Выбор

В город пришли захватчики. Их выбор был не удивителен: мирный уютный городок, окруженный чередой маленьких деревушек, занимающихся сельским хозяйством, казался идеальной целью для тех, кто хотел простой наживы. О том, чтобы содержать армию до налета у жителей даже не возникало мысли, ну а после для этого уже не стало хватать ресурсов. Бежать тоже было некуда: вокруг на много миль простирались болота, в которых они бы умерли от голода.

Первая волна напала под конец лета — в самое урожайное время, и просто смела все продовольственные запасы, причем не только с полей и садов, но и из погребов. Убивали чужаки мало, только тех, кто пытался встать у них на дороге, но и после этого деревни заметно поредели. А ближе к зиме начался страшный мор. За осень люди пытались доедать корешки и редкие съедобные растения, которые чудом уцелели после налета, что-то сажали в надежде на доброту осеннего солнца. Но к зиме все было уничтожено. Несколько поколений вспоминали потом эти времена. К весне город едва ли можно было назвать цветущим.

Тара родилась через несколько лет после захвата, и поэтому не могла представить себе спокойную жизнь, когда еду не надо прятать, ее всегда хватает вдоволь, и не нужно постоянно бояться прихотей захватчиков. А прихотей было предостаточно, причем самых необычных. Однажды, например, они заставили народ без сна и отдыха строить какое-то сооружение. Потом, через несколько месяцев, когда строительство было завершено, и половина строителей полегла, они погрузили постройку на большую платформу и уехали вместе с ней. Затем некоторое время не давали о себе знать, вселяя некоторую надежду в сердца бедных жителей. Иногда захватчики просто забирали людей с собой. Сначала их увозили куда-то далеко, но потом чужаки перенесли свою базу по соседству с городом, заняв полуопустевший городок неподалеку, и пленных стали увозить туда. И, конечно, несчастных потом больше не видели. Довольно часто совершались набеги на продовольственные запасы. Но случались и просто жестокие игры: прибегали вооруженные солдаты и отстреливали всех тех, кто не успел укрыться.

Довольно удивительно, но даже после всех этих набегов, город не вымер полностью. Но он сломался. Улыбки и жизнерадостный настрой остались далеко в прошлом. Как можно улыбнуться соседу, когда у тебя столько горя? Да и у соседа, наверняка, полно несчастий. Зачем травить душу? Подумает еще, что над ним злорадствуют.

Люди стали более замкнутыми, старались быть сами по себе, ни к кому не привязываться. Но Тара все-таки привязалась. Ее лучшая подруга жила в соседнем доме. Судьба связала их с детства и чудом провела эту дружбу через годы страха и голода. Эва, подруга Тары, была ее почти полной противоположностью как внешне, так и характером. В отличие от Тары, ее легко можно было бы назвать красавицей: правильное лицо с курносым носом, придающим ему милую задорность, густые длинные волосы нежного каштанового цвета, точеная фигурка, стройная из-за многих лет лишений, но сильная и ловкая, благодаря непоседливому характеру и неуемной энергии, которая не давала Эве чахнуть на месте. Тара же выглядела весьма посредственно, а, может быть, даже чуть хуже среднего. Бледное болезненного цвета лицо обрамляли волосы мышиного цвета. Глаза были чуть на выкате, губы великоваты. Во всей ее фигуре чувствовалась неуклюжесть, неуверенность в себе. Город и его беда полностью подавили Тару, кажется, еще до того, как она родилась.

Эва, напротив, не опускала рук и не отчаивалась почти никогда. Она не оставалась равнодушной к смертям и лишениям, но предпочитала плачу реальные действия. Она старалась оказывать первую помощь на месте, но нередко случалось ей приносить домой окровавленного или обожжённого человека, которого она подбирала на улице после набега захватчиков. Иногда ей приходилось нести свою ношу через все поселение, поэтому физической силы ей было не занимать. Но, самое главное, она была единственной из тех, кого знала Тара, кому можно было поплакаться, и кто мог действительно выслушать и утешить. Как хотела бы Тара быть хоть немного похожей на Эву...

* * *

Стояло знойное лето. Тара с Эвой сидели на берегу лесного озера. Обычно лесные дороги налетчики обходили, поэтому здесь было вполне безопасно. Птиц не было слышно, как, впрочем, и всегда на их памяти.

— Ты слышала, вчера снова разбойники расстреляли троих на подъезде к городу, — Эва кинула в воду камешек и остановила взгляд на расплывающихся по воде кругах.

Таре не хотелось отвечать. Ей было тяжело разговаривать на подобные темы, сразу ком к горлу подкатывал, начинало тошнить и полностью захватывало чувство безысходности.

— Тара, ты меня слышишь? — Эва повернулась к подруге и нахмурилась. — Ясно, разговаривать не хочешь. Печально! — Она сердито поджала губы, сдерживая раздражение и подбирая слова. — Так и будешь всю жизнь прятать голову в песок? Делать вид, что все нормально, и ничего не происходит? Как твоя мамаша.

— Не трогай мою семью, — слабо огрызнулась девушка. — Ну что ты ко мне пристала! Разве нельзя об этом не думать, а поговорить о чем-нибудь хорошем?

— А ты забыла, как твоя мать бросила Иту с пробитой ногой прямо посреди дороги, чтобы быстрее оказаться в укрытии? Иту, Тара, свою дочь! Если бы она не трусила, Ита была бы жива, по ней бы не проехал целая колонна грузовиков. И я не хочу об этом молчать!

— Эва, успокойся! Это было так давно! И, неужели ты считаешь, что было бы лучше, если бы убили еще и маму!

— Я так не считаю. Но, по крайней мере, попытаться спасти свою дочь она могла! Перетащила бы ее в кусты. Ита вполне могла бы сойти за труп, ее бы не тронули.

— Эва, прекрати! — Тара закрыла лицо руками и свернулась в клубочек, прижав лоб к коленям. Солнце, день, озеро — все померкло для нее. Она с ужасом вспомнила истерзанное тело сестры, страшную боль, которая почти физически охватила ее. И мать, с пустым бледным лицом, проходящую мимо, как будто она никого не узнала. Ни один мускул ее лица не дрогнул, а в глазах светились лишь животный страх и безразличие ко всему вокруг. Ни разу потом мать не упомянула Иту в своих разговорах. Ей так было проще. Каждый сам за себя, считала она.

— Послушай, — Тара высунула свое болезненно бледное лицо из-под прикрытия сложенных рук, — просто давай поговорим о чем-нибудь другом. Нечего ворошить прошлое.

— Так и в настоящем все то же. Ох, Тара, — Эва обняла подругу за плечи, прижалась щекой к ее плечу, — как бы я хотела... Ты представить, себе не можешь, как бы я хотела, чтобы все закончилось! Чтобы было как раньше, как в книжках. Чтобы не надо было бояться. Чтобы можно было просто жить. Просто жить, Тара! — Эва вытерла рукавом мокрые глаза. — Я так мечтаю, чтобы кто-нибудь пришел и спас нас!

Но никто не приходил.

* * *

Ближе к осени Эва вступила в добровольческий отряд. Эта новость ошарашила Тару. Больше всего ее обидело то, что подруга даже не посоветовалась с ней. Видимо, слишком хорошо знала, что она ответит.

Таких объединений появилось несколько, и они, по сути, ничем не отличались друг от друга. Тара не видела смысла в их действиях. Даже дураку понятно, что, чем меньше ты куда-то лезешь, тем менее вероятно вляпаешься в неприятности. А к отряду добровольцев, к партизанам, отношение у налетчиков было весьма предсказуемое. Не дай бог, если кто-то из отряда попадался чужакам. Обычно предпочитавшие быстро избавляться от людей, тут они придумывали столько вариантов пыток, один кошмарнее другого. За партизанами охотились, пытали их родственников, были к ним крайне жестоки, в то время как остальные жили как раньше, надеясь, что сегодня именно их пронесет. Так зачем же подвергать стопроцентной опасности себя и своих близких?

Партизаны говорили, что воюют за воцарение мира, но сами обрекали себя на страшную смерть и хаос. Это ли не странно, думала Тара. Ей казалось, что Эву загипнотизировали, обманом уговорили вступить в ряды недовольных.

Вестей от подруги стало немного. Иногда в темноте она забегала с черного хода, чтобы поспать пару часов, и снова убегала в ночь. Тара жалела ее, как жалеют слабоумного дурачка, всегда была нежна с ней и пыталась хоть немного убедить подругу бросить глупить и остаться в городе. И, хоть Эва ни разу не согласилась, а лишь устало улыбалась, Тара не оставляла своих попыток. Визиты подруги девушка оставляла в секрете от матери. Она не сомневалась, что, узнай мать правду, то, не размышляя ни секунды, сдала бы ее чужакам.

Но, несмотря на ее молчание, мать начала о чем-то догадываться. Она спускалась по ночам в кухню, проверяла весь дом, шарила в кладовке. Иногда брала фонарь и выходила на улицу, обойти вокруг дома. От всех вопросов дочери она злобно отмахивалась, и продолжала обыскивать все вокруг.

Тара поняла, что больше не может быть тылом для Эвы. Тем более, что ситуация в городе изменилась. Партизаны существовали еще только около полугода, но не осталось ни одного человека в городе, кто не знал бы про них. Отношение к ним было разным: кто-то презирал их, и говорил, что они беда всего города. Говорили, что из-за них настанут тяжелые времена, что они ускорят войну и окончательно превратят жизнь в хаос.

Но были и другие. Те, что им верили, те, что думали, что впервые за двадцать лет появилась надежда на спасение, что впервые есть те, кому не все равно, кто не боится умереть в пытках, но надеется помочь себе и своему народу. Они говорили: "Не все ли равно как и когда умирать? Вся наша жизнь последние годы — это лишь покорное ожидание смерти. Не пора ли перестать бояться и дать отпор?" Это все говорилось полушепотом, а очень часто вообще умалчивалось. Но таких людей несложно было вычислить по горящим глазам, когда вдруг узнавалось, что отряд, разграбивший склад с зерном, был пойман в лесу, разбит, а зерно под утро лежало у входа в город.

Немногие сами решались начать бороться за себя, хотя случалось, что за ночь из деревни пропадали несколько молодых юношей и девушек. Раньше бы это списали бы на разбой захватчиков, отнеслись бы к этому равнодушно, но теперь старушки злобно шептались, а потом сдавали своих же знакомых и их семьи, если замечали их связь с партизанами. За это чужаки приносили щедрые подарки. Поэтому с некоторого времени, если кто-то и уходил в лес, то уходил всей семьей зараз. Город заметно опустел, зато в лесу то там, то тут можно было заметить следы присутствия человека: спиленное дерево, зацепившийся за сучок обрывок одежды, костровище.

Партизан, к сожалению, недолюбливали не только горожане, но и партизаны из других отрядов. Деление на отряды происходило случайно, в основном по географическому признаку, но раз разошедшись, объединиться протестующие уже не могли. Все дело было в их подозрительности. Членам секретных отрядов всюду мерещились предатели, и они опасались, что, открывшись кому-то, будут сданы в руки врагов. Поэтому группы партизан существовали замкнуто, каждая сама по себе.

Мать Тары безумно боялась, что дочь уйдет в лес и накликает на нее беду. Она и просила, и ругала, и запирала ее дома на ночь. Но Тара и сама не хотела никуда идти. Всеобщее безумие последних месяцев пугало ее и наполняло ее душу какими-то странными двойственными чувствами. Она чувствовала себя не в своей тарелке. Ей казалось, что ее нарочно заставляют о чем-то думать, когда думать ничего не надо, и все просто и понятно. Было. Она страшно скучала по Эве, потому что с тех пор, как начались недовольства и облавы в городе, подруга перестала даже изредка заглядывать к ней. И теперь ей вообще не с кем было поговорить по душам.

* * *

Их следующая встреча состоялась неожиданно. Тара пошла прогуляться по лесу, и машинально забрела на тот самый пруд, где они некогда любили сидеть вместе с Эвой. Стояли холодные осенние дни, дул промозглый ветер. Хоть в лесу и было чуть теплее, чем на улицах города, приходилось закутываться. Поэтому Тара не сразу узнала в женщине у воды под грудой теплых платков свою подругу.

Эва обернулась на шорох. Она тоже была удивлена. Но, что несказанно поразило Тару, Эва выглядела еще лучше, чем до того, как сбежала из города. В ней была такая сила, столько жизни било из нее, в глазах пылало столько огня... Но при виде подруги в глазах ее появилась печаль.

— Не ожидала увидеть тебя здесь, — тихо сказала она. — Я думала, в городе запретили ходить в лес, чтобы, ни дай бог, не столкнуться с нами.

— Ну что ты, — Тара опустила глаза и сделала несколько шагов вперед, но совсем близко не подошла, — в лес ходить пока не запрещают. Тем более, найди вас кто-нибудь, все бы только порадовались. Захватчики стараются не соваться в лес, они бы только порадовались, сделай за них кто-то всю грязную работу.

— И что, пойдешь, расскажешь про меня? — спросила Эва, отвернувшись.

— Нет, что ты, — поспешно заверила Тара. — Я не поддерживаю ваши идеи, но выдавать... Я так не смогла бы сделать, ты же знаешь.

— Не смогла бы, — грустно усмехнулась Эва. — Вначале, может быть, и не смогла бы. А потом, когда твоя мамаша рассказала бы им, что ты что-то знаешь, а она с удовольствием сделала бы это, даже не за подарки, ты все бы рассказала. Даже то, чего думала, что не знаешь. Они умеют убеждать.

— Эва прекрати! Ты вообще не меняешься! Неужели у тебя в жизни все так хорошо, что ты можешь спокойно говорить об ужасах, портить эти минуты спокойствия! — Тара уже жалела, что не ушла сразу, когда только завидела фигуру в лесу. Ясно было, что здесь не могло быть никого, кроме мятежников.

Эва как-то горько рассмеялась.

–Ты так и не поняла, что все обстоит совсем наоборот. Все вокруг так ужасно, что я привыкла к этому. Я говорю тебе голые факты. Не ужасаясь им, просто принимая к сведению. И тебе бы тоже было бы это полезно. А, если тебе не все равно, если ты еще не смирилась, — она резко обернулась и посмотрела Таре прямо в глаза каким-то странным, одухотворенным взглядом, — тогда приходи к нам! Помоги нам. Помоги себе, — Она снова отвернулась и передернула плечами, возможно сожалея о том, что дала своему порыву вырваться и напугала подругу.

Тара стояла в оцепенении и не могла сказать ни слова. Поэтому Эва обернулась и продолжила, уже не заботясь о том, что не скрывает свои чувства:

— Думаете, почему в городе в последнее время стало меньше пожаров? Мы отлавливаем банды разбойников еще на полпути. Мы нападаем на них. И пусть они вооружены так, что могут уничтожить весь город, мы побеждаем, почти всегда побеждаем, а они боятся нас, боятся нашего леса. Они знают, что правда на нашей стороне. И им не за что бороться, а мы боремся за родные места. Пусть мы и стали чужими для своих, вы для нас чужими не стали. Мы изобретательны. Мы устраиваем ловушки. Нападаем с разных сторон, даже сверху, даже из болот, если они решаются гнаться за нами в лес. Тут нам, правда, везет, что сейчас так сыро, и они не могут просто поджечь нас. Мы отбираем у них ваши вещи и возвращаем вам. Ну, разве что часть берем себе за труды, ведь нам тоже надо на что-то жить. Мы даже пленников недавно отбили, но вместо спасибо они побежали от нас как от чумы. Страшно подумать, что нечеловеческая работа у чужаков им была приятнее, чем те, кто их освободил. А все потому, что они боятся, боятся как и ты, что им придется переосмыслить жизнь. Что-то поменять в жизни. Пусть жизнь и дрянная, но она была такой уже столько лет, что люди готовы помереть, и жить так, как будто уже мертвы, чем поднять голову, и решиться на ответный удар. Ах, если бы весь город был с нами, все бы уже давно прекратилось, все несчастья были бы уже позади, Тара! Чужакам не нужны войны и убийства своих людей, им нужна дойная корова. Безропотная, но плодовитая, которая молча будет кормить и обеспечивать их. Если мы взбунтуемся, они отступят, уйдут из наших земель. Неужели же ради этого не стоит попробовать?

— Послушай, Эва, — Тара сердито посмотрела на нее. — Тебе надо читать проповеди в церкви. Но не более того. Твои речи красивы, да, но за ними ничего не стоит. То, что вы отбили пару маленьких отрядов, вовсе не значит, что вы победите всю армию чужаков.

— Так, может, и нет там никакой армии, Тара? — Эва горячо взмахнула руками. — Может, им и нужны наши люди и припасы для того, чтобы обороняться от кого-то еще? И они не хотят воевать на два фронта. А те убийства в городе служат лишь для поднятия духа солдатам, чтобы они видели, что хоть кого-то могут сокрушить!

— Что ты такое говоришь! Этого не может быть, — Тара удивленно посмотрела на подругу, пытаясь понять, шутит ли она.

— Это, конечно, немного утрированно и не точно, но, послушай, Тара, это вполне похоже на правду. Жаль, не было человека, который бы вернулся оттуда и мог рассказать, как все обстоит на самом деле. Может быть, поэтому и не было, понимаешь?

— Ты же не хочешь сказать... — Тара в ужасе посмотрела на подругу. Все распри и разногласия были забыты. Она не на шутку испугалась. Испугалась сильнее, чем тогда, когда по улицам рыскали десятки разбойников, а она не успела спрятаться в подвал и полуживая от страха лежала под кроватью. Этот чувство было сравнимо лишь с переживаниями за судьбу Иты в тот самый день, много лет назад. — Эва скажи, что это неправда! Скажи, что ты не собираешься добровольно сдаться в плен!

— Я еще не решила до конца. Не продумала все детали. Но, пойми, моя дорогая, — она ласково улыбнулась и впервые позволила себе приблизиться к подруге и обнять ее за плечи, — это знание было бы огромным козырем в нашу пользу. Если бы знали наверняка, что враг слабее, чем хочет казаться, возможно, даже жители города согласились бы на борьбу.

— Да, но почему ты? Почему именно тебе нужно лишаться жизни, спасая тех, кто никогда не любил тебя, презирал, тех, от кого ты ничего хорошего в жизни не получала?

— Никто в отряде не соглашается. Они считают это авантюрой. А я не могу смотреть, на то, как мы живем. Да, наш отряд разрастается, у нас, правда, получается побеждать, но мы несем и большие потери. Потери среди самых замечательных людей, и будем их нести, потому что пока слабее. Вот ради них, а не ради горожан, я и хочу решиться. Да и все равно меня могут убить здесь в любое время, так что, если я и сокращу себе жизнь, то не намного. А так кому-то я смогу ее продлить, и пролить свет на всю эту историю! К тому же, — Эва собрала пальцы в замок и внимательно посмотрела на них, как будто в этом зрелище крылся какой-то ответ, — есть шанс, что я вернусь домой.

Тара замерла. Но Эва не стала углубляться в детали.

— Ну, а если не выйдет, я хотя бы смогу послать весточку, это уж точно. Только бы добраться до их города!

— А почему бы вам просто не проследить за ними? Не обязательно же идти туда в роли пленницы?

— К сожалению, обязательно, — вздохнула Эва. — Весь город прекрасно охраняется по периметру, окружен стенами, и на них стоят снайпера. Лес заканчивается километра за два до города, и он расположен полностью на открытом месте. Подойти незаметно не получится. Мы следили за ними до конца леса, но дальше идти просто самоубийство. И переодеться мне кажется плохой идеей — пешие солдаты, пытающиеся попасть в город, были бы встречены с подозрением, а сохранить технику в рабочем состоянии у нас не получается.

— Ну а пленники вам ничего не говорят?

— У нас не бывает пленников. Солдаты обучены так, что в плен не сдаются. Понимаешь, они правда что-то скрывают. Скрывают ценой собственных жизней!

Тара скинула руки подруги со своих плеч, отошла в сторону. Ей тяжело было подавить чувство безысходности и пустоты, которые занимали все ее сознание. Неужели все... Ей почему-то не представлялись картины прекрасного будущего, борьбы и победы, и, наконец, мира во всем мире. Она видела только Эву, которая шла на смерть. И пустоту без нее. Освобождение всегда казалось ей таким нереальным, как и почти всем в городе, что она никогда не была увлечена идеей борьбы и сражений. Ей казалось, что жертва Эвы крайне неразумна.

Но, пока Тара пыталась собраться с мыслями. Эва заторопилась.

— Послушай, уже поздно, мне пора идти, у нас планы. Но, об одном тебя прошу, не выдай меня. И... приходи как-нибудь к нам в лагерь. Мы не такие ужасные, как тебе внушают в городе.

— Я думаю, если бы каждый мог найти ваш лагерь, вас бы уже там не было, — усмехнулась Тара.

— Я покажу тебе дорогу. Приходи сюда через неделю, я проведу тебя. А сейчас пока! — И Эва, не дождавшись ответа и ни разу не обернувшись, скрылась в кустах.

Тара села на берег и обхватила руками голову. Она не понимала, хорошее ли это предложение. Но она же только одним глазком посмотрит на лагерь мятежников. Пока Эва жива. А к вечеру вернется, никто и не заметит. От этого ведь никому в городе хуже не станет! Так Тара пыталась уговаривать себя по пути домой, и последующую неделю. Но на душе было неспокойно.

* * *

Тара лежала дома и вслушивалась в тишину ночи. Она думала, как там сейчас Эва. Осталась ли она в лесу или уже ушла. Ее план был предельно прост: она хотела прибиться к отряду с людьми, взятыми в плен. Вряд ли захватчики заметят, что число пленников выросло, главное, чтобы никто из горожан сразу не выдал ее и не обрек тем самым на смерть до прибытия в город врага. У Эвы к одежде прикрепили бы микрофон. Если события будут складываться удачно, то она расскажет всю правду, о том, что увидит в городе. В случае если это будет невозможно, и она постоянно будет окружена неприятелями, то информацию девушка должна будет передать звуками, которым они заранее условились с Тарой: короткими, если неудача, длинными, если мысли подтвердились.

Затем Тара подумала об отряде партизан. Что-то они поделывают, хорошо ли спится им. Эва показала ей, как они сумели оборудовать себе жилище в лесу. И убеждала, что они смогут скоротать зиму. Правда, теплых вещей у них почти нет, но добрые люди из города тайком передают что-то, и, может быть, все наладится. Тара вздохнула. Что-то изменилось в ее отношении к отряду, после того, как она побывала в лагере в лесу. То ли предчувствие того, что Эва может быть права, и счастливые времена не за горами, то ли ее твердое намерение пожертвовать собой зародили в Таре какие-то чувства.

Тара думала, что, наверно, партизаны правы. Неправые или, по крайней мере, не уверенные в своей правоте, не будут рисковать, жертвуя собой. Они бы просто отошли в сторону при угрозе реальной опасности. Но партизаны не лукавили. Они действительно жили этим, и ежедневно встречая молчаливый отпор и презрение жителей города, не прекращали пытаться достичь своей цели. Той великой цели, во имя которой жили и умирали, о которой помнили каждый раз ложась спать и просыпаясь. Эта цель была свобода, свобода любой ценой. Такая неизведанная, недоступная и безумно привлекательная. И пусть она не для всех, и пусть все не вечно, но, черт возьми, как же прекрасны были воодушевленные, горящие глаза этих ребят, тех ребят, что еще недавно бродили по соседним улицам, испуганные и словно неживые. Теперь же, пусть их предполагаемая жизнь стала еще короче, а смерть еще страшнее, да и условия еще хуже, они были так счастливы, что Тара начала им искренне завидовать. У партизан была цель. А вот у горожан цели не было. Какая может быть цель у того, кто даже живет только потому, что не умер?

Тара лежала и пыталась понять, смогла бы она быть там, вместе с ними. Бороться, терпеть лишения и проявлять мужество каждый день. И вот уже почти согласившись, уже представив себя на дороге с оружием, убивающую наглых чужаков, она подумала, что мать-то ее никогда не согласится пойти с ней, а раз так, то ее ждет неминуемая гибель. Готова ли Тара к этому?

А коли дела обстоят именно так, то нечего и думать, и терзаться. У каждого свой путь, свое предназначение. А она — всего лишь она. Глядя на Эву сразу понятно, что она не такая как все. Она похожа на героиню старых книжек: такая сильная, ловкая, мужественная, всегда знающая, что хорошо, а что плохо, непоколебимая. А она, Тара, — обыкновенная девчонка, такая же, как все в городе. И партизанам она не нужна — хлопот не оберешься. Тоже мне, вообразила себя неизвестно кем. Так ты и будешь сражаться с чужаками! Да они раз на тебя глянут, от тебя мокрое место останется... Тара чувствовала, как слезы стекают по щеке, лицу, мочат подушку, и от этого презирала себя еще больше. Правильно, лей-лей эти эгоистичные слезы жалости к себе, из-за того, что не особенная, в то время как партизаны просто хорошо делают полезную для всех работу. Эва никогда бы не заплакала из жалости к себе. Она вообще старалась мало плакать: слезами, говорят, горю не поможешь. Глупая, глупая, абсолютно бесполезная девчонка! Ты просто один раз поможешь Эве, а потом просто забудешь обо всем, и будешь жить как раньше, проходить мимо общего горя равнодушно и безжалостно. Так живут все, так и нужно жить.

* * *

Отряды чужаков за людьми никак не приходили. Но зато регулярно совершались убийства, иногда массовые и жестокие, так, что дождевая вода, потоком бежавшая по центральной площади, имела весьма характерный красный цвет. Амбар с зерном давно был пуст, у западной части города были отобраны запасы из домов, те, что не прятали, зная, что все равно придется отдать. А люди ходили все с такими же пустыми лицами, по которым нельзя было прочитать ни горя, ни радости. Глубоко в душе они надеялись, что ближе к зиме, когда запасы поиссякнут, нападений станет меньше.

Тара старалась не обращать на это внимания, что ей удавалось с трудом, а все из-за ее участившихся визитов в лагерь партизан, где разговоры были в основном о нашествиях. Девушка не могла понять, почему ее так тянуло к ним, но оставила попытки сопротивляться этому желанию, и забегала в отряд как могла часто, чтобы в городе не начали ее подозревать. Зато она научилась не бояться вереницы машин защитного цвета, которые катили по дороге в сторону города, оставляя за собой клубы пыли.

— Этим точно живые не нужны, — говорил Сет, молодой парень, с обветренным и сильно загорелым для горожанина лицом. — Смотри, у них места для людей нет, а еще вон какие штуки в машине набросаны. Сегодня на улицах будет бойня.

Они лежали на краю леса в засаде, наготове. Сету было поручено следить за дорогой, а Эва предложила Таре присоединиться, и попробовать их занятия на вкус.

— И что же делать? — спрашивала Тара, внутренне содрогаясь. — Мы же должны их остановить!

— Остановить не получится, мы не успеем собрать силы, предупредить наших. И мы обычно стараемся нападать на обратном пути. Там они опьянены успехом и кровью, уставшие, сытые, и меньше всего ожидают подвоха. Сейчас они в ярости, мы многих потеряем, а ущерб нанесем минимальный. Подождем, когда их боевые запасы поиссякнут. А заодно и город получит новую встряску и новый шанс понять, что так больше жить нельзя.

— И что же дальше? Вы им отомстите? — Тара с надеждой посмотрела на Сета. Мысли о предстоящей боли ее знакомых помимо воли заставили сердце девушки дрогнуть. — Не смотреть же просто так...

— Тише, — парень махнул на нее рукой, глядя куда-то мимо. Потом повернулся к ней и напряженно улыбнулся. — Пока ты болтала, я уже все сообщил в лагерь. План АG-8, ловушки на полпути до города захватчиков. Застанем их врасплох.

Тара хотела что-то сказать, но ее перебила рация, которая приказывала кому-то занимать места вдоль дороги.

— Я останусь здесь, оповестить о выезде врагов. У тебя есть не более четырех минут, чтобы добежать до лесной дороги. Наши довезут тебя до места.

— Меня, что? Мне не надо, — Тара пыталась объяснить, что это ошибка, и она не собирается сражаться, но Сет не стал ее слушать, а просто вытолкнул в сторону леса, и она сама не поняла, как стремглав понеслась к назначенному месту.

Это был необыкновенный день. Тара впервые увидела партизан в работе. Сдержанные, сосредоточенные, точно следующие инструкциям, они готовили засаду, налаживали орудия, расставляли ежей на пути. Их уверенная, со стороны кажущаяся спокойной деятельность, так завораживала, что девушке неожиданно сильно захотелось присоединиться к ним, и она просто физически не смогла удержаться. Ей выдали защитный плащ и посадили раньше всех с биноклем следить за дорогой. Невозможно описать, как заколотилось ее сердце, когда дозорные один за одним начали передавать, что враг приближается. И навсегда в ее памяти останется тот крик, который вырвался у нее, когда нужно было возвестить о скором начале сражения. Страшный грохот оглушил девушку, звуковая волна придавила к земле. Машины останавливались, натыкаясь на шипы, и орудия здесь же, совсем рядом от Тары, громыхали снова и снова, а она боялась поднять голову, хотя понимала, что ей ничего не должно было угрожать. Девушка даже не знала, сколько из атакующих достигли своей цели. Где-то сквозь шум и между залпами слышались крики.

Потом стало еще страшнее, захватчики собрались и начали отвечать. В лесу, совсем недалеко от места боя, треснула, свалилась большая ветка с дерева. Периодически поднимались фонтаны земли, некоторые попадали в Тару и засыпались ей в рот, за шиворот, мешали дышать. Потом стрельба прекратилась, и Тара отважилась поднять глаза. На дороге шла борьба. На фоне взорванных, развороченных машин, окровавленные, оборванные чужаки пытались отстоять свою жизнь. Они боролись хорошо, хоть явно не рассчитывали на такой поворот. К счастью, было выбрано очень удачное место, достаточно далеко расположенное от города чужаков, так, чтобы в нем не узнали о случившемся раньше времени, поэтому подмога поспела только тогда, когда спасать было уже почти некого.

Тара лежала в кусте, вжавшись в землю, но уже начинала отходить, когда увидела черную тучу, которая молниеносно приближалась к месту событий. Она не успела даже вскрикнуть, как послышался выстрел, еще один. На дороге еще остались партизаны, Тара ясно видела это сквозь завесу пыли, стоящую над местом сражения. Ей было очень страшно. Она всеми силами пыталась вытолкнуть из головы мысль о помощи, но начала понимать, что не сможет просто стоять в стороне. Сомнения в ее голове длились, казалось, вечно, хотя на самом деле заняли всего пару секунд. Она бросилась на дорогу.

Залп орудий оглушил ее и сбил с ног. Тара с усилием открыла глаза, вновь собралась с духом, и поползла, потому что встать не решалась. Земля содрогалась, пыль осела на ее лице и одежде толстым слоем, но это все волновало девушку в последнюю очередь. Она увидела цель — пожилой партизан, годящийся ей в отцы, лежал на боку, неестественно откинув руку, а сквозь пыль отчетливо видна была сочащаяся кровь. Тара ползла к нему, стараясь не думать о том, что происходит вокруг, об опасности. Но, неожиданно, она почувствовала резкую боль в правой руке. Как сквозь сон она увидела растекающееся красное чуть ниже локтя. Девушка остановилась в панике, пыталась сделать что-то, но состояние аффекта мешало ей понять, что же именно. И тут Тара увидела его, того чужака, который попал в нее. Он целился снова. Медлить было больше нельзя. И как будто не она сама, а некоторая неведомая сила, вырвавшаяся изнутри и управляющая ее телом, приказала ей поднятья.

Тара сама удивлялась себе. Ловкое движение в сторону, чтобы уйти от огня. Потом вбок, спрятаться за обломки, быстрый выпад. Когда она схватила партизана, тот был уже в беспамятстве. Она попыталась поднять его, но он оказался тяжелее, чем она предполагала. Тара не рассчитала силы, и снова упала, прямо на него. Где-то совсем рядом послышался выстрел. Тара на интуитивном уровне почувствовала, что целятся в нее. Но она упала так неудачно, что быстро встать не могла. Девушка могла приподняться, но ее куртка, зажатая партизаном при падении, не давала ей встать до конца. Она готова была уже сдаться, когда послышался громкий выстрел... Но это был выстрел не в нее. Чужак, готовый ее убить и только что стоявший неподалеку, теперь лежал на земле, и не подавал признаков жизни. Тара воспряла духом. Она дернула куртку, потащила свою ношу, и уже не обращала больше внимание ни на что вокруг. Когда она достигла леса и осторожно переложила мужчину на кучу листьев, заботливо собранную кем-то из партизан, то сама рухнула рядом без сознания.

* * *

Очнулась Тара от того, что на нее полилась струя холодной воды. Девушка открыла глаза, начала протирать лицо, и поняла, что от воды пыль размокла, и теперь она разводит по лицу грязь. Потом Тара вспомнила последние события и вскочила.

— Тише, тише, — над ней склонилась Эва. — Все хорошо, Оран спасен благодаря тебе!

Тара дернулась, пытаясь все же приподняться, но острая боль в руке напомнила о еще одном последнем событии.

— Руку тебе мы перевязали. Сейчас Мата обработает всех тяжело раненных и поможет тебе, — Эва присела рядом и осторожно, стараясь не повредить руку подруги, помогла ей сеть. — Знаешь, я правда не ожидала...

— А как остальные?— перебила ее Тара. — Я видела, там еще были люди. Я не успела...

— Все в порядке, правда. Унни не спасли, но там и весь отряд ничего бы не смог поделать. Остальных вытащили. Оран был в крайне тяжелом положении...

— Мне же помогли, — вспомнила Тара, снова перебив подругу.

— Да, конечно. А ты хотела все в одиночку! — усмехнулась Эва. — У нас вообще-то команда, один за всех, и все за одного. Раз тебе не показалось странным спасти другого человека, рискуя собой, так почему же тебе странно то, что кто-то решил тебе в этом помочь?

Тара пожала плечами.

— Да нет, не кажется, в общем-то. А это вообще нормально, что на каждой вылазке гибнут люди?

— Это наш собственный выбор, Тара. Надо уметь признавать такие вещи. Бесполезно ломать руки и закатывать истерики, как только случается несчастье, ведь подобное случается всегда. Нужно просто продолжать идти дальше. В том числе, и в память о тех, кто положил на эти идеи свою жизнь.

* * *

Когда Тара вернулась, ей рассказали про погром, который устроили чужаки в городе. Она же не рассказала ничего. Больше всего на свете она боялась показать свою руку, чтобы никто не решил, что она помогала партизана. Врать она не умела и не смогла бы достаточно хорошо отвадить подозрения. К счастью, поздней осенью одежда с длинным рукавом вопросов не вызывала.

Время шло, а Тара так и не знала, получится ли что-то у Эвы. Если да, то когда. Она сидела как будто на иголках. Ей, с одной стороны, безумно не хотелось терять подругу, и мысль о ее будущем сводила девушку с ума, а с другой стороны, о, как же она мечтала, чтобы оказалось, что скоро все может закончиться!

И вот однажды долгожданное событие случилось. Еще на подходе к лагерю партизан Тару удивило отсутствие часовых, меры, которой партизаны никогда не пренебрегали. И вот на нее обрушилась новость: Эва благополучно попала в отряд с пленными. В лагере царила тишина. Люди сбежались со всех постов, столпились вокруг и ждали. В передатчике пока слышалась только неторопливая бессвязная брань захватчиков. Эва молчала. Машина была еще в пути.

— Это хорошо, что ты так удачно зашла, — сказал Таре Сет. — Эва очень хотела, чтобы именно ты присутствовала в тот момент, когда все узнается, не знаю уж почему. Я даже начал строить планы, как выманить тебя из города.

— Наверно, я почувствовала, — пожала плечами Тара. — А давно она ушла?

— Да, порядочно. Скоро они уже будут на месте.

Отряд ждал. Звуки из динамика разносились громким эхом над погрузившимися в молчание людьми. Наконец, стало понятно, что заключенных выпускают из машины. Потом их начали водить из одного места в другое, и, если и слышался голос Эвы, то она просто отвечала на посторонние вопросы, не обращаясь ни к кому из отряда. Девушке явно повезло, и никто из заключенных, с кем она прибыла, ее не знали, либо не выдали. Уже темнело, а Эве все никак не представлялся случай побыть одной. Люди устали и начали отчаиваться. Но тут девушка явно намеренно прокашлялась. Внимание обострилось. Все чувствовали, что наступил исторический момент, хотя было непонятно, в каком окружении она находится, и есть ли у нее возможность говорить.

Сначала не было ничего, а потом послышалось постукивание. Сначала тихо, потом громче, громче. Тара считала: точка, точка, точка. Потом связь стала сбоить, трещать, и, наконец, совсем пропала.

— Передатчик сломали, — тихо сказал старый партизан, стоявший недалеко от динамика. Все продолжали молчать.

— И что это было? — спросил кто-то другой. — Что это был за знак? Она же не просто так стучала? Кто-то же понял, что она имела в виду?

Тара стояла, остолбенев, и не могла ничего сказать. Земля уходила у нее из-под ног. То, на что она так надеялась, что должно было так все упростить, все надежды на радужное будущее... все рухнуло. И что теперь? Что делать, что же делать дальше?

Партизаны начали перешёптываться все громче и громче, наконец, над поляной стоял уже такой гул, что невозможно было ничего разобрать. Иногда до Тары доносились отдельные слова: "Как же так?", "Вы слышали?", "Ничего не сказала!"

А Тара все не могла решиться, не могла рассказать правду этим людям, которые так верили, так надеялись, и ждали хорошего исхода гораздо больше, чем она сама. Ну почему она? Неужели Эва никому кроме нее не рассказала, что это значит? Это так странно. На нее не похоже быть такой забывчивой. Может быть, все-таки кто-то другой вспомнит?

— Тара, а тебе Эва ничего не говорила? — неожиданно перед девушкой вырос Сет. — Не зря же она хотела, чтобы именно ты здесь была. Ты поняла что-нибудь?

Внезапно над поляной вновь повисла тишина. Все уставились на Тару, ожидая ответа. Девушка смутилась, огляделась вокруг в поисках поддержки, но все лица смотрели на нее с одинаковым выражением неподдельного интереса и веры. Горькие слова застряли у Тары в горле. Она поняла, что нужно решиться. Или сказать правду и уйти, бросить все, забыть, как она и собиралась раньше, или соврать, соврать на благо. Какая бы ни была армия, какая бы ни была разрушительная сила, это не значит ничего по сравнению с верой. Вера сломит любые преграды, Тара была в этом уверена. А, если горожане поверят партизанам, что нужно чуть-чуть собраться и все образуется, они могут пойти. Не сразу. Один за одним, но пойдут. И сломят захватчиков, сколько бы их там ни было. Но для этого партизаны сами должны твердо верить в правдивость своих слов.

Если что-то не сложится, если весь город вырежут, это все останется на ее совести. По сути, никто не давал ей права решать за всех. У каждого должен быть реальный выбор, когда речь идет о жизни и смерти. Но, если все сложится, все забудут о том, что она соврала. А, может быть, даже похвалят. Но это не важно. Важен шанс. И... Не поэтому ли Эва рассказала код только ей? Она хотела, чтобы как можно меньше человек знали правду. Знала ли она, что так выйдет? Что ее мысли не подтвердятся? Тяжело сказать. Однако она всегда оставалась верна себе, и в любой ситуации не поддавалась эмоциям, а просчитывала все возможные варианты. Но как она могла предположить, что Тара выберет правильный путь? Тот, который выбрала бы сама Эва? Тара вспомнила лицо подруги, когда та говорила, что не ожидала, что Тара будет рисковать собой тогда, на дороге. Видимо, она что-то поняла для себя в тот день. Почему не соврала и ей? Не хотела. Хотела, чтобы Тара решила сама. Чтобы хоть она знала правду, и могла рассказать ее, если что-то пойдет не так. Чтобы оценила ситуацию, и поняла, стоит ли врать. А может... возможны сотни причин, почему так сделала Эва, но только один верный путь, и одно верное решение для Тары.

Тара подняла голову и ответила:

— Эва сказала, что оказалась права. Она действительно рассказала мне код. Я думала, вы тоже его знаете. Грядет война!

Над поляной повисла тишина. Никто не знал, как нужно реагировать. Все случилось так неожиданно. Да и собственно… ничего же пока еще не случилось.

Но в голове у Тары уже созревал план. Какие-то идеи и наблюдения последних недель начали пазлом складываться у нее в голове.

— Конечно, не все будет безоблачно, — повысив голос сказала она. — Нам будет непросто. Но мы справимся, если перестанем скрываться от жителей так, как будто мы делаем что-то плохое, как преступники! Пора вовлечь их в борьбу, и объединиться, наконец, со всеми другими отрядами недовольных!

Тара попыталась понять реакцию партизан на свои слова. Она понимала, что они ошарашены, причем не столько тем, что она говорит, а самим фактом, что говорит это она, девушка, даже не живущая в их лагере. Но молчать больше не было сил.

— То, что было сделано до сих пор — это было, безусловно, правильно и нужно. Но хватит отщипывать победу по крошкам, пора попытаться взять крупную цель. Не нужно искать среди друзей врагов, иначе все рано или поздно станут врагами. В конце концов, и другие партизаны, и горожане связаны с нами одной бедой. Если найти с ними общий язык, мы станем такой силой, которую сможем противопоставить нашим обидчикам! Все согласны? Вы со мной?

Больше всего на свете Тара боялась, что все просто молча разойдутся. И, как бы это ни было обидно, она бы это поняла. Но ее опасения не подтвердились. Над поляной пронесся гул одобрения. Когда он поутих, в центр вышел Оран.

— Товарищи! — начал он. — Скоро будут вершиться великие события! Рано или поздно, но нам придется объединиться, если мы не хотим проиграть. Не стоит бояться этого! И вот что. Я мало знаю Тару, но за это недолгое время она успела спасти мою жизнь. И я ей верю. Поэтому я не постыжусь сказать, — он повернулся к девушке, — я с тобой, Тара.

Партизаны не знали, как им реагировать на короткое выступление Орана, но его авторитет дал о себе знать. Тару приняли. Послышались разрозненные крики: "Я с тобой!", "И я с тобой, Тара!".

Тара была безумно счастлива. Она, наконец, нашла свое место и свою настоящую семью. Теперь она поняла Эву, которая сбежала сюда из города. Но девушка не давала радости захлестнуть себя с головой. Впереди предстояла уйма работы, которую нужно было тщательно спланировать, чтобы не подвести доверие этих замечательных людей. Конечно, результат работы предсказать невозможно, но главное — у города появилась надежда. Угнетенные объединятся и ... может быть, победят?