Герой бальзаковского возраста

Охотник на чудовищ оказался неожиданно маленьким. Бургомистр разглядывал его сверху вниз, чуть брезгливо оттопырив губу.

Тёмноволосая голова коротко стрижена, усов ещё даже и не намечается. Тощенький, щупленький. Шлем этот сопляк держал, прижав к боку локтем. Шпажонка скребёт мостовую. Сопляк. Щенок. Цыплёнок неоперившийся. И пищит чего-то. И странная какая-то, не вяжущаяся с общим впечатлением, напористость в повадке. Не обломали ещё наглеца. Ну, что ж… Вот сейчас и обломаем-с.

— Молодой человек! — бас бургомистра легко перекрывает рокот толпы на площади, — Я не вполне понимаю, чем же вы можете нам помочь?

"Молодой человек" растерялся на мгновение, отвёл взгляд, но, даже так густо покраснев, не ретировался. Да-а-а — наглец!

— Я — убийца чудовищ. Моя специализация — драконы. И… вот! — он сунул руку куда-то под заплечные ножны с торчащей крестовиной меча, — вот рекомендательные письма.

Бургомистр с высоты своей туши смерил мальчишку презрительным взглядом. Пробурчал под нос:

— Какие ещё, к демонам, письма?

Юнец звонко осведомился:

— Простите, что вы имеете ввиду?

И пальцы на эфесе шпажонки побледнели.

Так. Ладно. Какой-то балаган начинается. А рекомендации у него внушительные.

Маленькие глазки снова оценивающе пробежались по щуплому пацанёнку. Тот старательно отставил ногу и почему-то свёл плечи, чуть сгорбившись. Может, он так себе представляет воинственную позу?

Тяжелой поступью — под его весом гнулись доски помоста — городской начальник вышел вперёд и обратился к горожанам. Его голос низким рокотом опять заполнил площадь:

— Рекомендательные письма у мсье ВАльбурга от достойных и знатных людей нашего и соседних государств! — в мясистой лапе колыхалась целая стопка разномастных листков, — Сам он пылает гневом праведным и жаждет сразить гада мерзкого, досаждающего вам, мои любезные прилучане!

Толпа зашумела. К небу вздевались кулаки и звучали призывы "покончить с гадом!" и "доколе терпеть станем?". Бургомистр почувствовал себя немного неуютно. Ему пришлось напомнить себе, что всё это адресовано "чудищу, драконом именованному", а не… М-да. Поправил ворот и откашлялся.

— Так что, позволим молодому герою испытать меч и руку?

Толпа гудела одобрительно и подбадривающее. Юнец шагнул вперёд, поклонился земно, стал потрясать сжатыми руками и вообще выделываться напропалую. Из толпы к его ногам даже полетели цветы. Надо же… Кто-то запасся.

Бургомистр пошёл с помоста. Проходя, пихнул листы писем в руки мелкому. Так, что тот шатнулся, ловя их растопыренными ладонями. Прошипел сквозь зубы, не останавливаясь:

— Не сдохнешь — приходи. Две сотни дублонов, как и обещал, отдам за шкуру.

— Две сотни дублонов за чешую! Я убийца, а не скорняк!

В тёмных глазах огонь и упрямство. Бургомистр аж встал. Осмотрел сверху до низу мальчишку, и шипит:

— Ла-а-адно. За чешую. Всё одно — сожрёт он тебя. А мы хоть день от него передохнём.

 

* * *

 

Ночевал герой на конюшне. Вместе со своей лошадкой.

Сам почистил её, сам сводил по вечерней зорьке на реку за город.

Хотя лошадке своей он доставал еле-еле до холки. Пальцами. Если вытянуть руки и встать на цыпочки. Несмотря на размеры, лошадка слушалась его по слову. Словно комнатная собачка, за ним ходила. И носом в ладонь тыкалась, подачку выпрашивая.

Бургомистр, глядя из окна своего дома, выходившего на площадь, куда и конюшни городские, только головой качал. А ещё девицы местные, сроду конюшню обходившие девятым кругом, вдруг затеяли променад возле самых выездных ворот. Будто солнышко припекало летнее, а не хмурилась осень в самой её дождливой серёдке.

Юнец на их смешки и шепотки только косился и краснел до самых волос.

Бургомистр поглядел-поглядел, да и плюнул с досады. Ушёл от окон. Кофею испить возле камину — самая погодка. А кто умишком слабоват, тот может и на реку мотаться. Коли жизнь не мила и от кровавого кашлю подохнуть охота большая.

 

* * *

 

На следующее утро юнец, как и обещал, отправился к драконьему логову.

Змей обосновался тут уже седьмицы с три. И каждый день утаскивал по овце. Или пО две. Или телёнка унесёт. А то и путника одинокого погоняет вдоль дороги. Но людей пока он не ел.

Люди терпели-терпели, да и заставили бургомистра клич бросить, найти желающего извести гадину.

Как ни странно, желающий нашёлся не сразу. Поэтому драконья голова поднималась в цене аж в два раза.

И вот теперь нанятый "убийца чудовищ" неспеша рысил на своей лошадке к драконьему логову. С ним отрядили провожатого: мальчишку-посыльного. Сирота околачивался при почте и рад был монетке, да ещё и серебряной.

Честно говоря, рядом они не слишком рознились: дипломированный "убийца" и посыльный без роду без племени.

Шлёпая по грязи громадными башмаками, мальчишка всё поглядывал вверх, на всадника. Тот милостиво дозволил ему держаться за путлище у своего колена. Вернее, у пятки — сидел убийца в женском седле. Оно, в общем-то, понятно — конёк-то явно великоват.

Шагали долго, и мальчишка в конце концов решился спросить:

— Мсье Вальбург, а как вы попали в Академию?

Мсье ни с того, ни с сего вдруг опять закраснелся. Но, покосившись на пацанёнка, всё же ответил:

— Батюшка покойный расстарался.

И снова замолчал ненадолго:

— Тебя как зовут-то?

— Варном. Ну… То есть…

Он приосанился, насколько это возможно при быстрой ходьбе в башмаках на полноги больше:

— Варн ТигрЕй. Отца моего Тигреем звали, цирюльником был.

— А ты почему не стал? Цирюльником?

Пацан как-то притих:

— Да мне лет пять было, когда он… Благородного одного брил да порезал. А тот… Сгоряча батюшку тоже порезал. Только лезвие у него больше было. И рука… безнаказанней.

Вальбург смотрел на мальчишку. У того сжалась челюсть и взгляд помутнел, будто в те дни глядел.

— Вот. С тех пор мы с маменькой и жили сами по себе. Пока с маменькой горячка не приключилась, по прошлой весне стирала она на реке, да и свалилась с мостков. А лекарЯ наши безденежных не особо-то пользуют…

Дальше уже ехали молча. Посыльный пытался ещё заговаривать, но "убийца" больше ему не отвечал. Поглядывал на сироту, и правил молча.

 

* * *

 

— Во-о-он там он обосновался, мсье!

Грязноватый палец указывал в сторону распадка меж придорожными холмами.

— А что там? Пещера? Проход?

Всадник вглядывался, чуть склонившись к мышастой холке.

Мальчишка махнул рукой:

— Да не. Овраг там. Большой. Гюрьев овраг. Там спокон веку зме-е-ей… тьма.

— Змей?

Голос дрогнул. Убийца переглянулся с мальчишкой, и тот даже удивился: такой — и боится?!

— Ну да… Да вам-то, милсударь, чего их бояться-то? Вы ж драконов убиваете!

— Ага. Драконы, они, знаешь ли, не кусаются. Я — мелкий. Им, знаешь ли, меня на один укус. Ам! — и не больно.

Вздохнул убийца, будто с духом собираясь, и с конька спрыгнул.

— Вот что, Варн Тигрей… МЫша моего посторожи тут. Дальше не ходи, ни к чему оно тебе.

Взглянул пристально и тревожно:

— Понял?

Варн смотрел в тёмные глаза убийцы. Ресницы-то пушистые какие! Такие бы вот девице в самый раз были бы.

Кивнул.

— Хорошо, милсдарь! Не подведу. Уж вы там… Тоже… Того.

"Милсдарь", не оглядываясь, кивнул, вынимая меч из заплечья.

— Ага. Того.

И крепкими шагами двинулся в сторону оврага.

Овраг сюда, к дороге, выходил широким устьем, а потом, сразу за ним, поворачивал. Да так круто, что и не видать было ничего с дороги — самое место для засады.

Видимо, дракон тоже так думал.

Варн проводил глазами щупленькую фигурку "убийцы" — он шёл твёрдо, напряжённо выпрямив спину, шагая широко и глядя только в темноту овражья.

Плащ Вальбург тоже оставил на седле, и теперь его белая широкая рубаха трепалась на ветру под дождём. Мальчишка Тигрей вздохнул и потрепал по морде конька.

— Ну, что, скотинка? Теперь у сироты есть конь. Правда, седло женское, но на тебе, видать, по-другому и ездить-то не выйдет. Широк ты, что пола…

От грозного рёва содрогнулась вся округа. Мальчишка тоже шарахнулся.

Взлетели с граем вОроны с недалёкого перелеска и закружились чёрным бисером в мути серого неба. Казалось, и сами-то деревья, будто ветром, этим рёвом к земле пригнуло. А конёк только ушами запрядал, да глазом косил на присевшего к траве мальчишку. Видя его невозмутимость, Варн выпрямился, но со следующим рыком прижался к тёплой и сильной конской шее. И гладил тёплую шкуру, приговаривая:

— Не бойся… Не бойся…

Мыш только фыркал. Мол, ты кого уговариваешь? Меня? Или себя?

Дракон ревел ещё пару раз, потом раздался яростный крик — у Варна даже в ушах зазвенело. Неужели этот, мелкий, "убийца", так способен орать? А потом снова звериный рык и топот, от которого земля содрогалась. Столб огня полыхнул кверху с шумом пламенным, потом опять рёв, но такой страшный, такой жуткий… Замогильной тоской от него несло окрест. Волосы дыбом и мороз по коже, а мышцы так вообще киселём стали.

Стоит мальчишка, за коня держится. И сам не поймёт — живой он ещё или мёртвый уже от страха?

Варн не сразу разглядел на фоне темнеющего овражьего устья щупленькую фигурку "убийцы чудовищ".

Вальбург шёл, пошатываясь, с его меча — это Варн рассмотрел позже — капала тёмная драконья кровь, а левой руке он нёс, чуть на отлёте…

— Пресветлый Митер… Это… Это что?

— Это?

Рыцарь чуть приподнял жемчужно переливающуюся округло-острую пластину.

— Это драконья чешуя. Не потащу же я вашему бургомистру всего дракона! Хватит и этого. А не хватит — так пусть идёт, смотрит сам.

Мальчишка, открыв рот, разглядывал голубоватое чудо размером с две его ладони.

— А можно… потрогать?

Убийца хмыкнул:

— Можно. Только вон там, где тёмное, с тупого конца, не трогай. Драконья кровь… Она, знаешь ли, ядовита.

Он тщательно вытер испоганенный меч, повертел его, изучая зазубрины, поохал — править теперь весь вечер — и взобрался в седло. Ласково потрепал по шее Мыша, поглядывая на мальчишку-посыльного:

— И ещё… В овраг этот, Гюрьев? — мальчишка кивнул, — не ходите пока. Лет десять, а лучше больше. Там теперь всё ядом пропитано.

Его передёрнуло:

— Лужи крови и… Подыхала гадина в муках.

Варн поражённо разглядывал чешуину. Вальбург молчал. Потом шумно выдохнул и взялся за поводья.

— Всё. Поедем к бургомистру. Ночевать я хочу уже в поле. Тошно мне в городе. Даже в вашем.

 

* * *

 

Бургомистр, как всегда, не хотел расплачиваться. Убийца чудовищ приглашал его проехаться к трупу. Тот отказывался. Наконец, у

мсье Вальбурга лопнуло терпенье, и он заговорил звонко, звенящим от возмущённого гнева контральто:

— Тогда я буду вынужден сообщить Академии о таком положении дел. И больше никогда, отныне и до скончания века, в Прилучье не появится ни один дипломированный специалист Академии Магического Искусства!!

Бургомистр, глядя прямо в возмущённое и раскрасневшееся лицо этого сопляка, прогудел на всю забитую народом площадь:

— Не жалко!..

Толпа ответила осуждающим гулом и возмущённым свистом, а также гнилыми помидорами. И поверженная власть была вынуждена расстаться с двумястами золотых дублонов. Бургомистр здесь же, на помосте, швырнул оба тяжёленьких кожаных мешочка к ногам дипломированного убийцы чудовищ.

Тот, уже улыбаясь, их поднял.

— Благодарю вас, преславные жители чудесного города Прилучья, за поддержку и тёплый приём! Сердечно рад был услужить вам! Вальбург Лид с удовольствием и благодарностью будет вспоминать своё пребывание среди столь добродетельных подданных нашего государя!

 

Столь наглой, притянутой за уши и сладкой до тошноты лжи камни этой площади ещё не слышали. Даже в дни выборов в городскую управу так самозабвенно не лгали, столько не подлизывались к толпе и… В общем, бургомистр ушёл. Его воротило от происходящего примерно так же, как и самого мсье Вальбурга.

Но… герой — это одна часть подвига и девять частей лицедейного пафоса и красивых россказней. Поэтому — надо. Надо было немного лицедейства.

 

* * *

 

Этим же вечером в осеннем лесу, там, где маленький костерок уже не разглядеть было с проезжего тракта, устраивались на ночёвку двое. Невысокая худенькая женщина рассёдлывала коня. Потом обтёрла его и стреножила. Седло, тяжёлое для неё, еле доволокла до облюбованного ею бревна. Свалила рядом с сумками и проговорила куда-то в темноту, потирая поясницу.

— Так ты, Дингинга, думаешь, рано ещё доставать юбки?

Из осеннего полумрака, разлившегося там, вне круга кострового света, донеслось неясное ворчание.

— Что? Узнают?

Вздохнула.

— Да, пожалуй. Но так уже надоели эти порты!

Она с раздражением оглядела собственные штаны. Из плотной ткани, широкие и недлинные, они очень ладно сидели на округлых бёдрах.

Из темноты опять что-то проворчали.

— Чего? Мне идёт?

Женщина рассмеялась.

— Ой, и сильна ты врать, Дингинга!

Потом женщина склонилась над одной из своих сумок, чего-то там разыскивая.

— Ты есть будешь? … Чего? Нет? Хвала богам, ты хоть наелась за эти недели!

— А? … Да-да, заработали, это точно.

Женщина наконец выудила из сумки провизию и принялась готовить нехитрый ужин.

Из темноты опять заворчали:

— Почему на двоих? А ты не чуешь? … Что?

Женщина опять расхохоталась. Так и закатилась, закидывая голову. Будто подставляла беззащитную белую шею под удар:

— Ты хотела его сожрать?! Дингинга!! Он же человек!! Фу-у! Гадость!

Женщина, держа на отлёте нож, обернулась и позвала в темноту, только уже в другую сторону:

— Выходи, Варн Тиргей! Знаем мы про тебя, а некоторые ещё и виды на тебя имели, такого, казалось бы, тощего и немытого.

Женщина опять рассмеялась.

— Фу, Дингинга! Как такое вообще могло тебе в голову прийти?

Дингинга неразборчиво проворчала в ответ.

Мальчик вошёл в круг света, несмело и смущённо.

Женщина оглядела его с иронией:

— Ну что, следопыт? Вызнал, чего хотел? А? Кто хоть послал-то тебя?

Варн вскинул гордо чумазое лицо:

— Никто меня не посылал! Я сам…

И снова потупился.

— Я учиться хотел у вас, мсье… — быстрый взгляд, — мадам Вальбург.

Женщина уже ловко разделывала мясо на кусочки, держа его на весу.

— Угу. С чего это вдруг мне взяться тебя учить? И чего ради тебе хотеть учиться? А?

Она с раздражением терзала кусочки, потом вдруг подняла глаза на мальчишку:

— Небось как увидел, что Вальбруг — не мсье, так и сразу передумал?

Под её взглядом мальчишка замялся, его лицо потемнело — значит, в темноте красный весь стоит. Трёт вспотевшие ладони о рубаху. Мотает головой:

— Не. Нет! Не передумал!! Мне там… — кивнул назад по дороге, — мне там всё одно — пропадать. А с вами… Вы же столько… за один день… Может, выучусь чему.

— Ага. Селян обманывать.

— Я ж не знал!!

— Ладно.

Она снова замолчала.

— Не за один. Совсем не за один.

— Что?

— Я говорю, что моему делу ещё учиться надо. Долго и упорно, и только потом можно попробовать за ТРИ дня чего-нибудь подзаработать. А ты садись. Садись уже. Дингинга, покажись ему. Чтоб знал и не боялся.

В свет костра всунулась страшная морда. Большие выпуклые ноздри, длинная, вся в мелкой твёрдой чешуе. Меж костистых ушей, почти на затылке, начинается гребень, клыки толщиной в руку из-под раздвоенной, будто кошачьей, губы.

— Драк…кон…

— Это Дингинга. Мы с ней дружим.

Голубоватая морда что-то одобрительно пророкотала в ответ на улыбку женщины. Умные, бездонные мудростью глаза, казалось, улыбались другу.

 

Когда Варн немного обвыкся в их обществе, он решился всё же задать вопрос, который так и просился с языка:

— Мадам, зачем вы притворяетесь? Зачем обманываете?

Женщина, прищурив глаза, поглядела на него. Свою тарелку она держала на коленях. У мальчишки лежала в ладонях такая же, запасная — пригодилась таки.

— Тебя это возмущает?

Мальчишка засмущался:

— Да не то, чтобы очень… Почему вы не делаете, как другие? Не помогаете там, где действительно нужны?

— Почему же не помогаем? — женщина неторопливо ела, глаз не поднимая от тарелки.

— Дингинга! Ведь помогаем? — одобрительно-возмущённое ворчание — Вот и Дингинга говорит, что помогаем. Только драконов я больше не убиваю.

— Почему?

— Да потому что разумные они. Не хуже вашего. И не чета безмозглым чудищам. А эти, в Академии… косные дегенераты от науки… не в состоянии этого разглядеть. Не хотят… разглядывать.

Теперь она смотрела перед собой и в никуда.

— Так у вас действительно есть диплом Академии?!

— Е-эсть.

— Вы действительно её закончили?!

— Молодой человек! — её тон немного напоминал вчерашний тон бургомистра Прилучья — Я имела честь преподавать в Академии Магических Искусств! А теперь вот… чудищ истребляю.

Она снова принялась за еду. Костёр алым освещал её лицо.

Варну странно оказалось знать это лицо принадлежащим женщине. Для него оно было лицо мсье Вальбурга, почти мальчишки, убийцы дракона.

— Мадам, а как же утреннее представление?

Её взгляд прояснился. Она даже расхохоталась негромко.

— Ах, э-э-это! Нашей Дингинге очень не по душе эпиляция. Да, Дингинга? Я у тебя одну единственную чешуйку-то и выдернула, а уж как ты орала!

Вальбурга опять расхохоталась.

— Будто тебе хвост отрезают. Тупой пилой.

И уже обращаясь к мальчику:

— Она линяет. У неё старая чешуя отваливается, но её нужно снимать, а то чешется. Я её выдёргиваю, а Динги орёт. Будто её убивают.

Лидия снова заливисто рассмеялась.

— Да. Вот такие вот драконы.

На слове "драконы" она сделала движение пальцами, будто пугая.

— М-да…

Помолчали. Варн пытался обдумать то, что узнал. А почему молчала Вальбурга, он не знал. Наконец, она поднялась:

— Что ж… Я готовила, а ты посуду мой. Вон там ручей, можешь мыло взять.

 

* * *

 

Когда он вернулся, мадам Вальбурга уже лежала в своём спальном мешке. В руках у неё мальчишка увидел книгу. Маленький томик, на тонкой бумаге — он таких и не видел никогда. Она кивнула ему на сложенные стопочкой одеяла:

— Укладывайся, Варн Тиргей. … Завтра решим, что будем дальше делать.

Варн долго не мог уснуть. Всё ворочался, ворочался. Не выдержал, решил снова спросить:

— Мадам Вальбурга, я одного не понимаю, зачем вы прикидываетесь мальчишкой?

Она сонно завозилась, глянула на него одним глазом:

— Ты опять?.. Чего ж тебе всё не спится-то? … Я бы и рада мужиком прикинуться, да ростом не вышла и борода не растёт.

— Да зачем же?!

— А затем! — она уже злилась. Села, стала стряхивать несуществующие крошки.

— Затем! Не нужен никому "герой" тридцати лет, да ещё и в юбке. Нужен настоящий. Сильный, смелый, простой и понятный. Такой, которого ждут. Как из легенд.

В её голосе слышалась жёсткая горечь.

— Доблестный муж и предводитель. Исключительной смелости человек. Такой, что любая хотела бы его в мужья. Такой, что любой хотел бы его в вожди и соратники.

Косится на собеседника и продолжает:

— Или мальчишка, горячий и чистый помыслами. Удачливый и глупый. Чтобы, глядя на него, каждый вспомнил бы себя таким же. Мог вспомнить себя похожим на него, на героя.

 

Она улеглась. Глядя в небо, почти прошептала:

— Такого героя встречают с цветами и улыбками, а не с сомнениями во взгляде. И в мыслях, да. Или с интересом к фигуре.

Потом поднялась, со злостью встряхнула спальник.

— Всё. Пойду к Дингинге. Она хотя бы ночью молчит.

 

* * *

 

Засыпая, Варн слышал её ворчание из темноты.

— Тоже мне… Почему да почему… По кочану!..

Прорычал дракон.

— Да что ты понимаешь! Кому нужен такой… такая… Герой… бальзаковского, демон его побери, возраста?!

Видимо, поняв, что уже почти кричит, Вальбурга оборвала себя. Варн слышал, как она шумно возится где-то там, в темноте.

— Дурацкий спальник… Ты пойми, Дингинга,

они же ждут рыцаря в лучах славы и успеха, а не стареющую тётку с кучей воспоминаний и проблем. А вы мне тут… Почему да почему… Пляски устраиваете на больной мозоли.

Она рассерженно замолчала.

— Давай спать, я спать хочу. Как-никак дракона побеждала, не то, что вы, бездельники!

Варн улыбнулся. Он лежал, заложив руки за спину, ловя тени деревьев на фоне тёмных облаков. Жаль, звёзд сегодня не видно.

Ему было хорошо. Теперь у него появилась надежда. Если всё получится, он выучится. Выучится и сможет так же, как она, "дипломированный убийца чудовищ", получать полные золотом мешочки за свою работу. Да. Он уже видел это в своих дремотных мечтах. Стать настоящим героем.

А тётка хороша. Хотя как бойца я её и не видел толком. И она, в общем-то, права. Люди придумывают себе героя, а все остальные вынуждены соответствовать.

 

* * *

 

Вот только может ли быть настоящим героем женщина? Такая… слабая. Уже немолодая.

Селян обманывать — в самый раз.

Сидела бы, цветы в саду выращивала. Занимается ерундой. Ну какой из неё герой? Сможет она, при её-то мелкости чудовище убить? Виверну, скажем, лесную? А?

Пфф…

 

С той стороны, где спала Вальбурга со своим драконом, донеслась какая-та возня. Мальчишка замер, но звуки не повторялись.

Он послушал ещё и повернулся на бок, словно отгоняя нехорошие, неправильные мысли. Даже попытался зажмуриться.

Но эта её героическая ерунда приносит ей деньги. Да какие! Целая куча золота за… За что? За шутовские выходки и гонор?

Ух, сколько всего можно накупить! Одной еды — какой хочешь!

Зажмуриться не вышло. Веки распахивались и упрямо открывали глаза в ночь за кругом костра.

Она же лгунья. Она — почти воровка. А украсть у вора — разве воровство? А с такими деньжищами…

С такими деньжищами…

Сирота — уже не сирота, а вполне самостоятельный человек. Если лошадёнка стоит два золотых…

Близость золота сводила с ума. Мешала, как ноющий зуб. Отвлекала. Рисовала заманчивые картины.

Ведь украсть у вора — не воровство?

Варн Тигрей поднялся, во весь рост и неспеша, потягиваясь и почёсываясь, пошёл от огня, будто по делам. Но в темноте, крадучись и пригнувшись, быстро скользнул по пожухлой траве в сторону. Босые ноги ступали неслышно. Острые глаза разглядели её светлый спальник. Темноволосая голова на светлом, пушистые ресницами глаза закрыты. Женщина спала, и дракона почему-то не было рядом.

Варна смутило его отсутствие. Где он? И появилась мысль: я просто заберу золото, а она ещё заработает. Да. Просто заберу. Она — обманщица. Легко пришло — легко ушло.

Он быстро обшарил одну из её сумок — пусто. Какие-то тряпки, скляночки-флакончики. Книжка — та самая. Он повертел её в руках. И правда, странная. Он никогда не видел таких книг. А буквы руссийские. "Бальзак". Варн пожал плечами и снова зарылся в недра сумки. Плотная, гладкая кожа клапана, бляшки-застёжки звякают. Вторая сумка уложена под голову. Поменять?

Только притронулся, женщина открыла глаза. Попыталась сесть:

— Ты чего тут?

Варн от испуга замер, а потом… вцепился ей в горло. Её глаза распахнулись ещё шире. Шея оказалась тонкой и нежной, он давил, замечая, что пальцы проваливаются в плоть, и она вокруг и рядом с ними бледнеет. Его ладони казались сейчас особенно грязными и большими на этой тонкой хрупкости.

Её пальцы почти бессильно скользили по его рукам, вцеплялись ногтями.

Он вдавливал её в землю. Он боялся. Что спросит. Что посмотрит с презрением. Что придётся почувствовать себя ничтожеством и вором. Он хотел помешать этому. Хотел, чтобы её глаза уже закрылись. И — словно по его желанию — тонкое тело под ним обмякло тряпочкой, пальцы соскользнули, упали на светлую ткань. А он всё держал, не веря. И теперь уже боясь, что — убил.

Обожгло висок болью. Ай! Больно! Белые её руки взметнулись кверху. Она ударила его рукояткой ножа в висок, горячая струйка потекла по щеке. Мальчишка отшатнулся, вскинув ладони к виску, и она ударила его ещё раз, головой в лицо.

Почти механически развернула клинок острием вперёд, собираясь зарезать его.

Неудавшийся вор с некоторым удивлением вглядывался в её лицо. Оно не выражало ничего — ледяное, абсолютное равнодушие. Даже отстранённость какая-то.

Задумчивость домохозяйки, разделывающей кусок мяса.

Это было страшно. По-настоящему ужасно. И он заорал.

 

* * *

 

И заорал ещё громче, когда увидел то, что вздымалось позади его убийцы. В его воплях зазвенела паника. Срываясь на визг, он тыкал пальцем за её спину, и убийца оглянулась.

Сначала быстро — уловка? Нет. Он не врал. К сожалению.

Из темноты в круг почти потухающего огня вываливалось в броске…

Боги, что же это?

Обросшая мохнатыми и грязно-слипшимися сосульками гора. Где-то там, на высоте двух ростов, зияла пасть, окаймлённая белым и острым зубов.

Тварь дёргала телом, это движение казалось смутно знакомым, птичьим движением, и почему-то медленно наклонилась схватить её, Вальбургу.

Вместо того чтобы уклониться или бежать, та плашмя бросилась куда-то влево от себя. Она вытаскивала меч из ножен, когда кошмарная тварь схватила её поперёк тела. Короткий женский визг. Перехваченное пополам громадной пастью тело в высоте, просверк бесполезного меча, упирающиеся в морду беспомощные руки и Варн бросился бежать.

 

* * *

 

Он бежал, не разбирая дороги. Пока не споткнулся и не растянулся. Во весь рост рухнув в какие-то кусты. Варн вдруг — даже для самого себя вдруг — выругался и стал выбираться из ломкого и острого плена переломанных сучьев.

Выбрался. Обернулся к костру — его ещё даже было видно. Постоял. Страшное колебалось тёмной грудой возле костровых останков. Оно было там. И она была там. Перед глазами мелькнуло её тело в пасти. С криком ринулся бежать в обратную сторону.

Широченными шагами, пригнув голову и выставив плечо и локоть, он выскочил обратно, перепрыгнул огнище и со всей дури вдарил чудищу по спине. Тот невнятно хрюкнул и стал валиться вперёд.

Дёрнулся, содрогнулся и повернул пасть к новому врагу. Или к новому ужину. Теперь Варн разглядел над пастью большие белые глаза. Увидел заросшие, торчащие ноздри. Всего две лапы и недоразвитые крылья — да это ж вИверн!

Тварь, задрав голову, взрыкнула и атаковала, целя пастью в голову.

Варн отскочил. Огляделся — у него даже палки не было.

Тварь ударила и промахнулась — мальчишка отпрыгнул. Ещё нырок чудовища — он опять увернулся. Его обдало вонью. Уф! Псина и вонь давно нечищеных курников. Подавив спазм внутри живота, Варн приготовился снова прыгать и споткнулся. Упал навзничь.

Он уже видел надвигающуюся пасть — опять медленно. Опять страшно. Только теперь завизжать от ужаса он не мог — страх стиснул горло. Как во сне: надо бежать и от страха не можешь, надо кричать — и страх не даёт.

Острое и белое, чуть окровавленное, уже… Ай…

Больно…

 

* * *

 

Маленькая фигурка ловко взбежала по хребту твари. Грациозное и захватывающе-красивое движение меча. "И-э-эх!"

Двумя руками направленное и разогнанное лезвие отсекло жуткую морду. Вонючая кровь окатила мальчишку с головы до ног, а сверху плюхнулась и прокатилась голова. Он, судорожно скребя руками, попытался отползти, но его придавливало тело косматой твари.

Милосердная тьма поглотила сознание. Варн уже не видел, как Вальбурга спрыгнула с поверженного зверя и, держа меч в отведённой руке, склонилась над ним.

— Он живой, Дингинга! Хоть и воняет теперь ещё… фу… совсем невыносимо. Чего?

Маленькая женщина отложила меч и занялась мальчишкой, осторожно ощупывала его тело — цел ли?

— Нет, это лесной. У болотных вивернов шерсти почти нет. А? Да не знаю я, чего ему тут понадобилось. … С ним всё в порядке. Как твоё крыло, Дингинга? Болит?

 

* * *

 

Мокрое и серое утро. Безжалостное. Мелкая морось висит в воздухе, туманится на голых ветвях.

Мальчишка пытается проснуться. Всё тело болит, будто его палками колотили. Хочется пить — во рту сухо и мешается шершавый распухший язык.

Сел, держась за голову, оглянулся.

Он был один.

Ложбинка, в которой они останавливались на ночлег, пуста. Прогоревшие угли, следы ног, волосатая туша чудовища.

Так. Значит, всё правда.

Мальчишка стал выбираться из одеял. "Одеял". Так. Она оставила их ему.

Башмаки и его старенькая торба нашлись рядом. В торбе — фляга и немного провизии, и…

Варн растерянно достал мешочек. Он лежал увесистой тяжестью в ладони, позвякивая от движений. Плотная ткань стянута у горловины и чуть потёрта. У мальчишки сжалось что-то внутри. Что-то рвалось и просилось наружу. Кажется, хотелось смеяться. И Варн позволил себе рассмеяться. Но получилось только расплакаться. Слёзы катились из глаз горошинами, и остановить их казалось невозможным и лишним делом. Он сидел, шмыгал носом и судорожно всхлипывал, как всхлипывают от неудержимых рыданий маленькие дети.

Она оставила ему деньги. Те самые, золотые монетки. Почти всё, судя по весу. Он накрыл ладонью звякавшее нутром вместилище надежд.

И зарыдал ещё горше.

Она отдала то, чего он хотел. Вроде бы хотел. Варн поднялся.

 

 

* * *

 

Мальчик шёл по дороге. Пустая и уже размягшая от начавшихся осенних дождей — символ бесприютности и сиротства. Символ всей его прошлой жизни.

Теперь — нет. Дальше — нет. Дальше всё будет по-другому. Теперь всё будет по-другому.

Промокший, продрогший путник улыбался. Упрямо переставлял по грязи громадные, не по размеру, башмаки, и улыбался.

Я стану героем! Я стану, как она! Во что бы то ни стало! Стану.

Он шёл, стараясь не наступать на характерные, чуть более крупные, чем обычно, отпечатки копыт.

Совсем свежие отпечатки.