и невольно прислушиваются. Мираж неумолкающих нот доступен всем. Нужно лишь любить музыку. И живопись. Художники — особый народ. Живописец Исмаил, один из немногих, кто ощущал мое присутствие. Он как-то сказал: «Прикасаясь к древним стенам, особенно фундаменту, я чувствую волнения ушедших веков, но еще пронзительнее — тех, кто пытался сохранить их память…» Когда он рисовал карту Ичери Шехер, я стоял рядом и массировал ему шею.

Я шел по уютному лабиринту Крепости, мимо крошечных двориков, фигурных дверей и смешных балконов, перепрыгивая палисадники размером с одеяло, и любовался причудами родных улиц, они привычны, доступны каждому взгляду и прикосновению. Средневековой требушет на северной стене, поющие бутоны китайской розы, строгая лепка портала, патрулируемого каменными кошками, игрушечный бассейн с чудной инсталляцией, лавочка пряностей хромого Гасыма. Почтительно прикоснулся к памятнику Вахида, заряжаясь вдохновением мастера газелей. Прошел мимо аккуратных кафе и ресторанчиков, где повара умеют читать мысли, в проулке возле восточной чайханы деликатно сдвинул в сторонку свисающие с веревки полотенце и надменный бюстгальтер, остановился, подумал и вернул вещи обратно. Сквозь булыжную мостовую проследил песчаного удавчика, что честно ловит мышей в подвалах.

Взгляд зодчего строг: я вижу многое скрытое. Выдолбленные в скалах колодцы когда-то поили людей и верблюдов чистой вкусной водой, сегодня почти все засыпаны. Ненайденных кладов в Крепости осталось всего девять, в основном это серебряные монеты прошлого и позапрошлого веков, немного золота и ржавчины, есть вазы, блюда и красивый перстень в глубокой яме. Если их раскопать… я не о кладах, — все про колодцы думаю. Ведь ключевая вода!

На повороте улицы Муслима Магомаева лежал печальный бумажник. Чья потеря, спросил я рыжего кота, лениво следящего за воробьями.

— Фрррау…

— Отнеси. Они пока здесь.

— Я что, куррьерр?

Пришлось нахмуриться и топнуть ногой. Кот как миленький помчался за группой. Немцы сейчас любуются Джума мечетью, и я знаю, что рыжий незаметно бросит кошелек под ноги рассеянной фрау. Он уже пару раз помогал мне. Хотя, конечно, нахал.

Туристов у нас тут всегда много. С каждым годом их число увеличивается. Во всех странах мира знают Ичери Шехер, все новые гости желают прикоснуться к древнейшим храмам и дворцам. Очень много турков, арабов, немцев, россиян, итальянцев, японцев, прибалтов. Давно наблюдаю за ними, каждый народ проявляется по-разному. Большинство уважают старину, любят уникальную архитектуру, артефакты, как они говорят. Они напоминают полузабытых купцов Византии, Ассирии, Карфагена, целеустремленных, неудержимых исследователей.

Немцы аккуратные, внимательные, словно губка впитывают все интересное, запоминают факты и детали, настоящие следопыты! Среди них много пожилых людей, которые поражают страстью к путешествиям, наперекор своим недугам. Некоторые почтенные фрау теряют бумажники и очки. Экскурсоводы потом с ног сбиваются, а я пытаюсь незаметно помочь удивительным старушкам, что так преданы туризму.

Японцы любят держаться вместе, им комфортнее в группе. Они вежливы, послушны и не шумят в отличие от остальных приезжих. Главное в жителях страны Восходящего Солнца — настойчивость в поиске идеального места для фото и видеосъемок. Добротная аппаратура на груди у каждого окантована атласными лентами.

Русские с их широкой душой и непредсказуемостью в принятии решений порой доставляют хлопот, их трудно удержать на маршруте, им подавай динамику действий и право бесконечного выбора. Устроить селфи на фоне древнего замка или выпить пива в ближайшем баре? В стремительном шопинге проинспектировать соблазнительные магазинчики вдоль старых стен или прогуляться по Приморскому Бульвару? И еще обязательно отыскать знаменитое место падения любимого миллионами Юрия Никулина, чтобы восторженно крикнуть: «Чьерт побьери!» и насладиться патриотизмом, ностальгией и улыбками окружающих. Любители песен, застолий и общения, они всегда привлекают живым характером и юмором.

Итальянцы — о, мамма миа! — веселые, оживленные, постоянно готовы к любым приключениям, с восторгом слушают гида, с детским нетерпением изучают все вокруг. Мир для них — большой музей, где хочется потрогать все экспонаты, проникнуться ментальностью и экзотикой страны.

Глядя вслед Рыжему, я вдруг почувствовал смутную тревогу. Нет, речь не о кошельке, кот вернет пропажу. Появилось предчувствие опасности. И каким-то образом это было связано с посетителями Крепости. Не все туристы хорошо воспитаны. Не все подряд улыбаются и благодарят. Бывает, встречается в группе зануда или хам, мы знаем таких, терпим их, уважая традиции гостеприимства, иные просто нервные люди, это мы тоже понимаем… но мне показалось, что наступил час испытаний — в Крепость проник настоящий враг! Чудовище.

***

Я редко захожу во дворец Ширваншахов, здесь слишком громко отражаются эмоции многочисленных туристов. Изредка по вечерам встречаюсь с хранителем сокровищницы, призраком старого везиря Хатема, любимцем шаха. Он суетливо кланяется и, прихрамывая, ведет меня в тайную галерею, под которой замаскирована вырубленная в скале зала. В этот склеп, перед разграблением дворца в 1501 году, удалось поместить богатства шахской семьи. Всегда удивлялся, что опытные реставраторы, ученые, архитекторы двадцатого и двадцать первого века не обнаружили бесценной коллекции. Впрочем, везирь и по жизни славился хитростью и недоверчивостью, а после смерти отвел глаза всем охотникам за сокровищами. Кому теперь, как не мне, любоваться изобилием чудес? Тут, на каменных столах, несколько подносов с ожерельями, браслетами и кулонами, чья роскошь задушена вековой пылью. По мне, так ворох осенних листьев красивей. Есть еще печать белого мага, нефритовый глаз и перо птицы Рух, ради которого внук Чингиз-хана, Кубла-хан снарядил важную экспедицию с участием кипчакских шаманов и китайского прорицателя. Два сундука золотых цехинов, дукатов, флоринов, гульденов, даже солидов и дариков в знойном искушении равнодушно ожидают новых хозяев. Гордость сокровищницы — булатный кинжал с бесценным изумрудом. В шестнадцатом веке Аббас Первый послал в дар сыну Ивана Грозного царю Федору тяжелый щит, украшенный золотом и камнями, а священный кинжал оставил у себя, как символ единства с северным соседом. А вот запечатанный магами кувшин с хаомой, что достойна восхищения, поклонения и трепета. В запретном городище Амашара этот волшебный напиток готовили из граната, эфедры, дикого винограда, горных трав.

Поглаживая бессмертный изумруд, я пытался подавить беспокойство. Нужно было сосредоточиться, прогнать странное волнение, которое словно в жаркий полдень внезапно обдувает спину и плечи. Начало покалывать кончики пальцев, потом ладонь, кисть, предплечье, и легкая змеиная тревога поползла выше. Откуда-то возникла щемящая боль. Просто так в этом мире ничего не происходит, и сегодня случилась беда. В какой-то момент мое зрение поймало нечто странное, чуждое, передало свои сомнения дальше — нервам, сердцу, мозгу. Хотя есть ли сердце у бесплотного духа? Начал вспоминать. Вот я утром двигаюсь вдоль крепостных стен, ныряю в радостный лабиринт знакомых переулков. Домики, дворы, россыпь окон и калиток. Резные ореховые ставни, червленая кованая изгородь, разделяющая тесный палисад на две вселенные, наглый рыжий кот, островок зелени в каменном бассейне, разноцветная пирамида чайных стаканчиков. Не то? Еще раз: взломавший асфальт корень чинары, мускулистый и гладкий, словно упитанный тюлень, неподкупные каменные кошки, требушет на бурой стене, зеленая поросль в каменном бассейне, красная черепица в трещинах… Почему меня так тянет к этому не примечательному сонному бассейну? Откуда холод?

Сосредоточился. Вспоминаю. Вот я прохожу мимо дома большой семьи Мехтиевых, любуюсь младшими удальцами клана, поющими бутонами китайской розы, строгой лепкой портала, миновав каменный бассейн, упираюсь в лавочку хромого Гасыма. Взгляд равнодушно скользнул по высохшему водоему. Стоп. Возвращаюсь к просмотру бассейна. Вспоминаю. Чахлая травка, бурые камешки, неплохая инсталляция искусственных лотосов. Травка-камушки-цветочки. Что же меня смутило?

Травка: нет. Цветочки: не то. Камушки. Взгляд заостряется, как игла, застывает, начинает кружиться голова, но я уже четко разглядел гравий, щебень и гальку. Среди них объявился чужак. Вот он: гладкий овальный предмет размером с ноготь старого землекопа. Незаметный в траве, не притягивает взора, не покрыт пылью. От него явно веет угрозой, как от неразорвавшейся бомбы времен Великой Отечественной войны.

Откуда?

Почему?

Кто?

Я закрыл глаза, сжал кулаки, медленно, со скрипом старой арбы, мое обращенное сознание поползло назад, в ближайшее прошлое. Вопреки здоровью, энергетике и обещанию не нарушать зыбкое равновесие. Рваные образы наплывают друг на друга, сменяются картинки, тянется по спине холод. Смутно вижу некую женщину. Скрюченные пальцы, напудренное лицо, кособокий парик, тяжелая юбка, губы гаечным ключом. Она небрежно вытаскивает из сумки пакетик леденцов, желтый вталкивает себе в медный рот, коричневый аккуратно роняет, и он падает в травку, что покрывает дно высохшего бассейна. Предыдущая картина: Напудренная с группой туристов бредет по Крепости, до этого — Напудренная ненавязчиво встречает у главных ворот автобус, из которого радостно вылезают люди в ярких шортах, смешивается с группой, гипнотизируя экскурсовода.

Как ее просмотрели стражи северных ворот?

Как я не почувствовал приближения чудовища?

Призрак старого Хатема в ужасе — ему передаются мои эмоции.

Чего теперь рвать волосы? В Крепость попало семя зла, иначе эту «конфетку» не назовешь.

До вечера я бродил по извилистым улицам и небольшим площадям, осматривался, словно впервые оказался в Ичери Шехер, искал страшную гостью или хотя бы ее следы… но безрезультатно. Надо ли говорить, что таинственное зловещее зерно исчезло из старого бассейна, хотя я его тщательно осмотрел?

***

…Много преданий уже знает Сария. В каждой истории — тайная правда жизни, и самые невероятные события достойны доверия. Ее восхищает Су-инсаны, водяной человек в лабиринтах Кзыл-Агачского заповедника, что на юге Азербайджана — рыбаки видели гребнистую спину, перепончатые лапы-руки и сросшиеся ноги-хвост. Она хочет попробовать таинственные ягоды малины в горах Шеки, познакомиться со степным призраком гуляй-баны и загадать желание на скале Беш-бармаг, окунув пальцы в святой источник. Сария мечтает полюбоваться изумительной красотой горного цветка хары бюль-бюль, в лепестках которого легендарный «соловей» погибает от любви. Она знает, где растет волшебное Дерево желаний и почему на острове Пир-Аллахи сохранились вросшие в камень следы уходящих в море деревянных колес…

Я сижу в продавленном кресле, Сария, кукла Маша-Марьям и луна за окном почтительно слушают продолжение сказки о беке и его дочерях.

…Маленький отряд медленно двигался к загадочным Железным Воротам, что некогда соединяли Восток с Западом. С каждым днем семья бека поднималась все выше в горы. Здесь когда-то пролегала часть великого Шелкового пути. Фатима и Сонечка впитывали щедрую красоту незнакомого края. Это Родина, она бесконечно добра. Среди дубов, каштанов и вязов вились изумрудные тропинки к полянам, обещавшим сладкие заросли земляники и малины. Орешники, лещина и кизил набирались сил после зимних холодов, пели радостные колыбельные будущим плодам. Неведомая сладость хрустального воздуха, ароматы цветущих субальпийских лугов, благородство редких лекарственных трав, чистота горячих минеральных источников, — все вызывало восхищение юных путешественниц. Здесь уже сказывалась высота — с заходом солнца резко холодало, приходилось доставать теплые куртки.

— Я бы тоже хотела… — размечталась Сария, но смутилась и замолчала. В темноте блестели ее глаза.

— Ближе к вечеру семья бека прибывала в какое-нибудь село, где знатных бакинцев принимали местные старейшины. На ужин подавали вареную баранину, толстые лепешки, начиненные пряными травами, свежую простоквашу, что вкуснее сметаны, разваристую чечевичную кашу. Спали они в гостевом доме, такие дома есть в каждом селе. На ночь бек привязывал к ногам дочерей тонкую волосяную веревочку, ведь нужно быть начеку, вдруг ночью детей попытаются похитить? Жена и няня ложились на ковры по бокам от малышек, бек, не выпускавший веревку, дремал на соломенном матрасе у порога, что его очень смущало, а верные слуги ночевали рядом в сарае, охраняя лошадей и багаж.

По утрам молочная вуаль тумана покрывала все в округе, за три шага невозможно было разглядеть человека. Они завтракали горячими румяными чуреками, жирным козьим сыром в молоке, пили приправленный медом чай из диких горных трав. Солнце разгоняло туман, и путешествие продолжалось. Открытые всем ветрам на вершинах холмов возвышались могучие инжировые деревья, над которыми парили орлы. По преданиям, передвигаться в этих местах нужно только с чистыми мыслями сердцем и душой. Здесь по старинке в селах собирали яйца для замеса известки и глины — строительство крепостей и храмов велось без единого гвоздя, птицам и кошкам был разрешен вход в мечеть, а начальные буквы имени возлюбленного девушки писали хной на ладонях. Освященные в мечети кусочки сахара прикладывали к стенам древней крепости, если сладость прилипала, то могло исполниться благое сокровенное желание.

Утомительный путь под жарким солнцем завершался поклонению силам природы при бархате ночного неба. Сверкающая звездами тишина укутывала мягким, убаюкивала сквозь далекое бормотание реки в низовьях и сладкий треск угольков. На седьмой день проливной дождь помешал им продолжить путь, и семья бека целый день провела в селе. Их охотно приглашали в свои дома местные жители, и Фатима с Сонечкой, сопровождаемые мамой и няней Лялей, наблюдали, как живут и работают сельчанки. Все они были замечательными рукодельницами, плели роскошные тяжелые ковры, вязали толстые шерстяные разноцветные носки-джорабы, вышивали узоры на шелковых тканях. В рисунках некоторых ковров Фатиму поразил сложный символ, который, как ей объяснили мастерицы, называется «Рука Фатимы». С разрешения хозяев она приложила ладошку к этой благому узору. Девочек восхищали элегантные с мелкими бусинами чарыхи из нежнейшей кожи, сладко звенящие монисто и добротные пояса, украшенные монетами или цветным бисером и бирюзой.

— У мамочки есть такой пояс, с бирюзой. От той бабули память, которая от другой бабули, — выдала семейную тайну моя слушательница.

И сладко уснула.

Я выскользнул в окно и спросил луну: «Где чудовище?». После сам же ответил: «В Крепости». И вновь отправился в бесцельное плавание по ночным улицам. Мне казалось, что я ослеп и оглох, брожу по пустынной сцене, отодвигая бесчисленные занавеси, пытаясь позвать хоть кого-то. Мир застыл в незнакомой печали. Час, второй, третий. Лишь под утро…

…я обнаружил нечто странное на Замковой улице, что примыкает к дворцу Ширваншахов. По мостовой, не скрываясь, полз большой червь. Видом и запахом он напоминал протухшую гирлянду сосисок, на которые не польстятся даже крысы с помойки. Отвратительное создание пульсировало, разбухая, сквозь прозрачную кожу было видно бурлящее месиво. Мне бы уничтожить его сразу, без раздумий, но я застыл в брезгливом недоумении. Впервые мне встретилось такое отвратительное существо. Странное и опасное, как улыбка людоеда. Оно стало расти, выпрямилось и обрело черты приземистой горбатой обезьяны. Нечто хтоническое, злобное. Джинн?

В каждом джинне при неукротимой свирепости и страсти разрушений живет, как наследие пращуров, толика благородства. Тысячелетние традиции: самая необузданная сила имеет в противовесе крупицу великодушия, чем гордились все древние потусторонние существа. В этом пришельце благородства не ощущалось, одна чудовищная ненависть и жажда уничтожения всего живого, страсть к беспощадному разрушению. Он не джинн, запоздало подсказало чутье, это оборотень из ада, неистребимый, как смерть.

Я вскинул руки в сакральном жесте «прочь, незнакомец» — и суровая сила покатилась волной, чтобы вынести монстра за периметр Крепости. Смарагдовые струи хлынули на него …и опали, растворились в жарком воздухе. Зловещий противник даже не сдвинулся. Я нахмурился и сложными пассами создал плод забвения, резко метнул опасный снаряд. Словно небесный огонь пронесся над площадью. Безликую фигуру поглотило сиреневое марево, полыхнул фейерверк. Мираж растаял. Фальшивый джинн стал выше ростом.

Он отбрасывал тень!

В нем, как в вулкане, бурлила раскаленная желчь.

Тогда я выкрикнул запретное Слово атаки и поразил чудовище солнечным мечом. Камни под ним расплавились, и враг исчез в рое сверкающих искр. Нестерпимый жар взметнулся фонтаном к небу. Древняя площадь вздрогнула, застонала от боли, и сразу наступила тишина. Бурый туман раскрошился. Передо мной стоял мутант, созданный адскими изуверами, мне не удалось его уничтожить.

Три атаки оказались безрезультатными.

Впервые за много веков я заколебался.

И в эту секунду чудовище пошло в наступление.

Оно надвинулось, как темная стена, и выплеснуло тысячи ядовитых игл, ледяных и огненных. Лавина! Словно грозовое небо опрокинуло кипящий вулкан на замерзшее море. Треть моей энергии моментально испарилась.

Я почувствовал, как забеспокоился параллельный мир незримых обитателей Крепости. Тревожно вздрогнули окаменевшие великаны периметра Ичери Шехер. Засуетились растерянно гномики-привратники иноземных посольств. В отчаянии заметался в подземелье страж шахской сокровищницы. Статуи кошек зловеще выгнули спины, стремясь ворваться в битву иерархов. И даже скорбно застонал святой Варфоломей, небесный покровитель города.

Так уж повелось исстари, что в трудный час на помощь мужьям и сыновьям поднимаются женщины. Матери, жены, сестры встают перед ураганом, как цветущий сад. Я услышал неторопливые шаги, шарканье туфелек и домашних тапочек. Мужчины Крепости в это время уже ушли на работу, а молодежь в школы и вузы. Остались только добрые приветливые женщины. Мне стало горько, что именно они преградили путь врагу. Сестры Рафига и Лятифа, полная медлительная Тукезбан ханум, молодая певунья Севиндж, пожилая Бикя хала, красавица Мехрибан и седовласая Елена Васильевна, мирные жительницы Малой Крепостной и улицы Магомаева. А если жуткая тварь сомнет меня, пройдет сквозь тающий туман и врежется танком в беззащитную толпу? Что могут безоружные, как остановить монстра слабым женщинам и стайке испуганных детей?

Как он возник, я не заметил. Благообразный старец, белоснежный, согбенный, очень худой, встал рядом, опираясь на тонкую клюку. Тщедушие в ранге всемогущества…

— Святой Ага! — прокатилось сзади изумленно-ликующее.

Они его увидели?! Сам легендарный сейид Ага, что не мог ходить и даже ровно сидеть. К нему, в Крепость, шли за исцелением и благословением люди всех национальностей. Немощные, увечные, калеки. Неверующие и не верящие, потерявшие людей и утерявшие себя. Сила святого была настолько велика, что даже крошки хлеба и крупицы сахара с его стола несли исцеление. Семьдесят лет его дух не появлялся в Ичери Шехер так явно.

Он стоял рядом со мной, и прозрачная качающаяся тень, словно белесый дымок затухающего костра, показывала, насколько слаб сейид. Я невольно шагнул вперед, заслоняя патриарха, и при этом коснулся его плеча.

Золотой ураган!

Тысячи лунных караванов шелка!

Громовой зов птицы Рух: меня поглотили сверкающие волны Каспия, и я увидел бесконечную цепь костров на белых стенах. И понял вновь, словно проснулся, знаменитую мудрость моих соплеменников: «Сила народа — сила горного потока». Поэтому в моем облике целый народ в едином порыве отразил адскую атаку. И моей рукой нанес ответный удар чудовищу. С жирным шипением расползся плащ, обнажая шипы. Из мертвых глазниц брызнула оранжевая грязь, одно за другим, как бессильные проклятия, вскипели и лопнули покровы…и погасли.

Адский посланец исчез.

***

Я очнулся в продавленном бордовом кресле, с куклой Машей-Марьям на коленях. Со стены на меня неодобрительно смотрел портрет славного прадедушки Керима. Рядом сидела Сария и сосредоточенно обмахивала меня газетой с фотографией нефтяной вышки. Молчала, ждала. Что ж, каждая легенда сильна неожиданным завершением. Правдивым, разумеется.

— Есть люди упрямые, из числа глупцов, — я скорчил унылую гримасу, и Сария прыснула, уронив газету, — а есть такие, кому настойчивость и сила воли приносят пользу и помогают расширять горизонты. Упорный бек прошел со своей семьей полстраны и привел-таки маленький отряд к границе с Дагестаном. Безлюдное ущелье казалось огромной ладонью, на которой линии жизни и судьбы обернулись горными ручьями. Здесь прохладное солнце отражалось в родниковых струях, омывающих серые и белые камни. В развилке холмов притаилась застава; двадцать рослых неразговорчивых горцев, в лохматых, широких бурках и при устрашающих саблях охраняли перевал. Они тут издавна жили с семьями, сыновья сменяли отцов, иной судьбы никто не желал. Кто их сюда привел, когда? Эти люди стали частью каньонов, так птицы дополняют небо. Стражи великолепно знали все тайные тропы, по которым из страны в страну пробирались беженцы или контрабандисты.

Тут я спохватился:

— Контрабандисты — это …

— Я знаю, — спокойно сказала Сария.

Мне показалось, что она улыбается. Я разучился видеть в темноте? Неожиданно вспомнил, что имя Сария переводится с арабского, как «идущая ночью; бесстрашная».

Бек обладал удивительным благодушием, и при всей кажущейся грозности, умел расположить к себе почти любого человека. Суровые горцы уважительно встретили земляка, отвели усталых путников в лучший дом, зарезали жирного барана в честь именитых гостей. И не преминули похвастаться задержанием очередных нелегальных торговцев. В этот раз добыча составила два мешка странных темных зерен… «Это кофе!» — заявил всезнающий бек, и, видя недоумение пограничников, пояснил:

— Можно пить, как чай.

Тишина. Недоумение.

— Найдите самый большой медный казан, — распорядился бек, — принесите четыре, нет, пять, а лучше шесть фунтов сахара и полведра сливок. Да, еще нужна глубокая ступа, только не каменная, и тяжелый круглый пест!

Бек привычно раскомандовался возле пылающего очага. Вся застава суетилась, исполняя волю странного аристократа. Когда мама Фатимы и Сонечки увидела двухведерный котел с кофе, то усмехнулась и убежала в гостевой дом. Уже потом она весело сказала мужу:

— Абдулла, я давно так не смеялась!

— Оленька, солнце моей души, просто сливки оказались очень жирными!

Да, сливки подвели бека, приказавшего щедро смешать их с сахаром, мешочком размолотых зерен и небольшим количеством воды. В результате получилась великолепнейшая густая кофейная каша, и это ароматное блюдо местный повар под руководством неунывающего бека лихо распределил черпаком по глубоким пиалам горцев. Успех был ошеломляющим! Могучие стражники границы ели ложками таинственный деликатес и хором благодарили бека за уникальное угощение.

— Оленька? Абдулла? — удивленно прошептала Сария и подозрительно прищурилась.

Я приложил палец к губам.

— Ладно, а теперь послушай мою историю, — Сария улыбнулась и отняла у меня куклу. — Она самая лучшая и настоящая.

Девочка повернулась к окну и кивнула кому-то в такт своим мыслям:

— Знаешь, кем и когда построена наша Девичья Башня? Нет, молчи. Она появилась не две тысячи лет назад. А две и две тысячи.

— Четыре тысячи лет назад? — хрипло переспросил я.

— Да, — очень серьезно ответила семилетняя Сария. — И построили ее не на берегу, А НА ДНЕ МОРЯ. Хазарские царевны поднимались по ней вверх, чтобы любоваться караванами кораблей, которые шли по воде, как верблюды по суше.

Мне внезапно захотелось выпить горячего чая с мятой и медом. Или холодной родниковой воды. Не китайцы, а самые древние обитатели моря основали великий Шелковый путь — такое предание жило среди зодчих нашего клана. Они строили на дне циклопические сооружения, а затем Каспий отступал. Но об этом мало кто знал до сих пор. И в этом открытии — новая ветвь летописи древнего края, в основе которого сказка маленькой Сарии…

Давным-давно бывалые путники называли Баку островом, «из которого добывается нефть белая и черная, и земля его всегда в движении и из нее пышет огонь...». Острова плывут между эпохами и народами, скользят по волнам вечности. Они, словно ковчеги, благодаря которым выжила цивилизация, и спасли культуру целые расы. Не думаю, что их много, одни корабли не выдержали бурь-ураганов истории, другие причалили к безлюдным берегам и застыли там навсегда. Мой остров в числе немногих пережил испытания, на нем по-прежнему пылают факелы, и звучит благословенный детский смех. Это форпост прикаспийской цивилизации.

Много веков назад великий ме’мар зодчий Аджеми ибн Абубекр Нахчивани выбил в камне: «Мы уйдём — мир останется, мы умрём — останется память». Тучи пронеслись над нами. Мы познали внутренние и внешние войны, голод и отчаяние, но не безысходность. Крепость взрослела вместе с полудикой цивилизацией. От пугающих обрядов, нечистот под ногами, неумения слагать буквы в слова, от разрухи и болезней, бедности, но не нищеты, мой Ичери Шехер пришел к мудрости и святости помыслов, стремлению противостоять бесчинствам и безнравственности, обогатился духовной несокрушимостью и способностью выживать вопреки любым напастям.

Из невероятной бездны прошлого этот корабль уверенно плывет в сияющую вечность будущего.

Так было.

Так будет.

Аминь!