Висячий мостик

 

Тимошка балансирует над бездной. Один неосторожный шаг — и все, и улетит туда, в пустоту, откуда не возвращаются.

Страшно.

Такой мальчик большой, и высоты боится — в памяти голос матери. Маленький Тимошка не хочет идти по шаткому мостику, заливается ревом. Мать хлопает по губам, с силой, в сердцах, мужчина ты или не мужчина, я мужика, блин, а не девчонку ращу…

Тимошке страшно.

— Вам страшно… — шепчет Артч.

Артч знает, что Тимошке страшно. Артч человеческий страх за версту чует.

Наступает, перебирает тонкими щупами. Тимошка отступает по шаткому мостику, под которым расстилается бездна.

Проход запрещен, ведутся дорожные работы.

Тимошка читает табличку, мельком кивает, ваши слова да богу в уши.

— Я давно наблюдал за вами… мне интересно, насколько далеко может зайти человек в своем упорстве… насколько далеко… — вкрадчиво шепчет Артч.

 

— Ну, Тимуська, ну мы только на минуточку зайде-о-о-м, — ноет Иришка.

Тимошка морщится. Тридцать лет ему, а все Тимуська. Есть такие, которых до глубокой старости собачьими кличками звать будут. Ровесников давно по имени-отчеству величают… Димка вон теперь Дмитрий Иванович, а…

— Ты чего, есть хочешь? — спрашивает Тимошка.

— Ну не хочу, ну только попробую, ты смотри, как вку-у-сненько…

Тимошка кивает. Вкусненько. Народ аюми свое дело знает, готовить умеет.

И вообще много что умеет.

Иришка тащит Тимошку под вывеску "Парадиз", под табличку — Вкусно! Недорого! А там уже что только не разложено, и ребрышки свиные, и гнездышки из теста, и роллы накручены, и пастуший пирог, и крылышки в соусе…

— Тебе чего взять? — не унимается Иришка.

— Да не хочу я…

— Не, ни фига се, не хочет он!

Теща ест. Жадно. И не хочет, а ест. У них так в доме принято, на столе ничего не оставлять, хочешь, не хочешь — съедай всё. И Иришка не отстаёт. Только приговаривает, прощай, фигура, все, завтра в парке бегать начну, Тимоха, айда со мной…

 

Тимошка вспоминает.

Над бездной.

В таких случаях говорят — вся жизнь перед глазами. А тут не жизнь, какие-то кусочки, осколки, обрывки, которые не хотят складываться в единую картину.

— Тимоха, с нами айда?

Тимошка не знает, куда айда. Как всегда все знают, Тимошка не знает, как мать говорила, доходит, блин, как до жирафа…

— А куда?

— Во отмороженный, десятый айфон стартует, а этот…

Тимошка припоминает, что такое айфон. Стартует…

— Это…. Космический корабль?

Тимошка тут же мысленно хлопает себя по лбу. Ну конечно…

— Слушай, ты придуриваешься, или правда того?

— А нет, помню, помню…

Пацаны ржут.

— Так ты идешь?

— Не-е…

Ты чего, мы там места хорошие зашибли… а то потом в последних рядах не в кайф покупать…

Тимошка осторожно отвечает:

— Да не собираюсь.

— Нищий, что ли?

— Да не-е… просто.

Пацаны крутят пальцами у висков.

 

Тимошка балансирует на мостике.

Вся жизнь перед глазами.

Парни выходят из магазина, торжественно выносят красивые коробки. Тут же, на улице, открывают, вынимают айфоны, надкусывают, жуют. Леха, идиотище, уже поперек себя шире, как в него помещается, а все равно, надкусывает, жует.

 

— А ведь я мог уничтожить вас давно… очень давно, — Артч облизывается, или что он там делает раздвоенными щупиками в пасти, — знаете, почему я не сделал этого?

Тимошка не знает. Тимошка думает, чем пристукнуть Артча. Голыми руками. Наброситься. Вот так. Будь что будет. Как на Леху Сысого тогда, ох шайка Лехина потом Тимошку метелила…

— А мне стало интересно… как далеко вы можете зайти… Как от многого вы можете отказаться на пути к своей цели… знаете, что я установил? Вы представитель очень редкого типа людей. В древности такие не выживали. Потому что гибли, спасая других…

Тимошка кивает. Если бы спасая… а то ведь черта с два он кого-то тут спасет…

— А может, отдать вам вашу семью? Ирэн, или как её там… Или выберете себе девочку посимпатичнее?

Тимошка молчит.

— Ну что вы? Стесняетесь? А что, тоже вариант… пара хорошеньких девочек и остров в Средиземном море… плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и владычествуйте над нею… как там дальше?

— М-м-м… не помню.

Тимошка даже краснеет от того, что не помнит.

— Что скажете?

Тимошка задумывается.

 

— Ты смотри, какую шляпку себе на распродаже отхватила… — шепчет Иришка, — сует Тимошке что-то красочное, аляповатое, — правда, няшечка?

Тимошка вымученно кивает.

— Ну чего ты? Правда или нет?

— Правда. Няшечка.

Иришка уже с места сдвинуться не может, а жует шляпку, жует бусы, жует кулончики какие-то, подвесочки, сережечки, ну это же всего-ничего.

Бесконечными рядами сидят люди — насколько хватает глаз. Бесконечно ползет между людьми лента конвейера, бесконечно тянутся по ней сережки, гаждеты, салаты по-гречески, салаты по-римски, фуа-гра, туфли последней коллекции, Скорпио Эскалибур, последняя модель, панорамная крыша, климат-контроль в салоне. Распродажа, распродажа, скидка-скидка-скидка, купи-купи-купи.

Люди едят, опорожняют корытца, чавкают, заглатывая часы, серьги, кольца, вон кто-то футляры для смартфонов в корытце выкинул, вон, люди спешат, купи-купи-купи.

 

— Что скажете?

Тимошка задумывается. Не так он себе представлял все это. Не так.

— Не так себе представляли?

Тимошка вздрагивает. А ведь Артч мысли читает. Как пить дать читает.

— Ну да. Не так.

— А как же? Как бы вы хотели все это видеть?

— Ну… как в кино…

— И как же бывает в кино?

— Ну… мы с вами сражаемся…

— Вот как?

— Ну… и я вас… побеждаю… и всех освобождаю…

— А если я вас побеждаю?

Артч смеется. Почти по-человечески.

— Ну… тогда я гибну… но все равно… всех освобождаю.

— Вам не кажется, что это неправильно?

Тимошке кажется. Неправильно.

— Ну… если вы победите… никто не освободится.

— Вот это кажется больше похоже на правду. Что же… Тимошка… или как вас там… Как вы собираетесь драться?

 

Тимошка слышит контролеров, прячется.

Прислушивается.

Контролеры проходят мимо рядов конвейерных лент, мимо клеток с людьми, проверяют показатели — температуру воздуха, влажность воздуха, температуру тел, списывают показатели с весов, установленных под клетками, столько-то центнеров, столько-то кило…

Тимошка вжимается в узкий проход между клетками, задевает локтем термометр, тот падает со звоном.

Тимошка замирает. Поздно. Контролеры кидаются на человека, ловят, еще можно увернуться, еще можно нырнуть под клетки, на ленту, куда сбрасывают отходы…

Нет.

Все.

Сцапали, волокут в клетку, Тимошка тычет ножичком одного из аюми, ножичек отскакивает. Тимошка уже знает, что ножичек отскочит — а все-таки тычет, от бессильной злобы..

Клетка захлопывается.

Контролеры идут дальше, списывают показатели, температура воздуха, температура тела, масса тела, у кого больше трехсот — тех отдельно, движется огромный кран, перевозит клетки…

Тимошка прижимает ключ к замку. Замок нехотя открывается.

Получилось.

Тимошка соскальзывает в проход, снова прячется. Смотрит на конвейерную ленту, хватает штрудель со сгущённым молоком. Надкусывает. Только бы дрянь какую туда не добавляли, а то от них все ожидать можно.

Точно.

Не то что-то с этим штруделем.

Бросает, идет к своему тайнику за стойлами, где у него огород, картоха растет, мелкая, правда, уродилась, ну да ничего.

 

— …как вы собираетесь драться?

— М-м-м…

— Я оставляю за вами выбор оружия, — говорит Артч.

Тимошка качается на тоненьком мостике, над бездной. Страшно. И хочется разреветься как в детстве, когда высоты боялся. Ревел, думал, мамка обнимет, по мостику до берега доведет, а мамка только по губам нахлопает, не реви, я мужчину ращу, а не девчонку, блин…

— Не знаю… про оружие…

— Ну что вы умеете? Пистолеты? Шпаги? Ядерное?

Тимошка улыбается. Взорвать бы всех их ядерной бомбой к ядреной фене, только кто ж ему даст.

— Ну… что вы умеете?

Тимошка еле выжимает из себя:

— В шахматы хорошо играл.

— Если не ошибаюсь… это фигурки на клетчатом квадрате? Да? — внутри Артча что-то вспыхивает.

— Ну…

— Уважаю эту игру… я сам неплохо выучился играть, мне нравится эта маленькая модель войны… вы хотите черными или белыми?

— Что?

— Вы предпочитаете черные или белые фигуры?

— А что… на шахматах будем…

— А отчего бы и нет?

Тимошка кивает. На шахматах так на шахматах. Только бы еще пройти по подвесному мостику, а боязно, и хочется разреветься, как в детстве…

 

— …да ничего, да приходил тут придурочный какой-то… Да не попрошайничал, вообще хрен пойми, чего надо было… да он сам не понял, чего ему надо было… Ну из этих, из сектантов, в апартаменты ко мне вломился, говорит, оставь все, иди со мной, будет тебе спасение.

— А ты пошел?

— Ага сейчас, долбанулся я, все оставить, пойти. Ну-ну… Я еще не настолько с ума спятил… а сам худющий-худющий, ну ясное дело, место своё в жизни не нашел, вот и мается…

— Лузер?

— Во-во, лузер… Куда, блин, полиция смотрит, как только таких пускают…

— Слушай, а куда нас везут, не знаешь?

— Ты чего?

— Не, правда…

— Тебе-то что… не бери в голову.

 

…а боязно, и хочется разреветься, как в детстве…

— Боитесь?

Тимошка краснеет. Артч подхватывает Тимошку под руку, выводит с мостика, похлопывает по плечу, все, все хорошо…

— Я тоже побаиваюсь высоты, честно скажу. Ну что же, давайте расположимся у меня в кабинете… может, перекусите?

Тимошка вздрагивает. Мотает головой.

— А что так? — Артч смотрит на тимошкино изможденное лицо, — не голодны?

— Да знаю я вас… еду вашу… Добавите чего…

— Можете не сомневаться, у меня нет желания загнать вас в стойло.

— Хотите сказать… на этот раз вы ведете честную игру?

— Можете не сомневаться.

Тимошка сомневается. Народ аюми честную игру никогда не ведет.

Прислуга расставляет фигурки на клетчатом столике. Тимошка вспоминает, как Иришка такой столик купила, пищала от восторга, сколько Тимошка предлагал, давай сыгранем, давай сыгранем — да нуу-у-у-у, я не уме-еее-ею…

Артч спрашивает в который раз:

— Черными? Белыми?

— Белыми.

Сжимается сердце. Не думать. Расслабиться. Как в детстве с отцом, ну Тимош, ты чего в поддавки-то со мной играешь…

Тимошка играет. Не в поддавки. Высвобождает ферзя, выставляет против вражеского ферзя, чтобы вражеского в ловушку заманить, Тимошкина пешка его съела…

Артч думает.

Тимошка думает.

Тут, главное, не думать, что на кон поставлено.

Не думать…

Тимошка выставляет свою ладью в тыл противника, Артч убирает короля от греха подальше.

Не думать…

Тимошка замечает свою пешку в трех шагах от края доски.

Шаг.

Шаг.

Конь Артча съедают тимошкину ладью.

Шаг.

— И? — спрашивает Артч.

— Что и?

Артч осторожно показывает на пешку, дошедшую до края доски:

— Ферзь? Ладья? Конь?

— А-аа… к-королева.

В памяти голос отца, да не королева, а ферзь, Каспаров ты мой…

Тимошка загоняет в ловушку вражеского короля, благо, еще одна ладья есть…

— Шах и мат.

— Ваша взяла… Тимофей…

Тимошка вздрагивает, его никто еще Тимофеем не называл.

— Вы… вы обещали.

— Обещал.

— Освобождайте.

— А никто вас не держит. И их не держит. Освобождайте.

Тимошка идет освобождать. Знать бы еще, как это сделать. Заходит в стойло, перекрывает поток товаров. Необъятные туши жадно хватают ртами воздух, не верят, что больше ничего нет.

Ничего.

Лиха беда начало.

Тимошка возвращается к своему тайнику, где у него картошка припрятана. Не такая, с конвейера, а нормальная. Хотел у Артча в доме взять, не взял, а то мало ли, может, не так уж они слово свое держат…

 

Крепкий тычок в спину.

Тимошка оборачивается, здоровые парни стоят сзади, не стоят — лежат на брюхах, Тимошка с трудом узнает в одном из них Леху, идиотищу…

— Ты чего, а?

Не идут — переваливаются, массивные, необъятные, злющие…

— Ты чего устроил, а?

— Ходить начали? Ну слава те гос-ди… вот что… — Тимошка ищет слова, слова куда-то все теряются, — землю как-то… восстанавливать надо…

— Нет, ты сам не вкурил, чего натворил?

Крепкий тычок. Мир летит кувырком. Здоровенные парни переваливаются в сторону кормушки, открывают заслонку. На конвейер вываливаются айфоны, айпэды, еще что-то такое современное, навороченное, парни жадно жрут.

 

— Ненавижу тебя! Ненавижу, ненавижу!

Иришка бьет Тимошку пухлой рукой, кричит проклятия, тянется к конвейеру.

 

— Кажется, ваши попытки не увенчались успехом, — кивает Артч.

— Вы… вы знали, что так будет.

— Отнюдь. Знаете… мне самому была интересна реакция людей… как всегда непредсказуемая…

Тимошка смотрит на череду товаров, ползущую по конвейеру. Телефон новый давно хотел. Тимошка берет с ленты телефон, откусывает кусок, другой, третий. Тянется к ползущим по конвейеру суши…

 

Тимошка стоит на висячем мостике.

Страшно.

Хочется разреветься, как в детстве, когда мать орала, а-а-а, кончай реветь, я мужчину ращу, а не девчонку сопливую…

Раскачивается мостик.

Над мегаполисом поднимается луна.

Тимошка расставляет руки, летит в бездну.

Вздрагивает мост.

И снова тишина.