Шибари

Шибари¹

 

Над Киото шел проливной дождь. Холодные, по-осеннему злые капли неистово барабанили по стеклу, но лишь чтобы потом, словно небожители, свергнутые с небес и растоптанные обитателями земли, расплыться бессильным лужами на дороге. Миори, поглубже запахнувшись в кимоно, стояла лицом к окну и не отрываясь смотрела на разыгравшуюся стихию.

— Я люблю дождь, но не такой. Тихий и спокойный, с полосками света между туч — это красиво. Ливень удручает, — развернувшись, она спросила у Такэути Масацугу, мужчины, сидевшему на постели. — А ты? Какую погоду любишь ты?

Недовольная гримаса исказила лицо гостя. Ему было явно неуютно в этом заведении, в этой комнате, в этом диалоге.

— Ты слишком много и красиво говоришь для проститутки, — сквозь зубы процедил он. — Возомнила себя гейшей?

Миори вздрогнула, как от пощечины.

— А ты слишком красив и знаменит, чтобы пользоваться услугами обычной проститутки. За актерами, подобными тебе, девушки вьются, запускают пальцы в волосы, шепчут разные слова…

— Мне не нужные бестолковые неумелые девицы, мне нужна та, кто знает толк в плотских утехах. Сказали, ты хороша.

Губы Миори сложились в учтивую улыбку.

— Так и есть. А тебе, значит, нужно то же, что и всем…

Халат соскользнул с ее плеч, обнажая грудь, но ниже ему упасть не дала рука Такэути.

— Подожди, мне, действительно, нужно нечто другое…

Из его наплечной сумки на пол высыпался ворох веревок, отчего глаза Миори испуганно расширились.

— Нет-нет, не бойся, — грубость в голосе Такэути мгновенно улетучилась. Теперь он был похож на пойманного за чем-то неприличным школьника. — Я не хочу навредить тебе. Просто... Я думал испробовать что-то... необычное.

Миори ненадолго задумалась. Присев возле странного клиента, она дотронулась пальцами до одной из веревок.

— Ты хочешь связать меня? Зачем?

Поняв, что главное преодолено, Такэути быстро потянулся к сумке и добыл оттуда стопку исписанных бумаг. Затараторил, словно боясь упустить момент:

— Я изучал методики мастеров прошлого, и пришел к выводам: при правильной обвязке веревкой можно не только причинить страдание плененному человеку, но и, наоборот, принести ему небывалое удовольствие. Кроме того, ощущение беспомощности высвобождает сексуальную энергию...

Девушка недоверчиво покосилась на листы.

— Если на мне останутся ссадины и синяки, тебя накажут. Будь уверен, после этого ты никогда больше не пожелаешь женщин.

— Я буду аккуратен, — пообещал мужчина.

Видя, что угрозы не возымели действия, Миори вздохнула.

— Ну хорошо. Учти, это будет стоить дороже...

 

...ее глаза все еще были широко распахнуты, а грудь часто вздымалась. Шумное дыхание мешало говорить, но Миори все же прошептала:

— Как... удивительно...

Такэути лишь кивнул головой. Он, даже не одевшись, уже сидел за бумагами и что-то записывал, не обращая на нее более никакого внимания.

Девушка завозилась в постели, пытаясь устроиться поудобнее. Ее руки были необычным способом стянуты за спиной, веревка соединяла запястья с заведенной назад правой ногой. Левая нога, часто обмотанная веревкой была притянута к животу.

— Ты развяжешь меня?

Такэути вновь кивнул, но помогать не спешил.

— Ты негодяй, Такэути Масацугу! — рассмеялась пленница и кое-как подползла к раскиданным по полу листам. Один из них привлек ее внимание.

- "Приведи ее мне. Не куском бездушного мяса, не сломленной и избитой, а гордой и непокоренной. Так, как умеешь только ты, Тецуро Обе... " — прочитала вслух Миори. — Что это?

— Одна из новых пьес. Еще не ставили, — мужчина подошел к девушке, провел рукой по ее голове. Его голос вновь был полон неприятной самоуверенности. — Я буду здесь завтра. И потом — снова. Ты позволишь мне и только мне связывать тебя.

Неуловимым движением Такэути схватил с пола нож, которым еще недавно разрезал веревки и аккуратно срезал локон ее волос. Убрал в сумку.

Миори пристально взглянула ему в глаза. Несколько секунд они неотрывно смотрели друг на друга, после чего девушка опустила взгляд.

— Да, мой господин... — прошептала она, тая в словах змею обмана.

 

 

***

 

В легендах сказано, однажды Тецуро Обе, непревзойденному мастеру ходзе-дзюцу², было поручено изловить непокорную Йоши-химэ, что скрывалась от власти грозного дайме³.

Семь дней он выслеживал девушку по всему Рюкю, и наконец нашел у горного ручья, где та умывалась, скинув одежду, не страшась утренней прохлады и леденящих струй, спускавшихся с вершин.

Не легка оказалась добыча. Пока воин пытался пленить Йоши-химэ, той трижды удавалось вырваться из пут охотника.

Наконец, ему удалось обездвижить девушку, связав по рукам и ногам. Взвалив ее на плечи, он отправился в обратный путь, но на первом же привале оставленная без присмотра она чудесным образом освободилась и сбежала.

 

***

 

Начавшись с утра, бомбардировка Харбина закончилась только к вечеру. Стены подвала больницы перестали сотрясаться от взрывов, с потолка больше не сыпалась побелка, свет от ламп выровнялся и даже стоны раненых стали как-то тише.

Деловитыми муравьями по коридорами засновали люди в белых халатах, уверенно ориентируясь между больными. Коек на всех не хватало, и новоприбывших укладывали уже просто на пол. По некоторым из них уже можно было ходить, не переступая.

Квантунская армия доживала последние дни.

Такэути нервно разматывал и сматывал чистый бинт вокруг кулака, уставившись взглядом в пол.

— Зачем ты здесь? Ищешь смерти? — пробормотал он, обращаясь к стоящей рядом с ним, у входа в коридор, Миори.

-Я тебя искала, а не смерть, — ее голос дрожал, но девушка старалась храбриться. — Ты пропал, ничего не сообщив, а когда я услышала, что актеров театра тоже забирают на войну...

 

Он оборвал ее:

— Меня не интересуют причины. Как ты меня нашла?

— Это было легко. О тебе здесь разве что легенды не ходят. Один генерал, будучи слаб в постели, развлекал меня рассказами о войне. Однажды, он поведал о неком мастере, умеющем творить чудеса с веревкой. Я напросилась с ним, когда ему пришел приказ отправляться в Китай.

— Ты не думаешь, что этот генерал похож на дурака, таскающего повсюду за собой глупую шлюху, похожую на тебя?

Миори хмыкнула, проглотив оскорбление.

— Я уже давно не торгую собой. А генерал сделал мне предложение. А если я предложу, он прикажет выпороть тебя за подобные оскорбления.

Такэути перевел взор на спутницу. Скользнул по убранным волосам, алым губам, белой накидке. Не в силах совладать с собой, Миори покорно опустила взгляд.

— И ты довольна, будущая генеральская жена? — он дернул было рукой, чтобы прикоснуться к ней, но в последний момент сдержался.

— Нет, не довольна, — девушка придвинулась чуть ближе и заговорщицки зашептала. -Представляешь, он совсем не умеет делать синдзю⁴. А стоит попросить его хотя бы просто меня связать, так он сразу начинает противно щекотаться...

— Зачем ты это все говоришь мне?

— Сегодня ночью у них будет собрание штаба, что-то о капитуляции... — Миори прикусила губу и кинула быстрый взгляд на Такэути. Решилась. — Мы можем воспользоваться моментом. Ты же сделаешь мне синдзю?

Один из бойцов, лежавший на койке у стены, недалеко от входа, неожиданно закричал. Но, едва начавшись, крик тут же захлебнулся в спазмах боли, выгнувших тело дугой. Пальцы человека судорожно сжали края простыни, из глаз полились слезы отчаянья.

Такэути резко отстранил Миори от себя, подпрыгнув, ловко вскочил на спинку ближайшей койки и так, словно по кочкам в болоте, прыгая через головы, поспешил к мятущемуся раненному бойцу.

Миори не смогла разглядеть, что же именно дальше произошло, однако спустя полминуты, солдат уже вновь тихо лежал на кровати и лишь судорожно вздымающаяся грудь напоминала о недавнем приступе.

— Солдаты боготворят тебя, — сообщила девушка, когда Такэути вернулся ней. Бинта на его кулаке уже не было. — Говорят, будто бы ты даже смертельно раненного можешь перевязать так, что он еще сутки будет сражаться на передовой.

Застучали сапоги, сверху мимо стоящей парочки пронеслась очередная бригада с носилками, заполняя коридор новыми криками боли.

— Я не могу привязать душу к телу, — ответил Такэути. — Эти люди умирают по приказу императора. Если будет нужно, они умрут за него не один раз. Веревка слабее слов...

 

...когда занялся рассвет, он снял веревки с вбитого в потолок крюка и аккуратно уложил их в походный ранец. Крохотный кабинет, расположившийся на первом этаже больницы, стал их приютом на ночь.

Миори тем временем, расположившись за столом, перебирала листы, заполненные карандашным набросками. Загадочные узоры веревок здесь перемежались весьма недурственными изображениями связанных женщин и мужчин.

— Я не знала, что ты еще и художник, — девушка сдула с лица выбившуюся из прически прядь. — Интересно, сколько людей здесь побывало до меня? Сколькими еще ты овладел, подвесив в воздухе? Им тоже это нравилось?

Такэути подошел к ней и вырвал стопку бумаг из рук. Бумага последовала за веревкой.

— Здесь побывали многие, но у всех них были иные причины. И никому не понравилось.

— Неужели ты... — девушка ахнула.

— У веревки два конца, — не дал договорить ей Такэути. — Император велел не щадить врагов Японии, но теперь война окончена. И мы должны вернуться.

Сказав это, он распахнул плотные шторы, чтобы в заливающем город свете увидеть как с неба плавно спускается советский десант.

 

***

 

Больших трудов стоило Тецуро во второй раз выследить и пленить Йоши-химэ, но она опять исчезла, при первой же возможности, несмотря на то, что была привязана к дереву, а самурай лишь на мгновение прикрыл глаза, утомленный долгим переходом.

И тогда отчаявшийся мастер обратился к лесной ведьме, с просьбой сплести для него волшебную веревку, развязать и разорвать которую никто бы не сумел.

Узнав о его цели, колдунья попросила добыть пучок волос Йоши-химэ, сказав, что лишь вплетя в веревку частичку охотника и добычи, можно создать нерушимые путы.

— Берегись, Тецуро, — предупредила она. — Ты сам рискуешь попасть в плен.

Но мастер Обе был верен слову, данному дайме, и сделал все, как велела ведьма. Он принес ей волос девушки и отдал свой.

Однако колдунья вернула ему все обратно.

— Не мое это волшебство, а твое. Только истинный мастер связывания может сделать подобную веревку.

И тогда Тецуро Обе, послушный ее советам, создал чудесную по своей красоте и крепости хоннаву⁵, в которой воедино сплелись лен, его волосы и волосы неуловимой беглянки.

 

***

 

Такэути Масацугу отложил карандаш и с неприязнью оглядел получившийся набросок. Ломанные линии, невнятные формы — нет, бумага отражала иную, чуждую представлению мастера картину. Веревка лежала не так, женщина сидела иначе, черты ее лица были чужими...

Мольберт полетел на пол, за ним — обрывки неудачного портрета. Следом полетели прочие рисунки, затем — посуда. Внезапное бешенство захватило мастера настолько, что он не сразу заметил вошедших в его дом людей.

Один из них был низкоросл и тучен, облачен в одеяния чиновника. Поминутно промокая облысевшую макушку платком, он постоянно косил на своего спутника — высокорослого американца, белокожего брюнета. Этот был одет в военную форму, за спиной его висела винтовка.

— Господин Ивасаки! — взяв себя в руки нехотя поклонился Такэути. — Для меня большая честь принимать вас в своем доме.

В ответ чиновник лишь слегка повел головой. Ткнул мыском сапога упавший на ногу лист.

— Такэути Масацугу! Довожу до твоего сведения, что было принято решение изъять все находящиеся здесь фотографии и картины и запретить тебе заниматься этим... — губы господина Ивасаки непроизвольно сжались, он дернул подбородком и проглотил запланированные слова.

Внешне Такэути ничуть не изменился в лице, только глаза его сузились, почти превратившись в щелочки.

— Вы решили столь необычным способом пополнить свою коллекцию, господин Ивасаки? Или вас столь задел мой давешний отказ фотографировать связанных девочек?

— Заткнись! — голос чиновника неожиданно сорвался на визг, отчего американец довольно осклабился. — Заткнись, а то живо загремишь в тюрьму! Думаешь, никто не знает, как ты пытал пленных во время войны? Все, все знают! И доказательства найдут! Со временем следы от веревки стираются, Такэути, но память о них остается. И за свои преступления ты еще поплатишься! И за оскорбления — тоже...

— Так сейчас из-за этого ты отбираешь плоды моего искусства? — перебил его Такэути.

Господин Ивасаки надул щеки и ненадолго замолчал.

— Не зли меня, — наконец выдал он. — Ты прекрасно все понимаешь. Сейчас, когда мы избавились от губительных идей милитаризма, когда наш народ вдохнул воздух свободы, когда у нас появился шанс стать демократическим государством... Ты и подобные тебе тянете нас вспять. Мы сбросили цепи, а ты изображаешь нас связанными? Голых девок веревками опутал и называет это искусством. Ха!

Последние слова чиновник адресовал заинтересованно крутившему головой американцу. Такэути видел, как жадно тот пожирает глазами развешенные повсюду фотографии.

— Ты называешь себя свободным, а сам ходишь на поводке, — мастер сделал два шага назад и рукой нащупал за спиной лежащие на столе две короткие веревки. — Давно ли сам решал что-то, без оглядки на хозяев?

— Хватит! Мне это осточертело! Ты будешь арестован!

Господин Ивасаки тронул локоть американца и что-то произнес на чужом языке. Ухмыльнувшись, солдат подошел к Такэути, потянулся схватить его, но неожиданно вскрикнул от удивления, когда понял — мастер уже находится у него за спиной, удерживая кисть правой руки за конец веревки, петлей обхватившей запястье. Еще одно неуловимое движение — и здоровяк рухнул на пол, после чего уже подняться не смог, ибо руки и ноги его оказались связанными, а сам он очутился в позе "кабанчика".

— Что ты делаешь?! — в ужасе воскликнул Ивасаки. — Ты за это поплати... Ах!

Договорить он не успел — Такэути рывком отправил толстяка на пол, рядом с американцем, и быстро связал поясом от кимоно.

Заткнув обоим пленникам рты, мастер Масацугу, принялся поспешно собираться: в сумку полетели фотографии, картины, всевозможные веревки. Всего остального он взял по минимуму.

— Прощайте, господин Ивасаки! — еще раз поклонился Такэути барахтающемуся на полу чиновнику, прежде чем выйти на улицу. — Не дергайтесь слишком сильно — сделаете только хуже. Лежите смирно и помните: время развязывает даже самые крепкие узлы...

 

— ...удивительно, мы вновь встретились, мой милый Такэути… — Миори растирала затекшие кисти, стоя у окна. Лунный свет серебрил ее кожу, дым от тонкой сигареты растворялся в полумраке комнаты. — Ты все-таки нашел меня. А я не могла тебя найти. Где ты был все это время?

— Ты куришь… — он запахнулся в халат и подойдя к ней со спины, провел рукой по отпечатавшимся на плечах следам веревок. — Живешь с чужеземцами, одеваешься как они… Ты пытаешься быть одной из них, но ты не такая. Тебя легко найти.

Миори отстранилась. Повернулась резко, задев кончиками сосков его грудь.

— Почему же тогда ты не нашел меня раньше? Три года прошло! Где ты был? Куда ты исчез? Я спрашивала о тебе, но получала в ответ только слухи...

— Мне не давали работать, пытались запретить мое искусство... Все что я нажил за прошедшие годы — это ярлык извращенца! Чтобы хоть как-то выжить, я выполнял волю людей, о которых не говорят открыто, и не мог рисковать тобой. Мне приходилось использовать веревку в самых разных целях...

Она приложила ладонь к его щеке.

— Не продолжай. Я не хочу этого знать. Я попрошу Артура, у него большие связи в оккупационном правительстве...

— Артур? — Такэути словно испробовал на вкус незнакомое имя. — Это твой новый муж? Какой он уже по счету? Третий? Четвертый? Ты как была, так и осталась шлюхой!

Плохо скрываемая ненависть обожгла ее руку.

— А ты ничуть не изменился. Мастер в связывании людей, но не слов, — Миори махнула в сторону окна, за которым засыпал город. — Посмотри, что с нашей страной! Она повержена, унижена, разорена. Я не хочу ждать, когда это все изменится, и изменится ли вообще... Завтра я улетаю в Америку, и никогда не вернусь. Там — жизнь, здесь — нет. Я задыхаюсь, а хочу дышать.

— Улетаешь... — Такэути отшатнулся назад. — Ты будешь жить за океаном, с ними...

Он принялся одеваться.

— Подожди, милый! — Миори попыталась остановить его, но наткнулась на холодный взгляд. — Мы можем списываться, ты сможешь прилетать... Ну постой, позволь хотя бы помочь...

В ответ ей лишь хлопнула закрываемая дверь.

 

***

 

Вновь изловив Йоши-химэ, Тецуро опутал ее волшебной хоннавой, надежно обвязав все тело девушки, и пораженный открывшейся беспомощной красотой понял, что не сможет исполнить свой долг перед дайме. Любовь заполнила сердце самурая.

Не способный далее противиться этому чувству, он признался во всем своей недавней жертве.

На что та ответила:

— Никто прежде не мог удержать меня. Не удержит и замок дайме, будь там даже тысяча воинов. Лишь твоя веревка не дает мне освободиться. Если сжалишься надо мной и развяжешь, то дождись, и ночью я выскользну из рук твоего господина. Так ты не нарушишь своего слова, и не погубишь меня.

Согласился Тецуро и, отведя Йоши-химе, к дайме, испросил у того в награду отпустить его со службы.

Три дня ждал Тецуро свою любимую у стен замка, и лишь на четвертый узнал — та осталась с дайме, соблазнившись властью и богатствами.

Пораженный горем Мастер Обе ушел в отшельники и с тех пор прославился тем, что никто никогда не мог его связать.

 

***

 

Небольшая галерея на Атуотер-стрит терпела невиданный доселе для себя наплыв посетителей. Изнутри очередь казалась нескончаемой, а разглядеть ее конец на улице не давали прилипшие к окнам зеваки из числа тех, кто победней и поскупее. Им приходилось довольствоваться пересказанными впечатлениями более зажиточных и расточительных сограждан.

Солнечный день благоволил жителям Детройта, наполняя их радостью, а вот Такэути был недоволен. И дело было не в том, что большинство пришедших, глазели на его картины и фотографии с недоуменными лицами и явно больше интересовались эротической составляющей. Мастер Масацугу давно научился принимать людское непонимание. Такаэути ждал нечто иное...

Любые попытки местных знатоков искусства разговорить автора выставки разбивались о невозмутимое игнорирование вопросов, поэтому отдуваться приходилось агенту.

С момента открытия прошло лишь пара часов, а Такэути уже изнывал от скуки. В пальцах, словно живая, извивалась тонкая веревка, обрастая буграми узелков, в свою очередь выстраивающихся в непонятные символы.

— Господин Масацугу! — вырвавшись из кучки посетителей к нему подскочил агент — юркий и жилистый молодой американец японского происхождения. Он даже по-японски говорил с явным трудом. — Там к вам пришли...

— Я же предупредил, что не буду давать интер... — Такэути уже было собирался отчитать зарвавшегося молокососа, но увидев показавшихся из-за его спины людей, оборвал себя на полуслове.

Седой, расплывшийся американец в дорогом костюме ему был не знаком, однако женщина, державшая его под руку... Никакой наряд, макияж и прическа не могли спрятать ее от Такэути.

— Миори? — не веря глазам, воскликнул он, но тут же оправился, не способный признаться, что ждал только ее. — Или как мне теперь тебя надлежит называть?

— Все правильно, ты можешь называть меня, как и прежде, — Миори склонила голову, из-под ресниц прежним, давно забытым озорством блеснули глаза. — А это мой муж, Дэвид Бекер.

— Аригато!⁶ — белозубо улыбаясь невпопад произнес американец и протянул ладонь.

Такэути вяло и с большой паузой пожал ее.

— Походи тут, дорогой, — шепнула ему Миори и обратившись к Такэути, так, чтобы муж не видел, деланно закатила глаза.

Вновь сверкнув отменными зубами Дэвид покорно отправился прочь, с напыщенными видом принявшись изучать содержимое галереи.

— Твоя выставка устроила небольшой переполох по всему городу, — Миори легко коснулась ладони мастера своим пальцами. — Здесь люди еще непривычны к такому. Это не Япония... Впрочем, это все не важно. Я рада, что ты решился прилететь.

Она искательно заглянула ему в глаза..

— Но почему так долго? Я звонила, писала, приезжала — никто не знал, куда ты опять пропал.

Такэути тихо сжал ее пальцы.

— Я жил вдали от людных мест...

— Но ты мог хотя бы дать о себе знать? Я же волновалась!.. — Миори обиженно надула губы. — Ты всегда был эгоистом, думал только о себе!

— Я думал о нас. И решил забрать тебя.

Миори на мгновение опешила.

— В смысле "забрать"? Обратно в Японию? Ты шутишь?.. Хотя, нет, ты же никогда не шутишь... Нет-нет, это невозможно, я замужем, мы с Дэвидом...

— Что ты с ним? Что тебя с ним связывает?

— Я... — Миори не успела ответить. К ним как раз вернулся Бекер.

— Вот если бы вы, японцы не были для нас так похожи, я бы решил, что на всех картинах здесь — ты, — хохотнул он. — Но вообще, это, конечно, не мое. Уж простите, мистер Масацугу, однако это искусство немного... шокирует. Может быть, для Азии подобное и в норме вещей, но в цивилизованном мире не принято выставлять такое напоказ.

— Похоже, степень цивилизованности определяется количеством не выставленного напоказ, — предположил Такэути.

Бекер пожал плечами.

— Нет, конечно, у нас тоже есть порнографические журналы...

— Дорогой, не стоит, — видя как заиграли желваки на лице Такэути, Миори поспешила осадить мужа. — Искусство порой может принимать самые причудливые образы. Ты слишком грубо подбираешь аналогии...

— Да, я скорее знаток экономического искусства, — рассмеялся американец. — Что же, был рад знакомству.

И он вновь протянул ладонь для рукопожатия.

— Заходите к нам в гости, мистер Масацугу! Друг моей Мири и мой друг!

— Боюсь, не получится. Я завтра улетаю в Токио, — Такэути не глядя пожал руку американца. Его глаза не отрываясь смотрели на Миори.

— Как завтра? Так быстро? — в ее голосе почувствовалась легкая паника.

Она переминалась с ноги на ногу, не решаясь уйти.

— Дорогая, я подожду в машине, — заметив ее смущение Бекер откланялся. — Прощайте, мистер Масацугу!

— Не уезжай! — взмолилась Миори, лишь только ее муж скрылся за дверью. — Я не хочу, чтобы ты уезжал сейчас, когда мы снова друг друга нашли... Пойми, я не могу все так бросить и уехать за тобой...

Такэути покачал головой, и коротко сказал:

— Ты уже все бросала. Хватит. В полночь, на мосту. Я буду ждать...

 

...ночь пролилась на город, расплескавшись по глади реки, осев туманом в переулках. Осенний озноб пробирался за полы пальто, и чтобы согреться Такэути принялся расхаживать взад-вперед, выдыхая в холодный воздух облака пара.

Минула полночь, за ней прошел час, второй... Он упрямо мерил шагами выбранный участок моста, привлекая внимание проезжавших мимо редких машин...

А под утро начался дождь. Звонкий, легкий дождь, озаренный скупыми лучами нерешительно проглядывающего из-за туч солнца.

Такэути отдернув воротник решительно развернулся на месте, вознамерившись уйти, и тут увидел ее, выходящую из такси с небольшой сумкой на плече.

Вокруг шеи Миори был повязан цветастый шарф, свободно развевающийся на ветру.

В кармане у Такэути лежала удивительной красоты веревка.

 

______________________________________________________________________________

 

Пояснения:

1) (пер. с японского) искусство эротического связывания веревкой.

2) (пер. с японского) боевая техника связывания противника.

3) (пер. с японского) правитель.

4) (пер. с японского) обвязка веревкой груди.

5) (пер. с японского) длинная и тонкая веревка.

6) (пер. с японского) "Спасибо!"