Непринятые дары
Ольга потеряла травник. На полках — не было. На столе… На столах — не было.
Не нашёлся он и в спальне, и в кухне его не оказалось.
Ольга задумалась. Перехватила свой собственный взгляд в зеркале и прошептала.
— Филимон... Ах ты…
Спустилась в кухню, открыла холодильник, звякнула бутылкой с молоком. Оглянулась. Не идёт. Обошла вокруг котла, заглянула под длинные столы вдоль стен. Там было тесновато для раскормленно фамильяра, но при необходимости он бы туда влез. Втиснулся бы, вина бы помогла.
На сей раз, видимо, вина была так сильна, что выгнала его на улицу.
Ольга взглянула в окно. М-да. За окном вот уже второй день, как с вечера началось, то моросило, то сыпало каплями, то откровенно лило. Значит, точно он, этот негодник, чего-то с травником сотворил.
Ольга вздохнула, огляделась и вышла на крыльцо.
— Фи-и-иилииииммоооон!
Чёрный кот прижал уши. Он сидел под крыльцом и выходить не собирался. Попозже. Потом. Пусть-ка поволнуется. Попереживает. А потом, когда она пройдёт все стадии переживания и войдёт в "вернётся — убью", тогда можно будет и вернуться. Тогда — точно не убьёт. Даже ругаться не станет. Кот тоскливо вздохнул и отодвинулся от подтекающей под тёплые лапки лужей.
Ну и декабрь в этом году!
* * *
Ольга сидела в качалке. Нервно сидела. Так, что от монотонного "скрип-скрип", "скрип-скрип" шерсть шевелилась на загривке.
Кот толкнул лапкой дверь, вошёл.
Женщина перевела на него недобрый свой взгляд.
— Вернулся-таки…
Кот являл собой на редкость жалкое зрелище. Пришлось немало помокнуть, а потом, для вящего эффекта, ещё и в лужу влезть.
— Чего это ты так вывозился? Приведи себя в порядок, свинтус!
Хозяйка оттолкнулась от кресла, поднимаясь, и вышла. Только подолом махнула да дверью хлопнула. Кот чихнул. Она даже на это не обратила внимания.
Филимон покосился зелёным глазом на всё ещё качающееся кресло.
Стоило ли оно того?
Чихнул ещё раз и побрёл на кухню.
* * *
На кухне было тепло и звонко.
Ольга готовила.
На прошнырнувшего к печи кота даже не покосилась.
Кастрюльку на плиту — бах!
Дверцей холодильника — бух!
Ложки на стол — ДЗЫЫНЬ! Ложки перелетели стол и свалились.
— Ольга! Перестань!
— Кошке слова не давали!
— Ольга…
— Травник ты унёс, скотина блохастая?!
Кот обиженно потёр усы:
— У меня блох с лета не было.
— Ага. А глистов — с осени. Зачем книгу упёр?
— Не упёр.
Ольга вышла, бухнув дверью. Филимон сжался от шума и проорал ей вслед:
— Дом-то пожалей, пра-пра-бабкин ещё!
Откуда-то через дом донеслось:
— А травник царя Ивана ещё видал!
Кот свернулся клубочком на лавочке у печи, пробурчал:
— Так уж и видал, ага.
Снова чихнул. Ужина, кажется, сегодня не будет.
* * *
Василий Сергеевич разбирал почту. Его не было почти две недели, почту получала соседка. Танюшка, за одной партой когда-то сидели. Сейчас она сидела без мужа — развелась вот, а нового пока на горизонте не виднелось. И она с пугающей готовностью откликнулась на просьбу приглядеть за квартирой.
Василий Сергеевич поблагодарил её сувениром и зарёкся общаться с этой опасной женщиной. Свобода дороже.
Опасная женщина звала сегодня пирог есть. Вечером. Василий Сергеевич потянул носом.
Пирог получался — пахло вкусно. На всю лестничную площадку.
Потянувшись за следующим конвертом, Василий Сергеевич вздохнул. Быть может, ну её, свободу эту?
Быть может, в пироге к чаю ничего страшно и нет?
Посидим, чайку попьём…
А это что?
Тяжёленький свёрток. Похоже, книга. Это с каких это времён наша почта стала бандероли на дом доставлять? Чудеса.
Адрес отправителя смазанный. Василий Сергеевич нетерпеливо поднёс к глазам очки.
Нет. Всё равно не разобрать.
А получатель… А получатель — я.
Марок на конверте из тёмной обёрточной бумаги было столько, что они покрывали добрую его половину. Ряды нарядных кружевных квадратиков. Василий Сергеевич вгляделся с надеждой — разочарованно чмокнул губами. Редких не было.
Ну и ладно.
Ножичком взрезал упаковку.
Оттуда что-то посыпалось, вылетел мелкий мотылёк и вывалилась книга. С глухим стуком упала на сукно письменного стола.
Получатель растерянно приподнял веточку лаванды, повертел в пальцах. Просыпавшийся мусор весь был цветочного происхождения. Листочки какие-то, веточки. Голубенький мотылёк уселся на обложку.
Кожаная обложка-то.
Василий Сергеевич стряхнул голубоватую насекомую мелочь… Ещё раз провёл пальцами, ещё.
Да она нарисованная, эта бабочка!
Василий Сергеевич закрыл рот и повертел в руках книгу.
Кожаный, потёртый переплёт. Шитый. Судя по всему, вручную ещё шитый. Взглянул на срез — замечательный такой срез. По началу, ближе к обложке — пергамент, тонкий, и, видимо, дорогой. Потом… Потом начиналась совершенно разномастная начинка. Вон, даже угол тетрадного листа в клеточку виднеется. Будто листы вклеивали.
Что за дела?
Раскрыл. И над титульником пришёл в совершенное возбуждение.
Надел очки. Снял. Трясущимися руками провёл по хитрым уставом писанным буковкам — и тут же руку отдёрнул. Обругал себя: куда без перчаток, осёл!
Господи, какая…
А кто это мне прислал? И зачем?
Потряс конверт — выпало ещё пару сухих травинок. Ни карточки, ни листочка письма.
Что за чудеса…
Василий Сергеевич повернул хрустнувший конверт, всмотрелся в буквы адреса.
Адрес ну совершенно не читается.
Отправитель… Одно слово. Ф… Фи… Василий Сергеевич прищурился. Филим…
Филимонов? Филимо-о-онов…
Профессор откинулся на спинку стула, снял очки. Теперь ясно.
Стоп.
А с какой это стати ему, не сдавшему мне вчера зачёт — вот ведь тупица! — посылать мне вот это вот сокровище? Василий Сергеевич потянулся погладить волшебный подарок и руку отдёрнул. В этом случае придётся книгу вернуть. Не подарок это. Не подарок, а…
А как жаль-то…
Стоп-стоп! У меня же был телефонный номер этого оболтуса.
Он же мне вчера звонил, о пересдаче клянчил.
Текс-текс.
Василий Сергеевич немного гордился своими победами над шайтан-машинкой. Над своим ан-дро-и-дом. Андроидом.
Да. И сейчас его одолел — номер высветился на экране.
Звонить? Или не звонить? вот в чём вопрос.
Звонить, конечно, что я…
* * *
Позже, уже днём, Василий Сергеевич снова вертел конверт в руках. Никто из знакомых не делал ему такого подарка.
Не выпуская многослойного бурого конверта из пальцев, профессор сел, выдвинул ящик стола и, покопавшись, натянул на ладони нитяные перчатки. Конверт пришлось отложить.
И тут мелькнул в глазах почтовый штемпель.
Индекс! Как же я не подумал!
Василий Сергеевич поправил суставом большого пальца очки, всмотрелся. Ага…
Поспешил к ноуту. Ноутбук стоял на специальном столике, в двух шагах — чтобы не мешать полезное с не очень полезным.
Раскрыл ноут и с недоумением уставился на перчатки. М-да…
Стащил уже со злостью. Потёр щёки. Что за суета бестолковая!
Василий Сергеевич правил авто к выезду из города. Индекс, эти шесть циферок, указали почтовое отделение деревеньки за городом. Пару часов — и там. Если только не помешают пятничные пробки.
Глядя в алые стоп-сигналы, нанизанные на правую часть дорожного полотна, профессор вздохнул.
Поймал свой взгляд в зеркале и снова вздохнул. Чего это меня сорвало, на ночь глядя? Хотя… сумерки ещё. Какая ночь? И кого я там в такой вечер искать стану? Почта, наверняка, закрыта уже.
Снова встали. И встали накрепко.
Василий Сергеевич потянулся за книгой. Чувствуя себя святотатцем, опять раскрыл её страницы. Без перчаток, хотя считал эту рукопись уж очень древней. Пара веков — точно. С первого взгляда видно.
Писана разными почерками. Травы, отвары, время сбора, наговоры, рисунки трав. Где-то чернилами, где-то карандашом, химическим карандашом, последние страницы — шариковая тривиальная ручка. И… маркер?! Да полноте!.. Потёр пальцем — маркер, что же ещё? Тонкий, фиолетовый. Хм… Вот так книжечка…
Сзади загудели.
Сжал книгу коленями, порулил дальше. Дворники смахивали воду с лобового стекла, но мир всё равно казался размытым.
И что меня толкнуло куда-то ехать?
Новый год скоро. Люди, вон, подарки покупают, ёлки тащат да на корпоративчеки скидываются…
А я…
Слева выскочил мотоциклист. Будто прилип слева и какое-то время шёл вровень. Повернул чёрную безликость шлема, словно заглянул в темноту салона и что-то там даже увидел.
И пропал впереди, в потоке алых задних фар, напоследок чуть подрезав фолькс профессора.
Тот нажал на педаль быстрее, чем осознал. На мокрой дороге машину повело. Но тормоз больше не работал.
Педаль уходила в пустоту. Раз, другой… Профессор чувствовал щемящий вакуум вместо сердца. Увидел свои белые от страха глаза в зеркале. И оскал на заднем сидении. Оглянулся — пусто там.
* * *
Василий Сергеевич стоял на обочине. Сверху сыпался почти льдинками холодный дождь. Проезжающие разбрызгивали жидкую грязь, и он отошёл за машину. Хотелось курить.
Эвакуатор грузил его машину, и вдруг он вспомнил о книге.
Пряча драгоценность под куртку, испытывал странное удовлетворение и вместе с тем неспокойную досаду: не добрался.
Он глянул вдаль по дороге. Светящийся червь чужих авто уползал из города. И Василий Сергеевич решил: завтра.
Или когда машину починят.
* * *
— Так ты вернёшь книгу?
Кот приподнял мокрую мордочку от миски.
— Не могу.
Сел, утёрся лапой, стал вылизываться. Ольга смотрела. И, чем дольше фамильяр тянул себя за хвост, тем ярче зеленели её глаза. Обычно они были карими, как крепкий чай в просвеченном солнцем бокале.
Кот поднял взгляд, увидел полыхающую зелень и заволновался:
— Я…Я всё сейчас объясню! Не кипятись!
Он спрыгнул с лавочки — на полу он есть считал ниже своего достоинства.
Пробежал по кухне и вспрыгнул на стол возле большого, почти в ширину стены, окна. Там стоял ноутбук. Старенький, но вполне рабочий.
Пушистые лапки застучали по клавишам.
Наконец, кот позвал:
— Гляди, какой! — в голосе звучала… гордость?
Ольга взглянула. Обычный мужчина. Средних лет, седоватый. Лицо такое… благородное. Как у "доброго" помещика-дворянчика из фильма.
— На что тут смотреть?
Кот недоумённо оглянулся:
— А что, не видишь что ли?
Ольга наклонилась, вглядываясь. Отвела тёмную прядь от лица.
— Ах, так он же "спящий"…
Посмотрела в кошачью морду:
— И что с того?
— Он — ведь. Как и ты. И, как и ты, одинок. И…
— Ах ты, старый сводник!! — ведьма прошипела это сквозь зубы. Шёпот вышел свистящий, страшненький. Такой, что кот отпрыгнул подальше и зачастил:
— Какой "сводник"?! Больно надо! Он — из наших. И сильный. Я ему травник выслал. Если поведёт его чутьё, если духи пропустят, значит, его пробудить можно. А если можно, ты его и пробудишь. Канун скоро.
— Канууун… — ведьма передразнила своего фамильяра, всё ещё вглядываясь в экран.
А ничего такой, симпатичный "спящий".
— Ты подумал, что я с ним потом-то делать стану? У меня нет права учить неофитов. А? Филимон?
Филимон пробурчал:
— Разберётесь.
Он вылизывал заднюю лапу и считал это занятие более важным.
— Ах ты, скотина блохастая…
Кот взглянул на ведьму с укоризной, забыв язык снаружи.
Ольга куда-то собиралась.
— Ты куда?
Филимон пришёл и сел в прихожей.
— Куда собралась-то?
Ведьма застегнула плащ, влезла в ремень сумки — она её носила через плечо.
— Мне нужна книга.
— Да ты чего? К нему, что ли?
— Да.
Кот чихнул и ушёл в кухню. Вскоре оттуда донеслось злобное:
— Вот заботишься, лапы стираешь, книгу тяжеленную таскаешь… А она вот сейчас возьмёт и всё испортит.
Ольга бухнула дверью.
Тоже мне… Сводник лохматый. Но…
Ведьме не войти в полную силу, если нет с ней рядом ведя. Две силы должны слиться воедино, тогда подвластны станут такие мощи природы-матери, что только держись. Сила мужская, прямая и сильная, сила женская, утешающая и мягкая. Слившись воедино, они становятся созидающими.
Да. Пора бы уже, пора… Найти пару и творит вместе. Но я сама найду. Сама.
Ведьма натянула капюшон поглубже, постояла, руки в карманы, на крыльце. В такой дождь на летучей сосне? Бррррр...
— Придётся транс… тьфу!.. перенестись.
Ведьма зашептала скороговоркой, зафыркала, разорвала и растёрла нужную пахучую травинку, завертелась быстро, быстро, быстрее! Поворот на каблуке — раз! Два! Три! БАМ!!
Звонкий хлопок ударил по кошачьим ушам. Прыгнула, значит, не полетела.
Что же теперь мне-то делать? Зеркало готовить? Разве только…
* * *
— Н-ну? Впустишь, что ли? Неофит?
Женщина насмешливо смотрела на Василия Сергеевича.
Он посторонился, позволяя ей войти.
Она встряхнула волосами, разбрызгивая вокруг капельки. Оглядела прихожую с любопытством. И снова повернулась к хозяину.
— Чаем напоишь? Или так, на холодную говорить станем?
Василий Сергеевич поправил очки, кивнул:
— Х-хорошо. Проходите!
Пошёл было в кухню и вернулся. Стараясь смотреть строго — почти нереальная задача у человека в пижаме, выдернутого среди ночи из-под одеяла:
— А вы, собственно, кто?
Гостья уже снимала сапожки, бросила так, словно это должно было всё объяснить:
— Ольга.
Поняв, что большего он сейчас не услышит, Василий Сергеевич отправился ставить чайник.
* * *
Он поставил чашки, отыскал коробку конфет — профессорам мужского пола тоже их иногда дарят. Только иногда — вот такая вот дискриминация.
Заварил свежего чаю и вдруг понял, что гостья-то его куда-то пропала.
Замер, поражённый догадкой: воровка! Сейчас полквартиры вынесет!
— Да не вынесу, силёнкой не вышла! Не бойся, спящий, не воровать пришла. Своё забрать хочу.
Ольга уселась за стол, сложив руки перед собой. Тряхнула волосами, отбрасывая их назад. Взглянула недобро на хозяина.
Ох, и зелёный же у неё был взгляд!! Такой, что Василий даже попятился. Чуть сахарницу не выронил.
— Поставь, не нужно. Я чай без сахара пью, да и ты… тоже.
Сахарница всё же брякнулась. Ольга с досадой процедила сквозь зубы:
— Ну и рассстяпа…
Василий Сергеевич покраснел, вскочил с пола, отбросив в раковину осколки:
— Да что вы себе позволяете!!
Ольга тоже поднялась, с интересом, даже с жадностью какой-то вгляделась в его лицо.
— Сядь, Вася. Да чаю мне налей.
Человек сел. Хотя какой он человек — не человек он. Спящий ведь. Ведун. Наш он. Ишь как от него Силой-то понесло… Наш.
— Да не бойся меня. Послушай, чего скажу.
Ольга помолчала, словно с мыслями собираясь.
— Я тебе всё рассказывать не буду, да и права такого у меня нет. Скажу, что могу. А ты уж решай, принимать мой подарочек, или отправить меня восвояси.
* * *
Василий Сергеевич смотрел в окно. По стеклу быстро стекали капли. Очень хотелось курить. Уютный, такой знакомый, людской мир рушился. Предстояло учиться жить с новым знанием.
— Ну, так что ты решил?
Ведьма подошла к нему сзади, коснулась плеча. Она была ниже его. Гибкая, тонкая, но не слишком. Странная.
Разувшись, она осталась в узорчатых шерстяных носках. Шерстяная длинная юбка и вязанный свитерочек — обычная. И вместе с тем…
— А вдруг ты мне врёшь, а? Оль?
— Ольга.
Он видел в темноте стекла, как она тряхнула волосами. Ровно сострижены они, видимо, были совсем недавно — всё время стремились взлететь, отчего приобретали ну совершенно пугающий объём.
— Зачем мне врать?
Оба чуть не подпрыгнули от звонка в дверь. Обернулись в сторону прихожей. Звонок позвал снова.
— Это Татьяна, соседка твоя.
Ведьма оглядела мужчину с нехорошей ухмылкой.
— Пирог тебе принесла. А у самой в кармане… ха.
Ольга обеими ладонями притянула к себе книгу со стола. Дунула на попытавшегося взлететь мотылька — он снова влип в обложку. Ведьма запихнула книгу в сумку.
— Ну, так чего решил?
— Я не знаю, Оль…
— Ольга. Плащ неси и сапожки.
— Зачем?
— Зачем-зачем! — передразнила она, — Затем. Не через дверь же мне выходить теперь.
Василий Сергеевич подал ей жёлтый плащ. Он почему-то чувствовал себя виноватым
Натягивая сапожки, Ольга проговорила:
— Слушай, ведь… Я тебе дверь открою.
Её было плохо слышно снизу. Она выпрямилась, глянула на него опять зеленеющими глазами:
— Если захочешь поменяться, проснуться и принять свою сущность… Познать тайны и силу мира, в котором живёшь — приходи.
Желание тебя приведёт.
Не придёшь — пеняй на себя. Шанс у тебя один.
ТТТЫЫЫНЬ — ДДЫЫЫНЬ!
Василий раздражённо глянул в сторону двери, а когда обернулся, в лицо только лёгкий ветерок дунул, да крошки земли с ведьминых сапожек лежали на полу, прямо посреди кухни.
Значит, всё-таки…
ТТТЫЫЫЫНЬ-ДЫЫЫЫНЬ!! Тынь-дынь! Тынь-дынь!
— Иду, иду я!!
Пошаркал тапочками открывать.
* * *
— Добрый вечер!
Татьяна выглядела совершенно обворожительно.
Светленькие волосы коротко стрижены, аккуратный домашний костюмчик, а в руках благоухающий пирог. Тот самый, наверное, что так пах весь вечер.
Она улыбалась и пахла духами.
Василию Сергеевичу второй раз за вечер стало неловко за свой вид.
— Добрый! Проходи, Танюш!
Они пили свежий чай в комнате. Почему-то Василию не хотелось, чтобы Татьяна увидела вторую чашку на кухонном столе.
Болтали. Он хвалил её. Сначала пирог, потом причёску, потом ручки…
Танюша краснела и принимала комплименты.
А Василий Сергеевич, будто назло кому-то, ухаживал изо всех сил.
Мол, вот тебе! Смотри! Куда мне? Какая дверь? Человек я! Мужик!
Но чудился впотьмах ведьмачий смех.
* * *
Он проснулся ночью. Привычная домашняя темнота.
Непривычным было сопение женщины под боком.
Как?
Ух ты…
Настроение скакнуло вверх, и отчего-то снова шмякнулось. Куда-то на уровень плинтуса.
Рыжевато-зелёная тоскливая потеря билась сейчас в сердце. Или где-то под ним — глубоко внутри, не выковырнуть.
Он пошёл босиком в кухню. Постоял. Прижался лбом к стеклу.
Господи, как же курить хочется!
Курить было нечего — бросил пару лет назад. Но за вытяжкой у него когда-то была нычка.
Пошарил — вот она! Пачечка, а в ней чего-то трепыхается. Открывая в темноте на ощупь пачку, заметил две кружки в раковине.
Танюшкина ещё была в комнате. И опять мелькнуло и обдало рыжевато-зелёным, с запахом трав и солнца.
Он сломал сигарету в раковину и решительно вышел из кухни.
Ещё можно успеть.
* * *
— Ну? И чего ты ждёшь? Закрывай!
Ольга вздохнула, поднялась от стола. За окном всё ещё сыпался мелкий дождь. Земля размокала от его упорства, а он всю лил.
Черно. Темно.
— Ну и декабрь…
— Ага.
Кот поджал лапки, сложил их под себя, пряча в пушистой шерсти. Он жмурился на лавке возле печи — ему там сегодня даже подушечку подложили. Тепло, сытно, лампочка под потолком, хозяйка дома. Чего больше-то? Вот оно, кошачье счастье. Или не совсем кошачье.
Филимон замурлыкал.
Ольга оглянулась на него.
— Что это с тобой?
Кот приоткрыл один глаз.
— Погладь, что ли… Как раньше.
Ведьма села рядом, откинулась на тёплую стенку. Рассеянно перебирала пальцами кошачьи уши, гладила и почёсывала размурлыкавшегося, размякшего фамильяра.
Стук в дверь. Настойчивый. Негромкий.
Шепотом:
— Кто там, Филимон?
Кот снова открыл один глаз:
— А то сама не чуешь! Ведь там…
Ольга отряхнула юбку, пригладила волосы. Пошла к двери.
* * *
Василий Сергеевич смотрел в зеркало.
Ведьма сказала — "Смотри!", и он изо всех сил смотрел.
Но ничего не видел. Ничего, кроме себя самого. Он в недоумении оглянулся на Ольгу.
Словно ткнулся в её тяжёлое пристальное внимание. Она дёрнула головой в сторону зеркала:
— Ну? Что ты видишь?
Он бросил взгляд на овальное стекло, буркнул:
— Ничего…
И замер посреди слова.
Он видел! Видел!
Видел себя в окружении текущей лентами силы мира. Но снаружи, не в зеркале, не было ничего.
— Коснись же! — приказ в ответ на его вопрос в глазах.
И он протянул ладонь, прижал её к холодной гладкости. Замер.
Ничего не происходило. Он обернулся к женщине, отнимая руку. По зеркалу от движения ладони прошла волна. Словно круги по воде от чего-то, медленно всплывшего из глубины. И он глянул туда снова, и зацепился взглядом за зеленеющие, наливающиеся зеленью собственные зрачки.
Нет, это называют радужкой. Но, чёрт побери, почему же она светится?!
Человек вгляделся в зеркальную глубину. Там полыхали ленты, разноцветные, обвивали и заполняли всё пространство вокруг. Тонкие, словно нити, крепкие и удобные "шнурки", длинные и мощные ленты — так текла Сила этого мира. И эту Силу можно было взять и сплести из неё заклятие — если уметь. Наговором подчинить её, закупорить в зелье, привязать к поверхности знаками — теперь он, Василий Сергеевич, видел и знал, что и как можно сотворить. С удивлением он понял, что может владеть этой Силой. Власть. Истинная, природой мира дарованная на благо живущим в нём. Власть ведать тайны мира сего.
Радостное могущество распирало вновь нарождённого ведя.
Он засмеялся от собственного счастья. Оно брызгало из него искрами золотого огня. Как в детстве — абсолютное счастье, абсолютное здоровье, абсолютная бестревожность.
— Господи, как хорошо-то!
Кот зашипел, выгнул спину, зафыркал, попятился под стол.
— Заткнись, Филимон!
Ведьма словно возникла за плечом ведя. Взгляды их в зеркале встретились.
— Ну что, ведь, берёшь своё знание? Принимаешь мои дары?
То есть я ещё не выбрал? Я ещё не стал?.. А…
— А что я потеряю?
— Ты перестанешь быть человеком.
— То есть?
Вокруг отражения продолжали полыхать знамёна мощи.
— Изменится мораль. Ты станешь меньше думать о людях. Ты станешь далёк от них и не сможешь жить так, как жил раньше. Ценности станут другими.
Но ты приобретёшь возможность помогать живым. И людям — тоже. Наш долг — держать равновесие мира. Это плата за знание сокрытого и возможность его использовать.
— Равновесие?
Ведьма кивнула.
— Люди творят. Доброе и злое. Иногда зла так много, что… приходиться… работать.
Внезапный крик — Василий аж вздрогнул:
— Так что ты выбираешь? Проснуться? Или оставаться человеком?
А он никак не мог выбрать.
Оказывается, он любил свою работу. Он любил человеческие праздники, любил студентов и науку. Любил старые книги и новые мысли. Господи, как он всё это любил!
Почему-то вспомнилась светленькая Танюшнкина голова, в лёгких кудряшках.
Но ведь можно всё это любить вот так, как в зеркале. Защищая, оберегая, властвуя и ведая.
Как выбрать?!
Захотелось вцепиться в волосы.
* * *
А не поставить ли мне в этом году ёлку? Нарядить. Игрушки, наверное, ещё лежат наверху, где-то в шкафах.
Василий Сергеевич улыбнулся.
Когда я последний раз наряжал ёлку? Уууу! Ещё с первой женой… с ума сойти.
Он заспешил прочь, к машине.
Танюшке надо подарок купить. И ёлку. А где сейчас ёлку купить?
А-а-а… Точно! Проезжал же ёлочный базар. И за продуктами заехать. Или это лучше вместе сделать?
Радостное возбуждение подгоняло, и человек уже почти вприпрыжку спешил по тротуару, радостно фальшивя на русском английском: "Летит сноу, летит сноу, летит сноу!"
А снег, действительно, летел.
Падал густыми пушистыми хлопьями. Укутывал замёрзшую, продрогшую землю. Согревал её к новому году в своих объятиях.
* * *
Ведьма смотрела на людской мир из своего окна. Под частым снегом бежал к машине человек.
Он был бы хорошим ведем. Но и человек из него — тоже неплохой. Вон как радуется. Ведьма улыбнулась. Но…
Темно в комнате, темно в душе.
Только призрачный, странный свет от падающего снега за окном. Снег собирает в себя свет, а когда делается вот так темно — отдаёт его со всей своей щедростью.
Фамильяр спрыгнул с лавки, мягко ступая, подошел. Вспрыгнул на подоконник и заглянул в лицо.
— Может, Олегу позвоним?
Ведьма, всё так же глядя на снежную круговерть в темноте:
— Филимон, а где у нас ёлочные игрушки?