Двери нет

МарьИванна проснулась. В темноте за окном пел ветер. Железные листы крыши гнулись гулко и бухали от его усилий. Он швырял горстями дождь в стёкла и на крышу.

МарьИванна уютно натянула одеяло повыше. Телу было хорошо. В ласковом тепле одеяла, на любимой, самой правильной подушке, лежать так сладко! Особенно в дождь. Особенно в такую непогодь за окном. И на работу только…

Так. МарьИванна потянулась за телефоном, сонно нащупала клавиши, поморщилась от света и внутренне возликовала: три часа! Значит, можно ещё три часа никуда не идти.

Повернулась на живот, блаженно вытянула ноги. Ноги высунулись из-под одеяла. МарьИванна отработанным движением ступней сделала "кулёчек". Теперь — идеально. Она даже улыбнулась в темноте, так было хорошо.

Тикали часы, муж сопит под боком. Так. Муж сопит, а… вслушалась в темноту. Да. Мелкий тоже. Присвистывает носиком. Проверить бы, небось опять одеяло сбросил. Лежит, мёрзнет.

Сонное сознание сдаваться не желало. Рушить маленькое счастье пододеяльного комфорта не хотелось.

МарьИванна снова закрыла глаза, повозилась, забираясь поглубже в тепло постели. Тикают часы. Летит мимо окон ветер. Стены дома сражаются с дождём и ветренными лапами-порывами.

Уснуть было бы так сладко. Уснуть и снова увидеть сон.

МарьИванна улыбнулась.

Ах, какой же это был замечательный сон! Яркий. Живой. Бально-корсетный.

Громадный зал. Высоченные потолки и толпа гостей. Зеркала на стенах множат роскошь бала. Сияние тысячи огней, яркость нарядов, канделябры и почти зеркало паркета.

Роскошные платья, роскошные кавалеры. Пары плывут в волнах вальса. Кружащая, летящая мелодия прихотлива. Успеть за ней — вызов и игра.

Женщина смеётся, побеждая в этой игре. Себя, музыку, мир. Она прекрасна, и её кавалер любуется ею. Он силён и учтив. Он ведёт её в танце, уверенно и бережно, словно ювелирную хрупкость держит в пальцах. И женщина знает свою ценность для него.

МарьИванна зажмурилась. Хотелось снова провалиться в этот же сон. Хотелось праздника и того, из сна, ощущения собственной ценности.

Она поглубже зарылась в подушку. Перед глазами летели пары, и сонный мозг уже готов был снова туда, уснуть. Что-то мешало. Тревожное такое. МарьИванна прислушалась к своим ощущениям.

Тревога гнездилась в животе.

Со вздохом МарьИванна села. Всё равно придётся идти — этот понукатель не знает пощады. Откинула одеяло.

Весь уют сразу растворился в ночном тёмном холоде.

Искать халат? Быстрее так. МарьИванна нашарила тапочки ногами и, чуть пришаркивая и шатаясь со сна, побрела в коридор.

Запнулась о свалку тапок возле двери. Придержалась рукой за косяк и тихо открыла скрипучую дверь.

Зевнула до выступивших слёз. Нужда гнала.

Взявшись за ручку двери кафельного покоя, двинула качельку выключателя вниз.

Писать уже хотелось категорически.

Распахнула дверь, шагнула внутрь, сощурившись от электрического сияния. И…

Попятившись в испуге, захлопнула дверь обратно.

Прижавшись к ней спиной, МарьИванна никак не могла успокоить дыхание. Сердце билось тяжёлым, громадным комом под рёбрами. Покосилась в сторону кухни — таблеточку, что ли?..

Заталкивая внутрь взбесившееся дыхание, МарьИванна осознавала увиденное в туалете.

Залитый сиянием тысячи огней зал. Летящие в круге вальса пары. Паркет, канделябры. Громадная люстра посреди зала и тёмные арочные, просторные окна.

Не давая себе шанса передумать, МарьИванна распахнула такую привычную дверь снова.

Грянула выпущенная за дверь музыка. Шуршание юбок, говор многоголосия, ощущение присутствия множества людей.

Ой, они же меня увидят! Испуганно оглядела сорочку — там, где на неё падал свет, её не было. Шёлк. Золотистого цвета. Как игристое вино. Залюбовавшись, погладила ладонью. И воззрилась в недоумении на перчатку.

Подняла ладонь к глазам, повернула. Шагнула внутрь и, шурша юбкой, крутанулась вокруг себя, разглядывая.

Зеркало.

Шагнула ближе. Зеркало отражало красавицу.

Нет, МарьИванна легко себя узнала. Те же черты лица, те же волосы, даже фигура…

Вот только лицо не отёчное со сна и лет. Фигура без наслоений печали на бёдрах. Женщина, сглотнув слёзный спазм, тронула стройную шейку, скулы. Сияющие глаза в отражении зеркала утверждали, что она касалась себя. Что вот это вот чудо в зеркальном блеске — она сама.

Боги мои… Неужели же я была бы такой… Такой, если бы…

Она посмотрела туда, откуда пришла.

Я же писать хотела. И Ванечку укрыть надо, простынет без одеяла.

МарьИванна шагнула назад. И остановилась.

Она смотрела в зеркало. Прелестной изящности леди глядела в ответ.

Она смотрела влево. Музыка подхватывала и звала лететь, растила крылья радости. Золото и сияние праздника.

Она взглянула направо. В темноту знакомого, годами хоженого коридора. Отсюда виден угол шкафа и пятка Ванечкиного валеночка.

— Ты чего?

Сонное бурчание дополнилось тяжелой рукой на спину.

Спина вздрагивает от рыданий.

Он завозился, поворачиваясь, придвинулся ближе.

В растерянности погладил жену. По волосам, по спине. Он никогда не знал, что делать, если женщина плачет. Да ещё вот так, среди ночи и безутешно.

А чем тут утешить?