Тишка, самый маленький тигр
Тишка, самый маленький тигр
Утро на орловском рынке было чудесно. Солнечные зайчики весело скакали по прилавкам, ласково целуя в румяные щечки сочные сентябрьские яблоки. Зычно перекликались торговки. Гудела тысячей голосов, словно огромный пчелиный рой, нескончаемая толпа покупателей. Было в этом утре, этом рынке, этой толпе и даже — в этих зайчиках нечто вечное, надежное, настоящее. Будто все это было так и двести, и пятьсот лет назад. Такая же толпа, хоть и иначе одетая. Такие же яблоки, крики торговок, зайчики. Кстати, о яблоках: если тебе, дорогой читатель, случится побывать в Орловке, то помимо краеведческого музея и набережной, куда всегда идут все приезжие, не пожалей какие-то полчаса своего времени, загляни на рынок. Таких чудных яблок, как на орловском рынке, поверь, нигде не купишь. Но, мы отвлеклись!
Аделаида Ковальская, для близких, и немногочисленных друзей — просто Лида, долговязая, худая, несколько нескладная десятиклассница задумчиво брела сквозь шумное скопление продающих и покупающих, направляясь к фруктовым рядам. Лида прижимала к груди маленькую плетеную корзинку и заметно сутулилась: девушка, благодаря своему росту, возвышалась над толпой на добрых два вершка и отчаянно стеснялась этого. Аделаида вообще была вся какая-то "не отсюда": жёлтый плащ необычного фасона, черты лица, кои увидишь скорее у жительницы Амстердама или Берлина, чем у коренной обитательница патриархальной русской Орловки. А уж эта манера поминутно извиняться перед каждым человеком, которого она нечаянно задевала, идя через толпу… И даже перед тем, кто задевал её саму!
А вот и фруктовые ряды. Лида сунула корзинку под мышку и начала искать в бездонных карманах своего плаща кошелек. Очень быстро она поняла, что: во-первых — напрочь забыла, яблоки какого именно сорта наказывала купить её матушка, Маргарита Петровна (женщина властная и, в отличие от дочери, отнюдь не рассеянная); во-вторых — оставила дома деньги. Тяжело вздохнув, Аделаида пошла обратно, к выходу с рынка. Мимо нее быстро проплыли лотки, с которых торговали всякой всячиной — от висячих замков до радиодеталей. Потом поплыли, уже куда медленней, прилавки "птички". Клетки с курами, попугаями, канарейками… Аквариумы. Лида остановилась возле одного из них, с изысканными, похожими на полумесяц скаляриями. Эти своеобразные рыбы чем-то напомнили девушке её саму: такие же медлительные, словно постоянно размышляющие о чем-то. О чем-то, никому, кроме них самих не интересном. Так же, вот, и одному человеку уже полгода решительно не интересно, что она, Аделаида, думает о нем, скучает, когда не видит. Что удивительно: они уже десять лет учатся в одном классе, и лишь тогда, прошлой весной… Она помнит даже день — тринадцатое марта. Только тогда, тринадцатого марта, Лида по-настоящему рассмотрела его. Словно увидела иными глазами. Роман. Рома. Ромочка…
— Мяу…— произнес кто-то совсем рядом, тихо и застенчиво.
Лида открыла глаза. Оказывается, она уже некоторое время стояла возле аквариума со скаляриями, сомкнув веки. Рыбий продавец был удивлен, но не слишком: "Мало ли тут ходит всяких-разных".
— Мяу! — прозвучало снова. Но уже увереннее, с каким–то даже небольшим нажимом.
Лида почувствовала, что кто-то настойчиво тянет за корзинку, словно пытаясь выдернуть её из рук. Аделаида, с малолетства напуганная историями о рыночных и вокзальных ворах, побледнела и резко обернулась. Первое, что она увидела, это была стоящая прямо на не слишком чистом асфальте картонная коробка, вроде тех, что используют на почте. В коробке были котята, то ли пять, то ли шесть, не более четырех недель от роду. Большинство мирно спали, прижавшись друг к другу. Один же, бойкий малыш, серый и полосатый, привстав на задние лапы и опершись передней левой лапой о край своей переносной картонной колыбели, когтями правой прочно уцепился за дно Лидиной корзинки.
— Мяу, — произнес котенок вновь. Произнес, словно констатировал некий, ему одному ведомый факт.
— А он вас выбрал, девушка. Сам выбрал! — сказала хозяйка котят, девочка лет двенадцати, — Возьмите его, пожалуйста. Совершенно бесплатно!
Девчушка шмыгнула конопатым носом и с надеждой посмотрела на Аделаиду. Глаза у девчушки были небесного ярко-голубого цвета, совсем как у её мяукающих питомцев.
***
Котенку было страшно. Так страшно, что ныло в животе, и отчаянно дрожали его и так еще весьма некрепкие лапы. Не помогало даже присутствие тех, кого он знал всю свою коротенькую жизнь: двух братьев и двух сестер, таких же серых и полосатых, как и он сам. И — таких же напуганных. Тот мир, где котята оказались, был ужасен. Он был огромен, этот мир, полон бесчисленных запахов и звуков, чуть ощутимых и резких, бьющих в нос; совсем тихих и громких, пронзительных. Свет в этом мире лился откуда-то сверху и был таким резким, что у котёнка болели глаза, и он без конца жмурился. Мир этот заселяли странные гиганты, ходящие на двух лапах. Гиганты были тут повсюду, бродили большими стадами. Раньше котёнок знал только двух таких существ и подумать не мог, что когда-то увидит столько гигантов одновременно. Те двое, они были добры и к нему самому, и к его братьям и сёстрам. Гигант, что поменьше ростом, часто играл с ними, гладил. Второй же гигант редко обращал на котят внимание. Он был совсем старым, этот гигант и, видимо, больным. Мама-кошка говорила, что эти странные двуногие создания зовутся "люди" и существуют в мире для того, чтобы кормить их, кошек, и защищать от злейших врагов — собак. Еще она говорила, что иногда люди болеют бешенством, и тогда они ведут себя странно: не только не желают ухаживать за кошками, но и мучают их и даже (тут котёнку стало ещё страшнее) убивают. А ещё мама-кошка говорила… Мама. На самом деле именно мама и была центром того тёплого, родного мира, заполняя его своей любовью и заботой полностью. Мира (котёнок мелко задрожал), в который они с братьями и сёстрами уже никогда не вернутся. Котёнок понял это. А его мама поняла это еще раньше, и когда сегодня утром младший из людей запер её в той части жилища, что называлась "кухня", кошка начала отчаянно мяукать и царапать дверь, пытаясь ее открыть. Но все тщетно: младший из людей вытащил котят из их уютного убежища под столом, посадил в коробку, крикнул: "Бабушка, я на рынок", и принёс сюда, в этот ужасный, новый, чужой мир.
Миновал час, как котят принесли на рынок. Ими решительно никто не интересовался. Видимо у каждого посетителя рынка уже имелся дома свой, персональный кот. Четверо котят спали, крепко прижавшись друг к другу, и лишь наш маленький герой никак не мог угомониться. Он разглядывал проходящих мимо людей со страхом и любопытством, принюхивался к запахам, прислушивался к звукам и без конца перемещался по коробке, будто заводная игрушка. В какой-то момент он даже попытался выбраться на асфальт, но был немедленно водворен на место. А люди все шли и шли мимо. Неожиданно один из них в длинной яркой одежде остановился прямо возле коробки. Котенку показалось, что было в этом человеке что-то отличное от других. От него будто исходили некие волны доброты. А на свете было лишь одно-единственное создание, от которого исходили такие же волны — его мама. Котенок испугался, что этот человек сейчас уйдет, и он больше никогда и ни от кого не почувствует того, особенного тепла. Будущий кот привстал на задние лапы, а правой передней попытался покрепче уцепиться за предмет, что человек держал в руке.
— Мяу! — громко позвал котёнок.
***
Время детским мячиком катилось к полудню. Лида шла, звонко цокая каблуками, по набережной реки Орлик. День был ярок и наряден, словно костюм средневекового арлекина: ослепительно-желтое солнце играло лучами на ослепительно-голубом небе. Ярко-оранжевые листья падали, кружась, с деревьев. Упав, они оставались лежать на сером асфальте тротуара, подобные броским экзотическим островкам посреди бескрайней глади свинцовых вод северных морей. Торопливо семенящие же по асфальту толстяки-сизари весьма походили при этом на большие пароходы, проплывающие меж этих островков. "Купленный даром" котенок дремал в корзинке, висевшей на сгибе локтя девушки, приятно согревая новой хозяйке бок. Дремал тихо-тихо, будто пытаясь не спугнуть своё нечаянное счастье. И имя для котенка родилось как-то само собой: Тихон, Тиша, Тишка. Девушка шла, выпрямившись во весь рост, и улыбалась этому дню, листьям, котячьему теплу. Аделаиду даже почти перестал тревожить предстоящий разговор с матерью на предмет взаимозаменяемости яблок и котят в качестве практичной рыночной покупки…
— Hello, Лидон! Как жизнь?
Лида остановилась, как вкопанная. От звука этого голоса ей стало вначале жарко, потом холодно, потом снова жарко. Сердце девушки забилось отчаянно, будто пойманная птичка в клетке птицелова. Заливаясь алой краской, словно маков цвет, Аделаида посмотрела направо. Внизу, на песке городского пляжа, прямо у самой воды стоял Роман. Стоял в обычной своей позе, глубоко засунув руки в карманы, чуть приподняв подбородок, и глядел на Аделаиду своими выразительными темно-карими глазами. Чудесными, как казалось Лиде. Бесстыжими, как считала её мама.
— Погоди пару "сек", Лидон, я щас! — он быстро поднялся по травянистому склону и вышел на асфальтовую дорожку, на которой стояла Лида.
— Как дела, где была? — протараторил Роман и, не дав Аделаиде и рта раскрыть, продолжил: — Слушай, ты задачи по алгебре решила, те самые, что Окулярыч нам давал на прошлом уроке? Дашь списать?
— Конечно, о чём ты говоришь, конечно, — пробормотала Лида. — Может, дойдем вместе до моего дома? Знаешь, а я тут котёнка…
— Не, Лидон, извини! Не могу. Я не один тут. Давай так: я завтра вечерком заскочу, ok? И ты мне вынесешь. Натаха! — завопил он вдруг, безо всякой паузы. — Ну, тебя долго ждать, а?
— Да иду я, не ори! — раздался неподалёку голос, тоже очень знакомый. А спустя минуту из-за кустов, что огораживали пешеходную часть набережной, появилась и сама его обладательница, Зверькова, невысокая брюнетка, что училась вместе с Лидой и Романом до десятого класса. Наталья славилась любовью к тусовкам и нелюбовью "к разным там закомплексованным ботаникам", как она выражалась.
— А, это ты, Ковальская? — бросила небрежно Наталья, увидев Аделаиду. — Hi! — и, уже обращаясь к Роме, она быстро заговорила. — Значит так, Макунин, слушай сюда: "бабки" — есть, сейчас — за билетами, а в выходные — в "Сити". Ты же не хочешь все выходные зависать в нашем колхозе. А там классно будет. Классно!!! — закричала она вдруг, восторженно вытаращив глаза и скача на месте, будто ошпаренная коза. Затем Наталья тоже как-то вдруг крепко обняла Романа за шею и долго, киношно поцеловала в губы. А спустя минуту она уже тащила парня за руку вдоль по набережной, в сторону центра. Лида же осталась стоять на месте, со своей корзинкой, в своем ярком плаще. Бледная, будто из её вен и артерий в одночасье откачали всю кровь. Постояв некоторое время, Аделаида побрела, ссутулившись, в сторону дома. Раздраженно щурясь от солнца и поминутно наступая на опавшие листья, сухие, будто кладбищенские цветы.
Аделаида сама не заметила, как очутилась, наконец, в родном дворе. Следовало бы придумать, что говорить матери, как объяснить тот факт, что в корзинке вместо ожидаемых яблок находится маленький пушистый комочек. Причем у этого комочка даже уже есть имя. В голову ничего не желало приходить. Решительно. Ни одного разумного оправдания. Лида постояла во дворе какое-то время, глядя на свои окна на первом этаже. Белый тюль кухонного окна чуть шевельнулся — видимо Маргарита Петровна была "на посту" и уже давно, с нетерпением ждала дочь. Девушка открыла корзинку, еще раз посмотрела на сладко и безмятежно спящего Тишку. Затем она глубоко вздохнула, прижала корзинку к груди покрепче, словно пытаясь защитить спящего котенка, и нырнула в полумрак знакомого с детства подъезда.
Маргарита Петровна не разговаривала с дочерью весь день и вечер. И утром следующего дня они обе собирались в школу в гнетущей тишине (Маргарита Петровна была завучем школы, в которой училась Лида). Молчали они и всю дорогу. И лишь у самого школьного крыльца мать остановилась, строго посмотрела на Лиду и сказала вполголоса, чтобы не услышали другие ученики, спешившие на занятия: — Знаешь, дорогая моя, — Маргарита Петровна говорила так, будто продолжая свою, внутреннюю тираду. — Дело ведь вовсе не в яблоках. И не в котенке. Животное ничем не виновато. Пусть остается. Только уж изволь, пожалуйста, не забывать за ним ухаживать! Дело в тебе, Лида. Нельзя так жить! Пора уже вытащить голову из облаков! Я не буду рядом всегда. Изволь уже повзрослеть. Так…— Маргарита Петровна поглядела на часы. — Я уже опаздываю. И ты, кстати, тоже.
День пролетел незаметно, в обычных рутинных заботах-хлопотах. Вечером же, когда Маргарита Петровна расположилась у телевизора, дабы смотреть итоговый выпуск новостей, а Лида, накормив котенка и уложив спать на своё детское байковое одеяло, сложенное вчетверо, читала на кухне, в дверь позвонили.
— Привет, Лидон! — широко улыбался Роман Макунин, стоя на пороге.— Я пройду? У вас еще не спят, надеюсь? — сбросив в прихожей кроссовки, он босиком прошлепал в комнату (в квартире Ковальских мужских домашних тапочек не водилось). — О, здрасте, Маргарита Петровна, — снова улыбнулся Рома. — Вы не волнуйтесь, я на пару минут! Лидон, ну что там с задачами?
Удивительно, как по разному ведут себя люди в различных обстоятельствах, какие противоречивые и странные они носят маски. Макунин, обычно несколько иронично-снисходительный в общении, сегодня был лёгок и прост. Они проговорили на кухне битый час: сначала о злополучных математических задачах, потом о планах на следующее лето, когда школа останется позади, а впереди будет такая сложная, и при этом, такая невыносимо скучная взрослая жизнь. После немного поболтали о музыке. Как выяснилось, музыкальные вкусы Романа и Лиды не так уж и различались.
— Слушай, я заскочу к тебе через выходные, ok? А то на эти уже планы… Хорошо? — спросил Рома.
— Да, конечно, только сейчас ты иди, а то мама уж больно красноречиво кашляет в комнате, — и Лида улыбнулась своей особенной, тихой, чуть грустной улыбкой. — Только не обижайся, хорошо?
— Какие обиды? Все, я погнал, — Роман пошлепал обратно в прихожую, обуваться. — Спокойной ночи, Маргарита Петровна! — донеслось оттуда минуту спустя. Маргарита Петровна же, выключив телевизор, начала с весьма красноречивым грохотом разбирать диван. Пару минут спустя она погасила свет. Лида взяла на руки сонного Тишку и тихонько, на цыпочках прошла в свою комнату.
***
Осыпалась разноцветными листьями осень, допела свою заунывную снежную песню старуха-зима. И вот уж первые робкие звуки капели, предвестники большой талой воды, зазвучали за окном.
Тихон, сидя на кухонном подоконнике, жадно вслушивался в эти звуки своей первой весны. За зиму он изрядно вырос, окреп. Во всей свой роскошной усатости-полосатости он всё больше походил на миниатюрного тигра. Лида его так частенько и называла: "Мой тигрёнок". Или — Тишка, самый маленький тигр. Молодую хозяйку кот обожал безмерно, скучал, когда Аделаида где-то задерживалась. Последнее же случалось всё чаще и всегда было связано с одним именем: Роман. Домой к Ковальским Макунин, как правило, не заходил: Маргарита Петровна была очень недовольна выбором дочери и недовольства своего не скрывала. Как была недовольна до сих пор, к слову, и появлением в доме хвостатого "источника грязи и блох". Это, впрочем, не мешало Лидиной маме регулярно покупать для Тишки сырые куриные крылышки, свежее молоко и прочие вкусности.
Вечерами Лида любила, уютно устроившись на диване, рассказывать верному Тишке как прошел день. Вплоть до незначительных мелочей. Кот садился рядом и, внимательно глядя на хозяйку своими гипнотическими глазами, слушал. Тишкины глаза, ярко-голубые в младенчестве, с возрастом приобрели дивный изумрудный цвет.
— Знаешь, Тиша, у нас на окраине города есть сосновая роща. Её еще зовут Бобылевской. Там удивительно красиво весной. Я раньше и представить не могла, насколько! А как удивительно пахнет сосновой корой и талым снегом… Мы с Ромой долго бродили по тропинкам, оба промочили ноги, но нам было совсем не холодно при этом. А еще мы целовались. В первый раз в жизни. Ну, вернее, у меня это было впервые. А он… Он же — мужчина. Так, Тихон, ты совершенно напрасно вот так щуришь левый глаз! Да, он встречался со Зверьковой. До меня. Но они давно расстались. Рома сам мне это сказал.
И она еще долго говорила и говорила, рассказывая своему коту, будто лучшей подружке, всевозможную любовную ерунду. А Тишка слушал и слушал. Он мог сидеть так часами. Правда, что такое роща, а тем паче — Бобылевская, он решительно не понял. Будучи, как и все коты, немного философом, Тихон предположил, что это некий другой мир. Куда можно попасть, если идти долго-долго. Некий пятый мир. Почему пятый? Первым и лучшим из миров Тишка считал тот, где он жил вместе с братьями, сёстрами и мамой-кошкой. Второй — жуткий, шумный мир, где он встретил Лиду, свою любимую хозяйку. Третий — тот мир, где они находятся сейчас. Этот мир стал для Тихона вторым родным миром. Четвёртый мир можно увидеть прямо в окно. Он совсем рядом. Если раскрыть окно, одним прыжком допрыгнуть можно. В этом мире кот побывал недавно, умудрившись "просочиться" через входную дверь. Тишке там не понравилось: холодно, да и голуби, такие вкусные на вид, улетали при малейшей попытке к ним подкрасться. К тому же Тише крепко досталось от чёрного кота, здоровенного верзилы из соседнего подъезда. А пятый мир — это, значит, Бо-бы-лё… В общем, это роща. Там много места, много деревьев. И там его Аделаида (его, а не чья-то там ещё) гуляла с этим противным человеком.
— Ясно…— мяукнул кот про себя по-кошачьи, улегся под бок к хозяйке и громко замурлыкал.
Шло время. Дни становились все длиннее, а лужи во дворе все глубже. По утрам в лужах энергично барахтались, смывая чердачную пыль, голуби и воробьи. Днем же лужи оказывались в сфере внимания шумных ватаг мальчишек: малолетние флибустьеры пускали в этих дворовых "морях" кораблики или просто увлеченно мерили глубину студёных вод. Побеждал, конечно же, самый мокрый.
В начале апреля Маргарита Петровна от своей школы должна была ехать на некий педагогический семинар, что проходил в областном центре. Уезжала она на два дня, с ночевкой. Предварительно Ковальская-старшая прочитала дочери небольшую лекцию, в ходе которой два раза повторила, чтобы Аделаида не болталась допоздна по улицам, три раза — чтобы не забывала вовремя кормить кота, четыре — чтобы Макунина не было не только дома, но даже во дворе. Категорически!
Аделаида проводила мать до автобусной остановки, и вскоре, после того как она вернулась домой, в дверь позвонили. Конечно же, это был Макунин. Рома плотно и с аппетитом пообедал на кухне. При этом, двигая стул, он умудрился опрокинуть Тишкину мисочку. Сидевший по своему обыкновению на подоконнике кот посмотрел на гостя долгим, тяжелым взглядом.
— Лидон, кота убери. А то сидит, пялится на меня, подавиться можно! — буркнул Макунин.
— Тиша, пойдем в мамину комнату, хорошо? — заговорила Лида извиняющимся тоном, обращаясь к коту. — Там тебе удобней будет.
Тихон еще раз взглянул на Лидиного ухажера тем же долгим, тяжелым взглядом, затем спрыгнул с подоконника на пол и потрусил вслед за хозяйкой. Лида постелила на кровать матери котовое байковое одеяло и посадила на него Тишку. Представив на секунду выражение лица Маргариты Петровны, Аделаида невольно вздрогнула. Затем она прикрыла двери и вернулась на кухню, к Роману.
Рома уже доел второе. Не вставая со стула и даже не глядя на девушку, он протянул руку, привлек к себе Лиду и одним рывком усадил к себе на колени. Лида попыталась встать, но Макунин держал её крепко.
— Ну, Лидон, чем заниматься будем?
— Не знаю. Не называй меня так, я же просила! Давай сходим куда-нибудь.
— А давай в магазин сходим. За вином. Ты как?
— Я не пью, ты же знаешь.
— Слушай, хватит "включать правильную"! Твоя мамаша всего на два дня укатила. Когда мы еще вот так вот, по-взрослому, отдохнуть сможем? Ну, Лидусь… Ну, ты же знаешь, как я к тебе отношусь…
Этой ночью Тихон впервые ночевал не в комнате своей хозяйки. С трудом отворив посреди ночи дверь в спальню Маргариты Петровны, кот вышел в коридор и прислушался. Затем прошелся, подняв трубой хвост по прихожей, с омерзением понюхал мужские кроссовки, стоящие у входа в квартиру, и отправился на кухню. Запрыгнув на подоконник, Тихон выглянул в окно. Звёзды на небе четвертого мира были прекрасны, сверкающие и манящие, словно кошачьи глаза.
— Может, на небе четвертого мира тоже живут коты и кошки? — подумал Тишка. Ему захотелось туда, к ним, на ночное небо. Там бы ему, наверное, никогда не было бы так одиноко…
***
Минуло более трёх лет. Дом Ковальских, двор и вся провинциальная Орловка все так же продолжали жить своей тихой, полной всяческих обыкновенных мелочей жизнью. Роман женился на Зверьковой, сделав её Макуниной, и проживал теперь с молодой женой где-то в областном центре. Маргарита Петровна стала директором школы. Аделаида поступила в колледж культуры, на библиотечное отделение, но вскоре была вынуждена уйти в декретный отпуск, ибо родила маленького Еремея. Из роддома бледную, измученную Лиду с душераздирающе кричащим свёртком в руках встретила мама. Тихон превратился в матёрого, мудрого кота, с сединой на кончиках усов и ушей. Он все так же обожал Лиду и дипломатично уважал Маргариту Петровну. Карапуза — Ерёму же — любил. Да и как можно было не любить того, кто был как бы частью его, Тихона, хозяйки! Любил, но держал в строгости: кот терпеть не мог, когда этот очаровательный детеныш тискал его за живот и норовил ткнуть пальцем в глаз.
Как–то, в жаркий летний день, Тихон прохлаждался, возлегая на подоконнике раскрытого настежь кухонного окна, лениво наблюдая, как мать его хозяйки остановилась поговорить во дворе с соседкой. Маленький же Еремей играл неподалеку. Тут Тишка услышал… Да что услышал — почувствовал! Почувствовал всем своим кошачьим телом — от кончиков вибрисс до хвоста — целую какофонию опасных, враждебных звуков: грузный топот лап по асфальту, цокот когтей, тяжелое хриплое дыхание. Тишка пружинисто вскочил на все четыре лапы и выглянул во двор. Здоровенный "стаффордшир" был уже метрах в десяти от безмятежно играющего в песке ребенка. И направлялся "стафф" прямиком к нему. Еремей, заметив, наконец, собаку, поднялся с корточек, выронил из рук ярко-желтый, пластмассовый совочек и испуганно закричал. Тихон глубоко вздохнул, словно ныряльщик перед прыжком со скалы в воду и, оттолкнувшись изо всех своих кошачьих сил, от подоконника прыгнул вниз, во двор. Прыгнул в четвертый мир. Уже в полете, длившемся, как показалось коту, не мгновение, а минуты три, а может — все четыре, Тихон услыхал, как закричали-запричитали мать его хозяйки и болтливая соседка. Женщины бросились к ребенку, пытаясь отогнать собаку. Но маленький тигр Тишка успел раньше. Шипя, будто целый серпентарий кобр, и вздыбив всю шерсть, дабы казаться хоть немного больше и страшнее, кот ринулся на врага. Вцепившись в жуткую оскаленную морду "стаффордшира", Тихон повис на ней, будто клещ, когтями задних лап пытаясь содрать с неё шкуру. Собака резко тряхнула головой. Маленький тигр, словно мячик, отлетел в сторону. Тишка вскочил и снова бросился на собаку. На сей раз "стафф" уже был готов: одним движением он прижал кота к земле, и жуткие челюсти сомкнулись поперек маленького пушистого тела. Но последнее, что услышал кот, был не хруст его ломаемых костей, а отчаянный рёв Еремея, которого бабушка на руках тащила домой:
— Тишкааааааааааа!!!
Если тебе, дорогой читатель, случится побывать в Орловке, то помимо краеведческого музея и набережной, куда всегда идут все приезжие, не пожалей немного своего времени, побывай в нашей роще. Её все Бобылёвской зовут, отчего — уже никто и не помнит. Она на самой окраине городка находится, с восточной стороны. Автобусом от центра — минут пятнадцать. Пешком, конечно, чуть дольше. Воздух там чудный, свежий, сосновой смолой пахнет. Тишина, сосны, будто мачты, до неба, бабочки порхают разноцветные. В роще этой, метрах в тридцати от детской площадки есть камень. Возле этого камня — непременный букет цветов. То одуванчики, то подснежники, а иногда — и гвоздики случаются. Говорят, их детишки, что с мамами своими в роще гуляют, приносят. А на камне этом написано: "Тут лежит наш любимый Тишка, самый маленький тигр".
18.09.2015
Дмитрий Кириллов