Серебринка

Денек выдался тот еще. Пара вольников повздорила с законниками — или наоборот, их разве разберешь — и у старика-врача было невпроворот работы, пока он латал то одних, то других. Родди сбился с ног, помогая: таскал из колодца воду, нарезал бинты, подтирал кровь. В свою хижину на краю поселка они вернулись затемно, усталые. Едва успели разложить инструменты и поставить воду на горелку, как крякнуло крыльцо и в дверь постучали.

— Кого там еще черти, — заворчал старик. Голос у него был — точно несмазанные петли их хлипкой дверцы. — Если этот Вэсли опять расчесал повязку, то я пальцем о палец…

Он осекся, открыв дверь. Стоявший на крыльце что-то сказал. Родди вытянул шею, но разглядел лишь кусок захламленного двора да небо без звезд.

— Заходи, — сказал врач гостю не своим голосом и придержал дверь. Высокий человек шагнул в лачугу, едва не задев лбом ссохшийся брус, и встал в круге тусклого света, который давала висевшая на голом проводе лампа.

Усталость Родди как рукой сняло. Звездолетчик! Настоящий. В форме, пусть изорванной и грязной, и с блестящим бластером в исцарапанной ладони, на груди — нашивки. Вошедший тронул их рукой:

— Пилот Ларсен, борт ЮСС-2120 из Доравы. У нас авария на корабле, сели в ваших горах, двое раненых. — Его взгляд остановился на медицинских приборах, разложенных на столе, и глаза зажглись надеждой. — Где у вас тут передатчик? Надо сообщить на станцию.

— А мы без связи, — развел руками старик. От волнения в его говоре проступил новоизраильский акцент. — Магнитные бури, будь они неладны. Я пошлю парня.

Он повернулся к Родди. Тот затаил дыхание: к кому старик обратится — к законникам или вольникам? Секунда растянулась в вечность, когда скрипучий голос рубанул:

— К Главарю. Бегом! Одна здесь, другая там!

Все-таки вольники. Родди, скрепя сердце, выскользнул за дверь и припустил между покосившихся хижин к дому с самым высоким забором. Когда он вернулся, гость сидел на скрипучем стуле, а старик осматривал рану на предплечье.

— …А без приборов, какие координаты? — говорил Ларсен. — Знай я о ваших бурях… Ну, сели мы в скалах. Чудные они тут: справа белые, слева рыжие. Пока лез через ущелье, ногу вон разодрал.

— Не дрейфь, подлечим, — пробормотал старик.

Он мягко вынул из ладони летчика бластер и распорол рукав у раны на предплечье. На манжетах пилотской формы серебрились кнопки с гербом. Родди давно не видел ничего настолько чистого и блестящего. «Проблеск надежды», — мелькнула странная мысль.

Пилот пошевелил пальцами, хмыкнул:

— Как не свои. Я ж по лесу часов шесть шел и ствол из рук не выпускал. Кто знает, какая на незнакомой планете чертовщина, верно? — Он подмигнул Родди. — Иду, значит, и о ребятах своих думаю. Молюсь, чтобы хоть городишко какой, хоть егерская будка. С орбиты у вас вообще городов не видать. Ну, думаю, пропадем. А тут — врач-ашкеназ, вот удача!

Старик промычал что-то, отводя взгляд. Родди подавал ему инструменты и не сводил с пилота восторженного взгляда. Наконец не выдержал, спросил:

— Так вы один посадили сломанный корабль?

Ларсен устало улыбнулся.

— Да то не поломка вовсе — так, пару кнопок отжать. Хуже было бы, застрянь я на орбите с двумя ранеными.

— В Метрополии я водил катер, — похвастался Родди. — Два года назад почти…

Ашкеназ сердито глянул на него и перебил, обращаясь к пилоту:

— Что с теми двумя?

Летчик подвигал залатанной рукой.

— Навигатору придавило ногу, а второй пилот под декомпрессию угодил. Барокамера у вас тут есть? До города его довести бы…

Дверь резко крутанулась на петлях, впустив влажный ночной ветер. В дом шагнули трое мужчин, стало тесно. Ларсен без слов распознал главного — высокого и черноволосого с цепким, как у хищной птицы, прищуром; его и звали тут Главарем. Пилот встал навстречу, пошатываясь. Они кратко, по-деловому обсудили тип корабля и происшествие.

— Беда, что связи нет, но хоть низкопарящий катер у вас найдется? — нетерпеливо спросил Ларсен, застегивая воротник, который ослабил в тепле. — И прожектор побольше…

— Вам бы отдохнуть от приключений. Место мы знаем, — Главарь глянул на ашкеназа и тот быстро кивнул. — Парень, проводи-ка звездолетчика…

Родди вскочил со стула, но Ларсен и не глянул на него.

— Что же, я своих брошу? — хмыкнул пилот. — Нет уж, сначала вытащим парней. Я-то целехонек, вон хоть доктора спросите.

Он обернулся к ашкеназу, но тот шагнул прочь из круга света. Ларсен нахмурился и отыскал взглядом в темной комнате свой бластер — тот поблескивал на дальней полке, за спинами у трех мужчин. Главарь смотрел на пилота с любезной улыбкой.

— Ступали бы вы спать, — посоветовал он. — Ей-богу, так всем будет лучше.

Стало очень тихо.

— Да это что ж такое-то? — пробормотал Ларсен.

Со своего места Родди видел, как взгляд пилота скользнул по полкам с кустарным скарбом, по углам и стенам без проводов и приборов, по казенным пластиковым столам и стульям; задержался на странных костюмах людей — где-то перекроенные, где-то приукрашенные, но все словно пошиты из одинаковых серых роб. И Ларсен все понял, и выдохнул страшное слово:

— Патриция.

Главарь развел руками, улыбаясь, словно его поймали на мелкой лжи.

— Занесло вас, а?

— Но… Как же так? — пилот переводил взгляд с одного лица на другое, словно ждал, что сейчас кто-то не выдержит, рассмеется, и все обратится нелепой шуткой. — Ведь была авария… Охранные роботы вышли из строя, пропала связь… Тюрьмы давно нет — так говорит Метрополия.

— Ну в этом-то они правы, — Главарь кивнул на дверь, указывая на все, что пилот видел снаружи: поселок из самодельных лачуг, металлический хлам в каждом дворе. — Тюрьмы давно нет.

— А вы, выходит…

Ларсен недоговорил, но было понятно: заключенные. Бандиты. Преступники. Воры и убийцы.

«Нет! — захотелось крикнуть Родди. — Я — нет! Уже год как свободный». Вдруг стало очень важно рассказать пилоту, что он, Родди, честный, ни в чем не виноват и ужасно не хочет того, что сейчас случится…

Но никому, конечно, не было дело до парнишки, когда нож пронзил темноту юркой рыбкой и застрял чуть повыше серебристой пуговки-герба на воротнике звездолетчика. Доски скрипнули под тяжестью тела, а Родди услышал свой всхлип словно со стороны.

Через несколько мгновений пилот Ларсен умер. Человек Главаря хрустнул суставом, растирая запястье после броска.

— Могли бы и во двор вывести, — проворчал ашкеназ, глядя, как блестящая жидкость заполняет стыки между досками. — Я в этой комнате ваших же лечу.

На мертвом лице пилота застыла печаль, словно он просил прощения у друзей, которым не сумел помочь. Казалось, и серебристые кнопки на форме померкли, из символа надежды превратившись в знак отчаяния. Теперь они напоминали Родди запонки на тех самых руках, из-за которых он оказался здесь. Коварные руки, обманчивый блеск…

«Завтра же уйду от старика», — подумал Родди. — «Хоть и врач, а не лучше бандитов. Пойду к законникам, они не обидят, они по правилам живут, по-честному. Недаром их лидеры, хоть и лагерники теперь, но на воле кто в армии служил, а кто в полиции. Зачем, зачем ты, старик, решил позвать вольников?»

Главарь хлопнул себя по коленям:

— Ну что, готовы лететь домой, а? — Он хохотнул и посмотрел на своих людей. — Найдите мне человек пять покрепче, один — обязательно из охотников, чтобы лес хорошо знал и карты при нем. Кто согласится — тому место на посудине. Кто не согласится… — Он цыкнул зубом. — Законникам трепачей мы не оставляем. И сами не болтайте. Если займем корабль первыми, его уж никто не отберет, и мы свалим отсюда — это ясно?

— Без врача на борту вам никак нельзя, — проскрипел старик многозначительно, когда они остались втроем — Главарь, ашкеназ и Родди.

— Тот, кто навел на клад, получает долю, — кивнул бандит. Он покрутил в руках бластер Ларсена, приложился к оружию так и эдак, вроде для забавы, и вдруг направил дуло на Родди. — Парень твой, выходит, тоже все слышал?

В воздухе разлилась угроза. Она забила Родди легкие, заставив слова выходить толчками.

— Я… Да я ни за что! Никому! Как рыба…

— Значит, слышал, — хищный глаз смотрел на Родди сквозь прицел.

— Он у меня не первый год, — сказал старик взволнованно. Пальцы, комкавшие тряпку, побелели. — Вернее собаки.

Главарь качнул головой:

— Нельзя нам тут лишних языков. Это дело такое… Нельзя. Он, наверное, и запоминает хорошо.

Родди попятился, едва не поскользнулся в луже крови и наткнулся спиною на стол. Бежать было некуда, да и не успеть.

— Если ты его тронешь, — изменившимся голосом начал ашкеназ…

…И не договорил, потому что красный луч клюнул его в живот, и слова вышли клокочущим звуком. Старческие колени подломились. Умирая, врач все пытался поймать ладонь Родди и сказать ему что-то. Родди смотрел на него с ужасом и мрачным ощущением своей правоты.

Зачем, зачем ты, старик, решил позвать вольников?

— Старый он, — пожал плечами Главарь, словно стоял над разбитой тарелкой. — Поход не потянет. Не оставлять же его законникам, верно? — Он сунул остывающий бластер за пояс и посмотрел на Родди. — Лучше бы тебе хорошо помнить все, что говорил пилот, юноша.

Дальше все было словно в смазанном сне. В комнатку набились какие-то люди, и Родди, запинаясь, рассказывал им: белые скалы справа, рыжие слева, идти шесть часов по прямой, а из экипажа охромевший навигатор да пилот с баротравмой. Началась суматоха: тела унесли, зато натащили мешков, рюкзаков, инструментов; со стола смахнули медицинский скарб ашкеназа и раскатали самодельные карты… Родди подобрал лекарские принадлежности и сложил в рюкзак, который для него приготовили, а сам уселся тихонько в уголке. Взгляд то и дело возвращался к темным пятнам на полу, и непонятно было, что страшнее: идти в лес с вольниками или оставаться в доме с такими пятнами. Выбирать ему, однако, не дали.

Они покинули лачугу врача, когда поселок еще спал. Фонари едва разгоняли наползший из леса туман; было тихо. Лишь теперь Родди присмотрелся к остальным в отряде. Трое — вернейшие вольники Главаря. Еще один был охотником, который как-то лечил у ашкеназа укусы; его кожу покрывали узоры, да так плотно, что в полумраке она казалась черной. Звали его Каракуль. Больше других напугал Родди лысый человек с жутким шрамом, будто зубец бороны глубоко вогнали ему в плоть и провели от затылка до левой щеки, попутно снеся ухо. Про Безухого ходили дурные слухи.

Еще тут была темнокожая женщина, которая отчего-то невзлюбила Родди так сильно, что ткнула его со спины под ребра, выбив дух, и недовольно сказала:

— Ну и набрал ты, Главарь, бойцов. Этот цыпленок и палку не удержит!

— Пригодится, — протянул Главарь, разглядывая карту.

— Золотой он, что ли? — подбоченилась женщина. — Что он умеет? Пускай сидит в деревне, мы няньками не нанимались.

— Я могу лечить, — пискнул Родди.

Главарь посмотрел на лес, стволы которого высились перед ними, словно ворота в незнакомый мрачный мир, и сказал:

— Ты, Ева, никак ищешь предлог отказаться? Думай что хочешь, но ни один из тех, кто знает про корабль, в деревне не останется, — и он со значением поправил на плече бластер.

Родди обожгло ненавидящим взглядом, когда Ева закинула на плечи увесистый рюкзак и зашагала к стволам-воротам. Вскоре все они шли по влажному полумраку, и море папоротника, доходившее им до колен, колыхалось от шагов. Родди впервые оказался в лесу и теперь рассматривал узорчатые лопасти растений под ногами, поднимал взгляд к кронам деревьев-исполинов, пробовал на вкус туман. Такую Патрицию он еще не видел, хоть и провел на планете два года из своих двадцати двух. А много ли он вообще повидал?

Сначала Патриция была для него бело-зеленым шариком, как в игре «марбл», на черном бархате за стеклом шаттла. Потом мир сжался до бетонных стен c роботами-надзирателями. Затем случился бунт. Роботы застыли ржавыми куклами, стены пали и больше не стесняли взгляд, но вместе с ними исчезла и крыша над головой, и еда, и порядок. Появились шайки: к вольникам примкнули головорезы, желавшие получать все силой; осужденные полисмены и солдаты стали звать себя законниками и взялись оберегать порядок. Охотники изучили местные леса и живность, поселенцы отправилась искать новые земли. Родди не мог решить, к кому примкнуть. Он жил на руинах своей камеры, ожидая подсказки от судьбы, и тут появился ашкеназ. Мир снова стал простым — раздираемый законниками и вольниками поселок, лачуга да работа на подхвате. Подумать только, какие чудеса все время были под боком!

В полдень сделали привал. Из рюкзаков показались свертки с провиантом и фляги с питьем. Безухий загремел банками, полил и посыпал чем-то ослизлые ветки — огонь бойко затрещал, согревая озябшие пальцы. Зазвучали разговоры, смех. Один из вольников принялся бранить погоду:

— Не планета, а чертово болото! Во, хлеб размяк до жижи. Долго нам тут маяться, а, Главарь?

— Недолго, — кивнул тот. Он принял у помощника флягу, от которой пахло терпким вином, и сделал маленький глоток.

Тут словно прорвало мешок с вопросами: велик ли корабль, хватит ли всем места, куда полетим, где пилота возьмем?

— Нам главное корабль занять, а там и очередь из пилотов появится, вот увидите, — посмеиваясь, отвечал Главарь. — Кастинг им устроим, собеседования.

Мужчины со шрамами на коже, ножами в руках и запятнанной совестью вдруг превратились в мальчишек, которые хотят домой. Одна Ева сидела мрачная, молчаливая, злобно поблескивая черными глазами. Она то и дело старалась задеть Родди: то отведет и отпустит у него перед носом упругую ветку, чтобы ударило больнее, то флягу с водой передаст в обход его очереди… Но парнишка заметил, что вольники ее не очень-то принимают. Не оттого ли она ищет, на ком сорвать злость?

— А я бы в пираты пошел, — рассуждал помощник Главаря. — Корабля для этого большого не надо. Или еще найти планету посвободнее, собрать шайку…

— На Катурий нам надо, — заявил охотник Каракуль. — Там бумаги не спрашивают. Да и погода что надо, не здешнее болото. Моя туда дочку отвезла астмозу лечить, еще до бунта.

— Так это два года назад, выходит, — Безухий швырнул в костер еще горсть порошка. — С астмозой столько не живут, детишки уж подавно.

— У моего дядьки была, — вмешался другой вольник. — За три месяца на нет изошел.

Каракуль недонес до рта кусок, помолчал, глядя на пламя. Потом сложил пожитки и отошел от костра, пробурчав:

— Чтоб вы себе ноги переломали!

Но о нем уже забыли: Безухий рассказывал, как во время бунта нашел склад ксеронида, сильнейшей взрывчатки, и вчистую разнес им пару корпусов. По его словам, это и вывело из строя центральный системный блок и отключило охранных роботов.

Когда отряд двинулся в путь, Родди подошел к Каракулю:

— Я думаю, вы еще увидите дочку. Мне ашкеназ рассказывал…

— Не твое это дело, щенок, — процедил охотник.

Чернильные завихры на его коже, блестящие от влаги, и правда напоминали лоснящийся мех. Он прошел немного, глядя перед собой, и сказал тихо, но твердо:

— Я такому мерзавцу, как Главарь, руки бы не подал, кабы не дочка. Другие охотники меня теперь близко не подпустят. Но это жизнь: мужчина знает, чего хочет, мужчина платит цену. — Он хмыкнул. — Вот и тюрьмы для того построены, чтобы с платой не тянули.

Родди принялся рассказывать о лечении астмозы, а сам подумал: может, это и к лучшему, что его в поход взяли, не спросив — совесть не замучает, что с вольниками связался. Зато вернуться домой — он такое лишь в снах видал. Мама расплачется, папа рассыплет табак. Они-то его уже похоронили, выходит. Бедные мои старики, за что им это… Он вспомнил ухоженные руки и серебристые запонки человека, который во всем этом виноват. Сколько раз он представлял ту минуту, сколько раз спрашивал себя, как сложилась бы жизнь, скажи он одно короткое «нет»… Но теперь-то вот-вот все будет честно. Разве я не заслужил этот билетик? Разве это не удача?

В отряде говорили о том же: один хотел увидеть родителей, другой мечтал о девчонках, третий поминал добрым словом бараньи ребрышки на каком-то межпланетном узле… Как вдруг этот третий, шедший прямо перед Родди, поскользнулся и упал; волна папоротника сомкнулась над ним.

Бах! Воздух наполнился треском, жужжанием, криками! Прежде, чем Родди что-то понял, его толкнули в заросли. Он замер там, на дне папоротникового моря, не смея дышать и глядя, как стебли колышутся и сминаются под чужими подошвами. Даже звуки казались приглушенными. Кричал Каракуль. Хохотал Безухий. Ругалась Ева. Гудел бластер Главаря.

И вот все стихло. Родди выбрался из листьев и пошел туда, где сгрудился весь отряд. Они смотрели на человека, что стоял на коленях — бритый, с враждебным взглядом. Родди узнал его. Он был из законников.

— Не успеть вам туда, крысы, — плевался человек словами. — Не успеть. Думаешь, Главарь, пустим мы вас на свободу, в космос? Чтобы вы там черные делишки обставляли? Как бы не так!

— Сами, значит, улететь хотите, — заключил Главарь. — Только кто же вам о корабле напел?

«Законник» сплюнул кровью. Прогалины в папортниковой глади показывали, где упали и не смогли подняться его товарищи.

— Много чести — с крысами языком чесать! — ненавидяще сказал человек. — Форму пилотскую нашли, за вами проследили, а дальше и гадать не надо. Наши охотники короткий путь знают, так что поворачивай обратно. За первым отрядом другие идут. Мы от своих людей ничего не прячем и корабль для избранных беречь не хотим.

— Чудной ты человек, — Главарь дернул плечом, и лямка бластера скакнула на локоть. — Который год в тюремной робе, а все строишь из себя святошу.

— Мы все сделаем по правилам! — дернулся человек. — Найдем людей, чей срок вышел, составим послание в Метрополию…

— А вы ведь не святые вовсе, — продолжал Главарь, не слушая. Он вдруг передумал пускать в ход бластер и сделал шаг в сторону. — Я тебе сейчас докажу.

Человек еще что-то кричал о законе, о гуманности, о том, что на все есть правила и нужно оставаться людьми, но осекся, когда из-за спины Главаря показалась Ева. По отряду побежала волна: один хмыкнул, другой прокашлялся, третий переступил с ноги на ногу. Все что-то поняли…

Законник во все глаза смотрел на женщину.

— Ева, — сказал он по-детски удивленно. — Где же ты была, Ева? Мы искали тебя. Почему ты с ними?

Ева сделала шаг к нему. Кто-то вложил ей в руку нож.

— Не дай им, — захлебнулся словами человек, в глазах его появилась мольба. — Офицер Гарланд… Не позволяй им…

Стало понятно, откуда у женщины эта выправка, этот командный голос и широкие плечи, на которых, должно быть, когда-то хорошо сидела форма. Родди знал, что все законники запачкали мундиры на воле — иначе что бы им делать на Патриции? Но Ева собиралась предать свои клятвы еще раз…

— Умоляю, — прошептал законник. Было ясно: он молит не за себя.

Все случилось быстро. В зеленом ковре леса появилась еще одна прогалина. Ева развернулась и прошла к своему рюкзаку, больно задев Родди плечом. Отряд отправился дальше.

После страшной поляны разговоры стихли. Лес густел. Колючий кустарник раздирал рукава, подошвы скользили на влажных корнях. Тьма была натянута между стволами, словно мокрые простыни.

Вдруг Главарь развернулся, подскочил к Каракулю и толкнул того со всей силы в размалеванную грудь.

— Короткий путь, собака? Был, значит, короткий путь?!

Охотник, не ожидавший удара, повалился в заросли. Остальные замерли, кто где стоял, и смотрели на него, как только что смотрели на законника, как смотрели бы на всякого, кто вздумал отобрать мечту о корабле. Главарь бушевал:

— Тоже мне, следопыт!

— У охотников разные тропы, я веду по своим, — хмуро ответил Каракуль, поднявшись и отряхнув одежду.

— А может, ты у них в доле? — допытывался Главарь, заглядывая охотнику в лицо. Каракуль смотрел исподлобья. Родди видел, как вспучились черные узоры там, где на шее были жилы. — Может, ты нас специально так? Если они уже в ущелье…

— Если бы да кабы, — встрял Безухий, лениво жуя корешок. — Нашел повод на своих кидаться. Ну пошли законники за нами — кто докажет, что дошли? А если и дошли, чего убиваться?

Главарь прищурился:

— Может, тебе помереть не страшно?

Безухий ткнул пальцем в шрам на голове. От звонкого «чвоньк» у Родди что-то дернулось внутри.

— Помирал уже, — сказал он безразлично, но что-то в голосе заставило всех на поляне посмотреть на него. — Полкило вот-такенной взрывчатки да древняя ратуша — панихида была бы, оркестр не зови. Только не срослось. У остальных тридцати срослось, — он хрюкнул над неподходящим словом. — А за меня судьба иначе решила. Так что не стращай. Многое, можно подумать, от тебя зависит.

— Так может подождем, пока корабль сам к нам прилетит? — издевательски спросил Главарь.

Безухий привалился к стволу, словно и впрямь приготовился ждать:

— Толку будет больше, чем если охотника лупить.

Главарь обвел двух мужчин мрачным взглядом:

— Только вот за нами еще отряд таких же умников идет, да не один, — он махнул рукой. — Вперед.

Родди показалось, что вольник посмотрел на Каракуля так же, как на врача тогда, перед выстрелом. Стало страшно за охотника и его больную дочку. А как славно было бы, выбери старик тогда законников! Все остались бы живы; Каракуля все равно взяли бы провожатым. Законники согласились бы, что лучшего посланца чем Родди, им не найти, ведь по всем правилам он уже год как свободный человек. Подобрали бы пилота — доброго, честного, раскаявшегося трудягу. Глядишь, тот бы в полете научил Родди чему-нибудь, а может дал бы посадить корабль!

Он размечтался: вот они приземляются в порту Метрополии и по всем каналам его лицо — Патриция не вымерла, это ошибка! Он становится героем, семьи заключенных благодарят его за весточку, чиновники, что заживо похоронили целую планету, каются. Его зовут на интервью и передачи, а там, глядишь, и подвернется шанс рассказать правду о так называемом преступлении… И посмотрим, кто потом будет носить серебряные запонки, а кто — наручники!

Замечтавшись, он не заметил, как сильно устал. Под ногами все чаще попадались скользкие булыжники, на которых того и гляди подвернешь лодыжку. Море папоротника мельчало, и вскоре в сплошном частоколе стволов появилась трещинка: стена леса уперлась в скалу с расщелиной, через которую сочился прозрачный солнечный свет. Это был вход в то самое ущелье, где их ждал корабль.

По отряду поползли разговоры:

— Так вот они какие, белые горы… А вот и ущелье!

— В этой кишке законники нас как детишек перебьют.

— А если за нами и правда погоня из поселка? Запрут с двух сторон, как жука в бутылке.

— Не, братцы, корабль это хорошо, но смертником я не вызывался…

Неуверенные взгляды, нерешительные шаги. Все понимали: кто-то пойдет первым. Родди страстно захотелось, чтобы выбрали Еву. Она же изменница и убийца — разве ей место на корабле?

Главарь кивнул на Безухого и Каракуля, буднично бросил им:

— Вы.

Остальные умолкли.

У подножия скал воздух был чист и светел. Деревья, взбираясь на белые валуны, превращались в карликов. Трещина прорезала скалу неровно, не давая рассмотреть, что по другую сторону. Отряд остановился. Двое мужчин скинули рюкзаки.

— После трещины — ни-ни, и чтобы с корабля вас ни одна сволочь не углядела, -распорядился Главарь. Что-то в его голосе выдавало: он знает, что они не дойдут до конца расщелины.

Безухий разложил по карманам кульки смесей:

— Это тебе не ксеронид… Но чему быть, того не миновать.

Каракуль посмотрел на него с неприязнью. На лице у него была написана мрачная решимость. Боится? Жалеет? Старается поверить, что все еще обойдется?

Они направились к скалам. Остальные приготовили оружие и озирались — законники могли попытаться загнать их в расщелину в любой момент. Родди вцепился в лямки рюкзака и не сводил с двух мужчин глаз. Первый шел напряженно, осторожно ступая по камням. Второй двигался, словно на прогулке. Один знал, что он теряет, второму терять было нечего. Один считал, что смерть будет воздаянием за ошибки, второй был уверен, что от него ничего не зависит.

Они скрылись за белым выступом. Шаги затихли.

Ветер шелестел травами и сгонял по склону мелкие камешки. Главарь всматривался в расщелину с кривой улыбкой. Ева шарила взглядом по деревьям, готовая пронзить горло старым друзьям, если они появятся.

— Никого! — раздалось из расщелины. А сразу следом:

— А корабль вона…

Родди показалось, что его рюкзак стал вдвое легче — такой груз упал с плеч. Но радовался он недолго — тут же на плечо легла ладонь Главаря.

— Пойдешь первым, — сказал он. — Законников тут нет, но двое калек еще могут быть живы. Упроси их пустить тебя на борт и открой для нас люки, усек?

Парнишка удивился:

— Но как я…?

— Плачь, кричи, хоть танцуй джигу, — раздраженно оборвал его Главарь. — Мне плевать, лишь бы они поверили. Не получится — никакого тебе космического круиза. А решишь отсидеться с ними внутри…

Родди все понимал. Пусть у Главаря всего один бластер — единственный бластер на планете, — но есть еще смеси Безухого, и сильные мужчины, и Ева, ходячая машина для убийств. У экипажа внутри нет шансов. «Я ничего не смогу изменить».

— И пошевеливайся, — велел Главарь. — Законники могут объявиться в любой момент, а людей у них намного больше.

Расщелина была узкой, бока и плечи тут же окрасились белой пылью; сразу за скалами лежал сине-зеленый мир. Родди шагнул в него и помедлил. Солнце висело низко, румяное и ласковое. Корабль был блестящей росинкой, поле -гигантским лопухом, почти ровным, с редкими вмятинами. Родди скинул рюкзак, заметил краем глаза Каракуля и Безухого, что расположились в зарослях по обе стороны расщелины. Сделал несколько неуверенных шагов.

Серебринка вдалеке манила.

В ней были живые люди, друзья пилота Ларсена. Их нужно обмануть. Выманить. Обречь на смерть. И он не может поступить иначе.

Жизнь все решает за тебя, вспомнились слова Безухого, что притаился где-то за левым плечом. Да, да, жизнь все решила, кивнул Родди. А Каракуль, чей взгляд жжет правую лопатку, просто врет сам себе. Какой тут может быть выбор, когда судьба ставит перед вопросом: жизнь или смерть, свобода или неволя? Человек, как известно, всегда выбирает то, что понятнее и безопаснее.

«Я так и выбирал. С того самого момента, как вместо короткого «нет» сказал: «Но ведь я никогда не занимался государственными заказами!». С того самого момента, как выслушал босса: что я молод и меня пожалеют, что на Патриции я пробуду всего год и после он меня устроит; что от него зависят тысячи работников, и если не соглашусь, то наврежу им всем, а на репутации у меня все равно останется пятно, уж он-то постарается… И «нет» стало вдруг таким непредсказуемым и опасным. А ведь этот человек с серебристыми запонками имел права на мою жизнь не больше, чем у Главаря прав на серебристый корабль и жизни людей внутри. Это не ваше! Кто вам позволил хозяйничать, кто вам разрешил?!»

Упругие стебли хлестали по коленям, роса с листьев брызгала на брюки. Краски в долине были резкими и чистыми, словно из вечно затянутой туманом Патриции Родди попал в другой мир. Такого яркого изумруда травы и насыщенной сини неба он не видел столько же, сколько не видел звездолетчиков и космических кораблей.

От корпуса исходило тепло и ровное, едва слышное гудение. Родди остановился и крикнул:

— Эй! Я… Я от пилота Ларсена! Впустите… Пожалуйста…

Он шарил взглядом по иллюминаторам. Внутри горел свет, но движения не было. Родди шагнул к люку в брюхе корабля, тронул гладкую пластину. Поддалась.

Корабль пустовал, это было понятно по звуку. Просто Родди вдруг понял, что именно так звучат пустые корабли. Вспомнились одиночные рейсы, поздние смены, пустынные коридоры транспортных узлов… Старенькому шаттлу, который корпорация доверила начинающему пилоту, было далеко до этого межзвездного курьера, но — те же белые панели, светлые рубки, шершавая, приятная для ладоней отделка металла. Как приятно было касаться вещей из его прошлого, его настоящего мира…

Весь в своих мыслях, он бы и не услышал, если бы ущелье не множило эхо.

Выстрел.

Расщелину заволокло белой пылью, один за другим взвизгивали снаряды. Не бластер. Бластер отсюда не услышишь. Кто же стреляет?

Родди нырнул в люк, упал в мягкую траву, помчался к ущелью. Лопухи хлестали по икрам, оставляя пятна. Не росы — крови. Он только сейчас пригляделся к разводам на брючинах. Остановился, посмотрел на поле: гигантский лопух, почти ровный, с редкими вмятинами. Точь в точь как в лесу, в папоротниках. И лежат в них те же законники…

Он замер, сбитый с толку. Несколько раз срывался на бег, и снова останавливался, не зная, что делать, кому помогать. Слышался хохот Безухого и грохот взрывов — террорист кидал снаряды вверх, на белые склоны, откуда, видимо, стреляли звездолетчики. Каракуль, показавшись из зарослей, тоже прицелился вверх, но его отбросило на спину, и он больше не встал. Вскоре упал и подрывник, но прежде фигура в пилотской форме скатилась по склону, как тряпичная кукла, задетая его снарядом.

Из белой дымки расщелины выскочила Ева, за ней Главарь. Родди и не посмотрел на них. Перед ним умирали люди.

Когда из белого облака перестали доноситься звуки, он подошел к Каракулю и закрыл тому глаза. Никогда еще Родди не чувствовал себя таким потерянным.

 

 

Ева сидела, прислонившись спиной к опоре корабля, и зажимала ладонью живот. Серебряный корпус над ее головой был измазан кровью. Главарь лежал рядом. Он не дышал.

— Не зря я пыталась тебя отвадить от этого, — сказала Ева и пнула Главаря носком сапога. — Сразу было ясно, зачем он тебя тащит.

Родди замер, не решаясь подходить к ней близко.

— Так вы что, — он проглотил слово «хорошая». — Вы законник?

— Самый главный законник на этой планете, — женщина слабо улыбнулась и указала на свой рюкзак, что лежал в траве. Родди принялся развязывать веревки.

— Но вы убили того человека…

— Полумеры… Недопустимы.

Она закашлялась, а Родди уставился на странные свертки и провода.

— Ксеронид, — тихо сказала Ева. — Безухий бы душу отдал. Последняя партия.

— Постойте, вы хотите… Может, мне отыскать законников? Чтобы они выбрали человека, составили послание?...

Женщина усмехнулась, и внутри у нее что-то заклокотало.

— Слишком много знает. Слишком много мерзавцев. Чтобы мерзавцы не выбрались. Никто не должен выбраться. Остальное. Полумеры. — Она говорила все тише, с резкими вдохами между словами. — Хочешь спасти. Взорви. Хочешь домой. Не могу помешать. Времени мало. Они будут тут скоро.

Ее скрутило в приступе кашля, кровяные бусины побежали по шее и впитались в серую робу. Родди протянул было руку к взрывчатке, и тут же отдернул.

— Так что мне делать? — голова шла кругом.

— Обложить стропы. Так наверняка. Я бы еще. В отсек с двигателем. Не прогадаешь.

— Нет же! Я про то, как мне решить…

Но она уже не слышала.

Родди сел на траву и слепо уставился на замершую в траве серебринку, крутя на пальце шнурок рюкзака. Последняя партия взрывчатки на планете. Чтобы уничтожить единственный корабль на планете. Чтобы перекрыть ненадежным людям путь к свободе, шайкам и пиратству. Возможно, новые отряды уже подходят к ущелью, готовясь встретить тут головорезов, но встретят только его. Может, они честно отберут для полета достойных. А может, ошибутся, или не смогут защитить корабль от настоящих злодеев, или пойдут на поводу у своей выгоды — и тогда множество невинных душ в космосе и на планетах пострадает…

Готов ли он купить свой шанс на справедливость по такой цене?

Впервые на него не давили, не угрожали. Впервые он принимал решение сам… И не чувствовал разницы между этим выбором и тысячей других, которые уже сделал. «Что же, выходит, главари и боссы распоряжались моей жизнью потому, что я позволял? А Ева, будь она жива, тоже сделала бы выбор за меня… Но Евы тут нет. Я могу поступить как захочу, и, как известно, человек всегда выбирает то, что безопаснее».

Тут же вспомнился пилот Ларсен. Он-то не выбрал безопасность…

Подвешенность и пустота, словно болтаешься под куполом гигантского цирка, запутавшись ногой в канате, хватаешь руками темноту, а до опор не дотянуться. Перед глазами мельтешит серебринка; кажется, схвати ее, и дело с концом. Но что будет, когда схватишь?

Неуверенность, холод и страх.

 

 

Так это и называется свободой?