Не твоя боль

 

-Что ж пора мне, брат. Прощай.

-Не говори так, брат, не прощайся. Авось да свидимся еще. Даст Бог.

Иван с усмешкой поднял меч, и блеснуло лезвие в лучах закатного солнца, словно уж была на нем кровь.

-Вот мой Бог. А в другого я не верю.

Василий лишь голову склонил в ответ.

Братья никогда не спорили.

Перед смертью отец наказал им друг другу ни в чем не перечить.

А слово данное отцу — все равно, что клятва.

 

Ивану подвели коня. Статного, могучего, не раз и не два в бою проверенного.

Вскочил на него молодой воевода, и понесся конь по сонному утреннему лесу, по стылой земле, уводя за собою дружину.

А за дружиной потянулось ополчение — стар и млад. Кто только мог удержать в руке оружие. Были тут и с кольями, и с дубинами, и с охотничьими луками. А кое-кто и гол как сокол. Все равно помирать.

 

Проводив их долгим пристальным взглядом, Василий поспешил на другой конец леса. Следом за вереницей женщин и детей, убегавших от неминуемого полона.

И покуда Иван со своим войском будет стоять насмерть на подступах к лесу, сдерживая врага, уведет остальных Василий подальше в чащобу, к непроходимым болотам и склонам гор, где найдет беглецов лишь ветер да дождь, да зимою — снег.

 

Конь под Василием не менее статный, чем у Ивана, но голова змеиная и ноги тонкие, быстрые. Для боя — слишком пуглив, а для бегства — лучше и не придумать.

Но лишь только догнал Василий уходящих в лес, бросил коня и пошел наравне с другими, разделяя все тяготы пешего пути.

 

В лесу непривычно тихо. Никто и голоса не подаст. Знают даже дети, что нельзя шуметь. В глазенках — испуг и тревога, и ужас. Да только вряд ли понимают малые, что никогда уж больше не увидят живыми отцов своих и братьев.

Василий старался не смотреть на матерей.

Избегал встречаться с ними взглядом.

Те-то понимают, что вырастут младшие сиротами, а старшие в бою полягут.

 

Так уж устроен мир. Сильные гибнут, чтобы выжили слабые.

Василий знал, что брат его Иван поступает по закону, и считал его героем, но...

Почему он должен умереть?

Почему молодой прекрасный и сильный воин должен погибнуть, чтобы жили те, кто не достоин даже пить из его следа, даже стоять в его тени.

Разве это справедливо?

Что это за закон?

Достоин ли жизни вон тот слепой от рождения мальчишка или эта старуха, которая к лету уж точно испустит дух.

А ведь если бы Иван оставил их на растерзание врагу, а сам вдвоем с Василием укрылся в лесу, то в скором времени они нашли бы какую-нибудь деревню и зажили бы не хуже прежнего.

Правда, чужака уж не выбрали бы воеводой. Но со своею силищей Иван нашел бы работу кузнеца, и родились бы у него сыновья и помогали бы ему в кузне.

Василий неприязненно посмотрел на светловолосую понурую девчушку, тащившую на руках полумертвого от голода ягненка.

Милинка. Суженая брата. Ради нее Иван головушку свою буйную сложит.

А она ради него?

К весне позабудет, как и звали-то его, и другому будет кудри чесать да глазоньки строить.

Другому.

Да хотя бы вот ему Василию.

А почему и нет?

 

-Дай-ка я тебе помогу.

Милинка засмущалась, заслышав жаркий шепот возле самого уха.

Подняла глаза, а это ведьмак, засмущалась вдвойне и головой затрясла — не надо, мол.

Побаивалась она Василия. Вот ведь и человек вроде хороший, добрый, и знахарь умелый, но как подойдет поближе, так сердце отчего-то пугливо мечется. Словно птица.

Василий отказа не принял. Поднял ягненка и рядом зашагал.

А на привале, как только добрались до первых охотничьих землянок, взял Милинку за руку и в лес увел.

 

Остановились они возле ельника.

-Зачем ты? — испуганно пробормотала Милинка, когда Василий нагнулся, словно собираясь поцеловать.

-А что же теперь? Ивану ведь все равно погибель, — ответил он и вдруг с каким-то странным выражением добавил. — Разве только...

Милинка насторожилась.

-Разве только... что?

Василий отмахнулся.

-Да это я просто подумал. Нет, нет. Не слушай меня. Даже в голову не бери. Навряд ли, ты согласишься. Да я и предлагать не буду.

-А ты погоди, — пролепетала Милинка с мелькнувшей надеждой в сердце. — Что у тебя на уме? Ты ведь, верно, знаешь, как Ивану помочь? А если так — скажи мне. Я все для него сделаю. Жизни не пожалею.

Василий обнял ее и прижал к себе, и она уж больше не вырывалась и думала так — с нею пусть делает, что хочет, лишь бы Ивану помог.

 

Василий же, осыпая податливую Милинку грубоватыми ласками, думал другое — не достойна ты после этого жить, так хоть умри достойно. Потешу тебя напоследок, пока заря не блеснет.

 

А утром, когда блеснуло лучами нежное рассветное солнце, и Милинка была уж сама не своя, дал ей Василий настоя, что носил при себе.

-Что это? — спросила девка.

-Змеиный яд. Выпьешь его, и тогда придет к тебе Смерть и заберет тебя вместо Ивана. А ты зови ее, поняла?

Василий ждал, что Милинка испугается, откажется, воспротивится, но видно дух ее был унижен и сломлен, и она лишь кивнула.

-Позову.

 

Иван очнулся как от толчка, словно кто-то потряс его за плечо да вдруг разбудил от глубокого пьяного забытья.

Перед глазами исчезла муть, и разверзлось далекое синее небо, и он отчетливо увидел там, в вышине — стаю воронов, что кружилась над его головой, расправив черные зубчатые крылья.

-Этот живой. Поднимите его, — крикнул кто-то.

А может, не крикнул, а тихо сказал.

Лишь только Иван пришел в себя, почувствовал боль.

Это была не просто боль. Она мгновенно пронзила все его существо.

Что с моими ногами... — думал он, охваченный ужасом.

Руки целы?

Я... жив?

 

-Да разожми же ты зубы. Пей, — услышал он откуда-то издали.

Но как... как их разжать?

 

Иван очнулся в повозке. Над ним склонилась какая-то девчушка.

-Милинка...

-Нет, Иугения.

 

Потом ему еще долго чудилось, что Милинка рядом, и он инстинктивно тянулся к ней, но она почему-то отодвигалась.

У нее были грустные глаза.

Но почему?

Почему?

 

Позже он узнал, что город удалось отстоять и вскоре в него вернулись те, кто укрывался в лесу и одним из первых вернулся брат.

 

-Ты похудел.

Василий усмехнулся.

-А ты нисколько не изменился.

Братья обнялись.

Иван уже несколько дней передвигался без поддержки и мог себе позволить некрепкие объятья.

Вокруг него как обычно было много женщин. Красивых и не очень.

Ивана считали героем.

В городе распевали песни в его честь, и стоило выйти из терема, собиралась толпа и выкрикивала его имя, а девушки бросали ему под ноги цветы, куда бы он ни пошел.

Но его это не слишком интересовало.

 

-А где Милинка? Я несколько раз посылал за ней. Не вернулась еще? Но ты-то ведь должен знать.

Василий ждал, что Иван об этом спросит.

-Она... понимаешь какое дело.

-Что?

-Она… к несчастью. Она погибла, брат.

Глаза Ивана так стремительно потускнели, словно в них погасло светило.

-Погибла, — повторил он глухо и умолк.

-Погибла с твоим именем на устах, — горячо заверил Василий. — Я могу рассказать тебе...

-Не стоит. — Иван как-то растеряно улыбнулся. — Не все ли теперь равно.

И помолчав, добавил:

-Знаешь, когда я лежал в беспамятстве, она приходила ко мне. Наверное, проститься. А я ведь только чудом остался жив.

 

С тех самых пор они больше не разговаривали.

Ивана словно подменили. Он лишь изредка появлялся в городе. Остальное время проводил в лесу.

А потом и вовсе исчез.

Ни слуху о нем, ни духу.

Василий не выдержал и поехал к нему, чтобы вернуть, чтобы убедить вернуться обратно в город.

Ведь жизнь не кончается со смертью близкого человека.

А девок красивых полно.

Любая пойдет.

Уж с Иваном-то.

Только свистни.

 

Избушка, где привечали охотников, стояла среди березок, на окраине леса, у самого подножия гор.

Вела к ней тропинка, которую, однако, не всякому удавалось найти.

 

Василий заметил брата издали. Массивная фигура у крылечка. Неподвижная как столб.

Когда Василий спешился и наспех привязал коня, никто его не окликнул.

Фигура у крылечка не пошевелилась. Сидящий на камне богатырь не двинулся с места. Он и сам был словно высечен из камня. Неподвижное лицо, неподвижные глаза.

Василий едва удержался от возгласа.

Брат не узнавал его.

 

-Он никого не узнает, ни с кем не разговаривает. Молчит как засохший пень, — прошепелявила старуха, которую Василий нашел в избе на высокой печке.

Как уж она туда забиралась и с чьею помощью спускалась — оставалось только гадать.

А, может, и не спускалась вовсе?

Казалось, жизнь в избушке остановилась несколько лет назад.

Но не мог же брат просидеть вот так вот, неподвижным сиднем, несколько лет.

-Что ты сделала с ним? Какую порчу навела? — набросился Василий на старуху.

-Да Бог с тобой, касатик, — лениво отозвалась старуха, ни мало не испугавшись. — Порчу-то на него навели еще до того, как он сюда приперси.

Василия поразили ее слова.

Поразили в самое сердце.

Старая карга, как будто обвиняла его в том, что произошло с Иваном.

-Ты в своем уме ли меня обвинять?

-Сам ты себя обвиняешь и, видать, за дело. А я и слова тебе не сказала, — прошамкала хозяйка избушки. — Поди-ка прочь. Прочь. Духу чтобы твоего тут не было.

 

Василий попытался поднять Ивана с камня. Но тот был и вправду, словно заодно с ним.

-Брат... что же ты... Вставай, брат.

Но никто не ответил.

 

Василий вернулся в город за полночь.

Заботливая жена сняла с него обувь, обмыла ноги, нежно размяла затекшие ступни.

Она и красива, и изящна, и совсем не похожа на коренастую, низкорослую Милинку.

Но почему-то именно Милинка нейдет из головы.

Там в лесу обнимая ее, чувствуя запах ее волос, Василий единственный раз в своей жизни испытал то чувство, которое больше не испытывал никогда.

Но этого было не вернуть.

Не вернуть.

 

Он оттолкнул жену и велел принести одежду.

-Куда ты? — спросила отвергнутая женщина обиженно.

-Замолчи, — процедил сквозь зубы Василий и наскоро оделся.

-Скоро ль вернешься?

-Не жди меня. Ложись.

Больше она его не увидит.

Всплакнет ли?

А не все ли равно.

 

Через месяц Василия принимали в стане врага.

Бывшего врага.

Все стареют.

Постарел и хан Ахмет, не сумевший когда-то завоевать небольшую крепость, которую защищала дружина брата.

-О, Иван. Я помню, помню, и меч его не рубит, и стрела не берет. В чем секрет? Наверно, ты знаешь. Ведь ты его брат.

-Секрет лишь в том, что мы были заодно.

-А теперь?

-Теперь мы врозь.

-Что же вас поссорило? Богатство? Власть?

-Женщина.

-Должно быть, никто не сравнится с нею красотой. Чего же ты хочешь?

-Чтобы ты помог мне отомстить моему брату.

-За ее жизнь?

-Нет, за ее смерть.

Ахмет подумал и согласился.

-Ладно, дам тебе воинов, — сказал.

А в душе рассмеялся.

Не смог ведь ни хитростью, ни тактикой одолеть Ивана.

А всего-то надо было — поссорить двух братьев.

 

-Вот видишь, отец, — думал про себя Василий. — Скоро все изменится. Будет наш Иван как прежде, и ты простишь меня тогда, и Милинка простила бы. Ведь, правда? Ответь.

 

По городу очень быстро разнесся слух, что в степях собирается войско.

Распускали его по приказу Василия, и те же, кто распускал, говорили так:

-Непобедимое войско на нас идет. Был бы Иван воеводой, смогли бы врагов одолеть.

 

Послали к Ивану старейшину.

А тот навстречу и голову не воротит.

-Не сиди ты сиднем, Иван, — сказал старейшина. — В городе говорят, голова твоего брата у хана Ахмета возле шатра на колу.

Ожили у Ивана глаза.

Забилось в окаменевшей груди богатырское сердце.

 

Уж не молод воевода, а конь под ним молодой.

Встали два войска друг против друга, и пасмурное небо над ними нависло.

Кличет Иван того, кто голову его брата срубил.

Выехал вперед богатырь.

Легким шеломом закрыто его лицо.

Что-то знакомое в нем почудилось. В том, как держится на коне, и в том особенно, как рука его держит меч.

Встречались, видно, и раньше.

Не зря ведь прячет свое лицо, как трус.

Усмехнулся Иван.

И сшиблись они.

И выбил Иван врага своего из седла.

 

-А кем же он был, этот богатырь, с которым ты бился тогда? — спросил у Ивана его маленький сын.

-Этого я не знаю. Он ведь не захотел показать своего лица.

-Но ты ведь его победил. Разве тебе не хотелось посмотреть на него.

-Нет, — безразлично ответил Иван. — Отрубленную голову прямо в шлеме послали Ахмету.

-А что он ответил?

-Ответил, что Бог рассудил справедливо. С тех пор мы больше не враждовали.

-Почему же ты не забрал у него голову брата?! — с возмущением воскликнул сын.

Иван усмехнулся и погладил его по взъерошенной голове.

-Не забрал, потому что это трофей Ахмета. После гибели брата я чувствовал вину. Ведь это он настоящий герой, а не я.

-Почему ты так говоришь? Разве героем становится тот, чью голову сажают на кол.

-Нет, сынок. Разумеется, нет. Героем всегда становится тот, за чью голову ты хочешь отдать свою жизнь.