Проектор

— Опа!

— Пошёл! Пошёл!

-Обалдеть! Ну, ты даёшь!

В тесной каморке, служившей кабинетом двум молодым сотрудникам НИИ, развернулась нешуточная баталия. Под звуковой аккомпанемент люминесцентных ламп сошлись в жесточайшей схватке Человек-паук и Хищник.

На глазах у восторженных юношей Человек-паук выкидывает руку тыльной стороной запястья вперёд и молниеносно выстреливает паутиной в противоположную стену. Ещё мгновение, и он пролетает над макушками чересчур возбуждённых свидетелей битвы на полупрозрачной ниточке. Оскалившись, Хищник следует за ним со скоростью ветра. Но Паук ловко уворачивается от вражеской атаки, и через секунду Хищник напоминает кокон бабочки, аккуратно сплетённый из паутины. Ниточки постепенно лопаются, и кокон превращается в пушистый одуванчик. Но в тот момент, когда бабочка уже готова появиться на свет, картинка вдруг сворачивается в точку, а потом и вовсе рассеивается в тумане кабинетной пыли.

— Всё, хватит! — произнёс Макс, стягивая со своего лба самодельный аппарат, напоминающий каркас строительной каски, скрещённый с очками для плавания. Сзади, на уровне затылка, к устройству крепилась пластмассовая коробочка под аккумулятор с защёлкивающейся крышкой. Из глубины каски к динамикам тянулся тоненький проводок. Чуть выше уровня переносицы на приборе размещался видеорегистратор, подобно налобному фонарю.

— Я и не думал, что ты такой поклонник Человека-паука, — ухмыльнувшись, подтрунивал над ним второй юноша-наблюдатель.

— Да ну! — махнув рукой, ответил Макс. — Это я так, для проверки. Ничего лучшего в голову не пришло.

— Ну, ты пофантазируй в следующий раз. Ведь ради этого ты смастерил такую штуковину.

— Да, да! Но, если нас с тобой тут кто-нибудь застукает, особенно, с моими фантазиями, то — кирдык! — для пущей убедительности Макс сопроводил слова жестом, проведя слева направо поперёк своего горла большим пальцем, и тяжело вздохнул.

Макс и Лёха, молодые сотрудники научно-исследовательского института, уже несколько лет были коллегами и по совместительству лучшими друзьями. Они работали в скромном маленьком кабинете, в который пришлось переехать после локального пожара. Несмотря на некоторые неудобства, ребята были рады, что их поселили вместе. В бывшей каморке умещалось два рабочих стола, небольшой шкаф для документов, тумбочка и напольная вешалка, место которой, скорее, в антикварной лавке. Солнечный свет попадал в эту клетушку через небольшой квадрат окна, преодолевая серьёзные препятствия в виде ветвей огромного клёна, обвешанных многочисленными кормушками для птиц. Недостаток дневного света с лихвой возмещали гудящие лампы, работающие, аки пчёлки, по двенадцать часов в сутки. Столь насыщенным рабочим днём они обязаны вовсе не грозному начальству славного НИИ, а неиссякаемому энтузиазму вчерашних аспирантов, чьим полигоном для испытаний стал этот временный кабинет.

Макс входил в группу, занимающуюся поиском наиболее перспективных направлений практического применения альтернативных источников энергии в повседневной жизни. Ему, безусловно, хотелось внести свой вклад в создание супер тонких и лёгких смарт-телевизоров, питающихся от солнечной батареи. К тридцати годам он успел продвинуться от ассистента до старшего научного сотрудника. Но истинное удовольствие в работе он испытывал от «баловства» — именно такое определение дал почтенный профессор его увлечениям.

Лёха занимался изучением квантовой физики. И душой и сердцем он был занят поиском единой теории, способной объединить общую теорию относительности и квантовую механику.

— Слушай, а давай я свою фантазию испытаю, а? — предложил Лёха.

— Не, не выйдет. Он на меня настроен.

— В каком смысле?

— Ну, понимаешь, я настроил его именно на волновые частоты моего мозга. Он может получать сигналы только от меня.

— И его никак нельзя перенастроить?

— В теории, наверное, можно, — Макс задумался, прищурил один глаз и продолжил, — это же только первая, так сказать, экспериментальная модель. Я уйму времени потратил, пытаясь настроить его на частоту именно моих электромагнитных волн. Уже думал, что в пролёте останусь. Ни черта не выходило сначала. Понимаешь, надо ведь, чтоб он только мои мысли считывал. А вокруг оказывается так много думающих людей!

— Ага. Я боюсь даже представить, что бы мы увидели, настройся он на частоту нашего Генки, — и Лёха затрясся от немого смеха, издавая только глухие клокочущие звуки. Полный животик под тёмной рубашкой исполнял волнообразный танец. Очки сползли на нос. На пухлых щеках выступил румяней. Небольшого роста Лёха был довольно хорошо упитан. Округлость его фигуры подчёркивали крупные очки, казалось бы, навечно поселившиеся на переносице. Образ доброго толстяка в купе с мягким и смешливым характером располагал к себе. К нему тянулись новички, с уважением и снисходительной мягкостью относились коллеги постарше. И даже девчонки не упускали момента похихикать с ним во время редких встреч в коридорах института.

— Хах, на этот случай мне надо продумать цензуру.

— Зачем цензуру? Ты только подумай, он будет тако-о-е представлять, а твой видеорегистратор всё ведь запишет. И вуаля! У нас уже шикарный порно триллер без всяких затрат. Его в сети с руками оторвут! — Лёха закатился смехом с новой силой, словно что-то придало ему ускорение изнутри. Схватившись за живот, он будто пытался удержаться на месте.

— Да, иди ты! — отрезал Макс с нарочитой серьёзностью. Но, не удержавшись, тоже разразился хохотом.

В отличие от Лёхи, Макс выделялся хрупким телосложением и высоким ростом. На фоне своего друга он смотрелся тощей каланчой, неуклюже лавировавшей в тесной обстановке временно приютившей их каморки. До него с завидной регулярностью долетали советы сочувствующих коллег приобрести абонемент в спортзал. В совместной беседе то и дело кто-нибудь ненароком бросал фразу о скидках и акциях в тренажёрке неподалёку. На день рождения дружный коллектив вручил Максу в подарок внушительного объёма книгу по бодибилдингу. Но Макс не проникся интересом к культуризму. Да и к своему внешнему виду был довольно равнодушен. Нельзя сказать, что его не замечали девушки. Мягкие черты, выступающие скулы на худощавом лице и крупные серо-голубые глаза привлекали и завораживали отстранённой печалью. Своей видимой недосягаемостью он притягивал женский пол, но держался на расстоянии. И лишь от любимой возни с техникой распалялся огонь жизнелюбия в глазах, прожигая завесу печали и отстранённости.

Отчасти Макс соглашался с профессором, куратором рабочей группы, называвшим эти увлечения баловством. Он действительно баловался. Его развлекала работа над проектором. Но всё же, он не щадил ни времени ни сил. Детская любовь к зрелищным фильмам со всевозможными спецэффектами переросла в серьёзное увлечение. Потеряв родителей ещё совсем маленьким мальчиком, он находил утешение в придуманных мирах великого кинематографа. А теперь из них он черпал своё вдохновение. Макс придумал, как можно создавать свои собственные миры и воплощать их в этом — общем для всех. Чтобы люди увидели картины, рождаемые его фантазией, совсем не нужен штат режиссёров, постановщиков, операторов и прочих людей. Достаточно надеть на голову незатейливый проектор, и картинка появится перед глазами. Через два проекционных окошка, в пространство посылаются лучи, на пересечении которых возникает живая трёхмерная голограмма. И лишь пределы воображения могут ограничить изощрённость спецэффектов. Поймать и увековечить хрупкие изменчивые образы, рождаемые мозгом, помогает видеорегистратор. Такая мелочь открывает дверь в мир кино любому.

Вернувшись домой, Макс бросил сумку, скинул одежду и первым делом направился в душ. После необходимого минимума домашних дел и холостяцкого ужина уставший и обессиленный побрёл по тёмному коридору в спальню. Краем глаза он уловил непонятное движение. Оглянувшись, пытался всмотреться в темноту сонными глазами. Не увидев ничего интересного, дошёл до кровати и плюхнулся лицом в подушку.

Допивая на ходу чашку утреннего кофе, Макс направился из кухни в спальню. Его поспешность притормозило странное видение — по коридору в задумчивости шла женщина лет пятидесяти. Взгляд её рассеянно блуждал по сторонам. Она что-то искала. Волосы с пепельной проседью аккуратно собраны в пучок. На плечи накинута шаль, а довольно стройные бёдра обтягивали джинсы светло-голубого оттенка. Через минуту видение растворилось в воздухе, но Макс успел рассмотреть глаза. Эти глаза и изгиб бровей он очень хорошо знал, он видел невероятно похожие каждое утро в зеркале. Что она искала? Почему вообще возникла здесь?

Отойдя от нервного остолбенения, Макс вспомнил про альбом, старый семейный альбом. На работу он уже опоздал, так что минутой раньше или минутой позже — не важно. И он полез в нижний ящик комода, где хранились нужные, важные и просто жизненно необходимые документы, карточки, папки, справки и куча остального барахла, которое удостаивается внимания в лучшем случае во время предновогодней уборки. Перерыв склад вещей, достал толстый фотоальбом в красном бархатном переплёте, от которого веяло запахом детства и лаванды. На каждом листике аккуратно в специально сделанные прорези были вставлены фотокарточки, в основном, чёрно-белые. Он пролистал несколько страниц и задержал свой взгляд на фотографии. Со снимка улыбалась молодая девушка с тёмной копной волос, волнами падающей ей на плечи, теми же родными глазами, что он видел несколько минут назад. На странице рядом хранился ещё один фотоснимок семейной пары с малолетним счастливым мальчуганом. Макс быстрым движением вытащил семейное фото и засунул в нагрудный карман пиджака, после чего спрятал альбом обратно. На раздумья больше не было времени, надо бежать в институт.

Рабочий день сегодня длился невыносимо долго. Максу казалось, что время кто-то растягивает, словно мармеладную жевательную змейку. Проектор дожидался его в сумке, томившейся в их с Лёхином кабинете-каморке. Через несколько часов они устроят над ним мозговой штурм.

— Так ты считаешь, что видел свою мать? — заинтригованно спросил Лёха.

— Да. Мне так кажется. По крайней мере, она очень похожа. Я даже нашёл фотографию. И по возрасту подходит. Ей бы сейчас был пятьдесят один год, останься она в живых.

— А тебе сколько было, когда… Ну, это случилось?

— Три. Я совсем не помню их. Только по фотографиям. Но мне все родственники говорили, что я похож на мать, — Макс замолчал на секунду и добавил, — я даже и не представлял её такой.

— Хм, тащи приёмник. Сейчас попробуем определить, какие волны ловит твой проектор.

Макс откопал в рабочей тумбочке небольшую жестяную коробочку с электронным дисплеем, кнопками, миниатюрными джойстиками и положил на рабочий стол.

— Лёх, вот смотри, я оставил немного записей моих волн, когда настраивал проектор, — с этими словами Макс показал на мониторе своего компьютера график. Кривые и зигзаги описывали амплитуду, частоту волн, издаваемых его мозгом. Своего рода отпечатки мыслей, свидетельствующие об уникальности и неповторимости каждого из нас.

— Приёмник перехватил слабые сигналы от проектора, он ловит что-то прямо сейчас, — удивлённо произнёс Лёха.

— Но он же не надет на меня.

— Погоди! Это ещё не всё. Вот видишь, у тебя на записях альфа-волны. Частота колеблется от десяти до двенадцати герц. Есть ещё и гамма, но они всегда излучаются мозгом.

— Ну, так и логично.

— Да, логично. Ты же активно думал и целенаправленно фантазировал, решал задачу с творческим подходом. Поэтому и должны быть альфа. Но сейчас, глянь, сейчас совсем другой пошёл график.

Они оба уставились на приёмник, который фиксировал слабый сигнал и исправно выводил на дисплей обработанные данные.

— Гамма идут.

— На них можешь не обращать внимания. Вот на эти посмотри!

— Пять герц, — Макс нахмурил брови, — так это тета-волны.

— Именно! А тета — это воспоминания, — заключил Лёха.

— Ну, не только ведь воспоминания, ещё могут быть мечтания.

— Да, но ближе к воспоминаниям, на грани сознания и подсознания.

— И что это значит?

Оба задумались. Тишину, повисшую в кабинете, перебивало монотонное гудение ламп.

— Давай ещё раз проведём эксперимент! — вдруг предложил Лёха. — Я хочу сравнить сигналы.

— Давай попробуем, — проговорил на выдохе Макс и потянулся за проектором.

— Врубай!

Макс включил проектор, надев его на голову. Глаза закрыли очки-излучатели трёхмерной гало-проекции.

В воздухе над друзьями появилась картинка, колышущаяся на волнах невидимого течения, контуры которой размывались и растворялись в пустоте.

— Сосредоточься! Подумай о чём-нибудь!

— Да, сейчас. Не могу ничего придумать. Как назло, не идут мысли.

На лице Макса изобразилось напряжение, губы сжались, скулы напряглись, и на шее выступили дорожки вен. На дисплее приёмника побежала кривая, устремляясь острым пиком то вверх, то вниз. А под лучами люминесцентных ламп сотрясающим воздух басом в сторону молодых экспериментаторов аппетитно рыгнул Шрек и расплылся в очаровательной зелёной улыбке.

Только ребята немного расслабились, как приветливую улыбку Шрека растянуло в жутковатую гримасу. Через секунду гримаса стала вздуваться. Процесс напоминал искажение материи пространства, хотя такое юноши видели только в фантастических фильмах. Щека Шрека раздулась и прорвалась, извергая в этот мир ревущее существо. Первое, что увидели Макс и Лёха, были огромные жёлто-серые клыки, каждый из которых размером с человеческий палец. Из огромной челюсти вылетали брызги, сопровождаемые оглушающим рыком. Красные, налитые кровью, глаза горели из-под тёмных, нависших над ними, валиков.

Макс сорвал проектор с головы и закричал: «Чёрт! Что это? Твою мать! Это не моя фантазия!».

Чудовище продолжало вырываться сквозь разодранное изображение зелёного огра. На мгновение друзьям показалось, что это вовсе не голограмма. Проектор был снят, и по всем заложенным в него параметрам трансляция должна прекратиться. В отчаянии Макс схватил проектор и чуть было не расшиб его об пол. Но в этот момент изображение исчезло, и всё стихло.

Лёха ринулся к приёмнику и в нетерпении стал рассматривать записи.

— Вот твои альфа-волны, тут всё гладко. А в этом месте как раз прорвался посторонний сигнал. Пошла волна другого типа. Тридцать герц, что это может быть?

— Насколько я помню, бета. Эти волны, по-моему, стресс характеризуют.

— Сигнал был достаточно сильный. Сейчас он не фиксируется.

— Но я был спокоен.

— Он не от тебя шёл. Источник где-то не здесь. Я не могу понять, откуда он идёт.

— Но, если сигнал не от меня, как же они тогда улавливаются? Проектор настроен только на излучение моего мозга.

— Макс, посмотри! Эти волны полностью идентичны излучениям твоего мозга.

— Да. Вижу. — Макс нахмурился, — Что мы имеем? Сигналы мои, но источник — не я. Парадоксально. Мистика какая-то!

— Сейчас аппарат ничего не улавливает. Я не могу вычислить происхождение этого постороннего воздействия.

— Ладно. Пора закругляться. Сегодня не наш день.

— Да, друг. Давай по домам. Завтра обмозгуем.

Дорога домой не отложилась в памяти, мыслями он был не в этом мире. Безобидная игрушка в его представлении вдруг оказалась с двойным дном. «Чудовище, это проектор — истинное чудовище, — крутились мысли в его голове, — что же я сделал?». Перешагнув порог своей квартиры, Макс машинально включил свет в коридоре и привычным движением скинул обувь. В сознание его привёл звонок мобильного телефона.

— Алло! — ответил он дежурной фразой.

— Макс, Макс, это я, — раздался Лёхин голос, — мне мысль одна пришла. Ты скажешь, что я уже совсем свихнулся на своей теме, но всё-таки послушай!

— Говори!

— Ты же знаешь о дуализме «частица-волна»?

— Ну.

— Ну и вот! Получается, что любая частица может быть и волной.

— Ну, знаю, знаю. Ты ближе к теме давай!

— Вдруг, эти волны, которые улавливает твой аппарат, тоже можно рассматривать как частицы, понимаешь? Они идентичны твоим. А у каждой частицы есть античастица, как материя и антиматерия, улавливаешь мысль? Алло! Ты здесь?

Макс улавливал, как и то, что у него на кухне гость. На табуретке рядом с обеденным столом сидел мужчина. На вид ему было немного за пятьдесят. Сквозь поредевшие на макушке волосы блестела светлая кожа. Лицо его Макс уже видел. Видел этим утром на фотоснимке, который сейчас спрятан в нагрудном кармане пиджака. Единственное отличие от лица на снимке — наложенная временем сеточка мелких морщинок у глаз и глубокие горизонтальные борозды на лбу.

— Лёх, приезжай прямо сейчас, — тихо и медленно произнёс в трубку Макс, — кажется, снова есть приём.

Макс боялся пошевелиться, словно неверное движение спугнёт нежданного гостя. Мужчина помолчал, положил руку на стол и постучал кончиками ногтей о столешницу. А потом неожиданно произнёс: «Тебе самому, сынок, придётся сделать выбор» и растворился.

— Так ты говоришь — античастица? — задумчиво прошептал Макс, — я своего отца видел и слышал, вот как тебя сейчас. Но я не мог придумать его. По крайней мере, я специально не старался его вообразить.

— Макс, это не фантазия — это воспоминание.

— Но помнить-то я не мог его таким? Они с мамой погибли, когда им было чуть за двадцать.

— Макс, античастица, помнишь?

— Ну, и что? Ты хочешь сказать, что сигналы посылаю анти я?

— Да! Видимо, из антимира.

— Но контакт частицы с античастицей невозможен. Они сразу аннигилируют! И как это объясняет, что я вижу своих постаревших родителей?

— Ты видишь воспоминания анти себя. Вероятно, что в антимире твои родители дожили до этих дней.

— Но как это возможно? У частиц и античастиц времена жизни совпадают? Если происходит распад частицы, то и античастица распадается.

— Я ещё полностью не понимаю, как это может быть. Но предположим, что сами частицы твоих родителей не распались. Они ведь могут существовать в этом мире до сих пор, так? На уровне протонов и электронов. А там они существуют в виде твоих родителей.

— Ну, как допущение, — согласился Макс, — но очень уж это неправдоподобно всё. Как-то в одну кучу свалили: мухи, котлеты…

— Давай посмотрим, идёт ли сейчас сигнал. Я захватил приёмник.

Они расположились вокруг проектора, совсем как несколько часов назад в кабинете института. Сначала сигнал шёл слабый, но потом стал более уверенным. На дисплее приёмника начал вырисовываться график.

— Альфа, это альфа-волны, — вскрикнул Макс.

В том, что сейчас проектор фиксирует сознательное мышление из того мира, сомнений не было.

Проектор вдруг ожил, дав изображение белого экрана. Мелкими чёрными мурашками на нём начали складываться буквы, а буквы в слова: «Привет, Макс!».

Друзья застыли в недоумении. На той стороне незнамо какого мира прекрасно осведомлены о них. Но кто?

Под первой строчкой на экране снова забегали мурашки, выстраиваясь в ряд нового предложения. Внезапно белый экран начал уменьшаться в размерах, сжиматься и покачиваться, словно оторвавшийся листик на ветру. Луч проектора погас. На стол медленными порхающими движениями приземлился белый лист бумаги.

Не веря своим глазам, два сотрудника научно-исследовательского института сидели бледными статуями за столом и смотрели на лист. Первым руку протянул Макс, осторожно подушечками пальцев он дотронулся до листка.

— Настоящий, — коротко заключил он.

На кухне снова воцарилась тишина.

— Там что-то написано, — с трудом прошептал Лёха. Во рту у него пересохло, а губы слиплись. Говорить ему удавалось с трудом. Даже во время самого страшного похмелья он не испытывал такого сушняка.

— Послание из антимира? — произнёс Макс. Ему было невероятно любопытно прочитать, но страх сковал всё его тело. Подушечки тех самых пальцев, которые прикоснулись к письму, слегка покалывало, отчего ему казалось, что он уже аннигилирует от соприкосновения с античастицами. Но через минуту рука не исчезла. И ему пришла успокаивающая мысль, что, возможно, это и письмо из антимира, но по отношению к нему частицы могут быть и не анти.

Справившись с шоком, Макс всё-таки протянул руку к листку. На листке размашисто от руки было написано коротко, но не менее загадочно: «Привет, Макс! Ты слишком долго возишься с этим проектором».

Неуютное ощущение бессилия перед явлением, с которым они лицом к лицу прямо сейчас встретились, словно на узкой дорожке, где не разойтись двум прохожим, пробежало нервной дрожью по телу. Встречным путником оказалась пугающая необратимость чего-то непостижимого.

— И что бы это могло значить? — растерянно произнёс Макс.

— Не знаю. Но что бы это ни значило, факт налицо. Эта штуковина передаёт не только трёхмерную голограмму безобидных фантазий. Через неё проходит вполне себе осязаемая материя!

Лёха вскочил с места. В его глазах читался ужас на грани безумия.

— И мы не можем это контролировать. Ты понимаешь? А если бы материализовался тот монстр? — продолжал тараторить Лёха.

— Но там меня знают, — начал рассуждать Макс, — словно кто-то ждал, когда я смогу принимать послания. Кто-то хочет общаться.

— Это опасно! Это очень опасно! Ты не знаешь, кто на той стороне. Мы даже не знаем точно, откуда сигнал. Всё, что мы сейчас имеем — это наши предположения.

— Да, но… там мои родители, — вырвалось у Макса.

— Макс, очнись! Твои родители погибли в автокатастрофе. Это в твоей жизни и в твоём мире. А кто тебе транслирует эти картинки оттуда, не известно. Мне понятно лишь то, что они на несколько шагов впереди нас. Мы не можем это контролировать!

— К чему ты клонишь?

— Его надо уничтожить!

— Но тогда мы так и не узнаем.

— Ну и что?! — вскрикнул Лёха, — зато останемся живы и здоровы! Ты сам подумай, что ещё они могут передать в наш мир через этот чёртов аппарат?

Макс молчал.

Лёха схватил проектор, вскрыл крышку и вынул аккумулятор.

— Ладно, ладно. Я сам, хорошо? — проговорил Макс, отбирая у друга проектор.

— Только без глупостей, идёт? — слегка успокоившись, попросил Лёха. — Ты же сам всё понимаешь.

— Да-да, понимаю, — кивнул Макс.

Лёха ушёл уже глубоко за полночь. Макс добрёл до кровати, стянул с себя одежду, бросив её на пол рядом, и забрался под одеяло. В руке он сжимал карточку — карточку десять на пятнадцать. В этом клочке фотобумаги умещалось всё: потерянное детство, неиспытанное счастье, непрожитая судьба, родительские тепло и забота. Проектор оживил старых призраков в его душе, словно намекая о втором шансе обрести не взамен, а снова когда-то утерянную и погребённую надежду — быть, как все. Как все озорные и беспечные сорванцы.

Он погружался всё глубже и глубже в сон, укутываемый теплом кровати.

Из тёмной глубины комнаты до его слуха донеслись брякающие и клацающие звуки. Глаза не привыкли к темноте и разбирали только очертания мебели. Его пронизывала нестерпимая боль, жгущая изнутри. Он сдёрнул с себя одеяло и увидел зияющую дыру в своей груди. Словно что-то вырвалось из него, выломало рёбра, разодрав плоть. Из кровавого месива сочилась кровь. Он чувствовал холод хлюпающей простыни под собой, руки слиплись от запёкшейся на них крови. В ушах гудело. Он ощущал чужое присутствие в квартире, слышал шорох, шёпот. Но всё это перекрывала боль, сжигающая, всепоглощающая, пульсирующая боль. Он впустил кого-то в этот мир.

От собственного крика Макс проснулся. В комнате было темно, лунный свет просачивался сквозь задёрнутые шторы. Глубокая ночь. Сердце ещё колотилось, руки интуитивно потянулись к груди. Всё цело. Пальцы нащупали на простыне фотокарточку. Он вспомнил отца. Кинолентой пронеслись в его голове события последнего вечера, предупреждения Лёхи, ночной кошмар.

«Лёха прав! — Крутились мысли у него в голове. — Но тогда я никогда не узнаю».

Он ходил по комнате взад и вперёд. Сон отступил, кошмар уже казался далёким и чужим.

Макс достал проектор, долго крутил его в руках. Теперь он не воспринимал плод бессонных ночей забавой для мира кино. В нём виделась бездонная пропасть или окно. Окно куда? В какой мир? Его способностей не хватало объяснить явление — побочный эффект нехитрого транслятора для разгулявшейся фантазии. Открыть это окно или заколотить навсегда? Заглянуть в неизвестность или выбрать спокойную жизнь среди понятных вещей? Жизнь, в которой уже никогда не будет родительского тепла. Конечно, можно создать семью и попробовать отыграть у жизни хоть каплю счастья. А можно открыть окно…

Мысли путались. Сомнения червоточинами разъедали душу. С улицы долетал гул проезжавших изредка машин — кто-то жил, спешил к жене, детям или, наоборот, разводился. Каждую минуту где-то принималось решение. Макс хотел выкинуть проектор в ведро, но руки сами потянулись к аккумулятору.

«Тебе самому, сынок, придётся сделать выбор» — всплыли в памяти слова отца.

Сегодня ночью очередное решение вплелось тонкой нитью в кружево жизни — одинокий человек в маленькой квартире сделал выбор. В тишине спальни раздался щелчок — пластмассовая крышка захлопнулась за аккумулятором. Окно открылось.