Киль

Утренний свет настойчиво пробивался в комнаты особняка сквозь щели между тяжелыми шторами. Каждое утро они были плотно задернуты. И лишь ближе к вечеру, когда жгучее, знойное солнце опускалось к горизонту, систему кондиционирования отключали, окна распахивали настежь и особняк наполнялся вечерней прохладой, пропитанной сладковатыми и терпкими запахами цветов. Таково было распоряжение майора армии Южного Мирового Союза Максима Сергеевича Вяземского. Это правило он установил сразу же по приезде, три года назад. Война на тот момент длилась уже почти два года. Допивая утренний кофе, Максим Сергеевич, как и каждое утро, уже в мундире просматривал последние фронтовые сводки. Отсюда, с Киля, война казалась чем-то очень далеким и даже несуществующим, вымыслом фронтовых корреспондентов и дикторов новостных лент. Примерно раз в три месяца приходили инструкции и приказы, в основном касающиеся объемов продовольствия, которые необходимо поставить на фронт. Поначалу это были почти что ничтожные цифры, они росли из приказа в приказ, но все еще оставались терпимыми.

— Рядовой Семенов. Разрешите обратиться, товарищ майор, — отчеканил молодой солдат, высокий, красивый, с загорелым и свежим лицом.

— Разрешаю.

— За время ночной вахты ни на одном из дозорных постов не было зафиксировано ни одного происшествия.

Максим Сергеевич одобрительно кивнул, не отрывая глаз от монитора.

— Разрешите идти, товарищ майор?

— Нет. Останьтесь, рядовой. Вольно. Послушай, Семенов, часто вы с друзьями в деревнях бываете?

— Никак нет, товарищ майор. Только по долгу службы.

— Бываете, знаю. Скажи мне, что там крестьяне? Ходят разговоры?

— Разговоры? Ходят, товарищ майор. О голоде скором ходят разговоры. Крестьяне. Они же здесь почти что крепостные. Это я из истории помню, в школе учили, — с довольной улыбкой пояснил солдат.

— Волнения?

— Ни как нет, товарищ майор. Разговоры только. Сядут за пиво, и вот военачальников из себя строят. Рассуждают, что да как.

— Машину мою приготовь. Надо бы самому съездить, посмотреть.

— Так точно, товарищ майор.

Бесконечные поля, согреваемые высоким солнцем, тянулись по обе стороны от узкой дороги. Слева на горизонте виднелся лес. В свете красного солнца Киля листва казалась почти фиолетовой. А запах всегда разный, каждый день другой оседал на полях, как будто лес пытался вернуть себе территорию, которая когда-то принадлежала ему. Большая часть поверхности планеты была покрыта острыми как ножи скалами, зато эта равнина славилась своими плодородными почвами и удивительной красотой природы. Три небольшие деревушки соседствовали здесь с уютными особняками — дачами обеспеченных семей. До войны Киль считалась колонией Северного Конгломерата стран, но особого стратегического значения не имела и в разгар войны о планете забыли. Колония сдалась противнику без боя.

Завидев начальство, крестьяне засучили рукава своих желтоватых от пота рубах и деловито принялись за работу. Максим знал, что они боятся его, несмотря на то, что порядки он установил для военного времени мягкие. "Оно и к лучшему", — думал он. — "Оно и хорошо". Дом старосты стоял немного поодаль: простой прямоугольник с маленькими окошками, обшитый солнце-отражающими панелями. Разговор получился коротким, деловым. Подготовка к отправке грузового челнока шла по плану, в сроки укладывались. Не понравилось Максиму, как староста, отчитавшись, заглядывал ему в глаза, как будто хотел что-то спросить. Впрочем, он так и не решился и Максим отправился осматривать склад, прошелся по деревне, объехал близлежащие поля — работа шла своим чередом.

Лешу Максим узнал сразу по белому плащу, здесь такой больше никто не носил.

— Останови и посигналь.

Маленькая фигура на другом конце поля огляделась по сторонам, но не остановилась.

— Сигналь-сигналь.

Максим вышел из машины и стал размахивать руками над головой.

Пока Леша, спотыкаясь, шел напрямик через только что засеянное поле, Максим закурил, облокотившись спиной на машину. Ему вспомнилась их первая встреча.

Назначение на Киль майор Максим Сергеевич получил благодаря хлопотам своего отца, генерала армии ЮМС Сергея Николаевича Вяземского, влиятельного и уважаемого человека, военного до мозга костей. Сын генерала, Максим не разделял его воззрений, более того, он не понимал их. Дипломатическая академия стала неким компромиссом между долгом и нежеланием продолжать военную династию. Но война изменила все. Это было долгом чести. Только закончив академию, Максим был вынужден поступить на военную службу. Уже через три с небольшим года загремели орудия, начались боевые действия. Еще через два года он оказался здесь, на Киле. Военнопленных выстроили в шеренгу. Максим шел вдоль ряда почти черных от загара лиц и лохматых голов и говорил-говорил-говорил громким и уверенным голосом, как того требовали инструкции. Он провозглашал силу и могущество армии ЮМС и сам не верил в то, что говорит. Он знал эти фразы и обороты речи еще с юности. Тогда Максим любил сидеть около закрытых дверей отцовского кабинета и вслушиваться в каждое слово его речей, насквозь пропитанных военным патриотизмом. Крестьяне следили за ним испуганными глазами, головы повернуть боялись, жадно ловили каждое слово. Алексей стоял среди них в походных штанах, чисто выбритый, смотрел в небо и как будто не слушал.

— Имя?

— Грозднев Алексей Иванович.

— Чем занимаетесь, Алексей Иванович?

— Программист. Здесь отдыхаю на даче.

— Здравие желаю, товарищ майор, — с почти детской улыбкой еще издалека прокричал Леша.

— И вам того же, товарищ пленный. Как поживаешь? Давно не видел тебя.

— Вот, в лес ходил. Набрал тут цветов и семян, — Леша пожал протянутую руку.

— Значит, до ботаники добрался?

— Ага. Повезло нам с библиотекой. Вычитал, что цветок этот. Ах черт, все-таки забыл название. Пушистый, в бордовую крапинку.

— С острыми лепестками, тонкими такими?

— Да-да, он. Так вот, в это время года он дает семена. Коробочки овальные. Решил набрать. Посажу в саду у себя. Может приживется. Красивый. Я саженцы брал — не прижились.

— А букет кому?

— Это? — Леша стал теребить букетик голубых цветов, который был у него в руках.

— За Маришкой все ухлестываешь? Был я в ее деревне сегодня. Не смотри так, — Максим одобряюще похлопал по плечу своего совсем смутившегося друга. — Ее не видел. Записки не жди.

— По службе?

— По службе.

— Бои за Жемчужный пояс начались — в новостях передавали.

— Давай об этих делах не здесь, — Максим еле заметно кивнул в сторону водителя. — Заходи ко мне вечером, бутылочку вина откроем. Ты куда сейчас? Тебя подбросить?

— Домой.

— Поехали.

Вечера и ночи на Киле были очень тихими. Не спали только цветы, целый день копившие свой запах. Кода горячее солнце уступало место на небосклоне двум голубым лунам, они отдавали аромат вдруг, в одночасье, все одновременно. Максим любил эти запахи, похожие на земную малину и корицу, они напоминали ему о доме, о голубом небе Земли, каким оно было в его последней день на родной планете.

С самого утра на кухне что-то готовили, суетилась прислуга — накрывали стол в большой столовой. Максим стоял на крыльце в новом мундире и смотрел в небо, пронзительно голубое небо. Отец, тоже в парадном, с орденами, высокий и сильный стоял рядом. "Хороший день", — произнес он, с какой-то странной, неприсущей ему интонацией. Молчание. Дыхание ровное, но тяжелое. "Ты не первый, кто идет на войну против своей воли, сын. И боюсь, что не последний". Молчание. "Помню, как я одел свой первый мундир. Я был готов до последнего вздоха защищать это небо и мир. Ты достойный человек, Максим. Ты достоин уважения. Поступай по совести. А я всегда буду рядом".

Сергей Николаевич умер спустя шесть лет.

— Хорошее вино, — Максим стал разглядывать этикетку, бутылка была наполовину пуста. — Этот Гольц, похоже, разбирается в винах. Так, кажется, его фамилия?

— Да. Это их усадьба. Я с ним не знаком, но поговаривают, что он тот еще пройдоха, — отмахнулся Леша.

— Может быть и пройдоха, но в винах точно разбирается.

— И библиотека у него неплохая. Про вина, кстати, ничего нет. Давай музыку включим? Я выберу что-нибудь, если ты не против?

Леша долго возился с экраном управления:

— Как насчет классики? Здесь есть неплохая подборка.

Максим одобрительно кивнул. Прозвучали первые ноты маленькой ночной симфонии Баха, и мелодия полилась из динамиков, медленно заполняя комнату и, наконец, теряясь в занавесках на окнах. Леша облокотился на спинку удобного кресла:

— За сегодняшний вечер.

— За сегодняшний вечер, — поднял свой бокал Максим.

Вечер был уже поздний, темный. Через открытые окна в комнату налетела мошкара и кружилась вокруг светящегося абажура лампы. Вечерняя прохлада, как глоток свежего воздуха после жаркого томного дня, растворяла в себе усталость и тяжесть мыслей. Хотелось продлить это время как можно дольше, схватиться за край и растянуть его.

— Что в деревнях? Как служба? — спросил Леша и сделал глоток из бокала, смакуя вино.

— Спокойно пока. Справляемся. Но боюсь, что это ненадолго. Линия фронта становится все длиннее. Близлежащие колонии себя уже истощили и скоро основное бремя по поставке продовольствия ляжет на наши плечи. Пока нам хватает провизии, чтобы вовремя отправлять челноки, и остается достаточно, чтобы крестьяне не голодали. Но, повторюсь, боюсь, что это ненадолго. И тогда начнутся волнения.

— Война набирает обороты. Жемчужный пояс — здесь все будет решаться.

— Знаешь, о чем я еще думаю? Сейчас все возможные силы будут бросаться в бой там, на Жемчужном поясе. У Северной армии тоже начнутся перебои с провизией, и они вспомнят о Киле. Вопрос только в том, посчитают ли они нужным оттягивать часть сил сюда или найдут другие ресурсы.

— Если не найдут, то война доберется до нас.

— Война доберется до нас, — повторил Максим, наблюдая как вино стекает по стенкам бокала. — Я иногда забываю, что она настоящая. Читаю сводки и мне кажется, что это сценарий какой-то дрянной пьесы. Мы живем здесь, как у Христа за пазухой: ходим в гости друг к другу, пьем вино, за сельскими девушками ухаживаем, а где-то там люди убивают людей за Жемчужный пояс.

— Война здесь. Как скоро это может произойти, по-твоему?

— Не знаю, даже предположений нет. Думаю, это вполне вероятно, но когда, не знаю.

— Видел новые лозунги на лазурном фронте? На всех мониторах: "Отбросим врага!", "Восстанем против несправедливости!", "Защитим Свободу!".

— Видел. Я очень часто думаю об этом, но никак не могу понять. Ведь очевидно же, что все эти высокие идеалы, которые они, я сейчас и про Юг, и про Север говорю, провозглашают, ни что иное, как прикрытие, ширма для банальной борьбы за власть и ресурсы. Почему люди в это верят, Леша?

— Меня всегда поражала в тебе твоя еще какая-то детская наивность. Людям нужно знать, за что они сражаются. Верить, что они отдают свои жизни за что-то большое, великое и прекрасное. Они не хотят умирать за чью-то жажду власти.

— Вот и отец мой верил, — Максим поставил пустую бутылку на пол у ножки стола. — Знаешь, мне кажется, что он был глубоко разочарован к концу своей жизни. Он никогда не говорил со мной об этом, но я видел это в его глазах, слышал в интонациях. Он действительно верил, понимаешь, Леш? Действительно, по-настоящему. Что как генерал нашей армии стоит на страже в борьбе за идеалы, за высокие идеи. Он верил в эти идеалы и готов был отдать за них жизнь. И считал, что в армии каждый готов, каждый, что в этом-то и состоит ее суть, — Максим запрокинул голову, и она утонула в мягкой подушке подголовника. — Для него все это никогда не было ширмой и патриотической агитацией. Это была сама жизнь.

— Похоже, эта наивность у тебя от отца. Я думаю, что так было всегда, Максим, всегда и везде. Ширмы, прикрытия, подмена понятий. Просто война — это такое время, когда все это, как сказать, не знаю… По-настоящему, что ли, всерьез. Потому что цена этому — человеческие жизни. А ты? Ты веришь? Как и отец?

Динамики замолчали, осталось только жужжание мошкары и смех солдат, гуляющих неподалеку.

— Я верю в то, что так должно быть. Что это то, к чему стоит стремиться и за что стоит отдать жизнь.

Леша долго смотрел на Максима, неподвижно сидящего в кресле напротив. Глаза его были закрыты, лицо спокойное, расслабленное, еще совсем молодое. Леша поднял свой бокал в сторону друга, словно поддерживая тост, и, заглянув внутрь, выпил остатки вина.

— Слушай, Максим. Давай, когда эта война закончится, бросим все и поедим на рыбалку. Куда-нибудь далеко-далеко, в Медвежье леса, это на Пионе. Говорят, там потрясающие озера.

— Давай.

Приказ поступил через три дня, рано утром.

Услышав звонок в дверь, Леша накинул рубашку и наспех застегнул ее. Он ожидал увидеть за дверью солдата, но там стоял Максим.

— Максим? Привет…

Максим, даже не посмотрев на него, прошел в прихожую и положил белый листок бумаги на журнальный столик:

— Читай.

Леша медленно подошел к столику, мельком взглянул на бумагу, заметив на ней голову черного волка — эмблему ЮМС, потом посмотрел на Максима. Он стоял полу-боком, руки сцеплены за спиной, голова опущена. Тогда Леша поднял листок и пробежался по нему глазами:

— Максим, я не должен этого читать.

— Читай. Читай вслух.

— Максим, что происходит?

— Читай. Это приказ, в конце концов!

Леша не спеша расправил бумагу, как будто давая себе время оценить ситуацию, откашлялся и принялся читать медленно, отчетливо произнося каждое слово:

— Майору армии Южного Мирового Союза Максиму Сергеевичу Вяземскому. Планета 65н/5467-Вт "Киль". Приказ № 38….

— Леша, ты сам приказ читай.

Пытаясь отыскать суть среди бюрократической шелухи, Леша быстро бегал глазами по строчкам. Нашел. Прочитал про себя. Вернулся в начало и прочитал снова.

— Нашел? — обернулся Максим.

— Нашел.

Рука, в которой была бумага, медленно опустилась.

— Прочитал?

Леша кивнул.

Кабинет находился на втором этаже Лешиной дачи, большая комната в три окна. Обставлен скудно, минималистический. Леша курил, хрустальная пепельница была полна окурков. Максим сидел на стуле, обхватив голову руками:

— Двадцать пять человек пленных. Расстрелять. Без предупреждения, без объяснения причин. О чем они думают?

— Не знаю, Максим, не знаю. Это может быть что угодно. Акция устрашения, например. Может быть они хотят таким образом деморализовать противника. Точно! Поэтому и нужна эта трансляция в прямом эфире.

— Это бред. Сколько еще колоний получили такие приказы? Это убийство, Леша! Как? Я не стану… Не стану этого делать.

— Максим…

— Что, Максим? Я все знаю. Да, я офицер, офицер армии Южного Мирового Союза и должен исполнять приказы, должен. Это мой долг! Но это не значит, что я не человек. Ведь так?

От взгляда Максима полного отчаяния и страха у Леши на спине выступил холодный пот:

— Они придут за тобой, — прошептал он еле слышно.

— Придут.

— Максим… Что делать? Бежать!

— Куда? Как?

— Мы что-нибудь придумает. Сколько у нас времени? — Леша схватил документ. — Вот, нашел. Расстрел завтра в 16:00. Пока они спохватятся, пока прилетят. Сколько это?

— Еще сутки, я думаю.

— Итого: больше двух суток. Что можно сделать? Что?

Леша открыл ящик стола, разворошив там все, нашел клочок бумаги. Долго стучал по нему ручкой, бормоча что-то неразборчивое себе под нос. Потом скомкал его, принялся ходить по комнате.

— Хватит, Леш. Некуда бежать.

Леша обернулся, его поразило ледяное спокойствие в голосе Максима. Он сидел все на том же стуле:

— Это ничего не изменит. И их все равно расстреляют. Чуть позже, но расстреляют. Некуда бежать от этой войны.

Какое-то время Леша стоял посреди комнаты, потом сел на стул рядом с Максимом плечо к плечу. Руки как-то слабо, бессильно лежали на коленях:

— А я не знал, чего боюсь больше: того, что расстреляешь, или того, что не станешь.

Первый раз за все эти три года Леша оказался в маленькой кладовке, на дверь которой повесили самодельную табличку "Пункт связи". Здесь хранились все средства связи, конфискованные у местных жителей, и все оборудование, которое военные привезли с собой. Один ключ был у Максима и еще один — у связиста, которого он отправил с поручением в саму дальнюю деревню. В кладовке было прохладно, даже холодно. Громко гудели приборы. Леша сидел за главным пультом, пальцы быстро бегали по клавиатуре.

— Ну что? Разобрался? — спросил Максим.

— Да. Вроде.

— Получится?

— Должно.

— Сколько тебе нужно времени?

— Пол часа, может быть час. Шифр не сложный, потребуется не более трех дней, чтобы расшифровать. Так что, секретностью здесь и не пахнет. Но нам этого времени хватит. Олег расшифрует минут за пятнадцать. Мы этот шифр еще в институте придумали, он сразу все поймет, когда увидит, что сообщение от меня.

Максим сел на пол, облокотившись спиной на дверь, и стал согревать дыханием замерзшие руки. Мысли испарились, осталась только монотонная пульсация в висках.

— Что он за человек? — спросил он просто что бы поговорить, когда тишина стала невыносимой.

— Человек, как человек. Хороший товарищ. Из влиятельной семьи. Есть большая вероятность, что он сейчас в армии или как-то связан с ней. В любом случае, у нас больше нет никого. Так. Я закончил. Что писать?

— Пиши, как есть: что ты в плену на Киле, что подружился с майором ЮМС, что майор этот получил приказ расстрелять двадцать пять пленных крестьян и должен транслировать расстрел по прямой видеосвязи. Майор исполнять приказ не станет. Но через двое суток суда прилетят другие. Напиши, что у них есть время остановить их и вернуть себе Киль.

— Готово. Читать будешь? Я своими словами написал.

— Прочитаю… Да, хорошо. Отправляй.

— Уверен?

— Да.

Когда сообщение было отправлено, Леша вышел из-за пульта. Какое-то время друзья стояли молча в этой маленькой кладовке почти вплотную друг к другу.

— Зайти к тебе завтра? Может быть сегодня остаться? — нарушил молчание Леша.

— Нет. Не надо. Спасибо.

— Хорошо.

— Как думаешь, они прилетят?

— Север?

— Да.

— Я не знаю. Нам, наверное, пора уходить от сюда.

— Да, пора.

— И не забудь о нашем уговоре, — обернулся Леша уже в дверях. — Я про Медвежьи леса.

— Поедим. Обязательно поедим.

Леша слабо улыбнулся, в глазах стояли слезы:

— Я знаешь, о чем еще подумал?

— О чем?

— Теперь все будет зависеть от того, кто выиграет эту войну. Если Север, то станешь героем, если Юг — предателем.

Когда прилетел корабль ЮМС было уже темно. Из окна своего кабинета Максим видел где-то на горизонте его голубые огни. Забегали солдаты. В кабинет без стука ворвался рядовой Семенов:

— Товарищ майор, над посадочным плато корабль. Заходит на посадку. Посылает сигналы с маркировкой ЮМС.

— Вижу. Это наши. Встречайте.

— Так точно, товарищ майор. Разрешите идти?

— Разрешаю. Идите.

Максим закрыл дверь на ключ. Корабль спустился уже совсем близко к земле. От сюда было видно, как замигали оранжевые посадочные огни, и он скрылся за холмом, силуэт которого остался в небе, очерченный голубым заревом. "Это наши. Это свои", — повторял он про себя и не мог оторвать глаз от холма. Колючий комок прокатился по горлу и опустился в желудок. Вдруг, палисадник вспыхнул ярким светом из окон на первом этаже. Замелькали силуэты. Трое солдат выбежали из особняка. Бежали быстро, в сторону холма, в руках автоматы. Через мгновение кто-то стал колотить в дверь кабинета. "Товарищ майор, товарищ майор!" — кричали за дверью. Максим даже не обернулся и стал изо всех сил вглядываться в черное ночное небо. Увидел. Маленький огонек желтоватого цвета стремительно приближался в поверхности Киля. Уже через несколько минут в небе заблестели, словно нити проливного дождя, лучи лазерных выстрелов. Красная вспышка за холмом, потом грохот, дребезжание стекол. Еще одна. "Прилетели", — прошептал Максим, и еле заметная кривая улыбка застыла на его лице. Пистолет лежал на столе. Он оказался гораздо тяжелей, чем обычно. Звуки стрельбы за холмом уже не прерывались. Небо вспыхивало то голубым, то оранжевым, то красным. "Красиво", — пронеслось в голове. — "Почему он такой тяжелый?" Холод у виска. Выстрел.