Находка

 

«Эней» был чёртовой развалюхой. Я в жизни не стал бы пилотировать его добровольно. Однако известие, что на мою колонию надвигается фронт Войны Корпораций, резво излечило меня от брезгливости.

Как только запахло жареным, жители собрали хлам, загрузились в последний оставшийся на орбите корабль и взяли курс на незанятую планету в глубоком тылу. Мы летели к голому камню, в сторону которого никто раньше и не посмотрел бы.

Всех пилотов, способных совладать с кораблём класса «Ковчег», забрали на фронт. Поэтому пришлось вытаскивать меня из тюрьмы, а моего брата — из больницы. Мы с Вадимом никогда не были идеальной семьёй, но в безвыходном положении смогли сработаться вопреки разногласиям. Доказательством служила дюжина удачных гиперпространственных прыжков и дозаправок.

Тринадцатый обещал пройти буднично. На вахте стоял Вадим. Пару часов назад «Эней» блестяще вышел из прыжка — в считанных астрономических единицах от газового гиганта, в атмосфере которого нам предстояло заправиться гелием-3. Сейчас корабль как раз должен был выбрасывать множество наэлектризованных мономолекулярных нитей длиной в тысячи километров. Им предстояло на протяжении следующих суток собирать драгоценный изотоп.

Образованный этими нитями сияющий веник астрономических масштабов смотрится поистине величественно. В первые несколько раз. Я же летал больше пяти лет и потому, ни о чём не жалея, намеревался проспать до начала своей вахты.

Я уже расстелил постель, как вдруг на Мыслитель пришёл вызов.

«Слушаю», — мысленно ответил я.

«Извини за беспокойство, Кирилл, но у нас чрезвычайное происшествие. Несколько нитей за что-то зацепились».

«Стоило портить мой отдых из-за грёбанного астероида?!»

«Остынь. Это явно искусственный объект».

Сонливость как рукой сняло. Дело могло быть прибыльным.

«Пришли-ка изображение».

На краю поля зрения всплыл снимок с телескопа. Изображение было размытым, но симметрия и прямые линии указывали на рукотворность запечатлённого объекта. Или щупальцетворность, если его построили пришельцы. Живых зелёных человечков никто не встречал, но следов деятельности вымерших внеземных цивилизаций в Галактике хватало.

Они тоже поражают воображение в первые несколько раз.

Но это не значило, что внутри нашей находки не могло быть ничего ценного. Поэтому уже через четверть часа я надел скафандр и задраил люк шлюза. Вспыхнули красные лампы, предупреждая об откачке воздуха. Через подошвы я ощутил дрожь — изношенные механизмы с трудом справлялись. Наконец, створки ржавых гермоворот поползли в стороны.

Когда проём стал достаточно широким, я включил грави-ранец и отлетел на сотню метров от корабля. Оглянулся. В слабом свете безымянной звезды не менее безымянной планетарной системы «Эней» напоминал провинциальный городок, погружённый в сумерки. В первую очередь, размерами. Навигационные огни были словно уличные фонари.

Я облетел исполинскую сферу главного гравитационного ядра и направился вдоль мономолекулярных нитей прямиком к загадочному объекту. Вадим предусмотрительно убрал часть «веника», чтобы я мог добраться до цели, не рискуя нашинковать себя тончайшими ломтиками.

Так он сказал, по крайней мере. На всякий случай я сканировал пространство перед собой.

Мой брат не был способен так меня подставить. Но то, что случилось на Новой Сербии, могло изменить даже такого человека, как Вадим. Ведь из-за этого он всю первую неделю полёта пролежал в медицинской капсуле.

Приблизившись к объекту на километр, я остановился, включил атомный фонарь и оптическое увеличение.

Вблизи находка уже не казалась такой симметричной и ровной. Она была похожа на параллелепипед, в грани которого въехал поезд. Из повреждённых участков торчали трубы и обломанные арматурные стержни. Объект был размером с большой дом и напоминал отсек космической станции или корабля.

Я осмотрел находку со всех сторон. Луч атомного фонаря высветил полустёртые микрометеоритами знаки. Мыслитель мгновенно перевёл их: «Научный модуль №9 (кашт.)».

Каштианский язык… Значит, я столкнулся с творением чужеродного разума. Если этот разум оставил внутри то, что можно выгодно продать, я буду ему крайне признателен.

На поверхности обломка не нашлось ничего, похожего на люк. Поэтому, развернув силовое поле, я лазером проделал отверстие. Внутреннее давление вытолкнуло оплавленный металлический диск, словно затычку бутылки шампанского. Здесь пригодилось силовое поле: дыхательная смесь заполнила невидимый купол, и взрывная декомпрессия сошла на нет.

Кое-что успело вылететь наружу. Я осмотрел болтающиеся в невесомости безделушки: обломок электронного прибора, кусок скафандра, режущий инструмент, чья-то шестипалая ладонь — от прикосновения она рассыпалась в прах. Ничего ценного.

Вплыл внутрь. Там ждали застывшие в неестественных позах тела каштианцев. Их уродовали многочисленные ранения. Трупы не вызывали даже подсознательного сочувствия или отвращения — настолько чужеродно выглядели. Как можно жалеть гибрид обезьяны, жука, осьминога и ночного кошмара?

Около часа я блуждал по мрачным переходам, которые никто не посещал уже мириады лет. Мыслитель подсказал, как восстановить энергоснабжение отсека. Я вынул из атомного фонаря батарею, немного поколдовал с проводами и лазерной спайкой, и через десять минут путешествие по тёмному склепу превратилось в путешествие по склепу, освещённому барахлящими лампами.

Мыслитель загрузил из оживших компьютеров данные, но прочесть не смог. Информация была то ли зашифрована, то ли повреждена. А, может, и то и другое.

«Пожалуйста, подождите. Оценочное время восстановления данных: 40 часов. Выполнено: 0%», — всплыло на краю поля зрения.

В последней комнате я обнаружил стеклянный цилиндр, куда поместился бы человек. Внутри парила металлическая банка. Она слабо светилась. Там просто обязан был находиться хоть какой-то хабар.

Не обращая внимание на сетования Вадима, я разбил стекло и отвинтил крышку банки. Свечение тут же угасло. Внутри было пусто.

Весь последний час во мне нарастала злоба. И вдруг я ни с того ни с сего успокоился. Желание схлопнуть гравитационным манипулятором весь этот космический мусор в комок нейтронной материи тоже испарилось.

Я вернулся на «Эней».

— Параметры орбиты объекта занесены в бортовой журнал, — сказал брат, наблюдая, как я снимаю скафандр. Разумеется, помогать он и не думал.

У Вадима был умиротворяющий голос. Связь по Мыслителю это скрывала — устройство передавало смысл сообщения напрямую в мозг. Голос помогал брату располагать к себе людей, но у меня вызывал разве что желание дать в пачку. Удивительно, но сейчас оно было слабее обычного.

— Да хоть на каменных скрижалях их высекай.

— Не вижу радости на твоём лице. Мы, кажется, нашли один из наиболее хорошо сохранившихся артефактов каштианцев.

— И что с того? Вряд ли им займутся. Думаю, люди уничтожат друг друга так же, как эти уродцы. Никому знания уже не пригодятся. А вот деньги помогли бы нам протянуть лишний годик. Может, хоть среди скачанной информации отыщется что-нибудь полезное. Я пошёл спать.

На прощание Вадим взглянул на меня как-то странно. Но я был слишком уставшим и разочарованным, чтобы разбираться.

 

* * *

 

Чтобы передать всю степень безнадёжной устарелости «Энея», достаточно сказать, что для проведения плановой диагностики по нему надо ходить. Пешком, чёрт возьми!

Да, этот звездолёт не относился к продвинутым кораблям, на которых можно пересечь всё Местное Скопление, ни разу не встав с кровати и при этом поддерживая уровень риска ниже миллионной доли процента.

Двенадцатичасовая вахта тянулась как всегда медленно. Но необычная деталь разбавляла скуку. Как будто на моём правом плече, до того пустовавшем, наконец поселился положенный по прайс-листу человеческого существа ангелочек. И он неустанно нашёптывал вздорные вещи: «помирись с братом», «перестань быть язвительной задницей», «сделай что-нибудь хорошее».

Конечно же, я игнорировал мелкого говнюка. Он не удостоился внимания ни за полсуток вахты, ни в миг её сдачи, когда я увиделся с Вадимом.

Меня покоробило уже от мысленного произнесения слова «говнюк». Что это со мной такое?! Может, найти психолога в отсеке криосна, разморозить и поболтать?

Выспавшись, я решил, что один хороший поступок никому не навредит. Наверняка, это продолжительный однообразный полёт так на мне сказался. Опаснее будет сопротивляться, рассудил я и пошёл делать кофе.

Через минуту я с термосом в руках покинул жилой отсек и пошёл по роскошным галереям. Отделка в виде пятен ржавчины и отшелушивающейся краски прилагалась. Найти в Мыслителе расписание вахты не составило труда. Вадим сейчас должен был проверять крио-отсек.

Ледяная полусмерть не хуже полноценной сестрицы равняет людей. Я шагал вдоль рядов прозрачных контейнеров с заиндевевшими телами внутри. Нельзя было различить, где лежит присыпанный кристалликами льда магнат, а где простой дворник.

Посередине палубы возвышался крио-процессор. Штука важная, потому что внештатная разморозка смертельно опасна. Именно его исправность сейчас должен был проверять мой брат. Но, обойдя устройство, я никого не встретил.

Подозрительно. Может, Вадим сбился с графика?

Я уже собирался связаться с ним через Мыслитель, как вдруг заметил в паре сотен метров человеческий силуэт.

Брат не собирался никуда уходить, и я двинулся к нему.

«Чего встал?! Хочешь, чтобы от этой развалины что-то отлетело, потому что ты вовремя не затянул гайку?!» — именно так я бы начал разговор ещё вчера. Но сейчас меня хватило лишь на робкое:

— Что случилось?

Вадим вздрогнул и повернулся ко мне.

— Что ты здесь забыл?! — парировал брат в несвойственной ему манере.

— Угостить тебя решил, — я показал термос.

От взгляда на ближайший крио-контейнер меня одновременно бросило в жар и холод.

— Зачем ты сюда пришёл? — возмутился я. — Мы же договорились забыть о ней на время полёта. Хочешь рискнуть нашими жизнями, — что-то внутри подтолкнуло меня добавить: — и всей колонии?!

Раньше мне было плевать на беженцев, но сегодня моя совесть словно решила в один день отыграться за долгие годы бездействия.

— Всего лишь любуюсь. Крио-процессор я уже проверил. «Эней» не развалится. Возвращайся в каюту.

Я перевёл взгляд с Вадима, у которого решимость чуть ли не лилась из ушей, на крио-контейнер, где покоилась Елена — вылитая спящая красавица. Именно из-за неё я со сбитыми в кровь кулаками очутился в камере, а брат — на больничной койке.

— Не вздумай её размораживать! Она ведь отказала нам обоим.

Я со злостью швырнул в него термос. Вадим поймал. Его глаза сузились. Я развернулся и ушёл. Моих ушей достиг ядовитый шёпот:

— Из-за тебя.

 

* * *

 

Елена привлекла нас в первую очередь медовым голоском. Она работала диспетчером в центре управления полётами. При первой встрече выяснилось, что выглядит Елена так же бесподобно, как разговаривает. Ей больше понравился Вадим. Меня это не устроило, и однажды, напившись, я решил вспомнить детство и как следует помахаться.

Не знаю, как драка должна была прибавить мне очков в женских глазах, но месть удалась. Кроме того, после этого Елена ушла от брата, потому что винила в случившемся себя и не хотела, чтобы всё повторилось.

Затеяв потасовку, я, пожалуй, услужил Вадиму. Так брат мог винить в уходе Елены меня. Не будь драки, девушка наверняка всё равно бросила бы его. Ведь Вадим страдал от вредной привычки: он скорее остался бы без штанов, чем обделил помощью человека в нужде. Кому сдался такой сумасшедший?

Наверное, стоило сначала сказать об этом Елене, а потом пускать в ход кулаки. А, плевать! Всё равно, меня она вряд ли выбрала бы.

Детство-то я вспомнил, но с тех пор утекло много воды. Пока Вадим был совсем сопляком — лет до семи, — мне удавалось заставлять его отдуваться за мои проступки. Мало того, я умудрялся убеждать Вадима, что, покрывая меня, он поступает правильно. Вскоре младший повзрослел и больше не позволял так нагло пользоваться его добротой.

Так что, после драки Вадим не проявил снисхождения, и меня осудили по всей строгости.

Попав в тюрьму, я не столько огорчился, сколько развеселился. Из всех преступлений, на которых я мог попасться, меня посадили за самое незначительное.

Взять хотя бы контрабанду. Из-за войны, еда и лекарства распределялись в пользу армии. Колонистам пришлось затянуть пояса. Я ввязался в прибыльный, хоть и опасный бизнес. Сворованные с военных складов пайки и аптечки переправлял на Новую Сербию. Вроде, дело правое, но контрабандный товар продавали по завышенным ценам, и многие нуждающиеся, даже содрав с себя последнюю рубаху, оставались с пустыми руками и дохли под забором.

Однажды мой второй пилот осторожно заметил, что неплохо отдать хотя бы часть груза волонтёрам, которые раздавали это добро даром. А самим сделать вид, что попали в поле зрения военного патруля, и пришлось сбросить груз.

Я промолчал в ответ, а позже рассказал обо всём нанимателям. За тот полёт мне заплатили раза в полтора больше обычного. Со вторым пилотом ничего плохого не случилось. Вскоре он перешёл на другой корабль. Судя по тому, что через месяц его внутренностями, изолентой присобаченными к стеклу, украсили иллюминаторы орбитальной станции, бывший коллега сумел найти более сердобольного собеседника. На свою голову. С контрабандистами и спекулянтами шутки плохи.

Возможно, мои слова сыграли роль в его разоблачении. До сегодняшнего дня мне было плевать на судьбу второго пилота. Небольшая прибавка к премии казалась достойной платой за его жизнь. Сейчас это воспоминание по какой-то причине вызывало странное и непривычное для меня чувство — стыд.

Связи с бандитами помогали мне увиливать от мобилизации, пока не стало совсем худо, и меня не отправили на «Эней». Вадим же пошёл в армию добровольно. Его назначили пилотировать летающий госпиталь. Говорят, брата часто видели с ранеными. Я даже слышал, что он жил на корабле, а дом на дне гравитационного колодца продал и деньги перечислил в фонд помощи калекам. Даже большую часть жалования туда отдавал. Раньше из-за этого я считал младшего первосортным идиотом. Теперь же почему-то хотелось сочувствовать Вадиму.

Положение «не моя — так ничья» в отношении Елены меня устраивало. Но последние события заставляли насторожиться.

Почему мы с братом стали странно себя вести? Может, дело в обломке инопланетного корабля?

Я дал Мыслителю запрос на описание всех обнаруженных артефактов пришельцев. Изучение заняло полсуток.

Часть материалов я просмотрел во время вахты. Но споро дело пошло лишь после возвращения в каюту. Как я и ожидал, подобные находки никогда на мозги путешественников не влияли.

Да и каким образом до меня могло добраться нечто, жаждущее подавить безмерно дорогие мне наглость и эгоизм? Посещая обломок, я был одет в сверхсовременный скафандр, в котором можно выжить даже в хромосфере звезды.

На всякий случай я решил сделать анализы и просканировать организм. Может быть, стандартная процедура дезинфекции не смогла убить неведомую бактерию каштианского высокоморального бешенства?

Зевая чуть ли не на каждому шагу, я пошёл к медицинской капсуле. Обычно в такое время я уже смотрел третий сон. К тому же, эта вахта утомила меня вдвойне. Ведь, помимо выполнения обязанностей, я изучал историю встреч людей с древним щупальцетворным мусором.

Медицинская капсула выглядела, как лежащее на боку двухметровое яйцо. На ней не было видно ни экранов, ни кнопок, которые ещё встречались в других местах на «Энее». Как и все современные устройства, капсула управлялась с помощью Мыслителя.

Почему-то соединиться вышло не сразу. Мыслитель предложил проанализировать причины задержки. Я машинально согласился.

Пускай поработает. Нечего простаивать вычислительной мощности, большей, чем у всего человечества в каком-то бородатом двадцать третьем веке.

Медицинскую капсулу, которая стоила бы дешевле, будь она отлита из золота, поставили на корабль, чтобы как можно быстрее ввести в строй моего брата. Так сильно я его помял.

Я отдал мысленную команду, и яйцо разделилось пополам. Внутри не было ни подушек, ни матрасов. Ещё один приказ, и гравитационные захваты подняли меня и плавно поместили внутрь.

Через минуту я стоял на полу и глядел, как двухметровое яйцо срастается обратно. Ещё через пять на Мыслитель пришли итоги осмотра. Предупреждение о том, что моя печень скоро развалится, как ледяной планетоид под действием приливных сил газового гиганта, я промотал. Данные о переизбытке рубцовой ткани — тоже.

Разумеется, в моём теле не было ничего чужеродного, не считая Мыслителя. И никаких следов воздействия чего-либо чужеродного.

Похоже, события последних дней вызваны затянувшимся перелётом на ржавом корыте.

Я на минутку успокоился. Но лишь на минутку. Мыслитель выдал сообщение, что в прошивке медицинской капсулы ковырялись. Учитывая, что на корабле было лишь двое людей с температурой тела выше минус ста, я мгновенно догадался, что таинственный взломщик — мой брат.

Я просмотрел данные. Похоже, Вадим пытался стереть записи о последнем использовании капсулы.

Нужно было срочно его допросить. Начать поиски брата я решил с места, где он сейчас обязан был нести вахту. Чутьё подсказывало, что чёрта с два Вадим там отыщется, но ничего лучше в голову не пришло.

Поставив Мыслителю задачу восстановить стёртую информацию, я быстро зашагал по угрюмым железным коридорам.

Путь преградила одна из вездесущих гермодверей. «Эней» был разделён на отсеки на случай утечки воздуха. При этом корабль был настолько устаревшим, что все двери приходилось открывать вручную.

Мои ладони легли на колесо открывания. Я резко повернул его, и неожиданно на спину как будто обрушился удар огромного молота. Меня швырнуло вперёд и приложило головой об пол. Я отключился, так и не поняв, что за хрень только что случилась.

 

* * *

 

Мне снился кошмар. Думаю, каждого, кто застал Войну Корпораций, мучили такие сны.

Я стоял на коленях. Руки были скованы за спиной. Тело пылало от побоев. С лица стекали капли крови.

Безжизненная равнина простиралась до самого горизонта, где выросла новая гора — потерпевший крушение «Эней». Мозг пронзило безумное сравнение. Корабль напоминал кучу разбросанных игрушек. Главное гравитационное ядро — точно мяч. Грузовые модули — словно пирамидка из детских кубиков. Спереди и сзади звездолёт сдавливали дисковые фермы генераторов силовых полей. Для них метафоры не нашлось, ну и плевать!

Меня гораздо больше волновали сторожившие нас солдаты в экзоскелетах. Я понимал, что жить мне осталось недолго. Рядом стоял Вадим. Его тоже избили и заковали в наручники.

Вражеский офицер приложил руку к гарнитуре и хищно улыбнулся.

Через секунду огненный шар поглотил «Эней». Пламя мгновенно погасло, оставив по себе гигантский дымный столб. В нём в небо чужой планеты унеслось тридцать тысяч душ.

Выкрикивая имя Елены, Вадим вскочил с колен и побежал к месту гекатомбы. Выстрел в спину утолил его горе. И заодно разорвал пополам.

Почему из беженцев не сделали рабов? Почему корабль не разобрали на запчасти? Хотел бы я сказать, что дело в нелогичности сна. Но это было не так.

Пять корпораций колонистов — правонаследниц государств, столетия назад осваивавших Млечный Путь, — одна за другой втянулись в жестокий конфликт. От государств-прародителей в них мало что осталось. Население каждой было тем ещё винегретом из наций и рас.

Война началась потому, что пригодные для жизни планеты закончились быстрее, чем люди до конца перестали быть безумными животными. Другие галактики были недоступны — даже самые лучшие звездолёты за один прыжок преодолевали не больше пары сотен световых лет.

Всё началось с малого. Один неуравновешенный командир со злости испепелил небольшую планетку с миллионом-другим людишек на ней. Враг ответил тем же. Но, разумеется, никто не подбирал колонию ровно с тем же числом жителей. Через пару лет военные преступления превратились в военную этику. Были и те, кто призывал прислушаться к голосу разума и разорвать порочный круг мести. Но их сгноили в концлагерях либо попросту казнили, как пораженцев и вражеских агентов.

Многие верят, что в штабах давно уже сидят одни безумцы.

Офицер в экзоскелете вышел вперёд. Несколько секунд он любовался останками моего брата на фоне ядерного гриба. Затем военный обернулся ко мне. Сияя от счастья, он поднял руку. Броневая пластина на предплечье соскользнула. Из-под неё выглянуло почерневшее от гари дуло.

Долго гадать, чем меня убьют, не пришлось. Из тёмного жерла хлынул огонь. Я горел заживо, завидуя брату и крича от боли.

Я пришёл в себя. В реальности я не кричал, а лишь испускал сдавленный хрип. Голова раскалывалась. С трудом я поднялся на ноги и тут же прислонился к стене, чтобы не упасть. Вибрация трубопроводов отдавалась в теле болью. Пот заливал глаза. Вытерев его и взглянув на ладонь, я понял, что это на самом деле кровь. При падении я крепко ушиб башку. Хорошо, что не смертельно крепко. Судя по часам Мыслителя, я провалялся в отключке минут пятьдесят.

Опасливо оглядываясь — неизвестно, какие ещё сюрпризы уготовил старый корабль, — я осмотрел жилой отсек. Многие вещи были сорваны со своих мест и валялись в беспорядке. Взгляд зацепился за цифровой барометр. Судя по показаниям прибора, давление было ниже нормы. В голове сложилась картинка.

Похоже, из отсека, куда я пытался войти, откачали дыхательную смесь. Стоило отпереть дверь, как давление воздуха с силой под семь тонн обрушилось мне на спину и сбило с ног.

По коже забегали мурашки. Если бы не желание пройтись к медицинской капсуле, я бы уже задохнулся. На несчастный случай это не походило. «Эней» был старым кораблём, но безопасным.

Вадим был уверен, что я сплю в жилом отсеке. Скорее всего, таким образом он пытался меня убить. Это не укладывалось в голове. Мой брат так не поступил бы. Да и зачем ему это? Но в свете событий последних дней, этот бред казался на удивление правдоподобным.

Я обратил внимание на значок непрочитанного сообщения, который ютился на краю поля зрения. Мыслитель закончил восстановление данных. После просмотра записей мне стало ещё более не по себе.

Последним пациентом была женщина. Капсула лечила многочисленные ушибы и кровоподтёки. В полустертых, покрытых цифровыми помехами кадрах, промелькнули два лица: Елены и Вадима.

Похоже, он избил её, а затем бессознательную поместил в капсулу, чтобы скрыть следы побоев. Это было настолько дико, что у меня не осталось сил поражаться происходящему. Внутри воцарилась пустота. И пустота эта стремительно заполнялась страхом. Где-то на огромном корабле мой сумасшедший братец творил неизвестно ещё какие злодеяния. Он напал на женщину, которую раньше нежно любил, и, судя по всему, сознательно обрёк меня на жуткую смерть от декомпрессии.

Сейчас меня не волновало, почему безумие постучалось в люки «Энея». Я должен был найти и остановить Вадима. Раньше я без раздумий ответил бы ударом на удар: заперся где-то и выпустил воздух из остальных отсеков корабля.

Сделать это несложно. На «Энее» есть функция откачки дыхательной смеси в хранилища при риске разгерметизации. Благодаря ей можно не дать драгоценному кислороду улетучиться в космос. Мне не составило бы никакого труда обмануть с помощью Мыслителя отсталые компьютеры корабля и воспользоваться этой функцией, как заблагорассудится.

Вот только то, что сделало Вадима жестоким безумцем, превратило меня в чувствительного размазню, и я не мог решиться на убийство.

Оставаться в жилом отсеке было опасно. Если Вадим вздумает убедиться, что я мёртв, он наткнётся на меня, ослабленного болью и страдающего от головокружения. Тогда мне не выстоять.

Пошатываясь, я пошёл вперёд. Приходилось переступать через разбросанные повсюду вещи — поток воздуха, ворвавшийся в разгерметизированные помещения, мало что оставил на местах. Пару раз я чуть не упал. Наконец, мой взгляд наткнулся на висящую на стене аптечку. Я сорвал её и заперся в первой попавшейся комнате. Инъекция обезболивающего уняла бушевавший в черепе шторм. Хотелось бы сказать, что препарат вернул мне ясность мысли. Но чёрта с два! По-прежнему, идея разгерметизировать корабль причиняла почти физическую боль.

Я вытер кровь и перевязал голову.

Почему я просто не пошёл к медицинской капсуле? Путь к ней лежал через слишком большое количество гермодверей. Никто не давал гарантии, что за одной из них меня не ждёт тот же сюрприз, что и час назад.

Чтобы решить эту проблему, я направился к шлюзу за скафандром. На всякий случай я вооружился столовым ножом. Приходилось всё время оглядываться: не появится ли откуда-то Вадим. Открывая гермодвери, я пригибался как можно ниже, чтобы поток воздуха снова не сбил меня с ног. К счастью, все другие отсеки были заполнены дыхательной смесью. Никогда ещё я так не радовался, вдыхая воздух с привкусом старой барахлящей системы рециркуляции.

Очутившись в шлюзе, я надел скафандр. Нож выбросил. Гравитационный манипулятор, встроенный в рукав, был несравненно мощнее. Да и современный скафандр защитил бы меня от любого оружия, которое мог найти на «Энее» Вадим.

Жаль только, в этом состоянии я мог позволить себе самое большее сбить братца с ног. Воспоминания о том, что когда-то было иначе, посещали меня всё реже. Я почти слился с новой сущностью. Старый, жестокий и грубый, Кирилл, который думал только о себе, отходил в прошлое.

Одно не давало покоя: Вадим в итоге чокнулся. Может, поначалу он тоже радовался, что сбросил оковы морали, как я сейчас не вижу ничего плохого в том, что перестал быть эгоистичным мерзавцем?

Но что я мог поделать? Я понятия не имел, что и как влияло на меня. Возможно, записи с куска каштианского корабля прольют на это свет. Мыслитель обещал закончить восстановление данных в течение часа.

Но Вадим орудовал на корабле здесь и сейчас. Чутьё подсказывало, что с каждой минутой он творит всё больше зла. Он жестоко отделал кулаками любимую женщину. Страшно было подумать, что мой брат мог сотворить с другими беженцами.

Ответ на этот вопрос не заставил себя долго ждать. В последний раз я встречал Вадима в крио-отсеке. Оттуда я и начал его поиски. Альтернатив не было — я не мог отследить брата через Мыслитель, а система наблюдения на корабле давно сломалась. Стоило мне войти в огромный зал с расходящимися от крио-процессора рядами крио-контейнеров, как я наткнулся на привязанного к креслу мужчину.

Он выглядел ужасно. Анабиозный комбинезон был исполосован порезами, из которых сочилась кровь. Лицо покраснело и распухло от побоев, изо рта текли розовые слюни. Изрезанная грудь рывками вздымалась — жертва моего брата была ещё жива. Я обошёл незнакомца и присел, чтобы освободить.

Руки мужчины оплетал стальной трос, врезавшийся в плоть до кости. Я содрогнулся, когда увидел, что все ногти вырваны. Кровь сделала очень заметным рельефный оттиск на коже — эмблему изготовителя модифицированной конечности. Значит, я имел дело с богачом.

Когда-то я ненавидел зажиточных людей. Наверное... Это был другой я. Сейчас же я изо всех сил пытался остановить кровотечение и спасти незнакомца. Сострадание переполняло меня.

Мужчина пришёл в себя. Слабым шепелявым голосом (похоже, зубов у него не осталось), несчастный выдавил:

— Пожалуйста, хватит! Я всё сказал... Я сразу всё сказал. Зачем вы продолжали?

Мужчина резко замолчал. Похоже, он потерял слишком много крови. Грудь жертвы пыток больше не вздымалась.

Со стороны крио-процессора послышались голоса. Помещение было достаточно просторным, чтобы использовать грави-ранец, и я взмыл к потолку. Встроенный в скафандр многорежимный сканер тут же обнаружил ещё нескольких замученных насмерть беженцев.

В центре зала я увидел две фигуры. Сработало увеличение, и я понял, что это Вадим и Елена.

Скафандр усилил мой слух, и до ушей донеслись обрывки разговора.

— Я выпытал номера и пароли к счетам, на которых миллионы, — надрывался Вадим. — Теперь ты довольна?!

— Ты больной! С тобой согласится быть только сумасшедшая!

Брат в ответ огрел девушку по лицу. Она свалилась на бок вместе со креслом, к которому была привязана, и ударилось головой об оплетавшие основание процессора трубы. Раздался мерзкий хруст. Сканер сообщил о смертельном ранении.

Я был ошарашен. Словно ангел смерти, прибывший, чтобы провести душу Елены в иной мир, я парил под потолком и оцепенело наблюдал, как Вадим поднимает умирающую девушку и даёт пощёчину, пытаясь привести в чувство.

Не лучшее средство, когда у человека перебит спинной мозг.

Шок прошёл. Кометой я обрушился на пол, отбросил брата в сторону, схватил Елену и на грави-ранце прыгнул к выходу из зала.

В коридоре было слишком тесно для полёта, и я побежал. Жизнь девушки зависела от моей быстроты. Вплетённые в ткань скафандра синтетические мышцы помогали нестись не хуже профессионального бегуна, несмотря на нелёгкую ношу. Гермодвери я вышибал гравитационным манипулятором.

Наконец, я очутился у медицинской капсулы. Пока она невыносимо медленно открывалась, я лазером вспорол путы на руках Елены и отшвырнул окровавленное кресло.

Положив умирающую девушку в объятья гравитационных захватов, я взглянул на неё с нежностью. Раньше я испытывал к Елене только похоть. Как я мог быть таким животным? Лишь бы капсула спасла девушку.

Долго упиваться тёплыми чувствами не вышло — мощный толчок сбил меня с ног. Помещение, будто кровью, залило светом аварийных ламп.

Мой брат ещё не вышел из игры. Судя по всему, он пытался что-то сотворить с кораблём. Управлять «Энеем» можно было лишь с одного места.

Я вышиб дверь главной рубки и ужаснулся.

Обзорное окно золотилось от ионизации. Газовый гигант неумолимо увеличивался в размерах. Вадим лежал с треснувшим черепом. Наружу торчали мозги вперемешку с серебристыми нитями Мыслителя. Кровавое пятно на стене указывало на то, что мой брат покончил с собой, расшибив себе голову.

Меньше всего меня интересовало, почему он это сделал. В череде сумасшедших событий, которые всколыхнули «Эней», самоубийство брата было далеко не самым бредовым.

В первую очередь я переживал из-за того, что корабль с тридцатью тысячами колонистов через пару минут сгорит в атмосфере газового гиганта.

Ко всему прочему, «Эней» врезался в каштианский обломок. В конструкции появилось слабое место, что оставляло мне ещё меньше времени до того, как корабль развалится на части.

Самым простым решением было использовать фронтальное силовое поле. Да только Вадим заблокировал доступ, а ключ к шифру забрал с собой в могилу.

Снять блокировку раньше, чем «Эней» разрушится, я не успею.

Корпус вибрировал. Языки ионизации сияли, как костёр.

Можно было включить гравитационное ядро и выполнить прыжок, но Вадим перед смертью выпустил топливо из баков.

Моё сердце билось так сильно, что, казалось, намерено проломить не только грудь, но и порвать скафандр, способный выдержать попадание артиллерийского снаряда.

Оставался последний путь: применить досветовой привод. Но корабль уже слишком глубоко погрузился в атмосферу газового гиганта. Мощности хватало впритык. Требовалось с высокой точностью учесть влияние аэродинамических сил. Сложнейшая форма корпуса «Энея» делала это чертовски трудной задачей даже для Мыслителя.

«Отключить протоколы безопасности», — подумал я.

Теперь я либо спасу корабль, либо у меня расплавятся мозги.

Перед мысленным взором всплыло:

«Отключение протоколов безопасности может нанести вред Вашему здоровью. Вы уверены, что хотите это сделать?»

«Да».

 

* * *

 

Меня словно придавила к полу миллионотонная тяжесть корабля. Первым, что я увидел, открыв глаза, было красное пятно. Кровь, вытекшая из ушей и носа, залила изнутри шлем скафандра. Голова болела так, словно мозги в этот самый миг пропускали через мясорубку.

Перед глазами рывками прокручивался текст. Некоторые буквы то пропадали, то на мгновение заменялись непонятными знаками.

С огромным трудом я нашёл в себе силы перевернуться на бок. Взгляду предстало звёздное небо. В углу виднелся газовый гигант. Планете так и не удалось поживиться «Энеем». Я спас корабль.

Но при этом повредил Мыслитель. Возможности скафандра стали недоступны. Теперь защитный костюм превратился для меня в тридцатикилограммовый балласт. А, может быть, даже в высокотехнологичный гроб.

Доползти до медицинской капсулы — мой единственный шанс.

К счастью, все двери по пути к ней я выломал. Это облегчало задачу. Но пока сил не было даже на то, чтобы ползти.

Иногда перед мысленным взором, закрывая текст, возникали кадры воспоминаний. Мыслитель записывал всю жизнь человека. Это устройство было создано на основе самовоспроизводящихся машин. «Зерно» Мыслителя попадало в будущего пользователя прямо из яйцеклетки.

Промелькнуло полупрозрачное, переливающееся радугой существо в коробке из-под обуви. Новосербский амёбник.

Когда Вадиму было восемь, он случайно нашёл детеныша амёбника в лесу. Мать животного, по-видимому, погибла. Брат притащил странное, но по-своему красивое существо домой и попытался выходить.

Я сразу понял, что амёбник — не жилец. До того, как его нашёл брат, животное слишком долго пробыло без материнской заботы. Но родители подыгрывали младшему, боясь расстроить.

Различные шарлатаны применяли амёбников в псевдомедицине. Хотя Мыслители сделали всех людей потенциальными гениями, по-прежнему находились дураки, верящие во всякую чушь. Всё-таки, эта штуковина лишь усиливает разум, а, на что ноль не умножай…

Из живого амёбника делали самые дорогие снадобья. Так что однажды умирающий детёныш попросту исчез. Вадим несколько недель ходил чернее тучи. Родители строго наказали меня, но потяжелевшие карманы помогли всё стерпеть. Разумеется, вырученные деньги я спрятал очень хорошо.

Сейчас это воспоминание заставляло чувствовать стыд и боль. На едва подсохшую кровь капнула слеза. Позади простирались десятилетия зла, которые уже ничем не исправить. Никакие поступки не искупят то, что я натворил. Прошлое давило на меня сильнее, чем тяжёлый скафандр.

Всё, что оставалось — читать текст. Он был частью расшифрованных данных с каштианского обломка. Будь эта древняя консервная банка вовеки проклята!

«...удалось поймать несколько сущностей в специально устроенную ловушку. Вот и всё, чего я добился за бездну времени, посвящённую исследованиям. Чтобы найти способ остановить их, понадобятся ещё несколько жизней. Но этого времени нет ни у меня, ни у нашей расы.

И что хуже всего: у нашей станции. Безумие уже проникло сюда. Мои собратья меняются. Я тоже чувствую влияние сущностей. Когда они овладеют мной, наверняка моими же руками уничтожат данные. Лучший способ защитить результаты исследований: убить себя. Но я слишком слаб духом. Даже несмотря на понимание того, что предстоит пережить мне и всем обитателям нашей станции.

Поэтому я закодирую и спрячу данные как можно глубже в недрах здешней сети. И постараюсь не думать о них. О моих исследованиях мало кто знает. Вряд ли сущности будут копаться в моём разуме. Просто уничтожат. Как и всех моих коллег. Как и всю нашу расу.

Я мог бы их предупредить. Но меня объявят изменником. Все считают нашу ненависть к врагам священной, а жестокость — благодетелью. Меня казнят, как только я заикнусь о том, что их взрастило нечто, о существовании чего говорят лишь приборы.

Но сущности не в полной мере в ответе за разжигание войны, уничтожающей нас. Они лишь сбивают нас с пути. Альтруиста подталкивают искать выгоду, скупцу шепчут о щедрости, злодею — о милосердии. Они пользуются противоречивостью нашей природы. С каждым поступком, которого сущности добиваются от жертвы, сила их влияния растёт. Пока каштианец не превращается в послушную марионетку.

Я уже чувствую, как внутри растёт желание высказать коллегам, которые в меня не верили, всё, что я о них думаю. Долго ли я продержусь? И сколько времени пройдёт прежде, чем я перейду от разговоров к убийству?

Считайте это моей предсмертной запиской. К ней я прилагаю данные исследований. Надеюсь, их найдут, и они помогут расе, что придёт после нас, сопротивляться сущностям».

Вот оно что! Зачем только я открыл ту чёртову банку на обломке каштианской станции?! И кто бы мог подумать, что, предлагая брату кофе, я распахиваю твари из иного измерения дверь в свой разум?

От мысли о Вадиме внутри разлилась горечь. Он ни в чём не был виноват. Брату просто не повезло встать на пути иномирного существа.

Вместе с тем внутри согревающим огоньком зажглась надежда. Данные, которые могли спасти человечество, находились в моей голове. Главное: довести «Эней» до обитаемой системы.

Эта мысль придала мне сил. Превозмогая боль и не обращая внимания на тяжесть скафандра, я пополз вперёд, к медицинской капсуле.

И замер, преодолев пару метров.

Сколько добра я уже натворил? Я мысленно начал загибать пальцы. Попробовал угостить Вадима, не убил брата после того, как он разгерметизировал жилой отсек, попытался спасти жертву пыток, отнёс Елену в медицинскую капсулу, рискнул собой, чтобы вывести «Эней» на безопасную орбиту...

Дофигища! Если я ещё не одержим, то, похоже, меня от этого отделяет не то что спасение человечества, а помощь старушке в нелёгком деле преодоления пешеходного перехода.

От злости я сплюнул прямо в начинающее подсыхать пятно крови.

Старый Кирилл пробудился от спячки. Новый, совестливый и честный, не сдавался. Желание передать данные огнём жгло изнутри.

Но стоит это сделать — а, скорее всего, даже просто решиться, — и я стану одержимым. Хренова сущность моими же руками всё отменит. Я и потеряю контроль над собой, и ни капли не помогу человечеству.

Вот так вот. Эгоизм и подлинный альтруизм подсказывали одно и тоже. Забавное совпадение. Если бы приходилось выбирать между своей шкурой и жизнями триллиона людей, настоящий я без раздумий выбрал бы первое.

Я с удовольствием стёр бы информацию из Мыслителя. Но это было невозможно. Мыслитель являл собой наполовину компьютер, наполовину синтетическое продолжение мозга. Забывать он не мог аппаратно. Да и кому понадобилась бы эта функция при практически неограниченной вместимости памяти?

Ложная совесть ни с того ни сего притихла.

Я пополз дальше. Спасать человечество я передумал, но подлечиться было необходимо.

— Ты прав, Кирилл, — раздался голос брата. — От одержимости тебя отделяет всего один поступок, совершённый с мыслью не только о себе. Долго ты не продержишься. Лучшим выходом будет лечь и подождать, пока повреждённый Мыслитель не убьёт тебя.

Я с трудом поднял взгляд. Передо мной стоял без ранений и безумного блеска в глазах, Вадим. Он был одет в чистую форму пилота.

Галлюцинация. Маска, которую напялила сущность, сообразил я.

— Почему ты больше не прячешься, чёртов иномирный портимозг?

— Уже незачем, — ответил Псевдовадим.

Я пополз дальше. Бесплотная копия брата неторопливо шла рядом.

С болью я свыкся и мыслил более-менее ясно. Мог даже острить и грубить. Конечно, последнему мешало внутреннее сопротивление. Но теперь-то я знал, что оно насквозь фальшивое.

— Что ты нахрен такое и почему истребляешь разумную жизнь?

— Ваши мысли загрязняют пространство, в котором мы существуем. Мы с этим миримся до поры до времени. Но, когда вас становится слишком много, устраиваем очистку. Обычно она принимает вид тотальной войны. Это позволяет сэкономить силы, руками одного одержимого устраняя миллионы источников загрязнения. Когда военные потери возрастают настолько, что солдаты больше не слушаются приказов, а рабочие бастуют, отказываясь производить оружие, мы внедряемся в уцелевших и устраиваем бойню. На этом витке пришлось начать быстрее. Вы сами виноваты. Ваши усилители разума на порядки увеличивают концентрацию мыслемусора, приходящегося на одно разумное существо.

— Твои мысли такой же мусор. Чем они лучше наших?

— Это не имеет значения. Важно лишь то, что мы вас истребляем, а не наоборот.

— Почему ты решил потрепаться?

— Мало кто узнаёт о нашем существовании. Это делает тебя достойным внимания.

Я остановился, чтобы передохнуть.

— Как ты сумел совратить моего брата? Он же был грёбанным праведником, каких днём с огнём не сыщешь.

— Это не освобождало его от инстинкта продолжения рода, — мой противник облокотился об иллюминатор. — Биологическая привязанность Вадима к Елене значительно облегчила нашу задачу. Убив девушку, Вадим набрал критическую массу противоречивших своей природе поступков и стал нашей марионеткой.

Я глубоко вдохнул и продолжил работать локтями и ногами. Каждый сантиметр казался световым годом, но я не сдавался.

Часть меня хотела возразить, мол, капсула могла вылечить Елену. Но настоящему Кириллу было плевать на девушку. Сейчас имелись более важные проблемы.

— Ради чего ты страдаешь? — не унимался Псевдовадим.

— Люблю жить, знаешь ли. Трахать баб, летать на звездолётах и жрать водку. А ещё я ненавижу прогибаться под ублюдков, которые мне указывают.

— Ты лишишься всего. Мы сделаем так, что тебе будут отказывать все женщины и судовладельцы, а денег не останется даже на синтетическое пиво. И каждый будет пытаться убить тебя. Мы не можем оставить тебе жизнь. Информация в твоей голове слишком опасна для нас.

— Шёл бы ты, — отмахнулся я.

— Мы ослабили давление, надеясь на твоё благоразумие. Но ты дал знать, что лёгкая смерть тебя не привлекает.

Мой противник щёлкнул пальцами, и совестливый Кирилл поднял голову. Чужое желание передать данные захлестнуло меня. Я чувствовал себя соломинкой под ступнёй слона.

Но я буду алмазной соломинкой!

Я полз дальше, всеми силами отгоняя мысль о том, чтобы поделиться найденной в каштианском обломке информацией. Псевдовадим молча шагал рядом.

Наконец, я добрался до помещения с медицинской капсулой. Перед глазами стояла предсмертная записка каштианского учёного — Мыслитель по-прежнему барахлил. Пришлось использовать резервное ручное управление. Я с трудом нащупал кнопку.

Капсула открылась. Изнутри выплыла Елена. Гравитационные захваты положили её на кушетку и с головы до ног накрыли простыней. Пусть вакуум ей будет пухом.

— Елене легко, — заметил Псевдовадим. — Ляг здесь, и тебе станет так же.

Хотелось его послушать. Шёпот в голове и желание делать добро терзали меня. Я не знал, сколько продержусь. И всё же я снова нажал кнопку. Гравитационные захваты подняли меня в воздух, и по измученному телу разлилась сладостная невесомость.

— Никому не под силу десятилетиями оставаться абсолютным мерзавцем, — усомнился мой противник.

— Я постараюсь.