Содом - Крошка и единорог

Серый был нормальный, даже лучше. Низколобый зеленоглазый качок без претензий на переизбыток интеллекта. Породистый, ортодоксальный самец. Виолеткины подружки, не таясь, истекали в его сторону слюной и источали гиперактивное участие. Виола чуяла, эти драные кошки только и поджидали подходящего момента, чтобы выбить из-под нее табуретку и завладеть…овладеть…попользоваться. Но Серый — по скудости фантазии или же в виду непоколебимости принципов — упрямо не шел в расставленные ноги, силки и стойла.

Виола цвела и пахла крепким кофе в постель. Благоухала самой постелью. С расторопностью пронырливой белочки Серж исправно заполнял все дупла. А вот какую-то, неведомо откуда взявшуюся пустоту в душе заполнить не смог, как ни старался. Должно быть, для этого требовались орешки другого сорта.

О да, с ним было просто. Когда она вылизывала полы в прихожей, он мог подолгу заворожено пялиться на виляния ее попы, ежесекундно порываясь помочь и не двигаясь с места. Счастливо улыбался и смешно, по-ежиному пыхтел. А потом, не выдерживая гормональной нагрузки на незатейливую нервную и половую системы, предлагал заговорщицки: "Ну, что, может быть...А? Немножечко?" В негодовании она фыркала: "Знаешь что, милый друг, а иди-ка ты в задницу!" Нет, Серый не обижался. Вместо этого он с энтузиазмом летел на зов! Причем часто воспринимал его чересчур буквально. "Ну, вот я и Маргарита, — думала она в такие моменты, невольно рожая мысли толчками, в такт влажным шлепкам и поскрипыванию. — Ее тоже, помнится, выручал жирный, маслянистый крем. Правда, тогда ей повезло взлететь. С Сержиком взлетишь! Куда там, этот мохнатый шкаф вдавливает в пол так, что вряд ли получится крикнуть: "Невидима и свободна!"

На самом деле, взвизгивать удавалось. Виолка визжала от возмущения и осознания вопиющей несправедливости. Мол, она же-де работает, а Серый со своими глупостями! Не ко времени, не к месту, без разрешения и — ай-я-яй, больно же, скотина!!!

Но время шло. С количеством повторов стенания ее становились громче: сладострастие творило с ее телом невероятные вещи, заставляющие игнорировать совесть и соседей. Она изворачивалась, упиралась локтями до боли, запустив алчные пальцы в волосы, сжимая и перемешивая белесые пряди. Ногти ее то и дело оставляли незаживающие бороздки на недорогом ламинате. Пылая, она просила называть ее совсем плохо, затем еще хуже. Сама ругалась предпоследними чертями, ожидая подходящего момента, чтобы добраться и до последних. Искала обезумевшим взглядом место на огрубевшей мужской коже, куда можно безнаказанно впиться зубами. Была бы змеей — глядишь, впрыснула бы яд, а так… Отстранялась и снова ныряла в забытье…

Попискивала она и позже, когда море страсти отбушевало: чтобы подзадорить и распалить. Больше себя, Серж был безоговорочен и неумолим, как выплаты по ипотеке.

Да, он-то нормальный. А вот Виола… Тут и начинались сложности.

Сержа хватило на несколько лет. Та самая пустота, появившись однажды, не покидала — сосала под ложечкой, поскуливала долгими лунными ночами. Заставляла задаваться вопросами: а правильно ли? Почему так размеренно и однообразно, хорошо и гладко, но раз за разом? Почему тоска? Что сделать, чтобы нет?

Вот любая женщина… обладает парой-тройкой вполне осязаемых пустот. И через их эксплуатирование худо-бедно строит свои взаимоотношения с окружающим миром. Пусть даже в лице одного конкретно взятого спутника жизни. Это уже после, откуда ни возьмись, возникает "богатый внутренний мир". Власть пустоты первична.

Так и эта самая пустота духа дается для возможности воспринять извне нечто, подталкивающее к развитию. Страшно сказать, к совершенству. А нет ее — нет и движения вперед. Полный регресс и падение. И бессмысленно все, хоть плачь.

Да, Серый был нормальный. А через несколько лет, мерзавец, превратился в обыденного, даже где-то рутинного с элементами обязаловки. Виола разобрала это тем самым, встроенным в каждый женский крестец чувством. И твердо решила — бежать! Пока не вставная челюсть и не салфетка на телевизоре. Бежать, не зная фарватера.

— Дюжину каракатиц мне в трюм!!! — раздалось в полупустом зале торгового центра.

Крик заставил ее обернуться. Испугавшись, она сделала это так резко, что едва не бросила банку с йогуртом мимо корзины.

То, что она увидела, не имело ни малейшего отношения к продуктовому отделу. Опираясь на выщербленный деревянный протез, между ряженкой и простоквашей ковылял самый настоящий пират. Черный френч, золотые пуговицы, борода, кривая абордажная сабля на широком поясе. Портила картину стайка детей, увивавшаяся вслед за морским разбойником и выдававшая его "фальшивость" с головой.

Однако Виола залюбовалась. Он был замечательно, просто гениально инороден на фоне пестрой витрины, этот бравый морской волчонок! Глоток ледяного сока в пустыни. Ушат воды на голову спящего. Безграничный океан у ног истосковавшегося по путешествиям, и…

Тут ее словно пронзила молния! И не обыкновенная — с оплавленной кожей и выжиганием внутренностей. Пройдя сквозь Виолу, этот разряд выпихнул наружу и разметал по торговому залу последние остатки сомнений.

Вот же! Пират! Пиратище, тысяча чертей!!! Самое страшное воспоминание из детства. Тогда ей казалось, все они — исчадия ада во плоти, воры, разбойники и кровавые убийцы. А маленьких девочек вообще едят на ужин, поливая ромом из пузатых заплесневелых бутылей.

Виола с нарастающим трепетом вспомнила, как они с Сержем впервые воспользовались друг другом слегка не так, как заведено. Тогда она несколько недель буквально плыла изящной бригантиной над волнами ничем не примечательных будней. Просто потому что необычно, потому что нарушение шаблонности, вызов. А еще — и ей стыдно было признаться в этом даже самой себе — сильнее всего ее взбудоражил налет запретности: ведь произошло то, чего она долгое время побаивалась.

Так вот же тебе, мятущаяся душа, пират! Пусть не такой ужасный и омерзительный, как в детстве, но где сейчас возьмешь пожирателя маленьких девочек? Бери, что дают.

И она возьмет. Чтоб пустота угомонилась хотя бы на время. Нужно-то всего лишь переступить через себя. Разрушить сразу несколько внутренних табу, снова сделать недозволенное и разорвать мокрую простынку серости… Серость? Серый простит. Или не узнает.

Она дождалась, когда гурьба невменяемых детишек оставит жертву в покое. Подошла решительно и, нацепив на лицо одну из самых действенных своих улыбок, совершила опрометчивое. Осторожно, чтобы не спугнуть, поправила прическу и, словно ненамеренно, положила руку на пиратскую саблю. Виола где-то читала, что если хочешь рассказать мужчине о своем вожделении — нет ничего лучше, чем дотронуться до его сабли… Пусть даже из картона и папье-маше.

— Прошу прощения, красавица? — недоуменно прогудел хозяин клинка, оставаясь в устрашающем детишек образе.

Виола выдержала долгую паузу, глядя "грозе морей" прямо в глаза.

— Зовут тебя как, морячок? — в конце концов, спросила она развязано и не узнала собственного голоса.

Пират явно растерялся и ответил тихим, совсем не пиратским голосом:

— Мойша…

Виола ожидала чего угодно, но это было уже слишком! Сначала она, пытаясь сдержаться, громко хрюкнула. Но смех взрывной волной рвался наружу, и она расхохоталась, привлекая внимания бродивших в отдалении покупателей.

— Грозный пират Мойша!!!

— Миша, — постарался исправить положение пират, но было уже поздно.

Он явно принял ее за ненормальную, а с такими спорить не принято и чревато, поэтому только спросил:

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

Она объяснила. Коротко, в двух словах. Два глагола и опущенное подразумевающееся местоимение. А чтобы было понятней, переложила ладонь с бутафорской сабли на настоящую. Удовлетворенно почувствовала, как она ожила и тревожно затрепыхалась. Эй, моряк, а ты еще не слишком долго плавал!

Чтобы окончательно победить в баталии, место имения она-таки добавила. И не прогадала: глаза пирата Мойши вылезли из орбит. Казалось, если их не остановить, вскоре они заберутся на выцветший фетр треуголки. Миша-Мойша часто задышал, явно не зная, что предпринять. Осмотрелся по сторонам, должно быть, в поисках охранника. Потом снова взглянул на Виолу жадным голодным взглядом.

И, вместо черного полотнища с черепом и костями, поднял белый, под стать бледному лицу, флаг.

"Ну, вот меня и закачало океанской волной, — полурастерянно-полувосторженно подумала она. — Ахой! Все на палубу! Сейчас этот грязный грозный морской волк ударит в мою рынду! Через мгновение его бушприт протаранит борт моей каравеллы! Что же ты стоишь, корсар?! На абордаж! Бери все, не отдавай ничего! Ведь я слабая, беззащитная…"

Но показавшийся из-за ненужных больше лосин с ботфортами бушприт угрюмо таращился в пол. И отчего-то при его виде у нее не возникло желание поправить такелаж, набить концы, надраить медянку или продуть клюзы… Если и было в нем что-то морское, так только легкий аквамариновый оттенок набухших вен и веночек, сплетающихся в сеть. Сеть?! Да вы не корсар, милорд! Вы обычный, солоноватый на вкус, выдубленный брызгами океанской пены и ветрами рыбак!

— Можно я… — спросил он и все окончательно испортил.

Джентльмену удачи не нужно разрешение! Последний морок "безграничного океана" спал.

В любом случае, он оседлал ее. Нерешительно, неумело, раз за разом поправлял и промахивался. Если бы он так прицельно палил из корабельной пушки, то не прожил бы дольше первого разворота корпуса! Что-то делал руками с ее грудью, она почти не чувствовала прикосновений. Словно ослабший за триста лет воздержания аскет пытался смахнуть пыль с хрупкой бесценной вазы.

Серый — нормальный? Да какое там! Серый — просто бог!

Но самая неприятная метаморфоза произошла в ее голове. Из "кровожадного и беспощадного" флибустьера, ее "пиратище" превратился в нежно царапающегося котенка. Куда уж ему было слопать маленькую беззащитную девочку! Разве что облизать… Ну да, он делал это…Ах, все не то! Вы не корсар, милорд!

Пират Мойша все возился с ее телом. Но телу это было уже безразлично. А что если ей сбросить седока и пойти варить кофе? Вообще, не стоит, паренек же пыхтит, старается. Или все-таки?

"Эх, котеночек, лучше бы ты орудовал своей съемной ногой", — подумала она и представила такую картину. Неожиданно это подействовало: жар жгучего стыда прилил к щекам. Растекся по венам и, слившись с усилиями Мишы-Мойши, швырнул факел в пороховой погреб мозга.

Кофе она все-таки сварила. Позже, когда уничтоженное оргазмом тело начало хоть и не в полной мере, но повиноваться. Разлила напиток в чашки и поставила одну перед Мишей. Тот утопил в ней несколько коричневатых кубиков и принялся размешивать. Поверхность воды тот час же превратилась в водоворот, утянувший на дно их взгляды.

Наконец Мойша решил перерезать тишине глотку:

— А я поначалу испугался даже.

— Тебе-то чего бояться? Беззащитной девушки?

— Ну, как, ты же сама предложила… это… — он запнулся, смутившись. — А таких женщин мужчины… остерегаются, одним словом.

Морской волчонок явно тонул и путался в показаниях.

— А раз остерегаются, так зачем со мной поехал?

Он долго смотрел в водоворот, рассчитывая, должно быть, отыскать там менее неприятный ответ. Но не смог, сказал правду:

— Да обрыдло все. Достало целыми днями сопляков по супермаркету саблей гонять. А тут ты. Вот и подумал — чудо, мой шанс что-то изменить. Доказать самом себе…

"И вы, милорд, тоже? Тысяча чертей!" — выругалась она мысленно, отвернулась и выплеснула остатки кофе в раковину. А вслух сказала:

— Тогда все по-честному, морячок, — и добавила задумчиво: — Ничья.

Уже помогая несостоявшемуся флибустьеру натянуть непослушные ботфорты, она мрачно подумала: "Ну, вот я и Алиса. Теперь мы с этим Мойшей вполне можем договориться: он верит в меня, а я в него. То есть, тьфу, не так: я боюсь его, а он меня".

Миша стоял на пороге в полном облачении, широко расставив ноги и гордо выпятив грудь. Гроза морей! Но она-то знала.

Нет, вы не корсар, милорд! И даже не рыбак. Вы…

Захлопнувшаяся перед лицом лже-пирата дверь не дала родиться грубоватой рифме.