Прощальный финт ушами

Лёва Котик был мал, мил и пил страшно. Далеко не богатырский рост его — полтора Котика на одного средневыкормленного самца — за глаза называли "росточком" и обходили стороной. Старались не задеть, не нанести физического ущерба. Всё потому что маман его — ростовчанка, кореннее не бывает. А вот папА волею подслеповатой фортуны случился крайне северным оленеводом. Видимо, охотником он тоже был не из последних. Поскольку Настасья Тимофеевна Котик, заброшенная нелёгкой комсомольской судьбой в Заполярье, заглотила наживку, подставила рога под аркан и попалась гиперборею в силки. Кто знает, возможно, посодействовало вынужденное безрыбье. Или же сработал тот самый непреложный закон жизни, согласно которому, как считают кухонные мудрецы, гонады решают за носителей.

В любом случае, в качестве компенсации Лёва получил в наследство материнскую красоту. Русые вьющиеся волосы, широкие скулы, почти без намёка на "восточность" голубые глаза. А рост… что рост, не в нём счастье… Примерно так успокаивал он себя и, в конце концов, почти поверил.

Поверить-то поверил, но крепко пивал. Свить гнёздышко не вышло. На работе закрывали глаза. Знакомых-друзей не завёл. Никто не против — давай, гробься, человечек. И Лёва такой: "А почему бы и нет…"

На носу был Новый год и свежая ссадина. Ещё одна горела на щеке, и ей подвывали рёбра. Лёва сидел на выщербленной ступеньке в собственном полутёмном подъезде и не мог подняться. Злой. Разбитый. Трезвый.

Этажом ниже хлопнула входная дверь. По полу, раздолбанному танковыми гусеницами дамских шпилек, зашаркали неспешные шаги.

— Добрый вечерочек, — раздался рядом высокий неуловимо хрипловатый голос.

Лёва поднял глаза и в кромешном свете шести десятков свечей рассмотрел мужчину в благопристойном чёрном полупальто и такой же мягкой, удобной на вид шляпе.

— Позвольте, я пройду.

Высокий, плотный. Усы, бородка клинышком, прищуренный глаз. Сосед сверху… Оказывается, вот как выглядят соседи сверху, если на них смотреть не с балкона, продираясь взглядом сквозь клубы табачного дыма.

Котик попытался подвинуться, но в коленях что-то недобро хрустнуло, а грудь словно полоснули ржавой косой. И он бросил это пустое занятие, лишь виновато пожал плечами.

— Вы в порядке? — не отставал сосед.

Лёва грустно улыбнулся. Он искренне считал, что одного взгляда на него хватало, чтоб понять — какое там в порядке! Но нежданно-негаданное участие польстило и придало сил. Поэтому он пробормотал:

— Я в подъезд… а потом будто свет мигнул. Хрясь…искры. Никого же не трогал.

Должно быть, голос его прозвучал достаточно отчётливо и внятно. Во всяком случае, "усы, бородка, шляпа", моментально уяснив, что перед ним невинная жертва обстоятельств, сочувственно зацокал языком:

— Ай-я-яй, ай-я-яй! — и принялся сокрушаться: — Что поделаешь, молодой человек, сейчас это стало почти обязательным условием получения по морде — никого не трогать. Тех, кто трогают, обходят стороной. Дикие времена. И нравы подстать.

Он приподнял шляпу и представился:

— Имею честь, Валерьян Самуилыч Каретников.

Лёва буркнул что-то отдалённо похожее на своё имя. Каретников внимательно осмотрел Лёвины побои и спросил:

— Послушайте, вы идти-то можете? Живёте на третьем, я правильно помню?

Котик утвердительно кивнул на оба вопроса и снова попытался приподняться. На этот раз с большим успехом — тело его приняло вертикальное положение, но ежесекундно угрожало избавиться от навязанной позы.

— Давайте помогу, — предложил Валерьян Самуилович и подставил драповый локоть. — О, да вы — пушинка, так мы мигом домчим.

Лёва недовольно зыркнул на него, усмотрев в "пушинке" намёк на свой дефективный рост. Это не укрылось от соседа и вынужденного попутчика.

— Простите за бестактность, — улыбнулся он виновато. — Но… в нашем с вами случае это только хорошо. Вот были бы вы здоровенным увальнем — просидели бы здесь до утра. А так…

На это у Лёвы возражений не нашлось.

Каретников довёл его до обшарпанной двери и, выслушав сумбур благодарности, собрался было уходить. Но, наткнувшись на грустные собачьи глаза, остановился.

— Один живёте? — спросил он после недолгого колебания.

Котик уныло уронил голову на грудь.

— Да всё как-то…

Благодетель поднял взгляд в закопченный потолок и сказал, неизвестно к кому обращаясь:

— Один и в Новый год…да ещё и это всё… ай-я-яй, ай-я-яй…

Котик не успел сообразить, что происходит, а Каретников уже подхватил его под локоть и спросил:

— Вы ещё два пролёта осилите?

— Умыться? — предложил Валерьян Самуилыч, указав на противоположный конец коридора. Однако предложение не прозвучало вопросом — всё испортило помятое, в грязных потёках Лёвино лицо, вопиющее о вмешательстве воды и мыла.

В небогато оформленной ванной Котик привёл себя в относительный порядок. Даже прилизал непослушные волосы набок. Взглянув в зеркало, нашёл, что стал похож на не слишком ухоженного кокер-спаниэля.

Когда он, всё ещё обескураженный и растроганный неожиданным гостеприимством, вышел из ванной, Каретников кивнул ему на потёртый клетчатый диван с изогнутыми подлокотниками. А сам, покряхтывая, опустился в кресло, уменьшенную диванную копию. Лёва, безропотно повинуясь, сел и осмотрелся. Мебели — прожиточный минимум. Стены, оклеенные неброскими обоями, покрывала аляповатая мозаика из больших и не очень картин и фотографий. В основном портреты. И Котик понял — увильнуть от утомительной лекции на тему "Жизнь господина Каретникова в образах и лицах" ему не удастся. Однако хозяин и тут провёл его:

— Так чем занимаетесь, Лёва? — спросил он с натуральным любопытством в голосе. — Кем работаете?

Пришлось признаваться:

— Котроллёром… в автобусах.

— Так может, это ваши благодарные клиенты вас так? — хмыкнул Каретников, указав на Лёвино лицо.

— Не, — Котик мотнул головой и тут же пожалел, ощутив, казалось, каждый миллиметр оцарапанной щеки. — Там я при исполнении. Если что, водитель двери блокирует — и едет до ближайшего участка. А в полиции не шутят: за нападение на должностное лицо…

Валерьян Самуилыч поторопился спрятать улыбку в кулак.

— Вот как…

— Да, — уверенно сказал Лёва, но никакой уверенности не почувствовал. Про полицию он выдумал. По инструкции, конечно, полагалось, но вот станет ли водитель сходить с маршрута ради такой мелочи, как помятая Лёвина физиономия, оставалось загадкой… Поэтому он поспешил перевести разговор на другую тему:

— А вы? Не из той же полиции, часом?

— С чего вы взяли?

— Ну… — Котик опустил глаза в пол. — Мне же помогли.

Каретников удивлённо приподнял одну бровь и фыркнул:

— По-вашему, у нас сейчас только полиция людям помогать стала? Ай-я-яй, ай-я-яй…

Лёва не нашёлся, что ответить. Если уж начистоту, он искренне считал, что и полиция такими делами давно не занимается. Но озвучивать свои мысли не стал.

— В любом случае, вы не угадали, — сказал Валерьян Самуилыч и зачем-то взглянул на часы. — А Новый год, если изволите, мой почти профессиональный праздник.

— Так вы Дедом Морозом? — обрадовался Лёва, моментально представив Каретникова со снежной накладной бородой и бровями. — Актёр?

— Я в цирке работаю.

Новый год, профессиональный праздник, визжащие от радости дети…

— Клоуном?

Каретников весело закудахтал:

— Когда-то и ковёрным доводилось, да. А теперь вот годы не те. Растяжка, как у статуи, одышка...

Он сложил руки перед грудью и церемонно поклонился:

— Я, видите ли, иллюзионист.

— Это… — Лёва замешкался, стараясь в очередной раз не ударить в грязь лицом. — Это фокусы?

Каретников кивнул.

— А причём здесь Новый год? — окончательно растерялся Котик, и ему показалось, что все портреты на стене взглянули на него с укоризной и презрением. А какой-то написанный грубыми мазками длинноусый старичок ещё и покрутил пальцем у виска.

Однако Валерьян Самуилыч явно не разделял убеждения своей портретной галереи, поскольку терпеливо объяснил:

— Ну, во-первых, и то и другое — иллюзия чуда, согласны со мной?

Котик поспешил согласиться, чтоб остаться в глазах хозяина пусть и не прозорливым, но хотя бы вежливым простаком.

— Во-вторых, и Новый год, и мое ремесло существуют в основном для детишек, — продолжил Каретников, — и работают, только если веришь в них. Ведь фокус — он до тех пор чудо, пока не вспомнишь, что этого самого чуда не бывает. А вспомнил — и вуаля! — обычная ловкость рук. Так и Новый год — волшебство, пока не придёт в голову, что это всего лишь смена календаря.

Должно быть, он хотел сказать ещё что-то, но снова бросив взгляд на часы, возбуждённо всплеснул руками и подхватился на ноги:

— Ведь время же, Лёва! Время! Ай-я-яй, ай-я-яй!

Ударили куранты. Шампанское плеснулось в стекло и от возбуждения долгожданной близости покрылось белёсой бахромой пены.

Лёва скрипел вилкой по тарелке и отправлял непременный салат, порцию за порцией, в рот. Каждый раз подбитая губа давала о себе знать, но он старался не обращать внимания и с наслаждением набирал, поправлял хлебом, глотал.

Хозяин колдовал над пузырьками, с оптимизмом летящими к линии водораздела и массово там гибнущими. Пригубил чуть и, поставив фужер, спросил:

— А вы, молодой человек, желание не загадываете?

Странный он, этот иллюзионист-фокусник. Наивно привёл в свой дом первого встречного встречать Новый год. Теперь вот это. Желание не загадываете ли? Лет и лет, а всё б ему сказочки!

— Да чего его загадывать? — воспитанно прожевав, ответил Котик.

— Если верить, говорят, сбывается. Вам, что же, ничего от жизни уже не нужно?

Лёва положил вилку и пожал плечами:

— У меня вот почему-то не сбывается. Плохое, разве что…

— Ай-я-яй…

— Вот вам и "ай-я-яй", — Котик бережно дотронулся до раны на щеке. — Надо же, на Новый год и так отоварили! Мерзавцы…

— А мне кажется, — перебил его Каретников, — судьба всем хочет доставить приятное. И вам, и мне. И тому, кто вас, прошу прощения, так разукрасил. Вот только что ей делать, если вам ничего путного не желается? Она и сбывает… Ну, допустим, самое минимально злое и вредное. Из принципа наименьшего зла.

— Да ну…сказки это, — раздраженно выпалил Лёва. — Да и будешь о хорошем мечтать! Каждое утро по набитым автобусам трёшься. "Ваши билетики, да ваши билетики". Мне, правда, полегче с моим ростом. За него и держат, а то бы давно уже за ворота. А пассажиры ещё все такие: "У меня проездной, я предъявлял". Или билет сомнут в кулаке, а потом разбирай.

Каретников прицелился в Котика длинным холеным пальцем:

— Вот видите! А ведь они не виноваты. Вас, что же, злит, что они заплатили?

— Ну… у меня же работа… поймать зайца… — смутился Котик.

— И получается, вам лучше, чтоб они нарушили, так? Зла, стало быть, им желаете…просто по долгу службы? Не боитесь, что вернётся?

Лёва понял, что от пережитого и выпитого, он окончательно запутался в своих чувствах и желаниях. Поэтому махнул рукой с напускной весёлостью:

— Ай, что про это говорить… Вы лучше про фокусы расскажите. Ведь в сто раз интересней!

— Извольте, а что рассказать?

— Ну, секреты там всякие. Мне вот давно любопытно, как кролика из шляпы достают?

— О, это просто, — отмахнулся Валерьян Самуилыч. — Там двойное дно. Главное, как и у вас, — вовремя поймать зайца за уши.

Лёва невольно улыбнулся такой аналогии.

— А когда голова на столике без тела лежит? — спросил он уже с искренним интересом.

— Зеркала снизу под определённым углом.

— А когда женщину распиливают?

— Тоже зеркала и муляж ног.

Котик замолчал не мгновение, не решаясь продолжить, но потом всё-таки попросил:

— Слушайте, а вы можете показать что-нибудь простенькое, а?

Иллюзионист ненадолго задумался, а затем согласно кивнул:

— Можно и простенькое.

Он достал из высокого шкафа коробку, вытащил из неё лист бумаги и ручку.

— Вот, напишите на листке что-нибудь… — потребовал он серьёзным голосом и добавил с улыбкой: — А знаете, напишите на ней своё желание. Вдруг сбудется.

Котик покрутил лист в руках, размышляя, чего же он в самом деле хочет. Вспомнил про их недавний разговор о законопослушных "зайцах" и, не придумав ничего лучше, накарябал: "Чтоб билетики". Хотел закончить, но не рассчитал с размахом, и остаток фразы на лист не уместился.

— Написали? Теперь кладите на стол и накрывайте вон той прозрачной миской.

Лёва тщательно исполнил всё и сквозь мутное стекло стал разглядывать лист с кривыми буквами.

— Хорошо. Теперь ожидайте, — хохотнул Валерьян Самуилыч и пошутил: — Будем считать, что ваша телеграмма Деду Морозу отправлена.

С листом ничего странного не происходило, и Котик незаметно для себя отвлёкся. Вернулся к недоеденному салату, глотнул выдохшегося шампанского…

А когда снова взглянул на тарелку, глаза его выпрыгнули из орбит.

Бумаги не было! Для большей уверенности он поднял миску. Никаких следов!

— А как вы это?

Наслаждаясь произведенным впечатлением, Каретников просиял:

— Секрет фирмы.

— Нет, правда, как?

— Вы просили простенькое. Это и есть самое простое — исчезающая бумага. Состав пропитки — за копейки в любой аптеке. А эффект сами видите.

— Да, уж, эффект, что надо… — признался было Лёва, но вдруг осёкся. Перед его глазами снова встал злополучный лист. А на нём корявая надпись.

Он сглотнул и несмело спросил:

— А что угодно можно написать?

— В принципе, да. Тут главное, чтоб с кожным жиром в реакцию не вступило. Он для неё катализатор. Пальцами потёр — двадцать минут и всё…

— Да, двадцать минут… — задумчиво повторил Котик и непонятно зачем спросил: — Так говорите, сбудется, если верить, да?

Два последующих дня Лёва Котик метался по городу, как весенний тигр по клетке. Покупал, подкупал, договаривался, арендовал. Печатал, пропитывал, подменял...

А на утро третьего дня с нетерпением ожидал прибытия первого предназначенного для проверки автобуса. И когда тот подъехал, обречённо распахнув перед Котиком дверь, Лёва с благодарностью прошептал:

— Спасибо тебе, Дедушка Мороз.

В душе он ликовал, предвкушая, как сейчас растерянные утренние люди полезут в карманы и портмоне. Будут лихорадочно пытаться отыскать там недавно прокомпостированные бумажные прямоугольнички билетов. Но, благодаря выстраданному чуду Котика, так и не найдут. Секрет фирмы! Да, это будет его триумф!

Отчего-то вспомнился Валерьян Самуилыч со своей проповедью. Заколебавшись на мгновение, Лева про себя подумал: "Обещаю, в последний раз. Только о хорошем…о хорошем теперь…"

И уже отработанным командно-административным голосом прогремел на весь салон:

— Уважаемые пассажиры, предъявляем проездные билеты!

Лев Котик шёл ловить зайца за уши.