После праздника останутся подарки

Вера давно привыкла к своему одиночеству, к бабьей своей неприкаянности, и потому всю тщательность, отмеренную ей для поиска спутника жизни, смело и щедро растрачивала на выбор попутчика в электричке. Она медленно шла мимо рядов лавок, высокая, белокожая, полная той ненавистной полнотой, которую все бывшие ласково и снисходительно называли «аппетитностью», и придирчиво разглядывала претендентов. В руках сочилась жаром свежая вокзальная слойка, и от этого на душе тоже было тепло.

Несмотря на позднее время и канун Нового года, в электричку ещё на вокзале набилось, по Вериным представлениям, порядочно народу. Везунчики заняли стратегические места — у окна, по ходу движения, а нескольким неудачникам вроде неё пришлось умоститься напротив, униженно поджав ноги, или же предпочесть комфорт, пожертвовав возможностью томно глядеть в декабрьскую мглу.

«И чего людям дома не сидится?» — лениво думала Вера, рассматривая очередную широченную женщину с красным насморочным носом. Та почувствовала на себе чужой взгляд и воинственно зыркнула в ответ. Нет, лицезреть такую физиономию в преддверии праздника совсем не хочется. Отбивает аппетит.

Вера упрямо шла дальше, мимо старух с тележками, мимо мужиков с пивом, и лишь крепче прижимала к груди заветную слойку с вишней. И упорство её было вознаграждено: в шестом по счёту вагоне, недалеко от двери, нашлось подходящее свободное окошко. На все шесть мест там был только один пассажир, тоненький, аккуратный, да и тот — святой он, что ли? — скромно сел спиной вперёд, оставив незанятым самое лакомое место. К тому же длинные ноги юноши каким-то непостижимым образом сложились пополам и целиком влезли под лавку. «Это судьба!» — решила Вера и смело плюхнулась напротив юного самаритянина.

В электричке она обычно читала, но «Служанка при дворе его Высочества» закончилась ещё по дороге на работу, поэтому Вера уставилась в морозное окно, периодически бросая в меру любопытные взгляды на попутчика. Судя по морщинкам вокруг голубых, как осеннее небо, глаз, он был старше, чем ей показалось вначале. Не мальчик, но муж. Красивые нервные пальцы, длинные, но чистые волосы, бородка. Симпатичный. Кстати, весьма похож на наследного принца из утренней книжки.

На Новый год принято дарить подарки. Вот и первый Верин бойфренд, тонкокостный юноша с чахоточным взглядом, лихо предложивший «замутить» прямо на школьной перемене, двадцать восьмого декабря притащил в класс стопку книг «Путь мага» — всё для неё, для любимой. Частые беседы с литературным уклоном взрастили в наивной девушке страсть к фентези и стойкую неприязнь к пошлым «дамским романам». Двадцать лет прошло, но Вера до сих пор и в руки не возьмёт любовной истории, если в ней нет хоть самого завалящего средневекового алхимика.

Последняя книжка была какая нужно, высший сорт: волшебники, балы, интриги, предательства и чистая, непорочная любовь. Закончилось всё, конечно, свадьбой. В голове роились обрывки сладких, притягательных образов, а зубы Веры тем временем терзали мягкое тело слойки — до последней капли повидла.

Наконец женщина скомкала пакетик, запихнула его в карман пуховика. Закрыла глаза — в стылой, тряской электричке, а открыла ­— уже в душном чаду дворцовой кухни. Ей, скромной кухарке, явилось будущее, и нужно скорее бежать в тронный зал — предупредить принца о заговоре! Предатель бежит за ней по пятам, но она знает замок, как никто другой. Она ныряет в тайный проход за камином, несётся изо всех сил, пока, обессиленная, не валится на колени прямо перед его Высочеством. Он — голубоглазый, длинноволосый, — участливо наклоняется к чумазой красавице: «Что случилось, мадемуазель?» — ах, сама галантность. Мы, видимо, встречались в прошлой унылой и серой жизни. И она рассказывает ему всё, всё! Заговор раскрыт, враги повержены, а Веру-кухарку-прорицательницу в белом пышном платье ведут к алтарю, и мама…

Ох, ну да, мама. Тоже живёт долго, счастливо и где-нибудь далеко. Они с принцем подарят ей замок на курорте и личного массажиста — чтобы разминал вечно ноющие ступни. Эх, мама! Последнее время ты стала шаркать. Всё спешишь, волнуешься, суетишься. Забываешь слова постоянно. Помогая накинуть шаль, дочь кладёт ладони тебе на плечи — а они дряблые, мягкие, беспомощные. Совсем чужие.

Когда Вера была маленькой, сильные мамины руки таскали набитые авоськи из гастронома, месили тесто, бодро шуровали шваброй и никогда не жаловались. Даже и представить нельзя было, что когда-нибудь эти руки устанут. Поэтому сейчас Вере было страшно. И чуть-чуть обидно: ну почему мама родила её так поздно? У всех подруг родительницы — такие бойкие дамочки, а эта… Носись с ней теперь! Ни на свидание сходить, ничего. И не зовут уже даже.

Отгоняя слёзы, Вера с силой зажмурилась и резко открыла глаза. За окном огромными, с ладонь, хлопьями валил снег. Руки сами потянулись к сумке, ощупали пакет с лекарствами: всё ли на месте, не потерялось ли чего. Мама не ходит по врачам, отмахивается: мол, дел-то невпроворот, не до них, окаянных! И настырно лезет в голову дурацкий, дурацкий вопрос, от которого у Веры горят щёки и сбивается дыхание: сколько маме осталось?

Одна слезинка всё-таки просочилась наружу. Вера совсем не изящно шмыгнула носом, утёрлась тыльной стороной руки и только тогда поняла, что всё это время невидяще таращилась на попутчика. А он заметил, и теперь они смотрели друг другу в глаза, и от его взгляда щекотало в горле так, что хотелось запеть. Смутившись, она отвела взгляд и уткнулась в холодное стекло. За окном мелькнули знакомые гаражи. «Слышышостафофка», — доверительно прошептал динамик над дверью: «Замшыфшы-ы-ы…».

Вера подхватила сумку и проскользнула в тамбур. Натягивая варежки, она всё ждала, что бородатый выйдет тоже. Может, улыбнётся ей, как давней знакомой — вместе же сидели! Про погоду пошутит. Но поезд замедлился, остановился и раскрыл двери, обдавая паром платформу, а Вера так и стояла в тамбуре одна. Она вышла и потопталась около мусорки, неспешно избавляясь от накопившегося в кармане мусора. Электричка тронулась.

Чёрт! Она готова была поклясться, что между ней и принцем проскочила пресловутая искра. Сморщив лицо и натянув шарф на нос, Вера отделилась от толпы, ползущей к подземному переходу, и пошла короткой дорогой, мимо рынка и вдоль кладбища. От досады хотелось кричать и пинать деревья. Тот, симпатичный, небось решил — истеричка. А может, вообще её не запомнил. Ну и ладно. Ну и ладно!

***

Пыхтя и с трудом протаскивая ноги сквозь мёрзлую кашу, Вера как бы глядела на себя со стороны — и немножко сквозь волшебные очки. Вот она идёт сквозь завесу снега, печальная, но гордая и независимая, а ветер (на самом деле нет) треплет полы её плаща (пуховика) и играет с её прекрасными длинными волосами (собранными в пучок под толстой вязаной шапкой). Дева-богатырка, валькирия, несущаяся над полем битвы, и в ушах её звучит: «…so beautiful and wild, so…» — правдивый, бескомпромиссный рок.

На Новый год принято дарить подарки. Ведь праздник же, волшебный, всероссийский, — и даже последний бывший, вечно всем недовольный длинноволосый трутень, непонятно как самозародившийся прямо в их с мамой квартире и непонятно куда исчезнувший в первых числах прошлого января, не пропал бесследно. Он облагодетельствовал Веру стопкой потрёпанных дисков, любовью к року и брезгливым отвращением к попсе. Диски она раздала, но с тех пор все новые песни, которые ей нравились, считались роком по определению.

Редкие порывы ветра поднимали над дорогой крошечные снежные вихри. За спиной Веры раскинулись грозные чёрные крылья с металлическими шипами. «So beautiful and wild…» — соблазнительно хрипел плеер.

Справа что-то мелькнуло, заставив Веру повернуть голову. Не успев испугаться, она узнала давешнего товарища по электричке. Того самого. Принца. Он тяжело дышал, шапка съехала на одно ухо — не иначе, бежал от самой платформы.

Женщина застыла, не смея пошевелиться. Неужели он пришёл за ней? Может, это сон? Нет, всё слишком реально — и шапка эта, и пар от его дыхания, и ярко-красные губы… Только сейчас она заметила, что таинственный незнакомец всё это время шевелил губами, пытаясь что-то ей сказать. Недавняя валькирия хлопнула себя по лбу, выдернула наушники и приветливо улыбнулась, вопросительно подняв брови.

— Так вы не боитесь, что они вылезут? — с тревогой повторил симпатичный, кивая на кладбищенский забор.

Больно ухнуло сердце: Вера разом вспомнила, как много заголовков криминальной хроники существует на свете и как глупо, как непростительно глупо возвращаться домой затемно, в одиночестве, по дороге вдоль кладбища. Её улыбка надломилась, взгляд заметался по предательски пустой дороге. Мужчина внимательно вгляделся в Верино лицо, но произошедшие изменения истолковал по-своему и заговорил глухо и отрывисто:

— Если боитесь — то не надо. Будут лежать… там, где лежат, никуда не денутся, — он почесал торчащее из-под шапки ухо. — Они мёртвые уже, они не могут вылезти. Безопасные. Правда, не волнуйтесь.

Разогнанная кровь всё ещё грохотала в ушах, но Вера уже слышала, слушала слова — неуклюжие, глупые, безопасные. Как мертвецы. Она тряхнула головой, приводя в порядок мысли. Ладно, бывает. Может, он первый раз с девушкой знакомится. Бог знает, какую глупость она сама бы ляпнула, если бы решилась заговорить первой!

— Спасибо, — произнесла она с полувопросительной интонацией. И уже увереннее, — Успокоили.

Симпатичный улыбнулся широкой, беспомощной детской улыбкой, и сердце Веры растаяло. Она резко протянула мужчине руку в пушистой варежке и, забыв вдохнуть, скороговоркой выпалила:

— Меня зовут Вероника, приятно познакомиться!

— Юрий, — произнёс тот, душевно пожимая протянутую ладонь. — Мы с вами в электричке… Я ещё на вас посмотрел и сразу понял… Подумал. Вы красивая такая, очень. И вам нужнее.

Верино сердце опять натянулось тугим барабаном. Несмотря на глубокий минус по Цельсию, к лицу прилила смешливость и безрассудное летнее озорство. Нового знакомого просто необходимо было рассмешить, но Вера не умела шутить, поэтому в ход пошла язвительная ирония:

— Да у вас просто дар красноречия! — произнесла женщина и тут же прикусила губу: «Ой, молчала бы лучше. Сейчас развернётся и уйдёт!».

Но Юрий не ушёл, лишь шмыгнул носом, усмехнулся:

— И кто ж мне его подарил? А вообще, у меня и правда дар есть, только другой, — его лицо застыло, — Настоящий.

— О-о-о. И какой же?

— Я вижу будущее, — он неопределённо помахал руками, голос становился всё тише, — Не всякое будущее, конечно. В основном, чью-то… смерть.

Они прошли с десяток шагов — молча, бок о бок, и снег скрипел под их ногами. Вера повернула голову влево, заглянула в вязкую темноту за забором. Ей очень хотелось испугаться, но смеяться, парить, быть очаровательной и остроумной хотелось в тысячу раз больше. Через пару часов — Новый год. Через пару часов должно случиться чудо, обязано, любой ценой. Нет времени на страх.

— Что, и свет видите? — тихо спросила она, продолжая идти.

Её рыцарь молчал и никак не выходил из печального образа, поэтому она небрежно пояснила:

— Ну, свет в конце туннеля. Белый такой. Обычное дело.

— Вообще-то… скорее… — Юрий снова почесал покрасневшую от холода мочку, — Знаете, нежно-розовый, что ли. И не то что туннель… Скорее, вспышка такая. Яркая. Больно даже. И спится потом очень плохо.

Вера поёжилась, плотнее прижала сумку к боку, но мужчина не обратил на это внимания. Он говорил всё быстрее, захлёбывался, будто боясь, что Вера вот-вот растворится в воздухе, не дослушав:

— …Работает метров с двух, не больше. Знакомые, незнакомые — вообще неважно. А самое противное — ничего сделать уже нельзя. Я, как только понял, пытался что-то там… Но… судьба уже, наверное… Пара дней потом, не больше. Зато точно знаешь. Да-нет. Без осечек.

Он замолчал и опустил глаза.

«Плевать!» — Вера чуть не выкрикнула это ему в лицо. «Дурацкое чувство юмора — да подумаешь! Бывший вообще ласково звал Бурёнкой, сволочь. У-у-ух, чтоб ему пусто было!» Она приоткрыла рот и собрала волю в кулак. Надо. Разрядить. Обстановку. Из груди вырвалось невнятное клокотание, но она не сдавалась. Надсадно скрежетала, хрипела, хрюкала, пока — о, чудо, — из убитого горла не полился звонкий, заливистый девичий смех. Юрий встрепенулся, прислушался и тоже расхохотался, мотая головой:

— Эх, Вера, Вера! Кто ж вас так назвал-то? Не верите вы мне, да?

Нежданный рахат-лукум её сердца! Ведь не «Вероника», не «Веруся», не «Ника»! Он с первого раза назвал её личное, настоящее имя, но Вера уже ничему не удивлялась.

— Верю, верю, — смеялась она, морща нос.

Юрий от хохота согнулся пополам, отчего траектория его движения отклонилась от прямолинейной, и между собеседниками разверзлась снежная пропасть шириной в полметра, не меньше. Впереди показался Верин поворот. Нужно было действовать.

«Сейчас повернусь к нему и подмигну! Озорно так. Озорно, не припадочно!» Она шагнула ему навстречу, но мужчина отстранился и поднял руку в благословляющем жесте:

— Вам, похоже, сюда. А мне дальше. Не обижайтесь только, забудьте вообще. Всего вам хорошего!

Ноги приросли к снежному насту, руки безвольно повисли вдоль тела. Ну уж нет! Вера сжала кулаки и перешла в наступление:

— Давайте мне свой номер!

И, не дожидаясь ответа, добила его пулемётной очередью путанных оправданий. Она плохо соображала, что несёт: там было про маму, одиночество, общество потребления и даже что-то про знаки зодиака…

Юрий остановился. Лицо его сделалось растерянным, как у иностранца, не понимающего русскую речь. Мужчина дал Вере выговориться и несколько секунд заворожённо вслушивался в тишину. Вдруг глаза его заблестели:

— А давайте лучше… вы мне свой, а? Диктуйте, диктуйте! У меня отличная память.

Они стояли, глядя друг на друга, целую вечность, но её принц, похоже, и не думал тянуться за телефоном. У Веры заныло в животе.

— Да сразу вбейте, забудете же, — она засуетилась, сняла зачем-то варежку, сунула в карман. Юрий облизал губы, огляделся по сторонам, решительно выдохнул и шагнул ближе. Мягко сжал её ладонь, провёл горячими пальцами по щеке.

— Я запомню, Вера, — серьёзно произнёс он, глядя ей в глаза, — На всю жизнь запомню. Обещаю. Диктуйте.

Подавленная масштабом клятвы, женщина послушно проговорила все цифры — одну за другой, торжественно, будто благую весть.

— С наступающим! — произнесла она напоследок, развернулась и чинно проследовала вперёд.

Уходя — уходи. Оборачиваются только навязчивые. Поэтому Вера заставила себя смотреть строго вперёд. Она не видела, как Юрий проводил её взглядом до самого поворота и с минуту постоял, разглядывая пустую дорогу. Потом, отойдя метра на три в сторону, лёг в снег, неуклюже поджав ноги. Улыбаясь, шёпотом повторил номер — каждую цифру, и ещё раз, и ещё, — закрыл глаза и наконец-то заснул спокойным, мягким сном без сновидений, без голосов. Снежинки падали ему на плечи, на лицо, падали, пока не укрыли с головой, а ветер заботливо подоткнул краешек хрупкого одеяла: отдыхай, приятель.

***

Вера неслась вперёд, перескакивая через сугробы, будто молодой горный козёл. Её крупное тело звенело силой и чистотой, снежная каша казалась не такой уж и вязкой, а будущее дразнило согревающим, чёрт возьми, светом в конце туннеля. Ведь где Вера — там и надежда, а может, и…

— С наступающим, девушка!

— Здоровья вам!

— Денег!

— Любви-и-и!

Мимо неслась, сверкая улыбками и бенгальскими огнями, разноцветная толпа людей неопределённого возраста. Они вкусно гудели, будто толстые шмели, и были такие настоящие, такие живые! От их хмельного смеха, от свежего морозного воздуха, от этого вот уверенного «девушка» и плещущего через край счастья у Веры закружилась голова, и она зажмурилась, чтобы не упасть. Кто-то сзади рванул хлопушку, взрывная волна ударила в затылок, обхватила виски, а перед глазами вспыхнуло горячее нежно-розовое пятно.

Шумный людской вихрь умчался, оставив после себя россыпь конфетти и стойкий аромат курицы-гриль.

Вера присела на металлический заборчик, дыша часто и неглубоко. Она обежала глазами лавки, сугробы, детскую площадку и подняла взгляд к жёлтому прямоугольнику света на втором этаже. Мама медленно бродила по знакомой крошечной кухне, поправляла скатерть, оглаживала мандарины в вазе. Вот она пошатнулась, сгорбилась, опёрлась рукой об стол, но спустя мгновение распрямилась — далёкая, бесконечно далёкая, — протянула сухие пальцы и осторожно поправила грубоватую бумажную снежинку на оконном стекле.

Розоватые искорки медленно истаивали в уголках Вериных глаз. Припадочно мигала яркими разноцветными огнями казённая дворовая ёлка. Падал снег.