Тайна придворного великана

— От автора —

Этой осенью мы с женой совершили путешествие по долинам Мозеля и Рейна. Местность там — живописнейшая, располагает к романтическому образу мысли. Реки изгибаются, подобно гигантским змеям, открывая за каждым новым поворотом красивые маленькие городки, замки или руины на вершинах холмов и виноградники по их склонам.

В одной из твердынь, воздвигнутой над окрестными поселениями суровым и беспощадным практиком более тысячи лет назад и восстановленной капиталистом-романтиком во второй половине XIX столетия, мы увидели оружейную комнату, просторный зал с большим камином и великолепной деревянной лестницей с резными перилами. В этой комнате хранились рыцарские доспехи, с полдюжины полных комплектов, и маленькая пушка на лафете с круглыми металлическими колесами.

Латами нас удивить трудно, особенно после посещения музея армии в Париже и королевской армерии в Мадриде. А все доспехи в этом замке являлись лишь копиями XIX века. Но, тем не менее, нашлась и здесь диковинка, взбудоражившая мой разум. В углу оружейной, в длинной оконной нише, высился полный комплект лат для исполинского воина. По словам гида, эта броня предназначались для человека ростом от 235 до 240 сантиметров.

Когда вечером я добрался до компьютера, то сразу же бросился наводить справки. Информации нашлось немного, но, оказалось, что и в самом деле в XVI веке жил человек, для которого изготовили гигантские латы, копию которых мы и видели в замке. Но сведений было до обидного мало. Я пожаловался жене и получил следующий ответ:

— Мало информации? Так придумай! С твоим-то воображением…

И я понял, что не успокоюсь, пока не напишу рассказ про этого загадочного великана.

— Пролог —

Дозорный, дежуривший на башне Порта д'Арко, заметил его издалека. Долговязая фигура путника в светлом дорожном плаще отчётливо вырисовывалась на тёмно-зелёном фоне гребня горы Бренто. Когда странник, идущий со стороны Тренто, обогнал повозку, запряжённую парой серых осликов, сразу стало видно, как высок этот путник. Дозорный позвал напарника:

— Энцо! Гляди, какой жердяй к нам направляется. Ставлю крейцер против пфеннига, что он не пройдёт в арку для пеших!

Второй караульный долго глядел на приближающегося путника, а потом ответил:

— Я и спорить с тобой не буду! Это так же верно, как и то, что меня зовут Лоренцо.

Когда великан достиг ворот и, действительно, был вынужден наклониться, чтобы пройти через открытую правую арку, внутри его уже поджидали Лоренцо с напарником. Скрестив алебарды, они преградили страннику путь:

— Кто таков? Откуда? Зачем пришёл в Рива-дель-Гарда?

Высоченный человек в светлом плаще вытащил из-за пазухи свиток, перевязанный лентой с печатью, оттиснутой на испанском воске, и показал стражникам:

— Слуга наместника Тироля его высочества принца Фердинанда с дозволения князя-епископа.

Ни Лоренцо, ни его напарник не умели читать, но тирольского орла на печати разглядели, поэтому с постными лицами уступили дорогу. А великан направился к церкви за площадью. Когда он проходил мимо лавки башмачника Антония, на него уставилась женщина средних лет, а потом обратилось с робостью в голосе:

— Прошу прощения, господин, а вы, часом, не тот бедолага, которого выхаживал падре Христофор?

— I —

У верзилы Бартельмё Бона была отличная память. За год, проведённый в замке Пюрглиц, он научился в совершенстве говорить и читать по-немецки, а также освоил латынь и то наречие, на котором общались между собой крестьяне из деревень, окружающих замок. Наместник всех этих земель, принц Фердинанд, иногда по рассеянности обращался к Бартельмё по-кастильски, но великан всегда верно понимал, чего желает его господин.

При всём при том Бартельмё ничего не помнил о своём детстве и юности. Он даже не знал, где родился. Самыми ранними воспоминаниями великана были сине-зелёные воды озера, яркий свет, пронзающий их, и голос, звучащий откуда-то сверху. Затем к ним добавлялись образы маленького городка на живописном берегу, окружённом высокими горами, и церкви, настоятель которой выхаживал выловленного из озера. Что с ним происходило до того, Бартельмё вспомнить не мог, как ни пытался. И от этого ему всегда становилось грустно. Госпожа Филиппина поначалу пыталась вернуть его память отварами целебных трав, которые она выращивала в замковом огороде, но не преуспела в этом…

От размышлений великана отвлекли громкий смех свиты принца и гнусавый голос карлика Томеля, становившийся ещё противнее, отразившись от дубовых балок потолка трапезного зала:

— А вы знаете, зачем его высочество принял Бартельмё на службу?

— Зачем? — откликнулся кто-то из придворных.

— Чтобы рядом с ним всегда был ходячий флагшток!

Шутка получилась так себе, почти никто не засмеялся. Бартельмё вздохнул: карлик невзлюбил его с первого взгляда и постоянно избирал мишенью для своих глупых острот.

— А если на охоте нам преграждает дорогу ручей, то мы перебрасываем через него господина Бона и идём по нему, как по мосту.

Тут уж великан не стерпел и ответил:

— А господином Томелем мы измеряем глубину этого ручья.

В трапезной раздался новый взрыв смеха, а карлик окинул Бартельмё злобным взглядом и полез за пазуху. Через мгновение великан ощутил, как что-то мокрое ударило его по щеке. Это Томель плевался варёным горохом через тростинку, вызвав ещё большее оживление у челяди принца. Такого Бартельмё уже не мог простить. Он встал, выпрямившись во весь свой исполинский рост, едва не задевая головой за потемневшие дубовые балки. Люди в трапезной притихли: семь с половиной венских футов — это вам не шуточки! Великан склонился над столом, вытянул свою огромную лапищу, схватил за шиворот убегавшего карлика, поднял его к самому потолку, к вящему удовольствию собравшихся, и чуть встряхнул. Ручки и ножки Томеля затряслись от страха, а лицо маленького остряка приняло самое жалобное выражение. Казалось, что карлик сейчас разрыдается. Под гогот придворных Бартельмё зацепил ворот тёмного шаубе своего недруга за прибитые к стене рога оленя, убитого кем-то из предыдущих владельцев замка, и оставил Томеля висеть. Челядь принца заходилась от смеха, кто-то даже падал под стол, держась за живот. А карлик заверещал, как перепуганная свинья и, наконец, расплакался, что вызвало ещё более оживлённую реакцию придворных.

На шум вышел сам Фердинанд. Облачённый по испанской моде, он, однако, предпочитал светлые тона в одежде. Ни один мускул не дрогнул на аристократическом лице принца. Лишь румянец выступил на его бледных щеках. Дворяне из свиты повскакивали с мест, роняя скамейки, челядь встретила появление своего господина почтительными поклонами, после чего в трапезной наступила тишина. Даже Томель перестал рыдать, лишь нервно подёргивал конечностями, от чего стал похожим на огородное пугало, раскачиваемое ветром.

Голубые глаза Фердинанда медленно обвели весь зал и остановились на Бартельмё:

— Сними его! Потом зайди в библиотеку.

Когда великан отцеплял карлика от оленьих рогов, Томель исхитрился укусить его за руку. Но Бартельмё лишь наградил своего недруга презрительным взглядом, осторожно поставил на пол, слизнул кровь с раненого запястья и зашагал к выходу из трапезной.

— II —

Принц сидел за столом возле книжных стеллажей. Некоторые из томов на этих полках с дозволения господина успел прочитать и Бартельмё. В правой руке Фердинанд держал очиненное гусиное перо, временами касаясь его опахалом своей рыжеватой бородки. Из окна библиотеки открывался вид на пологие холмы, поросшие лесом. Осень уже раскрасила листву в золото и багрянец и под лучами утреннего солнца пуща вокруг замка казалась россыпью несметных сокровищ.

— Ваше высочество, — великан согнулся в поклоне даже ниже, чем предписывал придворный этикет. Принц указал ему на коротконогую скамейку. Её сделали специально для того, чтобы сидящему Фердинанду не приходилось поднимать голову, глядя на своего громадного слугу. Бартельмё сел, при этом колени его оказались почти вровень с плечами.

— Когда я брал тебя на службу, разве я не просил не обижать Томеля?

— Просили, ваше высочество.

— Так почему же ты ослушался меня?

— Ваше высочество, он дразнил и задирал меня беспрестанно с самого Воздвижения Креста, и сегодня я уже не смог сдержаться.

— Ладно, поделом ему. В следующий раз подумает, прежде чем снова начнёт задираться. Но я вызвал тебя не для этого. Наш августейший брат устраивают в честь нашего венценосного батюшки турнир в Вене будущим летом. Ты знаешь, как важно мне их доброе отношение. Мне и госпоже Филиппине. Поэтому мы решили, что ты поедешь вместе со мною летом в Вену и будешь во время турнира компаньоном принца Рудольфа, сына нашего августейшего брата. Ты когда-нибудь носил рыцарские латы?

— Нет, ваше высочество.

— Зайди к моему оружейнику, он снимет мерки, а потом обратись к капитану Конраду, чтобы научил тебя держать в руках меч и копьё. Настоящего рыцаря из тебя не сделать, но пусть хотя бы попытается!

За полгода мастер Антон, ученик самого Стефана Рормосера, собрал из стальных пластин исполинские латы, отполировал их до блеска и даже выгравировал узоры на кирасе. Всё это время начальник замковой стражи не давал Бартельмё спуска ни днём, ни ночью, обучая азам ратного искусства. Странное дело, занимаясь с капитаном Конрадом, великан постоянно чувствовал, что ему нравится держать оружие, и он прекрасно знает, как с ним обходиться. Как будто руки сами понимали, что делать. Даже строгий капитан признал, что никогда не видел, чтобы кто-либо так быстро овладел двуручным мечом.

А ещё великан не мог отделаться от ощущения, что копья, алебарды и прочее оружие, которое имелось в замке, кажутся ему детскими игрушками. Из головы его не выходили странные мысли о чём-то более смертоносном, но, имея некий опыт общения с окружением принца, он никому не высказывал своих соображений.

— III —

Однажды погожим зимним днём капитан решил вдруг показать, как рыцари бьются врукопашную. Он лихо раскидал, одного за другим, с полдюжины своих ратников, а потом предложил Бартельмё напасть. Тот долго отнекивался, но начальник замковой стражи настоял на своём, и верзиле пришлось вступить в схватку.

Конрад уклонился от рук великана, потом как-то хитро зацепил его за ногу и уронил на утоптанный снег, запрыгнув сверху. Ратники радостно загалдели, но верзила, сам того не ожидая, вдруг проделал что-то невероятное: он надавил огромными пальцами на глазные яблоки капитана, откинул его голову назад, потом крутнулся ловким движением и оказался над своим противником. После этого Бартельмё переплёл ногами конечности Конрада так, что капитан взвыл от боли.

Солдаты, услышав крик своего начальника, бросились на помощь, но великан, мгновенно поднявшись, провёл серию быстрых приёмов, после которой на снегу валялись уже семеро.

— Хватит! Всем стоять на месте! — крикнул Конрад, увидев, что ему на помощь бегут новые ратники. Потом тяжело встал, подошёл к Бартельмё и негромко спросил:

— В какой компании ты служил, парень? Кто был твоим кондотьером?

А великан не знал, что ответить. Его тело во время боя двигалось автоматически, все движения были отработанными, заученными, как будто ими управлял кто-то другой. Неужели раньше он служил наёмником?

После Пасхи Бартельмё впервые облачили в новенькие доспехи и заставили показать, как он двигается с оружием. Зрелище получилось устрашающим, исполинский воин в сияющих латах с громадным двуручным мечом походил не то на архангела Михаила, не то на наваррского короля Санчо Сильного, преследующего сарацин. Никто из замковой стражи не захотел по доброй воле скрестить с ним клинка, даже капитан Конрад. А принц, выйдя посмотреть на новоявленного Голиафа, остался доволен.

— На Бонифация выступаем. Будем в Вене к началу турнира.

И с просветлевшим лицом зашагал в покои госпожи Филиппины.

В ту ночь Бартельмё приснилось, что он несётся внутри чего-то, похожего на облако, и стреляет молниями. Рядом мчались другие облака яйцевидной формы, а снизу поднимались огненные стрелы. Иногда это стрелы пролетали мимо, иногда — попадали в облака и взрывали их, но великана это нисколечко не пугало. Он знал, что таких, как он — тысячи, и никакие враги не смогут их остановить.

Потом Бартельмё бежал по дымящимся обломкам камня и металла в чудесных доспехах. Они не стесняли движения, как латы, что сделал мастер Антон, и не давили на плечи. Напротив, эти доспехи многократно увеличивали силы великана и надёжно защищали его от огненных стрел. А ещё они позволяли Бартельмё разговаривать со своими товарищами, такими же громадными, быстрыми и смертоносными. Вместе с ними великан разил врагов искрящимся мечом, легко разрубая и сталь, и гранит. Когда же на их рать налетели сверху полчища гигантских смертоносных мух, выяснилось, что искрящийся меч ещё и стреляет синими молниями…

— IV —

Наутро Бартельмё проснулся сам не свой. Он долго не мог понять, кто он и где он. За завтраком великан рассеянно смотрел то на пиво в оловянной кружке, то на кусок хлеба с разогретым вчерашним мясом, пока не удостоился нескольких обидных острот от Томеля. Лишь после этого верзила хоть немного пришёл в себя.

Покинув трапезный зал, Бартельмё бесцельно ходил по замку, пока случайно не забрёл в часовню. Яркий утренний свет лился через высокие окна, золотил статуи святых на стенах и небольшой алтарь-складень. И показалось великану, что именно здесь, под этими ажурными сводами он найдёт ответы на все вопросы, что мучают его.

— В твоих глазах я вижу смятение. О чём взыскуешь, сын мой?

В часовне возник монах в тёмно-коричневой шерстяной рясе, подпоясанной верёвкой. Солнечные лучи проказливо отражались в его гладко выбритой тонзуре, пуская зайчиков на серые каменные стены. Большие уши, подслеповатые карие глаза и ямочки на щеках — внешность отца Антония, духовника госпожи Филиппины, располагала к откровенности. Казалось, что пастырь с таким кротким лицом не может быть строгим.

Бартельмё решил излить душу монаху и рассказал о своём сне. Францисканец внимательно слушал, кивал, а потом, когда великан замолчал, веско произнёс:

— Это гордыня, сын мой. Твой рост, милости его высочества, прекрасные блестящие доспехи… Дьявол ищет двери в наши души, прелести его вводят нас в соблазн и отвлекают от служения Господу. Тебе он рисует в голове картины богохульные, чтоб ты возомнил себя равным ангелам господним. Но всё это тщетно и не имеет в себе ничего блистательного и славного. А те, кто пользуются этой прелестью дьявольской, на самом же деле не наслаждаются, потому что это вовсе и не слава. Так писал ещё Иоганн Златоуст, и ничто не изменилось в нашем грешном мире после его смерти. А посему, могу лишь посоветовать смирить свою гордыню, отринуть козни Нечистого и с рвением посещать все церковные службы. И не забудь читать «Отче наш» дюжину раз на каждой заутрене и вечерне!..

Регулярное многократное повторение молитвы привело к неожиданным результатам. Бартельмё вдруг вспомнил, как впадать в состояние полного расслабления и наоборот, полной концентрации. Откуда он это знал? Кто его этому научил?

— V —

На турнир в Вену прибыли более шестидесяти славных рыцарей со всей империи. Когда они по очереди проезжали через красно-чёрные Швейцарские ворота Хофбурга, а герольды выкрикивали их имена и звучные титулы, Бартельмё казалось, что он попал в одну из легенд, что читал в книгах из библиотеки принца. Вскоре от блестящих доспехов самой тонкой и искусной работы, пышных плюмажей и разноцветных знамён, собравшихся в тесном Швейцарском дворе, рябило в глазах.

Принц Фердинанд в парадных латах миланской работы и позолоченном шлеме бургиньоте с эффектной мордой льва на козырьке был похож на античного героя. Но все обязательно оглядывались на исполинского воина в его свите. Пеший, он был почти наравне с конными. Многие рыцари в некотором смятении размышляли, как справиться с таким грозным противником. Один очень рослый и храбрый баварец даже подошёл к Фердинанду и вежливо осведомился, не будет ли великан участвовать в турнире. Но принц не менее вежливо ответил, что Бартельмё — не ровня баварцу и тому следует подыскать себе противника из более знатных и именитых воинов.

Собравшимся сообщили, что турнир сей есть аллегория борьбы между Добром и Злом, и в Швейцарский двор вошла небольшая процессия ряженых, где Добро олицетворяла девушка, одетая богиней любви Венерой, а Зло — мускулистый мавр, изображавший бога войны Марса и облачённый, как турецкий султан. Затем под звуки труб на высоком крыльце замка появились император Фердинанд, его сын и наследник Максимилиан и герцог Баварии Альбрехт. Фердинанд уже смирился со своим возрастом и носил чёрное шаубе, подбитое горностаем, даже летом. А вот Максимилиан и Альбрехт предстали во всём блеске парадных лат, сделанных по последней миланской моде. Поприветствовав участников турнира, император и его наследник потребовали от своих лучших рыцарей доблести, отваги и честной борьбы.

Когда церемония открытия закончилась, принц Фердинанд взял с собой Бартельмё и направился в Штальбург. Этот корпус, соединённый с остальным Хофбургом крытым переходом, недавно построили для Максимилиана. Пройдя через сводчатый портал, великан оказался в прямоугольном внутреннем дворе. Со всех сторон его окружали аркады в три этажа. Здесь принц и оставил Бартельмё.

Некоторое время спустя во двор степенно вышел мальчик в светлом шерстяном дублете, поверх которого был надет тёмный кожаный колет с золотыми пуговицами. Лицо ребёнка, в целом миловидное, чуть портил слишком длинный и выдвинутый вперёд подбородок. Подойдя к великану, мальчик окинул его взыскательным взглядом и важно произнёс:

— Дядя Ферди сказал, что ты будешь моим вассалом до самого конца турнира. Почему ты не присел на одно колено и не поцеловал мне руку?

Бартельмё сначала опешил, потом исполнил требуемое, а мальчик невозмутимо произнёс:

— Пойдём, я покажу тебе своего коня!

Осмотрев конюшню, они перешли в оружейную, где мальчик-принц продемонстрировал великану свои роскошные латы, меч и копьё и заявил, что скоро они вместе с Бартельмё отправятся воевать против турецкого султана Сулеймана. Потом Рудольф похвалился коллекцией минералов, состоящей из небольших золотых и серебряных самородков, а также различных красивых кристаллов. И среди этих замечательных камней Бартельмё вдруг заметил невзрачный серебристо-белый чешуйчатый продолговатый обломок с розоватым отливом. Непостижимым образом великан ощутил, что этот странный кусок породы очень важен для него. И, набравшись смелости, он спросил у мальчика-принца:

— Ваше высочество! Могу ли я просить вас о великой милости?

Рудольф выпрямился и важно произнёс:

— Говори!

— Я готов сослужить вам любую службу, не противоречащую имперским или божественным законам, если вы отдадите мне этот камушек! –­ и указал на чешуйчатый обломок.

Рудольф окинул великана подозрительным взглядом, потом взял в руки странный камень.

— Это не золото и не серебро. Зачем он тебе?

— Я впервые в Вене, и вдруг сразу увидел императора, Хофбург, вашего батюшку и вас. Возможно, это самое яркое впечатление моей жизни и этот камушек будет мне напоминать о сем великом дне, когда я вернусь в своё захолустье.

— Откуда ты?

— Из Трентино.

— Владения князя-епископа Мадруццо, нашего верного союзника. Я подумаю над твоей просьбой. На сегодня ты свободен, но завтра ты должен быть в приёмной к моему пробуждению…

На следующий день мальчик-принц сообщил, какой службы потребует от своего огромного компаньона. Бартельмё был ошарашен, но, вспомнив, что говорил принц Фердинанд на этот счёт, подчинился беспрекословно.

— VI —

Однажды в июне перед началом утренних поединков герольды объявили, что в последний четверг перед днём Святого Антония Падуанского на площади возле императорского замка состоится зрелище доселе невиданное. Всех желающих приглашали приходить к полудню.

В указанный день благородные гости собрались на трибуне ристалища, а простолюдины толпились у забора. Самые нетерпеливые поглядывали в небо, ожидая, когда солнце окажется в зените. Когда тени от шатровых башен Хофбурга укоротились до предела, загремели начищенные до блеска трубы и народ повскакивал, срывая головные уборы. На почётные места прошли император, принцы и герцог Баварский. Когда они удобно расположились в креслах, император кивнул. Трубачи снова вскинули свои инструменты. После призывного громового аккорда началось действо.

Заиграли лютни, и на ристалище появилась невысокая девушка в старинном платье принцессы и высоком головном уборе эннене с длинной, но лёгкой полупрозрачной завесой. Девушка дошла, пританцовывая под музыку, до середины площади, а потом все зрители разом вскрикнули: за спиной «принцессы» появился кто-то ужасный. Высоченный, в полтора человеческих роста волосатый мужчина потрясал жезлом, в роли которого выступало вырванное с корнем дерево. Из одежды на великане присутствовали лишь венок из зелёных листьев на голове и юбочка из тех же самых листьев вокруг чресел. Густая тёмная растительность на теле этого варвара привела женщин в лёгкое смущение. Сей дикарь громко кричал на непонятном языке и угрожающе размахивал своим жутким жезлом.

Обернувшись, принцесса заметила своего грозного преследователя и вскрикнула от страха. Но тут трубачи снова взялись за свои блестящие инструменты, и на ристалище вбежал маленький рыцарь в сияющих доспехах с плюмажем на шлеме и факелом в правой руке. Без размышлений этот юный воин бросился на великана и вынудил того отойти от девушки. При виде пламени дикарь кричал, ругался, но отступал шаг за шагом, пока не очутился у самого забора. Там он прижался спиной к жердям и выбросил жезл-дерево.

Маленький рыцарь не удовлетворился содеянным. Он передал факел слуге в ливрее, выхватил у другого турнирное копьё, сделанное как раз по его росту, и начал тыкать корончатым наконечником в ногу великана. Гигант при этом смешно вскрикивал и пытался уползти от своего грозного противника. Наконец, понуждаемый уколами копья, дикарь остановился на коленях в центре ристалища, повернувшись лицом в сторону собора Святого Штефана, и перекрестился.

Снова загремели трубы, после чего маленький рыцарь с копьём на плече, дикарь и принцесса совершили круг почёта по всему полю под рукоплескания зрителей. А потом они поднялись на имперскую трибуну, и там воин снял свой шлем. Все увидели, что это принц Рудольф, внук императора. Его дед и отец добродушно хохотали…

Вернувшись в свои покои в Штальбурге, мальчик-принц подозвал к себе Бартельмё.

— Ты хорошо потрудился. Думаю, что в этом городе надолго запомнят дикаря, которого ты изображал. Держи! — и Рудольф протянул великану два мешочка. В одном позвякивали монеты, в другом находилось что-то неровное продолговатое.

Бартельмё присел на одно колено и склонился в поклоне:

— Благодарю вас, ваше высочество! Я рад был вам услужить!

— Может, останешься моим придворным великаном? Мы вместе поедем на войну, и ты поможешь мне пленить самого турецкого султана.

— Спасибо, ваше высочество, но я уже присягнул вашему дяде.

— Хорошо. Ты свободен.

Вечером, дожидаясь своего господина, Бартельмё услышал, как принц Фердинанд диктовал письмо:

— Наши августейший брат и венценосный батюшка остались довольны представлением. Максимилиан сказал, что отец, скорее всего, согласится одобрить наш брак на условиях секретности в будущем году. Он предложит дать нашему сыну фамилию Австрийский, герб, имение и содержание из имперской казны…

Закончив диктовать, Фердинанд одарил великана ещё одним мешочком с серебряными талерами. Бартельмё успел заметить, как скривилось при этом лицо карлика Томеля…

— Эпилог —

Падре Христофор за эти годы поседел и чуть осунулся. Но он был явно рад увидеть Бартельмё. Тот поведал о своей службе принцу, а потом, как бы невзначай, попросил рассказать, кто из рыбаков вытащил его из озера. Оказалось, что один из них, Джанни Чесани, умер минувшим летом. Оставался его товарищ, Бруно Лунелли. Он жил на главной площади рядом с башней Аппонале. Поблагодарив священника, Бартельмё зашагал к башне.

Сначала он вышел к воде. В замке, расположенном на прямоугольном острове, кипела работа. Каменщики пробивали окна в мощных венецианских стенах, а там, где они уже это сделали, штукатуры трудились над фасадом. Над главной башней трепетал на ветру флаг князя-епископа, из чего великан сделал вывод, что его преосвященство Мадруццо, находясь под защитой империи, более не опасался Венеции и решил сделать из крепости летний дворец.

Берег озера был уставлен рыбацкими лодками, длинными плоскодонными биссами, топами и топеттами с косыми люгерными парусами. На пустыре за каналом, окружающим замок, сушили на жердях и верёвках сети. Выйдя на главную площадь, Бартельмё засмотрелся на громаду горы Роккетты, нависающей над городком. Она закрывала собой четверть неба с западной стороны.

К счастью великана, Бруно Лунелли оказался дома. Он уже продал весь утренний улов и теперь коротал время до ужина за кувшинчиком красного. Рыбак встретил Бартельмё настороженно, но, получив серебряный талер, повеселел. А после второй монеты Бруно даже признал в своём незваном госте того утопленника, которого он с товарищем когда-то вытаскивал из воды.

Расчувствовавшийся рыбак по просьбе великана назвал, где находилось то место: примерно посередине между небольшой долиной, там, где ручей Понале впадает в озеро, на западном берегу, горой Брионе — на севере, и устьем речушки Сарка чуть восточнее. Бруно возвратился мысленно в тот далёкий день и припомнил, как низко висели тяжёлые тучи, жалобно вопили чайки над Гардой, надсадно кашлял старый Джанни Чесани и как внезапно открылся в небе просвет, через который яркий солнечный луч осветил лазурную воду на добрых две дюжины футов. И тогда заметили они с товарищем странный округлый бугор на дне и человеческую фигуру без признаков движения. Вытащить такого здоровяка оказалось непростым делом, но они справились. А вернувшись в Риву, первым делом позвали падре Христофора, чтобы тот решил, куда определить верзилу, на кладбище или в лазарет…

К рассвету Бартельмё отплыл от Ривы так далеко, что даже башня Аппонале почти сливалась с береговой линией. Но гора Брионе, гигантская плита, неведомым образом вбитая в приозёрную долину под небольшим углом, служила прекрасным ориентиром. Не рассчитывая на свой талант пловца, великан раздобыл в городе сухую деревяшку, которую использовал в качестве поплавка.

Когда ночная дымка совсем развеялась, Бартельмё смог вычислить место, о котором ему поведал рыбак. Оставалось ещё с пару дюжин футов, но ноги уже перехватывала судорога от холодной воды. И вдруг великан ощутил странное: кто-то невидимый призывал его к себе, его тянуло туда со страшной силой. Последние гребки давались с трудом, но Бартельмё поневоле ускорился. Оставалось отдышаться, цепляясь за деревяшку, а потом нырнуть.

Открыв в воде глаза, великан увидел ту самую округлую глыбу, о которой рассказывал Бруно Лунелли. Именно к ней тянуло Бартельмё. Протянув руку и коснувшись заилившейся поверхности, он почувствовал биение. А потом на глыбе зажглись огоньки.

«Доступ разрешён», — возникли у него в голове слова, но произносились они на языке, которым никогда не пользовались в Священной римской империи. Бартельмё сразу вспомнил, что на самом деле его зовут Эг’Леу и теперь ему нужно проверить работоспособность своей защитной капсулы, которую он вводил в режим самовосстановления. А ещё он вспомнил и всё остальное, ибо компьютер капсулы снял с его памяти блокировку. Диагностика показала, что все системы функционируют нормально, но для запуска двигателя требуется катализатор.

Рука великана потянулась к мешочкам, которые он привязывал к поясу. Из одного он достал серебряный талер, из другого — невзрачный серебристо-белый чешуйчатый обломок с розоватым отливом. Поместив оба предмета в отсек преобразователя, Эг’Леу закрыл заслонку. В голове возникли слова: «Анализ… катализатор изготовлен… предполётная готовность». Быстро облачившись в боевой костюм, великан расположился в ложементе, проверил показатели на внутренней поверхности визора, потом скомандовал: «Режим полной маскировки. Взлёт». И капсула медленно отделилась от дна озера.

По пути на главную базу Эг’Леу надиктовал в бортовой журнал полный отчёт о ситуации на третьей планете звезды К-131-751 и возможности колонизации этого отсталого мира…

— От автора —

Император Фердинанд I в 1561 году всё-таки одобрил брак своего сына и Филиппины Вельсер, дочери богатейшего купца из Аугсбурга, на условиях полной секретности. Их дети были исключены из числа наследников престола, но пользовались покровительством императора и сделали отличную карьеру.

Мальчик-принц Рудольф стал императором в 1576 году, сразу после смерти своего отца, но на войну с Османской империей так и не отправился. У него хватало других забот.

В Вене надолго запомнили то зрелище, которое жители города увидели в четверг перед днём Святого Антония Падуанского. До сих пор на Währinger Straße 85 существует ресторан «Zum Wilden Mann», чей фасад украшает изваяние великана в набедренной повязке с дубинкой в правой руке.

Про карлика Томеля рассказывали разное, но известно, что в 1668 году он здорово развлёк публику, собравшуюся в Мюнхене на свадьбу Вильгельма, будущего герцога Баварии и принцессы Ренаты Лотарингской, когда выпрыгнул из пирога, облачённый в тёмные рыцарские латы.

Что же касается Бартельмё Бона, то любые свидетельства о его жизни после венского турнира в 1560 году исчезают из письменных источников. Так что я имею основания полагать, что он благополучно добрался до главной базы и продолжил свою карьеру воителя. А третью планету звезды К-131-751 признали бесперспективной для колонизации по причине отсталости и малорослости её относительно разумных обитателей…