Люди великого Хуфу

 

В день, когда у деревни причаливала лодка, когда жёны выходили встречать мужей своих, когда дети выбегали отцов обнять — праздничный ужин готовила Хея. Ставила на стол хлебцы хрустящие, рыбу жаренную, гуся запеченного. Открывала кувшин пива пряного, для праздника приготовленного. Приходила к ночи лодка, возвращались мужчины из далёкой Финикии. Пахар, мастер паруса, подарками радовал жену. Рубашки красивые, украшения ювелирные.

В прошлый раз привёз кулон чудный серебряный с камнем зелёным — амулет от сглаза людского. Носила на груди подарок Хея на шнурке тонком кожаном. Когда тоска накатывала, когда грусть сердце сжимала — смотрела на амулет в глубь камня зелёного, вспоминала Пахара. Тяжесть с сердца уходила, спокойствие возвращалось. Скоро уже.

Достала хозяйка сосуд глиняный с итом^[1], замесила тесто на хлебцы. Поставила на стол хлебницу Пахаром сделанную. Сосуд с пивом распечатала хозяйка — поплыл пряный аромат.

Славный напиток делала Хея. Крошила лепёшки с румяной корочкой внутри недопечённые, соком фиников заливала. Перемешивала, фильтровала, специи добавляла, бродить ставила — крепкое получалось пиво. Меняла на зерно, раз в десять дней из города Солнца приезжал торговец, привозил пустые кувшины, забирал полные.

Поднялось тесто. Подкинула хозяйка в печь мелкорубленой соломы, тростника. Зажгла сухой стебель от лампы масляной, в топку бросила — заполыхал огонь. Подождала, пока кирпичи разогреются, залила тесто в форму, на печь поставила.

Выпила Хея кружку пива прохладного — хорошо. Закрыла кувшин, дел ещё много, не захмелеть бы. Не встречать же мужа хмельной? Потянуло ароматом хлеба печёного, подготовила хозяйка вторую форму. Сделает четыре хлебца, на сегодня и на утро хватит.

Подкинула хозяйка тростника в печь, поставила новую форму-пирамидку с тестом. Перевернула готовую форму на столе — румяный получился хлеб. Собака шмыгнула носом, хвостом завиляла. Разрезала ножом хозяйка на четыре части хлебец, положила перед собакой четвертинку.

— Тебе, Шемсу. Вернётся хозяин, получишь больше.

Обхватил пёс кусок лапами, сжевал, на хозяйку благодарно посмотрел, облизнулся. Налила хозяйка ему воды в миску.

— Хорошая собака у хорошего хозяина, — повторила Хея любимые слова Пахара.

Скрылось солнце, темнеет. Всю работу переделала хозяйка, дождаться осталось мужа, присела.

Собаки по деревне залаяли — идут!

Глянула Хея в зеркало: глаза большие карие, кожа гладкая, волосы чёрные густые — красавица. Щадят её боги, не дают состариться. Распахнула калитку, выбежала на улицу. Повыскакивали женщины, дети из домов мужей встречать. В конце улице плетутся двое. Почему двое? Пятеро ушли в плаванье, пятеро вернуться должны. Страх прокрался в сердце, похолодело в груди. Идут медленно, словно побили их, словно наказали за что-то.

Не выдержала Хея, побежала навстречу. Чем ближе, тем страшнее. Бежит, спотыкается, в груди холод, слёзы по щекам катятся. Случилось что? Остановилась, словно окаменела.

Нет Пахара, нет ещё двоих.

Обступили женщины моряков, тревога на лицах, ребёнок маленький на руках заплакал.

— Где он? — закричала Хея. — Где Пахар? Где все?

Молчат мужчины, головы не поднимают. Ответил один:

— Нет их больше. Начальник паруса до последнего спасти лодку пытался. Завертел шторм, поднял корабль смерч, в щепки разбил, погибла команда. Чудом уцелели мы, за бревно держались. Спасли на второй день рыбаки…

Подкосились ноги, упала на колени Хеи, потоки слёз из глаз ручьями. Можно ли залить горе женское слезами? Чем измерить?

Поднялась, поплелась назад. Идёт, не видит ничего перед собой, словно тьма опустилась. Споткнулась, упала, лежит в пыли — всё равно теперь. Моряки подошли, подняли, домой повели. Вырвалась Хея, закричала:

— Не хочу! Не хочу жизни такой!

Побежала. В другую сторону побежала, к реке.

Мчится по стерне Хея, впиваются колючки, режут ноги босые острые камешки. Ничего не чувствует, ничего не хочет, ничего ей больше не нужно. Лишь встретиться с любимым, лишь увидеть его, поцеловать в губы, обнять широкие плечи.

Сзади люди кричат, ищут — да где ж найдёшь в темноте? Бежит Хея.

Вот и река. Широк, могуч Хапи великий^[2], жизнь Та-Кемт^[3] дающий. Заберёт он сегодня жизнь.

Взошла на пригорок Хея, оглянулась, на деревню родную посмотрела. Не нужно ей больше ничего!

Луна большая выкатилась, позолотила гладь великой реки. Вдохнула глубоко Хея, словно в последний раз. Сжала крепкой ладонью амулет заветный:

— Забери меня великий Хапи! Нет жизни без любимого!

Потемнело небо. Сверкнул на кулоне глаз зелёный, ударил в реку луч яркий. Вспенились воды, словно шторм принесло. Из мутных глубин бревно большое чёрное всплыло. Страх сковал руки ноги женщине. Пригляделась Хея — не бревно, крокодил огромный. Глаза зелёным светятся, в точности как амулет. Смотрит владыка мутных вод, молчит.

Помутнело в голове у женщины, потемнело в глазах, упала …

 

-— 2 --

 

Шныряет по деревне староста Птахеб. Сквозь улыбку хищный оскал, словно гиена в человеческом облике. Опаснее зверя староста — бьёт палкой нещадно крестьян за мелкие провинности. Требует особого отношения к себе, словно сановник важный. Требует хлеб, птицу сверх подати. К Хее зашёл, забрал кувшин пива не спрашивая — власть!

Ходили крестьяне в город Солнца, жаловались сановнику. Прислал он писца со стражниками. Недовольных людей на землю положили, били нещадно палками. Потом узнали деревенские: умилостивил Птахеб писца, отсыпал золота щедро. Откупился, боги свидетели. Не трогают боги старосту, взирают молча с небес.

Сказал Хее староста:

— Нет мужа у тебя теперь? В жёны возьму, много пива делать будешь. Богатство мне заработаешь!

Противен Хее Птахеб — живот свисает, болтается при ходьбе. Голос скрипучий — шакалов пугать. Ноги кривые, обросшие. Зачем такое? Отбросила мысли унылые хозяйка, хлебец на печь поставила.

Багровеет небосклон к закату. Работу по дому переделала Хея, умаялась, присела на табурет. Вспомнила, как уйти в царство Озириса пыталась. Вмешался великий владыка вод, явился могучий Себек, пропало желание умирать.

Приходила с тех пор вечерами на берег реки Хея. Когда на сердце тоска, когда думы тяжкие одолевали. Садилась на тот пригорок, бросала в реку рыбу печённую, дар богу речному могучему.

Не решалась амулет трогать — нельзя бога по пустякам беспокоить. Всё слышит великий Себек^[4], всё видит, не оставит женщину в беде. Рассказывала Хея, как деревня живёт, как староста жаднеет, жиреет. Совета просила, просила Пахару передать.

Лишь ветер отвечал

Уносила домой Хея надежду на лучшее, засыпала крепко.

Во сне Пахар являлся — высокий, сильный. Взгляд, как у самого Гора. Говорил как тоскует, как хочет обнять жену. Начальник паруса, все моря прошёл, ничего не боялся — забрала большая вода, забрали боги. Видно нужен он там, видно мало там сильных мужчин...

Шемсу залаял, подбежал к хозяйке, за рубашку легонько дёрнул, пришёл кто-то. Выглянула Хея: дочь Ану стоит у порога.

— Устала? Садись, хлебцы готовы, завтракать будем, — мать велела, словно маленькая Ану ещё.

Улыбнулась, сумку открыла, подарок протянула — лампа медную с подставкой бирюзовой.

— Муж сделал? — наглядеться Хея не может. — Красота какая, дар божественный!

Присела Ану, Шемсу гладит — соскучилась.

— Переехали в город Солнца^[7], работа у мужа здесь, — дочь говорит. Добавляет: — Забыла. Рыбу запечь нужно, пропадёт.

Выкладывает из сумки на стол лобана крупного. Мать нож медный достала, чешую счистила, не разрезала рыбу. К печи пошла, подкинула тростника, запылал огонь. Обваляла лобана в ите, на камень горячий положила. Ану во двор вышла, смотрит, вздохнула.

— Чего вздыхаешь тяжко? — Хея спрашивает.

Ану подходит сзади, обнимает, шепчет на ухо:

— Будет ребёнок у меня.

Едва не роняет рыбу мать. Слеза скатывается по щеке, целует дочь.

— Боги милостивы, пошлют мальчика.

Ану гладит живот, говорит:

— Муж две статуи для храма сделать должен. Надолго мы здесь, чаще видеться будем.

Добавила:

— Знахарка сказала, что родится девочка.

Хея улыбается.

— Не верю им я. Только бы кедетов^[8] серебра побольше выманить.

— Пусть слова её не будут правдивы, — отвечает Ану.

— Пусть, — мать соглашается. — Как здоровье мужа. Давно не видела, самой проведать?

Ану хлебец режет тонкими ломтями, на тарелку складывает красиво.

— Муж здоров, работает много, мозоли не сходят.

Запах печёной рыбы поплыл по двору. Слюнки у пса потекли, облизывается. Кара прибежала, путается под ногами, мяукает громко. Готова рыба. Корка румяная, пальчики оближешь. Ану вынимает внутренности рыбьи, бросает кошке и собаке. Съедают быстро, словно с прошлого разлива Хапи не ели.

Кладёт лобана Хея на блюдо большое фаянсовое праздничное. Рядом листья латука^[9] свежие. Когда дочь приезжает — праздник в доме. Ставит мать на стол кувшин с пивом, наливает в кружки.

Корочка хлебная хрустит, рыба вкусная, пиво прохладное.

Вспоминает Ану:

— Брат мой как?

Глоток делает Хея. Отвечает:

— В школу не вернулся — всё. Счастье искать ушёл, не пропадёт художник в городе Белых Стен.

Мать дочь обняла, к себе прижала. Прошептала:

— Рада, что ты приехала.

Шемсу подбежал, хвостом виляет, трётся мордой о руку. Скулит, ещё еды просит. Ану бросает собаке кусочек хлебца, кость рыбную.

Доели рыбу, помолчали. Ану со стола прибрала, посуду собрала мыть. Темнеет на дворе быстро.

Мать налила пиво в кружку, сказала:

— Спать пора, работы много на завтра. Да помогут нам боги …

 

-— 3 --

 

Отправилась наутро Ану в город Солнца. Смотрела мать вслед, словно в последний раз видела. Мысли тревожные, страх непонятный пробежал по телу — не зря.

К полудню староста явился. Живот выпятил, скривил рот в злобной усмешке. Стал посреди двора, разглядывает, словно собственное. Словно лапу липкую наложить собрался.

Оскалил пасть Шемсу, зарычал, сбил спесь с Птахеба.

— Продаешь пива много, но подать не всю платишь, — заявил староста. Попятился трусливо.

Потёрла лоб Хея, спросила:

— Как не всю?

— Не всю, — прошипел Птахеб. — Сборщики подати скоро будут, не уплатишь — отправишься в рабство!

Поняла Хея, что нечисто дело. Опять за старое Птахеб, опять склонить к замужеству пытается.

— Знаю, чего ты хочешь, — ответила женщина. — Уходи с моего двора!

Замахнулся староста палкой, в ответ пёс зарычал, к прыжку приготовился. Отступил Птахеб, плюясь ругательствами, проклиная Хею. Как ошпаренный выбежал со двора, остановился, крикнул:

— Вернусь — пожалеешь!

Присела на табурет Хея, заплакала. К кому за помощью обратиться? Сборщики подати со всех строго спросят, за укрывательство сбора в каменоломни отправят любого. Во славу Та-Кемт, во имя сына Солнца, великого фараона Хуфу^[10]. Нет справедливости!

Подошла женщина к калитке, выглянула: писец в белой тунике длинной стоит, сборщики по домам ходят. На вьючных ослов мешки грузят, к её дому приближаются. Что делать? Серебра, золота нет в доме — всё потратила на зерно, ещё должна осталась.

Птахеб посреди улицы хихикает. Рядом писец с папирусом в руке, крепкие сборщики с палками. Староста на дом Хеи показывает, говорит писцу что-то. Соглашается писец. Два сборщика и Птахеб к дому идут.

Страшно стало Хее, затряслись руки, ноги в коленках подкашиваются. Придут — заберут в рабство, клеймо поставят, продадут на рынке. Не у кого помощи просить, некуда бежать. Некуда? Задумалась Хея. Что может женщина слабая против силы мужской? Против злобы, ненависти, против жадности, против несправедливости? Ум женщине не зря богами дан, хитрость женская равных не имеет.

Решать нужно быстро, сейчас решать.

— Прости Шемсу, нельзя тебе со мной.

Взяла Хея верёвку крепкую, привязала собаку к столбу кедровому — Пахар ставил в честь удачного плавания. Перелезла через ограду, побежала к реке. Заскулил верный пёс вслед.

— Вон она! — закричал Птахеб.

Обернулась Хея: сборщики спешат к ней, позади староста прихрамывает, брюхом из стороны в сторону мотает, мерзость.

Бежит Хея. Ноги босые стерня колет, камни острые в кожу впиваются. Не чувствует боли женщина, бежит быстро, как может. Тяжёлые шаги сзади приближаются — догоняют сборщики. Палки приготовили. Как догонят — бить будут, а может и того хуже — власть! Нет на них управы, некому жаловаться. Глухи боги, глух великий Хуфу к несправедливости, к страданиям людей своих. Некому женщину защитить.

Догоняет сборщик, бьёт сзади палкой по ногам. Падает Хея, не плачет, не стонет, молчит. Гордость сильнее боли, сильнее подлости и жестокости.

Староста подходит, приседает, брюзжит на ухо:

— Я тебе по-хорошему предлагал, дура. Не захотела? Теперь будет по-моему!

Сборщики с ноги на ногу переминаются, хихикают. Поле, нет вокруг никого, не услышит никто, не увидит, не узнает. Чёрные дела так творятся.

Ставит ногу на спину женщине Птахеб, спрашивает сборщиков:

— Что делать с ней будем?

Переглядываются, молчат. Головами мотают, отворачиваются, отходят в сторону. Стыдно, страшно? Лишь боги знают, что думают люди.

Резко переворачивается Хея, бьёт старосту меж ног кулаком. Подскакивает и бежит дальше, вопли за спиной слышит.

Теперь знает Хея куда бежать. Теперь знает, что делать. Теперь знает, у кого помощи просить!

Сборщики оторопели, подняли Птахеба. Воет от злобы и боли старик, ругательствами сыплет. Прихрамывая, за беглянкой направляется.

— Теперь пощады не будет! — кричит вслед.

Быстрее ветра мчится Хея, лёгкость, плавность вернулась, словно помолодела на два десятка. Жизнь — движение, жизнь — бег, жизнь — свобода. Не отнять, не сломать, не победить того, кто любит жизнь!

Впереди пригорок знакомый, взбирается женщина, останавливается. Грудь разрывает от быстрого бега, тяжело. Дальше некуда — широкий Хапи перед ней. Мутная вода, глубокая река. Если прыгнуть — заберёт её к себе бог реки, встретится она с Пахаром.

Приближаются сборщики, следом староста. Палки в руках наготове — боятся Хею. Втроём медленно подходят.

— Не получишь ты меня! — крикнула женщина, скинула рубашку.

Обомлели сборщики — красота женская сильнее палок. Замерли оба, словно статуи. Не двигаются, не решаются подойти.

— Чего стали, лентяи. Бабы испугались? — староста прошипел. Руки выставил, к Хее идёт. Спрашивает:

— Боишься?

Заливается Птахеб противным смехом, трясётся пузо. Изо рта зубы кривые торчат наружу, дыхание вонючее, словно смрад гиены — мерзость.

Рядом совсем избавление, рядом глубокий Хапи — два шага до воды. Приближается староста, готовится схватить беглянку. Закрывает глаза Хея, вдыхает последний раз.

— Попалась! — кричит Птахеб, бросается на женщину.

Сжимает крепкая ладонь женская амулет заветный:

— Великий Себек, в твоей власти я!

Темнеет небо, врезается в реку луч зелёный, вспениваются воды Хапи. Замирает время, замирает уродливый старик с растопыренными руками.

Из воды мутной выпрыгивает крокодил огромный. Пасть чёрная хватает Птахеба, в реке крокодил скрывается. Только круги на поверхности, только страх животный в глазах сборщиков, только улыбка на лице женщины.

— Всемогущий Себек, — шепчет Хея. Опускается в благодарном поклоне.

Падают ниц сборщики, головы к земле прижимают, плачут. Молят простить: не знали, не думали, попутал староста брехливый! Бледные сборщики, трясутся, кары бога реки ждут. Смерть дохнула в лица.

Встала Хея, голову гордо держит, степенно пошла к деревне. По пути рубашку подняла, отряхнула, надела. Никого не боится — сам Себек покровительствует.

Идёт по улице, сборщики плетутся следом, крестьяне смотрят во все глаза, недоумевают, шепчутся:

— Где староста? Куда Птахеб пропал?

Подошла женщина к писцу, склонила голову. Сборщики бледные, трясутся. Рассказывают начальнику сбивчиво, показывают пальцами в сторону реки. Глаза прячут — стыдно.

Зашептались люди меж собой, старосту проклинают, дела гадкие, мерзкие его вспоминают. Острый слух у писца, всё слышит. Постоял, подумал, приказал сборщикам:

— Собирайтесь, возвращаемся в город Солнца.

Глянул Хее в глаза: выдержала взгляд. Бояться нечего честному человеку.

— А ты, женщина, — сказал писец надменно. — С нами пойдёшь. Пусть начальники мастеров^[11] скажут, пусть сановник решит …

 

-— 4 --

 

Кипит работа в деревне — жатва. Везут работники снопы пшеницы, самим Ра позолоченной. Чего стоит метал драгоценный, если хлеба нет? Пшеница, ячмень — вот золото, вот серебро, вот камни драгоценные! Без хлеба голод, смерть.

Работают жнецы слаженно, спины не разгибая. Мелькают в руках крепких серпы острые. Тяжёлый труд, но улыбки на лицах. Разгоняет песнь скуку:

 

Как прекрасен день!

Выходи из земли.

Поднимается северный ветер.

Небо исполняет наши желания.

Мы любим нашу работу. ^[12]

 

Рядом вяжут снопы работники, грузят на ослов, везут на ток рядом. Место в поле утоптанное. А на току быки топчутся по колосьям, работники перетряхивают их вилами. Сыпется зерно золотистое, хороший урожай принёс Непри^[13]. Подгоняет погонщик скотину:

 

О быки, молотите себе!

Молотите себе на корм солому.

А зерно для ваших господ.

Не останавливайтесь,

Ведь сегодня прохладно. ^[12]

 

— Да пошлют боги здоровья тебе, госпожа, — жнецы приветствуют.

Улыбкой отвечает староста. Говорит:

— Работайте хорошо. Поспешите, пошевелите руками. Уж идёт вода, скоро до снопов дойдет!

— Родила ваша Ану, госпожа. Мальчик, девочка? — спрашивает вязальщица, с Хеей одного возраста. Устала, жарко, пот со лба вытирает, пьёт воду.

Останавливается молодая бабушка. Вздыхает:

— Рады мы девочке.

Слышит краем уха от вязальщиц:

— Разрешит госпожа отдохнуть нам?

Молчит староста, не поворачивает головы. Лишь глазами улыбается, делает вид, что не слышала, дальше идёт. Седина появилась у Хеи, морщинки на лбу редкие. Но всё так же красива, так же улыбчива и стройна — хорошего человека года не берут.

Много работы у неё, много забот. Как очистят зерно, писцы с мерами за дело возьмутся — горе тому, кто утаит хоть часть. Ссыплют работники урожай в башню зернохранилища, до самого неба высотой. Будет запас на весь год, до урожая следующего.

А как завершат работу, возьмёт Хея рыбу запечённую, пойдёт на берег Хапи, на тот пригорок. Бросит в реку рыбу, умилостивит Себека всемогущего. Передаст послание для Пахара, вздохнёт и пойдёт назад. Чтобы с рассветом ношу нелёгкую старосты взвалить на женские плечи. Ведь должен же кто-то?

А когда соберут урожай, устроят в деревне пиршество. Будет праздник великий, будут восхвалены боги Та-Кемт. В Белых Стенах сам сын Солнца пожертвует сноп пшеницы богам^[14]. Чтобы обильным был следующий урожай. Чтобы ели досыта, чтобы радовались жизни все звери, птицы.

И все люди великого Хуфу.

 

 

 

 

-----------------------------------------------------------------------------------------

Иллюстрация: Использовано фото одного из портретов, найденных в Эль-Фаюме (Египет). прибл. I — III в. до н.э.

 

Глоссарий

 

1. ит — ячменная мука

2. Хапи — река Нил. Год в Та-Кемт начинался с разлива Нила

3. Та-Кемт — Египет

4. Себек — бог воды и разлива Нила. Обычно изображался с головой крокодила. Мальчиков нередко называли этим именем.

5. город Белых Стен — Мемфис, столица Та-Кемт

6. Озирис — бог, владыка загробного мира

7. город Солнца — Гелиополь

8. кедет — 9 грамм

9. латук — салат

10. Хуфу — Хуф-и-хнама, Хеопс греч., фараон IV-й династии.

11. начальник мастеров — верховный жрец храма

12. Подлинные тексты

13. Непри — бог зерна

14. Ежегодная традиция. При большом скоплении народа фараон жертвовал богам сноп пшеницы, после чего начиналось празднование.