Жил-был кот
Жил-был кот. Нормально так жил. Даже хорошо.
Гулял в окошко. Отзывался, когда к миске звали. Любился с кошкой. Ждал своих.
Они каждый день уходили в задверье. Надевали утром своё вместо-шерсти, гладили кота по голове, по спинке и уходили.
Кот вздыхал, садился на коврике. Сидел, сидел. Потом забывал, зачем сидит. Вылизывался. Оглядывался и шёл проверить миски. Потом вспрыгивал на подоконник и смотрел.
Смотреть было интересно. Там ходили чужие человеки, бегали вонючие громкие кусалки — на них кот шипел. Летали вкусные пищалки — их кот пытался ловить. Он знал, что пищалки — вкусные. Но окно не пускало. Иногда пробегали кошки. Их кот провожал изо всех сил. Даже прижимался к непускающему окну, заглядывая туда, куда уводила широкая чёрная тропа.
Когда кошки уходили, кот снова усаживался, обнимал хвостом лапы и смотрел. И нюхал. В щель долетали вкусные, очаровательные, кружащие голову запахи. Иногда они оказывались так волшебны, что кот прижимался носом к щели и дышал, дышал, дышал.
За всеми этими делами кот засыпал. Прямо на окне. Там лежала его подушка. А то уходил на хозяйскую лежанку. Пробираться под покрывалом к ямке меж двух подушек — дразнящее кошачью душу удовольствие. А там, в почти-норной-тьме, так уютно спалось!
Иногда приходил сосед. И тогда они рычали друг на друга через окно. Сосед гулял по карнизу. Он приходил, когда его открывала окно. К этому времени кот успевал проводить своих, вылизаться, проверить миски. Снова вылизаться и сидел, уютно задрёмывая, наслаждаясь теплом и тишиной.
Сосед рычал не всегда, бывало, он приносил сплетни и запахи чужих кошек.
Потом кот слышал шаги и навострял уши. Спрыгивал с подоконника и бежал к двери. Радуясь вслух приходу своих, тёрся об их ноги, лез в шуршащее, жадно вдыхал запахи, которые свои приносили на ногах, на почти-шерсти, в шуршащем.
Потом вечеряли. Свои готовили еду, ели, кормили кота. Потом сидели на лежанке или возле светящейся доски с бегающими точками. Кот иногда пытался ловить их. Светящаяся доска грелась, и на ней хорошо было лежать. Если свой не перекладывал кота, можно было греться.
Потом кот ложился на ноги своей — у неё чего-то такое было с ногами, что лежать на них хотелось больше всего, хоть и было там не так удобно, как на подушке возле волос. Свои засыпали, и кот тоже засыпал.
Так шла котовая жизнь.
* * *
Щёлкнул замок, заскрипела знакомо дверь. Кот поднял голову, повернул уши. Все, вроде, дома… Значит, кто-то куда-то пошёл.
Кот спрыгнул, пробежался до двери. Открыта. Пахнет своим, и голос его долетает из-за двери. И ещё чей-то. Кот посунулся ближе — а, так это ж соседский чужой. Болтают чего-то. Кот сел.
Дверь скрипела от сквозняка. Ветрено в последние дни. Сквозняк нёс в дом запахи. Не совсем новые, но всё равно любопытные.
Кот поднялся, шагнул к двери. И ещё шаг, и ещё. Высунул любопытную морду на…
А где же задверье?
Не было там ничего. Ни своего и чужого, ни привычных, впускаемых в дом дверью, запахов.
Там… а что там такое?
Кот вытянул шею, припал к полу и, осторожно переступая мягкими лапами, заглянул в волшебную дверь.
* * *
— РРРЯДОВОЙ 23-7-4!! Встать в строй! Налево! В медчасть марш!
Линейка одинаковых, одетых в комы криосна, парней, потекла в сторону медотсека.
Снование людей на крейсере всегда создавало ощущение суеты, но если всмотреться, станет понятно, что каждый боец знает свою задачу и цель. Каждый делает своё дело. Каждый хранит границу человеческого пространства от вторжений иных.
Чужими их называть неполиткорректно. Поэтому — иные. Просто немного отличающиеся разумные. Дипломаты вон с ними даже переговоры ведут. Правда, накачанные по уши антибиотиками — вредную еду иные не потребляют. Заботятся о своём здоровье.
Рядовой, ещё не вполне координируя свои движения, шатаясь, топал в строю своего отделения. Двадцать третьи — десант. Десант зачистки.
Они переговоры не вели. Они уничтожали всё, что движется в карантинной зоне.
В задачу десанта входило уничтожение остатков военной силы противника. То есть яйца, личинки, зачистка нор и подпочвенных укреплений в карантинной зоне. А так же уничтожение кораблей противника.
Скучать не приходилось. Вокруг сферы влияния хуманов галактическое содружество — ха, содружество, ага — организовало карантинную зону и наделило человеков правом уничтожать здесь любого разумного без суда и следствия.
Почему?
Потому что люди обладали кое-чем уникальным. Они были вкусными.
Чрезвычайное, божественное лакомство для развитых рас вселенной. Это человеческая биохимия не способна потреблять белки иных, а вот иные потребляли белок людей, смакуя каждый кусочек. И многие готовы были здорово раскошелиться за деликатес.
Поэтому контрабандисты лезли сюда, в сферу хуманов, рискуя всем. Жизнью своей, жизнью своего рода, имуществом своим и своего рода — что там у какой расы было ценного, то и отбирали в назидание.
Мол, разумных кушать — ай-ай-ай! Но мораль, как водится, была с двойным дном. Сами наказывающие тоже не прочь полакомиться порою.
Рядовой 23-7-4 иногда даже удивлялся: как люди вообще сумели доказать свою разумность этим рабам желудка? Или что там у них. Насколько удобнее было бы не считать таких вкусных способными мыслить.
Теперь Вооружённые силы Империи превосходили любую другую армию во вселенной. А как ещё, если весь мир хочет вонзить в тебя зубы, жвалы и что там у них вместо рта?
Сферу охраняли дроны. Сеть постоянно передвигающихся роботов координировалась между собой и с базами — судами военного флота. Дроны двигались хаотично на границе территории человечества. Постоянным была только их плотность в каждом кубе пространства Предела.
Любое судно иных, пытавшееся проникнуть за Предел, во внутрь сферы, оказывалось в зоне контроля двух дронов. Они выстреливали без предупреждения. Кассетные мины распадались в полукилометре и дырявили зарвавшийся кораблик аки дуршлаг.
Атмосфера повисала серебристым облачком вокруг нарушителя, дроны вызывали десант-зачистку.
Но на то они и разумные, чтобы пытаться защититься. Надевали скафандры, оборудовали внутренние отсеки, дублировали наружную оболочку.
Однако десант каждый раз срабатывал чисто.
Почему не испаряли? Можно было бы, вот только иные платили за каждый случай пересечения границы.
Это были технологии, которыми хуманы пока не владели.
Иногда нарушители подрывали себя сами, облегчая работу десанта и дронов.
Так и работали. Десант по уши в жидкостях иных, ремонтники — по уши в вывороченных внутренностях дронов.
Вахта длилась полгода.
Клонированный воин не имел права на имя. Не имел права на жизнь. Ни что, даже собственное тело, ему не принадлежало. Он весь был имперский.
До последнего кусочка дерьма в своих внутренностях.
* * *
И вот Кхаркерийский развед-бот висит по курсу. Или кхаркейский… 23-7-4 не знает, как верно. Отстрел. Десантная капсула гасит остатки вибрации прохода по отстрельному стволу, летит в пространстве.
Удар.
Захват клешнёй — кхаркейцы не признавали мёртвые материалы. Только эмергентика. Выращивали линкоры, как щенят.
Выход на поверхность. 23-7-4 поморщился. Поверхность представляла собой что-то желеобразное, больше всего напоминало… О! Остатки травы из парка на линкоре. Если эти остатки хорошенько смешать с питательным желе.
Как бы за обедом не вспомнить.
Скаф выдал результаты анализа внешней обстановки. 23-7-4 потребовал увеличить. Голограмма послушно приблизилась, раздалась в размере. Люк, как и ожидалось, обнаружился в паре шагов-прыжков.
Углубление в тёмной поверхности перекрывает складчатый клапан. Человек оторвал с рукава скафандра небольшую коробочку. Пока она выставляла острия эффекторов, он через коммуникатор активировал её и вонзил возле бугорка в тело вражеского линкора.
Коробочка-блокатор впрыснула порцию белка, вызвав запороговое раздражение нерва в области клапана входа.
Дрогнув, лепестки обмякли, 23-7-4 впрыгнул в отверстие "люка".
Фокус с блокатором предстояло повторить ещё пару раз — кессоны берегли атмосферу.
На этих кораблях всегда было темно — свет кхаркейцы воспринимали немного по-иному.
Втыкая третью коробочку, 23-7-4 пожалел о том, что не может, как хозяева: пожелать — и пройти. Кхаркейцы включены были в нервную сеть своего корабля. И, почти живой, этот левиафан послушно исполнял приказы.
Симбиоз, иерархия и прочее десантник знал только в необходимом для своей задачи размере.
Вокруг пульсировало и дрожало тело иного — трудно было избавиться от ошибки думать псевдо-жизнь живой. Коммуникатор в левой части поля зрения рисовал примерную схему расположения ходов, одновременно скаф туда же скидывал инфу о живых вокруг.
Ага! А вот и первый! Гадские… Блохи. Существо ростом с большую собаку с передней части сплошь покрытое членистыми ножками мозг упорно ассоциировал со знакомыми вещами. Чтобы не сойти с ума, искал похожее. И находил.
Блоха взлетела кверху ножками, дёрнулась пару раз и затихла. Мешок задней её части опустел, скукожился. Его содержимое валялось рядом. 23-7-4 брезгливо передёрнулся.
Десантник успел уничтожить ещё с полдесятка, когда тревожный зуд комма указал на отряд "блох", прущих к нему откуда-то сверху. Судя по картинке, эти гады научили свои эмергенты создавать коридоры по требованию. И сейчас эта кишка росла к нему со скоростью бега кхаргейца.
23-7-4 отскочил обратно к выходу и принялся палить по сыплющимся в коридор "блохам". Реактивная пуля разрывалась в теле противника, и жёлтые потроха иных дымящимися кучками украсили проход.
Десантник сменил магазин, перехватил поудобнее трубку и…
Запищало уже справа. Обернуться туда 23-7-4 ещё успел, И даже отправить туда пару пуль — тоже успел.
Бурой массой иные свалили его с ног. Их членистые, гладкие в скафах конечности ощупывали хумана, стаскивали с него всё лишнее.
И 23-7-4 вдруг с ужасом понял — зачем.
* * *
— Сержант! Рядовой 23-го отделения 7-4 доставлен на борт!
— Как он?
— Погружен в реа-бокс…
— Твою мать, солдат! Я спрашиваю, много ли от него осталось!!
— Э…
— А ну посторонись-ка!
Сержант наклонился над прозрачным боксом. Его лицо дёрнулось судорогой.
Он стукнул перчаткой скафа в бокс. Ресницы дрогнули, лежащий там взглянул на сержанта. Честь отдать ему было нечем. Бегать, переваривать пищу, сношаться и частично дышать — ему тоже было нечем. Но он жив. И лицо почти цело, и он как-то не дал себя сожрать целиком.
— Молодец, солдат! Ты — герой! Империя не забудет тебя, 23-7-4!
Реанимационный бокс увезли. Сержант проводил его взглядом.
— М-да… и кто додумался поднять выживаемость клонов таким вот образом?
Резко выдохнул, провёл ладонью по лицу и сморщился — забыл, что ещё в скафе. Обернулся к тем двоим, что нашли и отбили 7-4:
— Как он выжил-то?
— Антибиотики, сержант, сэр! 23-7-4 дал команду на введение антибиотика ЭД-129.
— Э…Д. Экспериментальный?
— Так точно, сэр!
— И они перестали его жрать? Уже попробовав, оставили?
Сержант смотрел в ту сторону, куда увезли везунчика. Если иные начинали жрать хумана — их можно было расчленить наживо, но не остановить. Даже накачавшись лекарством, ты гарантируешь себя только от нападения. Остановить нападение так не получалось ещё ни у кого.
— Так точно, сержант, сэр! И рядовой воспользовался блокаторами. До того, как ему…
Сержант покивал:
— Ага… Угу. Так. Выжившие раненые?
— Пятеро, сержант, сэр! Ранения незначительны, вызваны оружием Кхаргеи. 23-25-3, 23-46-12, 23…
— Волшебный…
— Что?..
— Волшебный подарок этот рядовой сделал десанту.
Сержант погружен в собственные размышления.
— Теперь меньше станем терять парней.
* * *
23-7-4 готовили к перевозке на базу.
Медсестричка, пока готовила его, подключала приборы, колола лекарство, всё чего-то ворковала ласково.
Десантник почти не слушал, он проваливался в забытьё.
Лестничная площадка, свой стоит, его голос заполняет гулкую пустоту подъезда.
— Ой, лови его, лови! Васька убежал!
Свой наклоняется, берёт его поперёк мохнатого тела и прижимает к себе.
Тяжёлая ладонь хумана гладит по белой шерсти, знакомые пальцы чешут горло, потом за ухом. Кот блаженно щурится, благодарно мурлычет.
— Куда же ты, разбойник…
Мужской оглушительный сменяется женским, шелестящим:
— Починят тебя, лазарет на базе — хороший. Новыми ножками побежишь, и … и всё остальное тебе приделают. Проснёшься — лучше нового будешь! Спи, солдатик. Спи.
23-7-4 подумал о том, что сестрички тут неклонированные. Это хорошо. Разные лица — как-то это… Даже, наверное, интересно. Сон уже затягивал, безволил.
Спать он будет, пока не восстановят — долгий, долгий, волшебный сон. Лучший подарок, единственная награда тому, кто не имеет ничего, даже имени.
— Васька, Васька! Кс-кс!
И 23-7-4 бежит на мохнатых лапах к миске, на кухню.
А от блох у него ошейник — не съедят.